28

Доктор Карл Мосс был большим, тучным евреем с гитлеровскими усиками, глазами навыкате и невозмутимостью айсберга. Он положил шляпу и сумку на стол, подошел к дивану, на котором лежала девушка, и застыл перед ней с непроницаемым видом.

— Я доктор Мосс, — сказал он. — Как вы себя чувствуете?

— Вы не из полиции? — спросила она.

Он наклонился, пощупал ей пульс и стал следить за ее дыханием:

— Что-нибудь болит, мисс…

— Дэвис, — вставил я. — Мисс Мерл Дэвис.

— Мисс Дэвис?

— Ничего не болит, — ответила она, подняв на него глаза. — Я… я даже не знаю, почему лежу здесь. Решила, что вы из полиции. Понимаете, я убила человека.

— Подумаешь, я убиваю десятки людей, — сказал он без тени улыбки.

Она опять подняла губу и повела головой.

— Не нужно так делать, — очень мягко сказал он. — Вы чувствуете нервную судорогу и начинаете себя настраивать. Вы вполне можете сдержаться, если захотите.

— Правда? — прошептала она.

— Если захотите. Но это вовсе не обязательно. Ради меня стараться не надо. Совсем ничего не болит, а?

— Нет, — она покачала головой.

Мосс похлопал ее по плечу и вышел на кухню. Я пошел за ним. Он облокотился на раковину и лениво взглянул на меня:

— Что произошло?

— Она секретарша моей клиентки, миссис Мердок из Пасадены. Довольно мерзкой особы. Лет восемь назад к Мерл приставал один человек. Насколько грубо — не знаю. Потом — не сразу, конечно, — но примерно в то же время этот человек выпал или выбросился из окна. С тех пор она — в самом буквальном смысле слова — не подпускает к себе мужчин.

— Угу, — он сверлил меня своими выпученными глазами. — Она считает, что он выбросился из окна из-за нее?

— Не знаю. Миссис Мердок — вдова этого человека. Она еще раз вышла замуж, но ее второй муж тоже умер. Мерл живет у нее в доме. Старуха обращается с ней, точно грубый папаша с непослушным ребенком.

— Понятно. Регрессивное поведение.

— Что это значит?

— Эмоциональный шок и подсознательная попытка уйти в детство. Если миссис Мердок постоянно ругает ее, но не очень сильно, это только усугубляет ее состояние. Идентификация детской субординации с инфантильной протекцией.

— А попроще никак нельзя? — буркнул я.

— Слушай, старик, — он спокойно улыбнулся. — Девушка явно невротик. Ее поведение во многом демонстративно. То есть она получает от этого удовольствие. Даже если сама и не осознает. Впрочем, неважно. Что там с убийством?

— Его зовут Венниер, живет в Шермен-Окс. Судя по всему, он их шантажировал. Мерл должна была время от времени носить ему деньги. Она боялась его. Я его видел. Гнусный тип. Она была там сегодня днем. Уверяет, что убила его.

— За что?

— Говорит, ей не понравилась его улыбка.

— Чем убила?

— У нее в сумке был пистолет. Не спрашивай почему. Сам не знаю. Но если она его и убила, так не из этого пистолета. В него загнали патрон другого калибра. Из него нельзя было выстрелить. И из него не стреляли.

— Это для меня слишком сложно. Я всего лишь врач. Что мне с ней делать?

— Кроме того, — продолжал я, не обращая внимания на его вопрос, — по ее словам, в комнате Венниера горел свет, а ведь было только половина шестого солнечного летнего дня. Он был в пижаме, а в двери торчал ключ. И он не встал, чтобы впустить ее. Сидел и скалился.

— О! — кивнув, сказал он. Зажал между толстых губ сигарету и закурил. — Не рассчитывай только, что я смогу определить, думает ли она, что убила, или нет. Если я правильно тебя понял, он убит. Так?

— Меня там не было, старина. Но получается, что так.

— Если она действительно думает, что убила, а не просто прикидывается (такие девицы обожают прикидываться), это означает, что мысль об убийстве она вынашивала уже давно. Тем более что она, как ты говоришь, носила в сумке пистолет. Возможно, у нее комплекс вины. Ищет наказания, хочет искупить реальное или вымышленное преступление. Еще раз спрашиваю, что мне с ней делать? Она не больна, она не спятила.

— В Пасадену она не вернется.

— Да? — он с любопытством посмотрел на меня. — У нее есть семья?

— В Вичите. Отец — ветеринар. Я ему позвоню, но ночь ей придется провести здесь.

— В этом я не убежден. Она настолько тебе доверяет, чтобы провести ночь в твоей квартире?

— Она пришла сюда по собственной воле. И не в гости. Стало быть, доверяет.

Он пожал плечами и провел пальцами по своим жестким черным усикам:

— Ладно, дам ей нембутал, пусть спит. А ты пока можешь расхаживать по комнате и бороться с нечистой совестью.

— Мне надо будет отлучиться. Поеду к Венниеру, посмотрю, что там делается. Но оставаться здесь одна она не может. Ни одному мужчине, даже врачу, она не даст уложить себя в постель. Вызови мне медсестру. А я найду где переночевать.

— Фил Марло! — воскликнул он. — Потрепанный жизнью Галахад! Ладно, медсестру я дождусь сам.

Он вернулся в комнату и вызвал по телефону медсестру. Потом позвонил жене. Пока он говорил с ней, Мерл села на диване, стиснув руки на коленях.

— Не понимаю, почему горел свет, — сказала она. — В доме совсем не было темно. Не настолько темно.

— Как зовут вашего отца?

— Доктор Уилбер Дэвис. А что?

— Не хотите поесть?

— Завтра поест, — вставил Карл Мосс, не прерывая телефонного разговора. — Ей, вероятно, скоро опять станет хуже. — Он положил трубку, подошел к своей сумке и вернулся, держа на ладони две желтые таблетки на вате. Взял стакан с водой, дал ей таблетки и сказал:

— Глотайте.

— Я не больна, нет? — спросила она, смотря на него.

— Глотайте, детка, глотайте.

Она положила таблетки в рот, взяла стакан и запила их.

А я надел шляпу и вышел.

Уже в лифте я вспомнил, что у нее в сумке не было ключей от машины, поэтому остановился на втором этаже и через вестибюль вышел на Бристол-авеню. Найти ее машину было несложно. Она криво стояла в двух футах от бордюра. Серый «меркьюри» с откидным верхом, номер 2X1111. Тут я сообразил, что это и был номер машины Линды Мердок.

Из замка торчали ключи на кожаном брелоке. Я сел в машину, включил зажигание, увидел, что бензин есть, и поехал. Отличная, приемистая машина. Через перевал Кахуэнга она перелетела, словно птица.

Загрузка...