Выдержал, или Попривык и вынес

ГЛАВА XXIV

Я рѣшилъ пріобрѣсти верховую лошадь. Нигдѣ не видѣлъ я такой лихой и отчаянной ѣзды, не считая цирка, какъ у этихъ живописно задрапированныхъ мексиканцевъ, калифорнійцевъ и американцевъ, которые каждый день скакали по улицамъ Карсона. Какъ они ѣздили! Чудо! Немного наклонившись впередъ, въ шляпахъ съ широкими полями, спереди приподнятыми, съ развѣвающимися надъ головами длинными вуалями, легко и свободно пролетали они по городу, подобно вихрю; черезъ минуту вдали въ степи виднѣлась только пыль поднятая ими. Когда они ѣхали тихою рысью, они сидѣли прямо, красиво и граціозно, какъ бы составляя одно съ лошадью, а не подскакивали въ сѣдлѣ, по принятой глупой школьной методѣ. Я живо выучился отличать лошадь отъ коровы, но дальше мои познанія были плохи и потому горѣлъ нетерпѣніемъ обогатить ихъ. Я рѣшилъ купить лошадь. Пока эта мысль гнѣздилась въ моей головѣ, на аукціонную площадь пріѣхалъ оцѣнщикъ-продавецъ, на вороной лошади, усѣянной такимъ количествомъ наростовъ, что она походила на дромадера и потому была весьма некрасива; но его «идетъ, идетъ за двадцать два доллара — лошадь, сѣдло и сбруя за двадцать два доллара, джентльмэны!»

Я на силу сдерживался.

Какой-то человѣкъ, котораго я не зналъ (онъ оказался братомъ оцѣнщика), замѣтивъ жадный взоръ мой, сказалъ, что такая замѣчательная лошадь идетъ такъ дешево и прибавилъ, что одно сѣдло стоило этихъ денегъ. Сѣдло было испанское съ тяжеловѣсными украшеніями и съ неуклюжимъ кожанымъ покрываломъ, названіе котораго трудно выговаривается. Я сказалъ, что готовъ надбавить цѣну; тогда этотъ хитрый на видъ человѣкъ заговорилъ съ простодушной прямотою, которая меня подкупила. Онъ сказалъ:

— Я знаю эту лошадь, знаю ее очень хорошо. Вы иностранецъ, я вижу, и могли принять ее за американскую лошадь, можетъ быть; но я увѣряю васъ, что нѣтъ, ничего подобнаго нѣтъ; но извините, если я говорю шепотомъ, тутъ стоятъ чужіе, она, не безпокойтесь, «кровной мексиканской породы» (Plug).

Я не зналъ, что значило «кровной мексиканской породы», но прямодушная манера говоритъ этого человѣка заставила меня внутренно поклясться, что я или куплю эту «кровную мексиканскую породу», или умру.

— Имѣетъ ли она еще какія-нибудь достоинства? — спросилъ я, удерживая, насколько возможно было, свой порывъ.

Онъ потянулъ меня за рукавъ немного въ сторону и шепнулъ въ ухо слѣдующія слова:

— Она можетъ перебрыкать что хотите въ Америкѣ!

— Идетъ, идетъ за двадцать четыре доллара съ половиною, джентль…

— Двадцать семь! — крикнулъ я съ яростью.

— Продана, — сказалъ оцѣнщикъ и передалъ мнѣ «кровнаго мексиканца».

Я едва могъ сдерживать свое волненіе. Я заплатилъ деньги и поставилъ животное въ нанятую мною сосѣднюю конюшню для корма и для отдыха.

Послѣ полудня я привелъ лошадь на площадь, и когда садился на нее, нѣсколько горожанъ держали ее, кто за голову, кто за хвостъ. Какъ только всѣ отошли, она, собравъ всѣ четыре ноги вмѣстѣ, опустила спину, потомъ вдругъ выгнула ее дугой и подбросила меня вверхъ на три или четыре фута! Но я удержался и счастливо попалъ обратно прямо въ сѣдло, снова взлетѣлъ вверхъ, опустился на крупъ, опять взлетѣлъ и очутился на шеѣ; все это произошло въ теченіе трехъ или четырехъ секундъ. Потомъ лошадь встала на дыбы и я, обнявъ ее безнадежно руками за тощую шею, скользнулъ въ сѣдло и удержался въ немъ; потомъ она вскинула вверхъ заднія ноги, какъ бы желая лягнуть само небо, и встала на переднія; потомъ снова начала подбрасывать; въ это время я услышалъ чей-то голосъ:

— О, да она брыкается!

Въ тотъ моментъ, какъ я взлетѣлъ на воздухъ, кто-то далъ лошади полновѣсный ударъ кнутомъ, и когда я на этотъ разъ опять опустился, моего кровнаго мексиканца уже не было. Одинъ калифорнскій юноша погнался за ней, поймалъ ее и просилъ у меня позволенія прокатиться на ней. Я разрѣшилъ ему это удовольствіе. Онъ сѣлъ, былъ подброшенъ разъ и, упавши въ сѣдло обратно, пришпорилъ лошадь, и она понеслась, какъ птица, перелетѣла она черезъ три плетня и исчезла по дорогѣ къ долинѣ Уашу.

Я съ грустью присѣлъ на камень и невольнымъ движеніемъ одной рукой схватился за голову, а другой за животъ. Мнѣ кажется, только тогда понялъ я всю слабость человѣческаго организму мнѣ недоставало еще одной или двухъ рукъ, чтобы приложить ихъ къ болящимъ мѣстамъ. Перо не въ силахъ описать, насколько я страдалъ физически; никто не можетъ вообразить, какъ я былъ весь разбитъ, какъ внутренно, внѣшне и вообще былъ потрясенъ, ошеломленъ и убитъ; кругомъ меня собралась сочувственная толпа.

Одинъ пожилой мужчина, желая меня утѣшить, сказалъ:

— Иностранецъ, васъ поддѣли, всякій, живущій въ этой мѣстности, знаетъ эту лошадь. Всякій ребенокъ, всякій индѣецъ могъ бы вамъ сказать, что она брыкается; на всемъ континентѣ вы не найдете хуже лошади. Послушайте-ка меня, я — Каррей, старый Каррей, старый Эбъ [5] Каррей. Кромѣ того, долженъ сказать, что этотъ «кровный мексиканецъ» — проклятая и подлая лошадь. Эхъ, вы, простофиля, если бы не совались въ аукціонъ, вы бы имѣли случай купить настоящую американскую лошадь, прибавивъ немного въ той цѣнѣ, что дали за этого стараго кровнаго заграничнаго скелета!

Я ничего на это не возразилъ, но далъ себѣ слово, что если братъ оцѣнщика умретъ, пока я въ территоріи, то брошу всѣ дѣла, а уже непремѣнно поспѣшу на его похороны.

Проскакавъ шестнадцать миль, «кровный мексиканецъ» съ калифорнскимъ юношей на немъ влетѣлъ во весь опоръ обратно въ городъ, роняя повсюду клубы пѣны, какъ брызги несущагося тифона, и подъ конецъ, перескачивъ черезъ тачку съ посудой и черезъ самого торговца, остановился, какъ вкопанный, передъ нашимъ жилищемъ; какое дыханіе, тяжелое, порывистое, красныя ноздри раздуваются и дикіе глаза полны огня. Но было ли это благородное животное укрощено? Нѣтъ, не было. Его сіятельство г-нъ спикеръ палаты полагалъ, что было, и сѣлъ верхомъ, чтобы доѣхать на немъ до Капитолія, но съ перваго же раза животное сдѣлало скачекъ черезъ высокую груду телеграфныхъ столбовъ, и дорога до Капитолія, одна и три четверти мили, осталась по сей день не тронутая имъ; дѣло въ томъ, что лошадь выгадала, выбросивъ одну милю и сдѣлавъ только три четверти, а именно пролетѣвъ напрямикъ черезъ ограды и рвы и этимъ избѣжавъ извилинъ дороги; и когда спикеръ доѣхалъ до Капитолія, то сказалъ, что чувствовалъ себя все время на воздухѣ, какъ будто летѣлъ на кометѣ.

Вечеромъ спикеръ для моціона пришелъ домой пѣшкомъ, а «кровнаго мексиканца» привязалъ сзади къ фурѣ. На слѣдующій день я одолжилъ лошадь клерку палаты, чтобы ѣхать за шесть миль на серебряные рудники Дана, и онъ тоже для моціона прошелся назадъ пѣшкомъ, привязавъ лошадь. И кому бы я ни давалъ ее, всѣ возвращались назадъ пѣшкомъ, точно у нихъ не было другого времени для ходьбы; я всетаки продолжалъ давать ее всѣмъ, кто только просилъ, въ надеждѣ, что заемщики, если изувѣчатъ ее, то оставятъ за собой, если же убьютъ, то заплатятъ мнѣ за нее; но, къ несчастію, ничего подобнаго не случалось. Ей положительно везло: она всегда изъ всего выходила невредима; ежедневно выкидывала разныя штуки, почти невозможныя, но изъ нихъ выходила цѣла. Иногда, плохо разсчитавъ, привозила ѣздока немного помятымъ, но сама всегда возвращалась благополучно. Конечно, я старался ее продать, но это была наивность съ моей стороны, и я не находилъ покупателя. Оцѣнщикъ, взявшись за это дѣло, ѣздилъ на ней взадъ и впередъ дня четыре по улицамъ, пугая народъ и давя дѣтей, но ни разу не достигъ надбавки на предложенную цѣну. Покупатели только насмѣшливо улыбались и воздерживались отъ покупки, если только собирались сдѣлать эту глупость. Кончилось тѣмъ, что оцѣнщикъ подалъ мнѣ счетъ, и я снялъ лошадь съ аукціона. Потомъ мы пробовали продать ее сами, предлагая ее въ убытокъ себѣ на обмѣнъ хотя плохого памятника, стараго желѣза или брошюры о воздержаніи, однимъ словомъ, на какую-нибудь собственность. Но собственники были стойки и намъ пришлось уйти съ торговъ опять. Я, конечно, никогда больше не садился на эту лошадь. Ходьба пѣшкомъ была только полезна для человѣка, какимъ былъ я, здороваго и никакого поврежденія не имѣющаго, исключая душевной досады, обиды и тому подобнаго. Наконецъ я рѣшилъ подарить ее кому-нибудь, но и это потерпѣло неудачу. Многіе находили, что и безъ моей лошади достаточно часто подвергались землетрясенію на прибрежьѣ Тихаго океана, такъ что не нуждались въ лишнемъ.

Я прибѣгнулъ къ послѣднему средству, предложилъ губернатору лошадь для «бригады», онъ сначала просіялъ, но потомъ одумался и сказалъ, что это будетъ уже слишкомъ примѣтно.

Въ это же время конюхъ, у котораго она стояла и который за ней ходилъ, подалъ мнѣ счетъ за шесть недѣль ея содержанія: за конюшню пятнадцать долларовъ, за сѣно двѣсти пятьдесятъ долларовъ! Кровный мексиканецъ съѣлъ цѣлую тонну этого добра, и конюхъ сказалъ, что онъ съѣлъ бы въ сто разъ больше, если бы онъ ему дозволялъ.

Я совершенно серьезно замѣчу тутъ, что обыкновенная цѣна сѣна въ теченіе того года и части слѣдующаго была двѣсти пятьдесятъ долларовъ за тонну. Въ предыдущемъ году одно время продавали, его по пятисотъ долларовъ за тонну, а въ зиму передъ тѣмъ сѣна было такъ мало, что, продавая его по малымъ частямъ, выручали по восьмисотъ долларовъ за тонну. Послѣдствія этого всякій можетъ понять: народъ, не имѣя возможности кормить скотъ, выпустилъ его на свободу, и къ веснѣ долины Карсонъ и Игль были покрыты ихъ костями и скелетами!

Тамошніе старожилы подтвердятъ этотъ фактъ. Я кое-какъ ухитрился уплатить по счету и въ тотъ же день подарилъ «кровнаго мексиканца» арканзасскому переселенцу, съ которымъ судьба меня такъ счастливо столкнула. Если эти строки попадутся ему когда-нибудь на глаза, то онъ, безъ сомнѣнія, вспомнитъ о сдѣланномъ ему дарѣ.

Если кто-нибудь уже испыталъ счастіе прокатиться на «кровномъ мексиканцѣ», то легко узнаетъ животное изъ этого описанія и найдетъ, что ничего лишняго не прибавлено, и только люди несвѣдущіе примутъ эту характеристику за выдумку.