Выдержал, или Попривык и вынес

ГЛАВА XX

На семнадцатый день мы переѣхали самыя высокія вершины видѣнныхъ нами горъ, и хотя день былъ теплый, но слѣдующая за нимъ ночь была такъ холодна, что одѣяла намъ были весьма полезны.

На восемнадцатый день на станціи Ризъ-Риверъ (Reese-River) мы встрѣтили восточную команду строителей телеграфнаго общества и воспользовались случаемъ послать телеграмму его превосходительству губернатору Карсонъ-Сити (разстояніе въ сто пятьдесятъ шесть миль).

На девятнадцатый день мы проѣхали Большую Американскую степь — сорокъ памятныхъ намъ миль глубокаго песку, въ которомъ колеса утопали отъ шести дюймовъ до одного фута. Этотъ путь продѣлали мы большею частью пѣшкомъ, это было скучное и тяжелое странствованіе: всѣ страдали отъ жажды, а воды не было. Дорога черезъ всю степь бѣлѣлась отъ усѣянныхъ скелетовъ быковъ и лошадей, можно сказать безъ преувеличенія, что съ каждымъ шагомъ мы ступали на кость, и такъ можно бы пройти всѣ сорокъ миль. Степь эта представляла одно громадное кладбище. Груда шинъ, деревянныхъ связей и остововъ фуръ попадались повсюду. Не ясно ли, что эти остатки доказываютъ страданія и лишенія, какимъ подвергались первыя партіи переселенцевъ, отправляясь въ Калифорнію?

На окраинѣ степи лежитъ озеро Карсонъ (Carson Lake) или «прудъ» Карсонъ, мелкая, печальная площадь воды, не болѣе восьмидесяти или ста миль въ окружности. Рѣка Карсонъ втекаетъ въ нее и въ ней же теряется, пропадая таинственно въ землѣ, чтобы болѣе не появляться, такъ какъ озеро это не имѣетъ исхода.

Въ Невадѣ нѣсколько рѣкъ имѣютъ эту таинственную участь; онѣ втекаютъ въ разныя озера или «пруды» и тутъ же исчезаютъ. Карсонъ, Гумбольдтъ, Балкеръ, Моно, все большія озера, не имѣющія истоковъ. Рѣки всегда втекаютъ въ нихъ, но не вытекаютъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ въ этихъ послѣднихъ вода никогда не прибавляется и никогда не выходитъ изъ своего уровня; что они дѣлаютъ со своимъ излишкомъ, одному Создателю извѣстно.

На западномъ краѣ степи мы сдѣлали остановку въ городѣ Рэгтоунѣ (Ragtown). Онъ состоитъ изъ одного бревенчатаго дома и не помѣщенъ на картѣ.

Это напомнило мнѣ одинъ случай. Когда мы выѣхали изъ Жюлесбурга, на Платтѣ, я сидѣлъ на козлахъ рядомъ съ кучеромъ и онъ сказалъ мнѣ:

— Я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей ѣхалъ по этой дорогѣ; когда онъ выѣзжалъ изъ Карсонъ-Сити, онъ сказалъ кучеру Генкъ-Монку, что онъ обязанъ читать лекцію въ Пласервиллѣ и потому очень торопится туда доѣхать. Генкъ-Монкъ ударилъ бичемъ и поѣхалъ очень скоро, карета подпрыгивала такъ страшно, что всѣ пуговицы на пальто Горація оторвались, и наконецъ онъ головой своей пробилъ крышу кареты и жалобно воззвалъ къ Генкъ-Монку, прося его ѣхать тише, сказавъ, что теперь менѣе торопится, нежели десять минутъ тому назадъ. Но Генкъ-Монкъ отвѣтилъ: «Сидите смирно, Горацій, я васъ привезу туда во-время», — привезти-то онъ привезъ, но что?

Черезъ день или два послѣ этого на перекресткѣ дорогъ къ намъ сѣлъ человѣкъ изъ Денвера (Denver); онъ намъ много разсказывалъ объ этой мѣстности и о Джоржѣ Диггинсѣ. Это былъ весьма интересный господинъ и хорошо знакомъ съ дѣлами Колорадо. Черезъ нѣсколько минутъ онъ сказалъ:

— Я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей ѣхалъ по этой дорогѣ; когда онъ выѣзжалъ изъ Карсонъ-Сити, онъ сказалъ кучеру Генкъ-Монку, что онъ обязанъ читать лекцію въ Пласервиллѣ и потому очень торопится туда доѣхать. Генкъ-Монкъ ударилъ бичемъ и поѣхалъ очень скоро, карета подпрыгивала такъ страшно, что всѣ пуговицы на пальто Горація оторвались, и наконецъ онъ головой своей пробилъ крышу кареты и жалобно воззвалъ къ Генкъ-Монку, прося его ѣхать тише, сказавъ, что теперь менѣе торопится, нежели десять минутъ тому назадъ. Но Генкъ-Монкъ отвѣтилъ: «Сидите смирно, Горацій, я васъ привезу туда во-время», — привезти-то онъ привезъ, но что?

Спустя нѣсколько дней у Форта Бриджера вошелъ къ намъ въ карету сержантъ кавалеріи, весьма приличнаго и браваго вида. Никто такъ много намъ не передавалъ военныхъ свѣдѣній во время нашего путешествія, какъ онъ. Удивительно даже было встрѣтить въ необъятныхъ пустыняхъ нашей страны такого свѣдущаго человѣка по своей спеціальности, при его простомъ происхожденіи и маломъ образованіи. Въ теченіе трехъ часовъ мы слушали его съ большимъ интересомъ, наконецъ онъ перенесъ разговоръ на путешествія въ экипажахъ, и вдругъ:

— Я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей ѣхалъ по этой дорогѣ; когда онъ выѣзжалъ изъ Карсонъ-Сити, онъ сказалъ кучеру Генкъ-Монку, что онъ обязанъ читать лекцію въ Пласервиллѣ и потому очень торопится туда доѣхать. Генкъ-Монкъ ударилъ бичемъ и поѣхалъ очень скоро, карета подпрыгивала такъ страшно, что всѣ пуговицы на пальто Горація оторвались, и наконецъ онъ головой своей пробилъ крышу кареты и жалобно воззвалъ къ Генкъ-Монку, прося его ѣхать тише, сказавъ, что теперь менѣе торопится, нежели десять минутъ тому назадъ. Но Генкъ-Монкъ отвѣтилъ: «Сидите смирно, Горацій, я васъ привезу туда во-время», — привезти-то онъ привезъ, по что?

Черезъ восемь часовъ по выѣздѣ изъ Соленаго-Озера-Сити на одной изъ станцій вошелъ къ намъ мормонскій проповѣдникъ, человѣкъ скромный, мягкорѣчивый и любезный, сразу производившій самое пріятное впечатлѣніе.

Я не могу забыть, съ какимъ паѳосомъ въ голосѣ разсказывалъ онъ намъ исторію странствованія и не возбуждающаго ни въ комъ сожалѣнія страданія его народа. Никогда съ каѳедры не слышалъ я столько трогательнаго и торжественнаго краснорѣчія, какъ описаніе этого перваго пилигримства мормоновъ черезъ степи, съ печальнымъ усиліемъ подвигаясь впередъ, въ страну изгнанія, отмѣчая свой тяжелый путь могилами, орошенными слезами. Его разсказъ такъ на насъ подѣйствовалъ, что мы всѣ обрадовались и легче вздохнули. Когда разговоръ принялъ другой оборотъ, мы стали говорить о любопытной здѣшней странѣ. Разговаривая пріятно то о томъ, то о семъ, иностранецъ вдругъ сказалъ:

— Я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей ѣхалъ по этой дорогѣ; когда онъ выѣзжалъ изъ Карсонъ-Сити, онъ сказалъ куперу Генкъ-Монку, что онъ обязанъ читать лекцію въ Пласервиллѣ и потому очень торопится туда доѣхать. Генкъ-Монкъ ударилъ бичемъ и поѣхалъ очень скоро, карета подпрыгивала такъ страшно, что всѣ пуговицы на пальто Горація оторвались, и наконецъ онъ головой своей пробилъ крышу кареты и жалобно воззвалъ къ Генкъ-Монку, прося его ѣхать тише, сказавъ, что теперь менѣе торопится, нежели десять минутъ тому назадъ. Но Генкъ-Монкъ отвѣтилъ: «Сидите смирно, Горацій, я васъ привезу туда во-время», — привезти-то онъ привезъ, но что?

За десять миль отъ Рэгтоуна мы наткнулись на странника, лежащаго на землѣ въ ожиданіи смерти; онъ, оказалось, шелъ, сколько могъ, но подъ конецъ члены его измѣнили ему, голодъ и усталость одолѣли; было бы безчеловѣчно оставить его, мы заплатили за его проѣздъ до Карсона и внесли его въ карету. Не скоро, однако, замѣтили мы въ немъ признаки жизни, но, вливая ему водки въ ротъ и растирая члены, мы привели его въ сознаніе, потомъ накормили; понемногу онъ сталъ оживать и понимать свое положеніе, въ глазахъ его видна была благодарность. Мы устроили ему изъ почтовыхъ сумокъ, насколько можно было, удобную постель и подложили подъ голову пальто вмѣсто подушки. Онъ казался счастливымъ и довольнымъ и, посмотрѣвъ на насъ, съ волненіемъ, но слабымъ голосомъ сказалъ:

— Джентльмэны, я не знаю, кто вы, но вы спасли мою жизнь, и хотя я никогда не въ состояніи буду отплатить вамъ за все это, я надѣюсь, однако, сумѣть развлечь васъ хотя на одинъ часъ въ вашемъ длинномъ путешествіи. Я вижу, вы мало знакомы съ этой страной, но мнѣ она извѣстна, а потому я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей…

— Страждущій, — закричалъ я съ поспѣшностью, — остановитесь, а то погибнете! Вы видите передъ собою печальные остатки нѣкогда сильнаго и могучаго человѣка. Что меня привело къ этому состоянію, въ какомъ я нахожусь? То, что вы собирались сейчасъ разсказать. Постепенно, но вѣрно этотъ несносный старый анекдотъ подорвалъ мои силы, лишилъ меня разсудка, испортилъ мнѣ жизнь. Пожалѣйте меня, пожалѣйте хотя на этотъ разъ и лучше разскажите мнѣ для разнообразія что-нибудь про молодого Джоржа Вашингтона и объ его сѣкирѣ.

Мы были спасены, но не бѣдный инвалидъ. Усилія воздержаться отъ разсказа своего анекдота онъ не перенесъ и умеръ на нашихъ рукахъ.

Теперь только мнѣ стало понятно, что даже самаго цвѣтущаго здоровьемъ человѣка я не долженъ былъ просить то, что я потребовалъ отъ этого едва живого созданія; послѣ семилѣтняго пребыванія на прибрежьѣ Тихаго океана я убѣдился, что ни одинъ проѣзжій, ни одинъ кучеръ въ Оверлэндѣ не въ состояніи удержаться при встрѣчѣ съ чужестранцемъ отъ разсказа этого анекдота. Въ теченіе шести лѣтъ я ѣздилъ взадъ и впередъ по Сіеррѣ, между Невадой и Калифорніей, тринадцать разъ въ почтовомъ дилижансѣ и слышалъ этотъ убійственный анекдотъ 481 или 482 раза. У меня гдѣ-то есть списокъ. Кучера всегда разсказывали его, кондуктора, содержатели постоялыхъ дворовъ, случайные проѣзжіе, даже разносчики фарфоровой посуды и бродяги-индѣйцы, всѣ разсказывали его. Одинъ и тотъ же кучеръ разсказалъ мнѣ его два или три раза въ одинъ и тотъ же вечеръ. На всѣхъ возможныхъ нарѣчіяхъ слышалъ я этотъ анекдотъ со всѣми возможными приправами — виски, водки, о-де-колона, пива, табаку, лука, чесноку и т. п. благоуханіями. Ни одинъ анекдотъ не благоухалъ на меня такъ разнообразно, какъ этотъ, и никогда нельзя было его узнать по благоуханію, потому что всякій разъ, какъ вамъ казалось, что вы ознакомились съ его благоуханіемъ, вдругъ оказывалось, что благоуханіе его совершенно измѣнилось. Баярдъ Тэйло писалъ объ этомъ ветхомъ анекдотѣ, Ричардсонъ издалъ его, точно также какъ Джонъ, Смитъ, Джонсонъ, Росъ Браунъ и всѣ, кто только посѣщалъ оверлэндскую дорогу между Жюлесбургомъ и Санъ-Франциско и былъ причастенъ къ литературѣ; я даже слышалъ, что онъ помѣщенъ и въ Талмудѣ. Я видѣлъ его въ печати на девяти иностранныхъ языкахъ; мнѣ говорили, что имъ пользуются при инквизиціяхъ въ Римѣ, и теперь я съ сожалѣніемъ узнаю, что его хотятъ переложить на музыку. Не думаю, чтобъ такое положеніе вещей было бы благоразумно.

Теперь прошло время почтоваго сообщенія на лошадяхъ и почтовые кучера — давно вымершая раса. Интересно знать, однако жь, завѣщанъ ли ими этотъ анекдотъ пріемникамъ ихъ, служащимъ на желѣзной дорогѣ кондукторамъ, ревизорамъ, и преслѣдуютъ ли эти имъ несчастныхъ пассажировъ, которые, подобно своимъ предшественникамъ, приходятъ къ заключенію, что, не Іо Семитъ (Yo Semite) и Бигъ-Тризъ (Big-Trees) настоящія величія прибрежья Тихаго океана, а Генкъ-Монкъ и его приключеніе съ Гораціемъ Грилеемъ [3].