Выдержал, или Попривык и вынес

ГЛАВА XXXIX

Въ одно жаркое утро (мы находились теперь въ серединѣ лѣта) Хигбай и я сѣли въ лодку и пустились по озеру, намѣреваясь плыть къ островамъ, чтобъ ихъ осмотрѣть. Насъ давно тянуло это сдѣлать, но мы все отклоняли, боясь грозы, которая тутъ бываетъ довольно часто и настолько сильная, что легко можетъ опрокинуть обыкновенную небольшую лодку, какова была наша, а разъ попадешь въ эту воду, конечно, ожидай смерти, несмотря ни на какое искуство плавать, потому что эта вредная вода выѣла бы всѣ глаза и всѣ внутренности у человѣка. Плыть въ лодкѣ приходилось двѣнадцать миль до острововъ, — длинное, утомительное путешествіе, но утро было такое тихое и солнечное, а озеро гладкое, прозрачное и до того безжизненно-спокойно, что мы никакъ не могли устоять отъ искушенія. Итакъ, взявъ съ собою два оловянныхъ кувшина полныхъ воды (такъ какъ не знали расположенія острова и мѣсто ручья, по слухамъ находившагося на большомъ островѣ) и поплыли, Хигбай обладалъ сильными мускулами, гребъ легко, и лодка шла быстро, но, судя по времени нашего прибытія, мы положительно сдѣлали не двѣнадцать, а всѣ пятнадцать миль.

Мы причалили къ большому острову и вышли на берегъ. Стали пробовать воду въ кувшинахъ и нашли, что теплая погода ее испортила, она сдѣлалась солоновата и не годна для питья, мы ее вылили и начали искать ручей — чувство жажды сильно увеличивается разъ ясно, что нечѣмъ его немедленно утолить. Островъ былъ длинный, изображалъ возвышенность умѣренной вышины, покрытую пепломъ, ничѣмъ болѣе, какъ сѣрымъ пепломъ и пемзой, въ которые мы утопали по колѣна, при каждомъ шагѣ, а кругомъ повсюду вверху виднѣлись стѣны оголенныхъ скалъ самаго отвратительнаго вида. Когда мы дошли до верхушки и вошли внутрь стѣнъ, мы увидали мелкій, далеко простирающійся бассейнъ, дно котораго устлано было пепломъ и только кое-гдѣ, вродѣ заплатъ, мелкимъ пескомъ. Мѣстами, между расщелинами скалъ, замѣчательно живописно виднѣлся паръ, ясно доказывающій этимъ, что хотя прежній кратеръ потухъ и бездѣйствуетъ, но что тамъ существуетъ еще подземный огонь. Близъ одной такой струи пара стояло дерево, единственное на всемъ островѣ, маленькая сосна, красивая и замѣчательно симметричная; цвѣтъ листьевъ ея имѣлъ прелестный зеленый оттѣнокъ; паръ, проходившій между вѣтвями, покрывалъ ихъ постоянно влагою. Этотъ красивый и мощный изгнанникъ совсѣмъ не подходилъ къ окружающей его природѣ. Онъ собою напоминалъ, веселое живое существо, среди печали и скорби.

Мы усердно разыскивали вездѣ ручей, ходили раза два вдоль и поперекъ всего острова, лазили съ большимъ терпѣніемъ по пепельнымъ горамъ, потомъ спускались съ нихъ въ сидячемъ положеніи, поднимая за собою цѣлыя облака пыли. Но ничего не нашли, кромѣ пустыни, пепла и томящей тишины.

Вдругъ поднялся вѣтеръ; озабоченные перемѣною погоды, мы сразу забыли о жаждѣ и бросились къ берегу посмотрѣть, стоитъ ли на своемъ мѣстѣ лодка, такъ какъ въ виду тихой погоды мы не дали себѣ труда закрѣпить ее къ берегу. Подбѣжавъ къ мѣсту, откуда можно было видѣть даль, и бросивъ взглядъ вокругъ, мы остолбенѣли — о, ужасъ, лодки нѣтъ! Слова не въ силахъ передать нашего смущенія! Надѣяться найти другую лодку было невозможно, на всемъ озерѣ не было ни одной. Положеніе было изъ незавидныхъ, по правдѣ сказать, оно было ужасное. Мы сдѣлались плѣнниками на необитаемомъ островѣ, вблизи друзей, которые ничѣмъ не могли помочь намъ; и что еще сильно безпокоило насъ, это то, что у насъ не было ни провизіи, ни воды. Но въ скоромъ времени мы увидали лодку, она была въ пятидесяти ярдахъ отъ берега и кружилась въ пѣнистой водѣ. Она то плыла, то крутилась и все въ одномъ и томъ же разстояніи отъ земли, мы шли вдоль берега по тому же направленію, что и она, и все надѣялись на счастье и удачу. Спустя часъ времени она приблизилась къ выдающемуся мысу, и Хигбай побѣжалъ опередить ее, всталъ на самый конецъ мыса и готовился взять лодку приступомъ. Если постигнетъ насъ неудача, то все пропало, надѣяться было не на что больше. Лодка неслась по направленію къ берегу и трудно было опредѣлить быстроту ея движенія, а въ этомъ-то состоялъ весь вопросъ. Когда она была въ тридцати шагахъ отъ Хигбая, я былъ въ такомъ волненіи, что слышалъ біеніе своего сердца, когда же, немного позднѣе, она, тихо плескаясь по водѣ, поплыла и, казалось, хотѣла пройти мимо, разстояніе ее отъ насъ было всего одинъ ярдъ, я схватился за сердце, которое положительно перестало биться, а когда, приближаясь, она стала какъ разъ напротивъ Хигбая и снова стала удаляться, а онъ, какъ вкопанная статуя, стоялъ недвижимъ, мое сердце отъ волненія, я помню, замолкло совсѣмъ. Но тутъ же онъ совершилъ громадный прыжокъ и прямо попалъ въ лодку, я, отъ удовольствія, крикнулъ: «Ура, побѣда!» Но Хигбай скоро умалилъ мой энтузіазмъ, сказавъ, что ему было безразлично, въ какомъ разстояніи будетъ отъ него лодка, въ восьми ли, въ десяти ли ярдахъ, онъ давно рѣшилъ, зажмуривъ глаза и закрывъ ротъ, броситься въ воду и проплыть это незначительное разстояніе. Дуракъ я, мнѣ это даже не приходило въ голову! Только долгое плаваніе по этой водѣ могло быть пагубнымъ.

Море волновалось и буря усиливалась, становилось темно, было около трехъ или четырехъ часовъ, и мы колебались, пуститься ли намъ въ путь или нѣтъ, но чувство жажды такъ насъ мучило, что мы рѣшили попробовать счастья. Хигбай сталъ приготовляться, а я сѣлъ въ рулю. Проплывъ около мили, мы поняли, что большая опасность намъ угрожаетъ, потому что гроза увеличивалась, волны бушевали, покрывались пѣной, темныя тучи повисли надъ нами и вѣтеръ дулъ со страшною силою. Мы теперь охотно вернулись бы назадъ, но не смѣли повернуть лодки, потому что разъ попади она въ середину моря, то непремѣнно бы опрокинулась. Вся наша надежда была умѣло направить лодку въ разрѣзъ волнамъ; трудъ этотъ былъ не легокъ, лодка погружалась въ воду, билась и колотилась о волны. Иногда одно изъ веселъ у Хигбая скользило по гребешкамъ волнъ, тогда другое быстро направляло ее въ другую сторону, несмотря на мое внимательное управленіе рулемъ. Насъ постоянно обдавало волной и лодка то и дѣло зачерпывала воду. Вскорѣ мой сильный товарищъ изнемогъ отъ усилій и просилъ меня взять весла, чтобы замѣнить его, но я нашелъ это невозможнымъ, потому что для перемѣны мѣста надо было, хотя не надолго, бросить руль, а это была бы наша гибель; лодка приняла бы другое направленіе и, разъ попавъ въ середину моря, опрокинулась бы, и не болѣе какъ черезъ пять минутъ пришлось бы намъ цѣлыми галенками глотать эту мыльную воду и быть ею разъѣденными и съѣденными съ такою быстротою, что намъ даже не пришлось бы присутствовать на нашемъ собственномъ изслѣдованіи.

Но ничего нѣтъ вѣчнаго на землѣ. Какъ только мракъ усилился, мы такъ и врѣзались носомъ лодки въ пристань, Хигбай бросилъ весла и крикнулъ «ура!», я бросилъ руль, чтобы помочь, но внезапно лодка закружилась и… перевернулась.

Страданія, которыя причиняетъ эта алкалическая вода на ушибы, ссадины и царапины, положительно трудно передать и только смазываніе больныхъ мѣстъ жиромъ нѣсколько умѣряетъ боль, но, не взирая на это, мы ѣли, пили и спали великолѣпно эту ночь.

Говоря о разныхъ особенностяхъ Моно-Лэкъ, я долженъ упомянуть, что мѣстами вокругъ всего берега стоятъ массами живописныя скалы, издали напоминающія башенки, и груда бѣловатаго грубаго известняка, въ видѣ цемента, смѣшаннаго съ хрящемъ; если отломать кусокъ этого цемента, то найдешь глубоко лежащія отличнаго вида и совершенно окаменѣлыя яйца чаекъ. Какъ они туда попали? Не знаю. Я просто передаю фактъ, потому что это дѣйствительно фактъ, а пусть уже читатель, геологъ самъ разберетъ на досугѣ эту загадку и разрѣшитъ ее по своему.

Къ концу недѣли мы отклонились отъ поѣздки въ Сіерры и нѣсколько дней провели подъ снѣжнымъ Кастль-Пикъ, и весьма удачно занялись тамъ рыбною ловлею въ прозрачномъ, миніатюрномъ озерѣ, поверхность котораго стояла на десять или на одиннадцать футовъ выше уровня моря; во время полдневныхъ жаровъ августа мѣсяца мы прохлаждались тѣмъ, что сидѣли на снѣжныхъ рифахъ, подъ защитою которыхъ роскошно росла трава и цвѣли нѣжные цвѣты, а ночью занимались разговоромъ, наслаждаясь прохладою, доводившей насъ иногда почти что до замерзанія. Вернувшись на Моно-Лэкъ и замѣтивъ, что тамъ возбужденіе на счетъ цементной руды улеглось на время, уложили свои вещи и поѣхали обратно на Эсмеральду. М-ръ Баллу занялся развѣдываніями, но мѣстность пришлась не по вкусу и онъ одинъ отправился на Гумбольдтъ.

Въ то же самое время произошелъ со мною маленькій случай, который остался мнѣ навѣкъ въ памяти, такъ какъ я былъ близокъ отъ смерти. Надо сказать, что во время ожиданія жителей одного нападенія со стороны индѣйцевъ они прятали свой порохъ въ помѣщенія безопасныя и недалекія, чтобы имѣть его подъ рукой въ случаѣ надобности. Сосѣдъ нашъ спряталъ шесть кружекъ пороху въ трубу одной заброшенной кухонной печи, которая стояла на открытомъ воздухѣ, близъ сруба амбара или какого-то навѣса, и съ той минуты забылъ и думать о немъ. Мы наняли полудикаго индѣйца выстирать намъ бѣлье, и онъ вмѣстѣ со своимъ ушатомъ поселился въ этомъ срубѣ.

Заброшенная печь была всего на шесть футовъ отъ него и стояла какъ разъ напротивъ. Пришло въ голову индѣйцу согрѣть воду; онъ вышелъ, затопилъ забытый пороховой магазинъ и поставилъ котелъ воды для согрѣванія, затѣмъ вернулся къ ушату. Я вошелъ къ нему въ срубъ, бросилъ ему еще бѣлья и платья и только-что хотѣлъ съ нимъ заговорить, какъ вдругъ послышался страшный трескъ: оказалось, что печь взорвало на воздухъ и она исчезла съ нашихъ глазъ, не оставляя за собою никакихъ слѣдовъ. Разлетѣвшіеся обломки ея упали на отдаленныя улицы, крыша надъ нашею головою на-половину провалилась и одна изъ заслоновъ печей, разрѣзавъ пополамъ маленькую стойку передъ самымъ носомъ индѣйца, съ визгомъ пролетѣла между нами и вылетѣла, проткнувъ навѣсъ. Я былъ блѣденъ, какъ полотно, слабъ, какъ котенокъ, и сразу лишился дара слова. Индѣецъ же остался невозмутимымъ, онъ не выказалъ ни страха, ни смущенія; онъ только бросилъ стирать, выдвинулся весь впередъ и сталъ удивленно обозрѣвать гладкое, пустое мѣсто, потомъ сказалъ:

— Пфу! Отъ печи куча ушла! — и возобновилъ свое стираніе такъ же спокойно, какъ будто ничего не произошло особеннаго, а было обыкновенное явленіе печей взлетать и разлетаться на куски. Подъ словомъ «куча» индѣецъ, на своемъ исковерканномъ англійскомъ языкѣ, хотѣлъ сказать, «очень много».