Моя контора размещалась в двух небольших комнатах окнами во двор, на седьмом этаже Кахуэнга-билдинг. Первую я держал незапертой для своих «пациентов», если, конечно, таковые были. На двери висел звонок, который я мог включать и отключать, дабы не отвлекаться от гениальных размышлений.
Заглянул в приемную. Ничего, кроме пыли. Открыл окно, отпер вторую дверь и вошел в заднюю комнату. Три жестких стула и вращающееся кресло, узкий письменный стол под стеклом, пять зеленых ящиков для картотеки, из них три пустых; на стене календарь и лицензия частного детектива в рамке; телефон, умывальник в крашеном деревянном стенном шкафу, вешалка, ковер — надо же чем-то прикрыть пол, — два открытых окна с тюлевыми занавесками, которые собирались в складки и расправлялись, точно губы беззубого старика во сне.
Та же самая обстановка, что и в прошлом году, и в позапрошлом. Некрасиво, уныло, но все лучше, чем навес на пляже.
Повесил шляпу и пальто на вешалку, вымыл лицо и руки холодной водой, закурил, потом взгромоздил на стол телефонную книгу. Элиша Морнингстар значился по адресу: Белфонт-билдинг 824, Западная Девятая улица 422. Я переписал адрес вместе с телефоном и уже хотел было набрать номер, как вспомнил, что не включил звонок в приемной. Потянулся на край стола, включил и очень во время. Кто-то только что открыл дверь в первую комнату.
Я перевернул блокнот обложкой вверх и пошел взглянуть, кто там.
Это был стройный, высокий, самодовольный на вид субъект в летнем шерстяном серо-голубом костюме, в черно-белых туфлях, в светлой матовой рубашке с галстуком и с темно-красным носовым платком в нагрудном кармане. В руке, обтянутой белой перчаткой из свиной кожи, держит длинный черный мундштук и, морщась, смотрит на старые журналы, валявшиеся на столе и стульях, на стертый пол — на все, что деньгами и не пахло.
Когда я открыл дверь в кабинет, он повернулся в полоборота и устремил на меня взгляд довольно задумчивых, близко посаженных светлых глаз. Нос тонкий, лицо загорелое, на узком черепе зачесанные назад рыжеватые волосы. Узкая полоска усов, гораздо более рыжих, чем волосы.
Оглядел меня без спешки и без особого удовольствия. Выпустил изо рта тонкую струйку дыма и сказал с едва заметной усмешкой:
— Вы Марло?
Я кивнул.
— Я, признаться, несколько разочарован, — сказал он. — Ожидал увидеть что-нибудь эдакое, с грязными ногтями.
— Заходите, — сказал я. — Острить можете и сидя.
Я придержал дверь, он прошел мимо меня, стряхивая пепел на пол ногтем среднего пальца свободной руки. Подсел к столу, стянул с правой руки перчатку и положил ее на стол вместе с другой, уже снятой. Выбил окурок из длинного черного мундштука, потыкал его спичкой, пока не погасил, вставил в мундштук другую сигарету и прикурил ее от толстой темно-красной спички. Откинулся на спинку стула с улыбкой утомленного аристократа.
— Все в порядке? — осведомился я. — Пульс и дыхание нормальные? Влажное полотенце на голову не желаете?
Он не скривил губы только потому, что скривил их раньше, когда еще только вошел.
— Частный детектив, — процедил он. — Первый раз вижу. Хлопотное, надо полагать, дело: в замочную скважину подглядывать, грязное белье ворошить и все прочее.
— Вы ко мне по делу пришли? — спросил я. — Или приятно провести время?
Он состроил кислую мину, словно графиня на балу пожарников:
— Меня зовут Мердок. Надеюсь, мое имя вам что-нибудь говорит?
— Не заставили себя ждать, — заметил я и принялся набивать трубку.
Мердок внимательно следил за мной.
— Насколько я понимаю, — медленно проговорил он, — вас наняла моя мать. Она дала вам чек.
Я набил трубку, зажег ее, раскурил и, откинувшись назад, выпустил дым через правое плечо в открытое окно. И ничего не ответил.
Он еще сильнее подался вперед и серьезно сказал:
— Я понимаю, скрытность ваша профессиональная черта, но я не гадаю. Сорока на хвосте принесла. Видавшая виды сорока — вроде меня. Так что я знаю не меньше вашего. Теперь ясно?
— Допустим. И что дальше?
— Вас наняли найти мою жену, верно?
Я фыркнул и усмехнулся.
— Марло, — сказал он еще серьезнее, — мне очень жаль, но боюсь, мы не поладим.
— Я этого не перенесу.
— Простите, но вы ведете себя как последний хам.
— Печально, но ничего не поделаешь.
Он опять откинулся назад, не спуская с меня бесцветных глаз. Поерзал, пытаясь сесть поудобнее. Сколько народу пыталось устроиться на этом стуле. Надо будет как-нибудь самому попробовать. Может быть, я теряю из-за него клиентов?
— Не понимаю, зачем матери искать Линду? — медленно спросил он. — Она ее на дух не переносит. Мать — Линду, я имею в виду. Как раз Линда к матери относилась нормально. Что вы о ней скажете?
— О вашей матери?
— О ком же еще? Ведь с Линдой вы незнакомы, не так ли?
— Секретарша вашей матери сильно рискует потерять работу. Болтает лишнее.
— Мать ничего не узнает, — возразил он, покачав головой. — Ей все равно без Мерл не обойтись. Надо же на ком-то срывать зло. Она может накричать на нее, даже дать ей пощечину, но обойтись без нее не в состоянии. Что вы о ней думаете?
— На любителя.
Он нахмурился:
— Я про мать спрашиваю. При чем тут Мерл — девушка как девушка.
— Вы на редкость наблюдательны.
Он так удивился, что чуть не забыл стряхнуть ногтем пепел. Но не настолько, чтобы попасть в пепельницу.
— Так что мать? — терпеливо спросил он.
— Отличная старая полковая лошадь. Сердце из чистого золота, настоящее сокровище, вот только до него не докопаться.
— Но зачем ей искать Линду? Не могу понять. Да еще нанимать детектива? Мать ненавидит тратить деньги. Это у нее в крови. Зачем ей понадобилась Линда?
— Понятия не имею. А с чего вы взяли?
— Я вас так понял. И Мерл…
— Мерл — романтическая особа. Это ей померещилось. Черт побери, она сморкается в мужской носовой платок. Уж не в ваш ли?
Он покраснел:
— Глупости. Послушайте, Марло, пожалуйста, не упрямьтесь, расскажите, как обстоит дело. Много я вам дать, к сожалению, не могу, но пару сотен…
— Не злите меня. И вообще, я не имею права говорить с вами. Приказ.
— Но почему же?
— Не задавайте вопросов, на которые у меня нет ответов. И не задавайте вопросов, на которые у меня есть ответы. Я все равно ничего не скажу. Вы что, с луны свалились? Неужели вы думаете, что человек моей профессии станет говорить о своей работе с первым встречным?
— Если человек вашей профессии, — злобно сказал он, — отказывается от двух сотен долларов, значит, творится что-то неладное.
Я и это пропустил мимо ушей. Взял из пепельницы толстую красную спичку и поднес к глазам. Тонкие желтые грани, белая этикетка с надписью: «Розмонт. X. Ричардс 3…» — остальное обгорело. Я переломил спичку пополам, соединил концы и швырнул ее в мусорную корзину.
— Я люблю свою жену, — неожиданно сказал он, обнажив белые крепкие зубы. — Звучит пошло, но это так.
— Они жили счастливо и умерли в один день…
— Зато она меня не любит, — процедил он сквозь зубы. — И неудивительно. Последнее время мы не ладили. Она привыкла к веселой жизни. А у нас… у нас ей было скучно. Мы не ссорились. Линда умеет держать себя в руках. Но от такого мужа, как я, радости мало.
— Скромность украшает человека.
Его глаза заблестели, но он сдержался:
— Хватит вам иронизировать. Послушайте, Марло, вы как будто человек приличный. Я знаю, мать не станет просто так выбрасывать на ветер двести пятьдесят долларов. Может, дело не в Линде. Может, тут что-то еще. Может… — он запнулся, а потом, смотря мне прямо в глаза, медленно произнес: — Может быть, дело в Морни?
— Очень может быть, — оживился я.
Он поднял перчатки, ударил ими по столу и положил их опять.
— Тут я действительно свалял дурака, — сказал он. — Но я не мог предположить, что она узнает об этом. Очевидно, Морни звонил ей. А ведь обещал не говорить.
Все ясно.
— И сколько же вы ему должны? — спросил я.
Ясно, да не совсем. Он опять заподозрил что-то неладное:
— Если он звонил ей, то рассказал бы. А она — вам, — неуверенно произнес он.
— Тогда, может быть, дело не в Морни? — Мне вдруг очень захотелось выпить. — Мало ли. Но если все-таки дело в Морни, сколько вы ему должны?
— Двенадцать тысяч, — ответил он, опустив глаза и покраснев.
— Угрожает?
Он кивнул.
— Пусть получает деньги по фиктивным векселям, — сказал я. — Что он собой представляет? Опасен?
Он опять поднял голову. И с решительным видом сказал:
— Думаю, да. Все они такие. В свое время играл злодеев в кино. Смазливый. Из породы соблазнителей. Но не подумайте ничего такого. Просто Линда работала у него в клубе, как работают официанты или оркестр. Если вы ищете Линду, найти ее будет непросто.
Я вежливо поинтересовался:
— Можно узнать почему? Надеюсь, ее не закопали в саду?
Он встал, бесцветные глаза вспыхнули гневом. Облокотившись на стол, он довольно плавно взмахнул правой рукой и извлек небольшой автоматический пистолет примерно 25-го калибра с рукояткой из орехового дерева. Родной брат того, который я обнаружил в столе у Мерл. Его дуло грозно уставилось на меня. Я не пошевелился.
— Тот, кто обидит Линду, будет иметь дело со мной, — пригрозил он.
— Нашли чем испугать. Вы бы лучше настоящим пистолетом обзавелись, а то из этой игрушки только по мухам стрелять.
Он спрятал свой пистолетик во внутренний карман, пристально посмотрел на меня, взял со стола перчатки и направился к двери.
— Бесполезно с вами говорить, — сказал он. — Только и знаете, что острите.
— Минуточку, — сказал я, встал и обошел вокруг стола. — Вам, пожалуй, не стоит рассказывать матери о нашей встрече — хотя бы ради маленькой секретарши.
Он кивнул:
— Было бы что рассказывать.
— Разве что о двенадцати тысячах, которые вы должны Морни?
Он опустил глаза, поднял их, опять опустил:
— Неужели вы поверили, что я должен Алексу? Он бы мне в жизни не дал.
Я подошел к нему вплотную.
— Между прочим, — заметил я, — что-то непохоже, чтоб вы очень волновались за свою жену. По-моему, вы знаете, где она. Линда убежала вовсе не от вас. Она убежала от вашей матери.
Он поднял на меня глаза и натянул одну перчатку. Молча.
— Возможно, она найдет работу, — продолжал я, — и будет вас содержать.
Он опять уставился в пол, немного подался вправо, и кулак в перчатке описал в воздухе резкую дугу снизу вверх. Я увернулся, схватил его за запястье и, надавив, медленно отвел кулак к груди. Нога его поехала назад, и он тяжело засопел. Запястье тонкое, как у девушки. Мои пальцы обхватили его и сомкнулись.
Так мы и стояли, уставившись друг на друга. Дышит, как пьяный, раскрыв рот и растянув губы. На щеках красные пятна. Попытался вырваться, но я так давил на него, что ему пришлось, чтобы не упасть, сделать шаг назад. Теперь наши лица почти соприкасались.
— Что ж твой папаша не оставил тебе ни гроша? — улыбнулся я. — Или ты все спустил?
Он заговорил сквозь зубы, все еще пытаясь вырваться:
— Если уж вы суетесь не в свое дело и если имеете в виду Джаспера Мердока, так это не мой отец. Он меня терпеть не мог и не оставил мне ни цента. Мой отец, Хорас Брайт, разорился и выбросился из окна.
— Слов много, а толку мало, — сказал я. — Простите. Я просто хотел позлить вас, когда говорил, что вас будет содержать жена.
Отпустил его запястье и сделал шаг назад. По-прежнему тяжело, напряженно дышит. В глазах злоба, но голос ровный:
— Ну вот, теперь вы все знаете. Если вы удовлетворены, я пойду.
— Скажите спасибо, что так легко отделались. Если носите оружие, научитесь держать себя в руках. А лучше вообще не носите.
— Это мое дело. Простите, что хотел вас ударить. Впрочем, если бы и ударил, было бы, вероятно, не очень больно.
— Кто старое помянет…
Он открыл дверь и вышел. Шаги удалялись по коридору. Еще один зануда. В такт его шагам я постукивал по зубам костяшками пальцев. Потом вернулся к столу, заглянул в блокнот и поднял телефонную трубку.