ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

Глава 12 БАШНЯ ТРАМПА

Небольшая кавалькада полностью бронированных внедорожников — с директорами национальной службы разведки, Центрального Разведывательного Управления, Агентства Национальной Безопасности и Федерального Бюро Расследований — направлялась к высокой сияющей золотом башне в центре Манхэттена. Было 6 января 2017 года, две недели до Дня инаугурации, и мы все прилетели тем утром. Полиция Нью-Йорка провела наши автомобили через баррикаду в переулок между Мэдисон и Пятой авеню Манхэттена. Мы двинулись группой в окружении нашей охраны, и вошли через боковой вход в жилую зону Башни Трампа.

Пресса в своей зоне ожидания на Пятой авеню не видела нашего приезда, как и протестующие в своих собственных зонах ожидания неподалёку. Тем не менее, это была ещё та сцена в сравнительно тихом холле жилой зоны Башни Трампа. Мы были толпой на два лифта руководителей и охранников. Из одного лифта вышла направлявшаяся на прогулку с крошечной собачкой дама. Она со своей собачкой, обе одетые в дорогие куртки для защиты от холодного дня на Пятой авеню, прошли сквозь нашу плотную группу тёмных костюмов и вооружённых людей. Руководители спецслужб, с запертыми чемоданчиками с нашими национальными секретами в руках, вежливо бормотали: «Извините».

После всех картинок в прямом эфире входящих и идущих по позолоченному холлу Пятой авеню, словно в каком-то реалити-шоу, претендентов на должности и высокопоставленных лиц, руководители крупнейших спецслужб нашей страны тайком пробирались внутрь, чтобы встретиться с избранным президентом. Мы пробирались, чтобы рассказать ему о том, что сделала Россия для того, чтобы постараться помочь ему избраться.

Это должно было быть третье и заключительное информационное совещание руководства разведывательного сообщества — называемого внутри правительства РС — чтобы рассказать о секретных выводах оценки разведывательным сообществом (ОРС) действий России во время президентских выборов. По указанию Президента Обамы аналитики из ЦРУ, АНБ и ФБР координируемые старшими аналитиками из ОДНР — Офиса Директора Национальной Разведки — потратили месяц, собирая воедино все источники информации, чтобы дать правительственным должностным лицам, наряду с новой администрацией Трампа, полную картину уровня российского вмешательства в президентскую кампанию 2016 года. Для открытой публикации была подготовлена размытая несекретная версия ОРС. Но это был мясистый материал. Речь шла о том, чтобы поделиться самой чувствительной информацией, включая источники и методы — откуда точно мы знали то, что знали — подробно разъясняя, почему мы достигли необычного состояния общего мнения с высокой степенью уверенности, что Россия активно вмешалась в американские президентские выборы.

Четыре агентства объединились в оценке, которая одновременно была ошеломляющей и простой: российский президент Владимир Путин организовал серьёзные усилия по влиянию на президентские выборы 2016 года. Эти усилия, исходившие из кибер-активности, социальных сетей и российских государственных СМИ, имели множество целей: подорвать общественное доверие к американскому демократическому процессу, опорочить Хиллари Клинтон и причинить ущерб её шансам на избрание и потенциальному президентству, и помочь избраться Дональду Трампу.

Наш первый брифинг по оценке состоялся днём ранее, 5 января 2017 года, с должностными лицами Овального кабинета. Джим Клеппер, директор национальной разведки, изложил проделанную работу, сделанные выводы и основания для этих выводов перед Президентом Обамой, вице-президентом Байденом и их старшими помощниками. Президент задал множество вопросов, как и вице-президент.

В такие моменты как эти, я подчас ловил проблеск тёплых, братских, а иногда и несносных взаимоотношений между Бараком Обамой и Джо Байденом, двумя очень разными личностями. Обычно картина бывала такой: Президент Обама проводит серию обменов мнениями, очень чётко и ясно направляя разговор в русло «А». Затем в некий момент Байден встревает с вопросом: «Господин Президент, могу я кое-что спросить?». Обама вежливо соглашается, но что-то в выражении его лица подсказывает, что он прекрасно знает, что следующие пять-десять минут мы все будем двигаться в направлении «Я». Выслушав и вежливо обождав, Президент Обама затем обратно возвращает разговор в русло.

В данном случае мы не отвлекались. После продолжительного обсуждения разведывательной оценки президент спросил о плане на следующие брифинги. Директор Клеппер пояснил, что на следующее утро мы должны были встретиться с «Бандой восьми»[35] — допущенными к разведывательным материалам высокопоставленными должностными лицами Конгресса, демократами и республиканцами — а затем немедленно отправиться в Нью-Йорк, чтобы проинформировать избранного президента и его старших сотрудников.

Клеппер пояснил Обаме, что был необычный вопрос, который требовалось довести до сведения господина Трампа: дополнительный материал — которые станут называть «досье Стила» — содержащий различные утверждения в отношении Трампа. Этот материал был собран считавшимся надёжным частным лицом, бывшим офицером союзной разведки, но не был полностью проверен. Материал содержал некоторые дикие вещи. Среди них были неподтверждённые утверждения, что избранный президент принимал участие в необычных действиях сексуального характера с проститутками в России во время поездки в Москву в 2013 году, действиях, в какой-то момент заключавшихся в том, что проститутки мочились на кровать в президентском номере отеля Ритц-Карлтон, в котором во время визита туда останавливался Обама. Другое утверждение заключалось в том, что эти действия были записаны российской разведкой с целью возможного шантажа избранного президента. Директор Клеппер пояснил, что мы считаем, что СМИ собираются сообщить о данном материале, и поэтому мы пришли к выводу, что для разведывательного сообщества было важно предупредить нового президента.

Казалось, всё это не вызвало никакой реакции Обамы — по крайней мере, с нами он ей не поделился. Ровным голосом он спросил: «Какой план этого брифинга?»

Бросив на меня кратчайший косой взгляд, Клеппер набрал воздуха и сказал: «Мы решили, что директор Коми после завершения общего брифинга ОРС один на один встретится с избранным президентом, чтобы сообщить ему об этом материале».

Президент не сказал ни слова. Вместо этого он повернул голову влево и посмотрел прямо на меня. Он подчёркнуто приподнял и опустил брови, а затем отвернулся. Полагаю, вы могли бы прочесть в этом молчаливом выражении всё, что захотите, но, по-моему, его взмах бровями Граучо Маркса[36] одновременно отражал тонкий юмор и выражение озабоченности. Он практически говорил мне: «Удачи в этом». Я начал ощущать ком в животе.

Когда совещание закончилось, мой взгляд упал на вазу с яблоками на кофейном столике Овального кабинета. Так как президент и миссис Обама были ярыми сторонниками здорового образа жизни — Первая леди организовывала кампанию в школах по замене мусорной еды на овощи и фрукты — яблоки годами были атрибутом Овального кабинета. Я не вполне был уверен, что они съедобны, но однажды видел, как руководитель аппарата Денис Макдоноу взял два за раз. Несомненно, он не стал бы есть пластиковые муляжи фруктов. Моя младшая дочь давным-давно попросила меня принести ей президентское яблоко, а это, несомненно, был последний раз, когда в Овальном кабинете вместе окажемся я и яблоко. Теперь или никогда. Стащить яблоко по завершении встречи по поводу российского вмешательства? Так пошло. Но отцовский долг перевесил пошлость. Я прихватил яблоко. Никто меня не остановил. В машине я сфотографировал его и отправил фотографию своей дочери, привезя продукт тем вечером. Она дала мне попробовать кусочек. Не пластик.

* * *

Позже в тот день мне позвонил министр национальной безопасности Джей Джонсон, являвшийся моим другом со времён, когда мы вместе были федеральными прокурорами на Манхэттене в 1980-х. Он тем утром был на брифинге в Белом доме. Я понятия не имею, звонил ли он мне по просьбе Президента Обамы, и обсуждали ли они эту тему вдвоём, но он озвучил то, как я воспринял взмах бровями в Овальном кабинете.

— Джим, меня беспокоит этот план, чтобы ты неофициально проинформировал избранного президента, — сказал он.

— Меня тоже, — ответил я.

— Ты когда-нибудь встречался с Дональдом Трампом? — спросил он.

— Нет.

— Джим, пожалуйста, будь осторожен. Будь очень осторожен. Всё может пойти не очень хорошо.

Я поблагодарил Джея за заботу и за звонок. Это не заставляло меня чувствовать себя лучше.

Тем не менее, я не видел выхода. ФБР было известно об этом материале. Двое сенаторов Соединённых Штатов по отдельности связались со мной, чтобы предупредить о его существовании и о том факте, что у многих в Вашингтоне оно либо есть, либо они знали о нём. CNN проинформировали пресс-службу ФБР, что собираются им воспользоваться сразу же на следующий день. Правда это или нет, важный элемент обезвреживания любых попыток принуждения официального должностного лица — это рассказать данному должностному лицу, что могут сделать или сказать враги. ФБР называет это «оборонительным брифингом».

Как, чёрт возьми, можно было проинформировать человека о российских усилиях, и не рассказать о данном документе? Но это было настолько непристойно и постыдно, что не было смысла говорить ему об этом при группе, особенно при группе под руководством назначенцев Обамы, уходящих в отставку в тот момент, когда Трамп стал президентом. Я оставался директором ФБР, мы знали эту информацию, и этому человеку нужно было всё рассказать. Было абсолютно логично, чтобы это сделал я. План был разумным, если это слово применимо в контексте разговора с новым президентом о проститутках в Москве. И всё же, этот план вызывал у меня глубокий дискомфорт.

Дискомфорт вызывало не только это: давным-давно я понял, что люди склонны полагать, что вы действуете и думаете так же, как они бы в схожей ситуации. Они проецируют своё мировоззрение на вас, даже если вы смотрите на мир совершенно по-другому. Существовал реальный шанс, что Дональд Трамп, политик и жёсткий торговец, решит, что я машу у него перед носом этой темой с проститутками, чтобы прижать его, получить рычаг. Он вполне мог предположить, что я вытаскивал Дж. Эдгара Гувера, потому что Гувер именно так поступил бы на моём месте. Взмах бровей не вполне отражал ситуацию; на самом деле это был полный отстой.

Та часть про «вытаскивал Дж. Эдгара Гувера» заставила меня стремиться иметь в сумке какой-нибудь инструмент, чтобы успокоить нового президента. Мне нужно было быть готовым сказать что-то, если это в принципе возможно, что снизило бы накал. После обстоятельного обсуждения со своей командой я решил, что мог бы заверить избранного президента, что ФБР в настоящий момент не проводит в отношении него расследования. Это было буквально правдой. У нас не было открытого на него контрразведывательного дела. До тех пор, пока русские не попытаются каким-либо образом воздействовать на него, нас в самом деле не волновало, забавлялся ли он в Москве с проститутками.

Главный юрисконсульт ФБР Джим Бейкер энергично спорил, что такое заверение, пусть и являвшееся правдой, может быть ошибочно узким: другое поведение избранного президента было, или наверняка станет, объектом тщательного расследования, не координировалась ли его кампания с Россией. Также выражалась озабоченность по поводу того, что ФБР впоследствии может оказаться обязанным сообщить Президенту Трампу, если мы откроем в отношении него расследование. Я видел логику этой позиции, но ещё я видел большую опасность, что известный своей импульсивностью новый президент развяжет войну с ФБР. А я был полон решимости соответственно сделать всё, что мог, чтобы успешно работать с новым президентом. Так что я отверг чуткий совет Джима Бейкера, и отправился в Башню Трампа с «мы не расследуем вас» в заднем кармане. Снова мы оказались в беспрецедентной ситуации.

К началу 2017 года, после всех дебатов вокруг дела Клинтон, я стал относительно узнаваемым публичным лицом. Даже если я хотел скрыться из поля зрения, мой рост делал это ещё сложнее. Было понятно, что какое-то число республиканцев разделяли точку зрения Хиллари Клинтон, что я повлиял на результаты выборов в пользу Трампа. Насколько сторонники Клинтон ощущали гнев — а в некоторых случаях даже ненависть — ко мне, в Мире Трампа я был чем-то вроде знаменитости. Отчего моё прибытие в Башню Трампа становилось очень неловким. Я не хотел, чтобы на меня смотрели иначе, чем на других делающих свою работу руководителей спецслужб.

Мы собрались в небольшом принадлежащем «Организации Трампа» конференц-зале. Он был безлико оформлен, и оснащён закрывавшим стеклянную стену временным тяжёлым золотым занавесом от пола до потолка — в противном случае нашу встречу было бы видно из коридора. Избранный президент вовремя вошёл в комнату в сопровождении избранного вице-президента и остальных назначенных старших руководителей Белого дома.

Это был первый раз, когда я лицом к лицу встретился с Дональдом Трампом. Он оказался ниже, чем выглядел во время дебатов с Хиллари Клинтон. С другой стороны, при взгляде на избранного президента мне бросилось в глаза, что наяву он выглядел точно так же, как по телевизору, что удивило меня, так как чаще всего наяву люди выглядят по-другому. Его пиджак был распахнут, а галстук был слишком длинным, как обычно.

Его лицо казалось слегка оранжевым, с яркими белыми полумесяцами под глазами в том месте, где, как я предполагал, он надевал маленькие защитные очки, и уложенными в выразительную причёску светлыми волосами, которые, при ближайшем рассмотрении, похоже все были его собственными. Помню, я тогда ещё подумал, сколько времени у него должно уходить утром на их укладку. Когда он протянул руку, я мысленно отметил её размер. Она была меньше моей, но не казалась необычной.

Трамп привёл в маленькую конференц-комнату всех своих старших руководителей. Избранный вице-президент Майк Пенс, руководитель аппарата Райнс Прибус, советник по национальной безопасности Майк Флинн и пресс-секретарь Шон Спайсер сели за овальный стол переговоров, при этом Трамп и Пенс сели на противоположных концах. Они были молчаливыми и серьёзными. Когда мы пожимали руки, избранный вице-президент на несколько секунд задержал рукопожатие и врастяжку произнёс моё имя: «Джиииим». Это показалось мне странной комбинацией некоего приветствия старого друга и утешения того друга. Не думаю, что мы когда-либо встречались, хотя вспоминаю наш телефонный разговор четырнадцатью годами ранее, в 2003 году, когда я был окружным прокурором Соединённых Штатов на Манхэттене, и мы проводили расследование в отношении парня, регистрировавшего типичные ошибочные названия популярных детских веб-сайтов таким образом, что когда дети ошибались при наборе имён “Disneyland.com” или “Bobthebuilder.com”, их перенаправляли на порнографический веб-сайт. Моей реакцией было: «Это должно быть преступлением». Когда я обнаружил, что это стало федеральным преступлением всего несколько месяцев назад, я запросил контактные данные члена Конгресса, ответственного за «Закон о Точности Доменных Имён», чтобы поблагодарить того человека. Выяснилось, что это конгрессмен от Индианы Майк Пенс, рассказавший мне по телефону, что протолкнул этот закон после того, как один из его собственных детей был перенаправлен подобным тошнотворным образом.

Ближе всех к избранному президенту сидел директор Клеппер, а справа от него директор ЦРУ Джон Бреннан, директор АНБ Майк Роджерс, и я. Позади меня у стены сидели будущий директор ЦРУ Трампа Майк Помпео, назначенный советник по внутренней безопасности Том Боссерт, и заместитель советника по национальной безопасности К. Т. Макфарланд. В комнате также присутствовал помощник по разведывательным брифингам ЦРУ избранного президента — профессиональный сотрудник, в чью задачу входило проводить с новым президентом регулярные разведывательные брифинги — чтобы вести записи.

К этому времени я относительно тесно поработал с двумя президентами, вдобавок к десяткам других руководителей в правительстве. Мне было любопытно посмотреть, как Трамп, классический случай «рыбы без воды», будет действовать в совершенно чуждой роли. Управлять частной семейной компанией, конечно, совсем не то, что страной — или хотя бы большой государственной корпорацией. Вам приходится иметь дело с различными избирателями, которые не отчитываются перед вами, и жить в системе законов и правил, не распространяющихся на типичного исполнительного директора.

Как я видел в других руководителях, быть достаточно уверенным в себе, чтобы быть скромным — уютно чувствовать себя в собственной шкуре — вот основа эффективного руководства. Это смирение делает возможным множество вещей, ни одна из которых не важнее единственного скромного вопроса: «Что я упускаю?». Хороших руководителей постоянно беспокоит их ограниченная способность увидеть. Чтобы подняться над этими ограничениями, хорошие руководители руководствуются здравым смыслом, что не одно и тоже, что рассудком. Рассудок — это способность решить проблему, разгадать загадку, справиться с набором фактов. Здравый смысл — это способность покрутить проблему или набор фактов, и посмотреть на них чужими глазами, наблюдателей с другими предубеждениями, мотивами и опытом. Ещё это способность взять набор фактов, и переместить его в пространстве и времени — может, в зал слушаний или заседаний, спустя несколько месяцев или лет — или в отдел новостей авторитетного издания, или в зал заседаний совета директоров конкурента. Рассудок — это способность собрать и представить, что говорят документы и свидетели; здравый смысл — это способность сказать, что означают те самые факты, и какое влияние они окажут на остальную публику.

В свою первую встречу с Трампом я хотел посмотреть, как он обеспечит тот баланс уверенности и скромности, и продемонстрирует ли признаки здравомыслия. Признаю, я был настроен скептически. От кампании у меня осталось впечатление, что он был крайне неуверенным в себе человеком, что делало для него невозможным проявление скромности, и что весьма маловероятно, что он окажется достаточно уверенным и скромным, чтобы задаться лежащим в основе здравого суждения вопросом «Что я упускаю?». Но в тот день в Башне Трампа я недостаточно увидел, чтобы понять, правильной или нет была та оценка. Избранный президент был должным образом сдержанным и серьёзным.

Директор Клеппер представил оценку разведывательного сообщества, точно так же, как ранее Президенту Обаме и «Банде восьми». Было несколько вопросов и комментариев, большинство которых исходили от Тома Боссерта на заднем ряду. Во время обсуждения вмешательства России в выборы я помню, что Трамп слушал, не прерывая, и задал лишь один вопрос, больше похожий на утверждение: «Но вы установили, что на результат это не повлияло, верно?». Клеппер ответил, что мы не проводили такого анализа, не являвшегося нашим делом, и не входившим в нашу компетенцию. Единственное, что мы могли сказать, это что не обнаружили доказательств изменения результата подсчёта голосов.

Что я посчитал существенным, так это то, чего не спросили Трамп и его команда. Они собирались возглавить страну, атакованную иностранным противником, и у них не было вопросов о том, какой может быть следующая российская угроза. Они даже не спросили, как Соединённые Штаты могут подготовиться, чтобы встретить эту угрозу. Вместо этого, с всё ещё находившимися на своих местах четверыми из нас — включая двух уходящих назначенцев Обамы — избранный президент и его команда немедленно переключились на обсуждение стратегии сообщения о России. О том, как они могли бы преподнести свою версию того, что мы им только что рассказали. Говоря, словно нас там не было, Прибус начал описывать, как могло бы выглядеть заявление для прессы по поводу этой встречи. Команда Трампа — Прибус начал, а Пенс, Спайсер и Трамп подхватили — спорила о том, как преподнести эти сведения к максимальной политической выгоде. Они не упускали случая подчеркнуть, что не было влияния на голосование, а значит, русские не избирали Трампа. Клеппер вмешался, чтобы напомнить им то, что сказал примерно шестьдесят секунд назад: разведывательное сообщество не анализировало американскую политику, и мы не предлагали свою точку зрения на это.

Я был на многих разведывательных брифингах с двумя предыдущими президентами, и никогда не видел, чтобы президенты Буш или Обама на глазах руководителей разведывательного сообщества обсуждали информационную и политическую стратегию. Всегда была черта. Разведывательное сообщество делает факты; Белый дом делает политику и подаёт информацию, и делает это сам. Горький урок иракской войны — на основе неправильных сведений об оружии массового поражения — состоял в том, чтобы «никогда их не смешивать». Я пытался говорить себе, что, возможно, это потому, что у Трампа и его команды было мало опыта в подобных делах — у Трампа, конечно же, не было хоть какого-нибудь государственного опыта — но в одно мгновение черта между разведкой и политикой начала исчезать.

Пока я сидел там, в моих мыслях всплыла самая странная картинка. Я старался выкинуть её из головы, потому что она казалась слишком неуместной и драматичной, но та постоянно возвращалась: я думал об общественных клубах нью-йоркской мафии, картине времён моих дней в качестве федерального прокурора на Манхэттене в 1980-х и 1990-х годах. “Ravenite”[37]. “Palma Boys”[38]. “Café Giardino”. Я не мог стряхнуть эту картинку. И, оглядываясь назад, она не была столь уж неуместной и драматичной, как я думал в то время.

Итальянская мафия, как упоминалось ранее, называла себя Коза Ностра — «наше дело» — и всегда проводила черту между кем-то, являвшимся «вашим другом», что означало кого-то вне семьи, и кем-то, являвшимся «нашим другом», что означало официального члена семьи. Я сидел там и думал: «Срань Господня, они пытаются сделать каждого из нас “amica nostra” — “нашим другом”». Втянуть нас. Как бы безумно это ни звучало, внезапно у меня возникло ощущение, что в мгновение ока избранный президент стал пытаться сделать всех нас частью той же семьи, и что «Команда Трамп» сделала это «нашим делом». На протяжении всей моей карьеры разведка была «моим делом», а политическая подача — «вашим делом». «Команда Трамп» хотела изменить это.

Я должен был прямо что-то сказать тогда. В конце концов, я не особо стеснялся, когда дело доходило до самоутверждения перед руководителями других администраций. Не уверен, что это что-то бы поменяло, но, возможно, мне следовало рассказать новой команде о шаг за шагом выработанных поколениями нормах поведения, чтобы стараться держать политику подальше от разведки, чтобы гарантировать, что президент получает лучшие факты, неважно, нравятся они ему или нет, и чтобы защитить разведывательное сообщество от обвинений в том, что их выводы политически мотивированы. Полагать, что руководители разведки охотно примут участие в беседе о том, как сделать пиар в поддержку какой-либо президентской администрации, в лучшем случае было наивной идеей, отражавшей непонимание нашей роли. Думать, что члены уходящей администрации Обамы станут частью таких усилий, было просто глупо.

Но в тот момент я убедил себя, что говорить об этом было бы безумием. Я не знал этих людей, а они не знали меня. Мы просто подавали «русские пытались вас избрать». Должен ли я сейчас читать им лекцию о том, как вести себя с нами? Как раз когда я собирался провести личную встречу с избранным президентом, чтобы поговорить о русских шлюхах? Нет. Не думаю. Так что, я ничего не сказал. И никто больше ничего не сказал. Никому из команды Трампа не пришло в голову сказать: «Эй, может оставим этот разговор на потом» или «Господин избранный президент, может нам пора идти».

Мне действительно кажется, что это Трамп прекратил обсуждение информационной стратегии, сказав, что они могли бы поговорить об этом в другое время. В этот момент Райнс Прибус спросил, есть ли у нас что-нибудь ещё сообщить им.

«Оба-на», — подумал я.

Клеппер ответил: «Ну, да, есть кое-какой дополнительный чувствительный материал, который, как мы полагаем, директору Коми есть смысл обсудить с вами меньшим составом. Мы попрощаемся, так что он сможет обсудить его с вами наедине».

— О’кей, насколько меньшим? — глядя на меня, спросил избранный президент.

— Вам решать, сэр, — сказал я, — но, я полагал, нам вдвоём.

Вмешался Райс Прибус: «Как насчёт меня и избранного вице-президента?»

— Без проблем, сэр, — ответил я, поворачиваясь к избранному президенту. — Решать целиком вам. Я просто не хотел бы делать это большим составом.

— Не знаю, знал ли Трамп, что я собирался сказать, но избранный президент махнул Прибусу рукой и затем указал на меня. — «Только мы вдвоём. Всем спасибо».

Группа пожала посетителям руки, и все разошлись. У меня в голове звенели слова Джея Джонсона: «Джим, пожалуйста, будь осторожен. Будь очень осторожен».

Мы молча подождали, пока все разойдутся. Когда мы остались одни, избранный президент, отбросив комплименты, заговорил первым. «У тебя был адский год», — сказал он, добавив, что я «достойно» справился с расследованием электронной почты, и что у меня была «хорошая репутация». Это было мило с его стороны, и в его голосе, казалось, звучала истинная забота и признательность. Я с натянутой улыбкой кивнул в знак благодарности. Он сказал, что люди из ФБР «действительно такие как ты» и выразил надежду, что я останусь директором.

Я ответил: «Я так и собираюсь, сэр».

Хотя могло показаться вежливым или очевидным сказать избранному президенту в ответ что-нибудь приятное, я не поблагодарил его за эти слова, потому что у меня уже была эта работа, на оговорённый десятилетний срок, и я не хотел, чтобы выглядело так, словно мне было необходимо снова представлять свою кандидатуру. Фактически, лишь однажды в истории Бюро директора ФБР уволили до истечения его срока — когда в 1993 году Билл Клинтон без труда снял Уильяма Сешнса из-за утверждений о серьёзных этических нарушениях. По иронии судьбы, человек, которым заменил его Клинтон, Луис Фрих, оказался занозой в теле администрации, когда проявил настойчивость в расследованиях предполагаемых преступлений администрации.

После того, как Трамп закончил свой длившийся около минуты вступительный монолог, я разъяснил характер материала, который собирался обсудить, и почему мы считаем важным, чтобы он знал о нём. Затем я начал резюмировать обвинение досье, что он в 2013 году в Москве был в отеле с проститутками, и что русские засняли этот эпизод. Я не упомянул то конкретное утверждение в досье — что проститутки мочились друг на друга на той самой кровати, на которой когда-то спали Президент Обама и Первая леди, в качестве способа испачкать кровать. Я подумал, что для того, чтобы проинформировать его о материале, подробности не имели значения. Он и без того был достаточно странным. Когда я говорил, у меня было странное ощущение нахождения вне тела, словно я со стороны наблюдаю, как говорю с новым президентом о проститутках в России. Я не успел закончить, как Трамп пренебрежительным тоном резко оборвал. Ему не терпелось выразить протест, что эти утверждения не являлись правдой.

Я пояснил, что не говорю, что ФБР верит в эти обвинения. Мы просто считаем, что важно, чтобы он знал, что они там были, и широко распространяются.

Я добавил, что одной из задач ФБР является защита президентства от любого рода принуждения, и неважно, правдивы или нет эти утверждения, ему было важно знать, что русские могут сказать подобное. Я подчеркнул, что мы не хотели скрывать от него эту информацию, особенно учитывая, что пресса собиралась сообщить об этом.

Он снова решительно отверг эти обвинения, спросив — полагаю, риторически — похож ли он на парня, нуждавшегося в услугах проституток.

Затем он принялся обсуждать дела, в которых женщины обвиняли его в сексуальных домогательствах, тему, которую я не поднимал. Он упомянул количество женщин, и, похоже, помнил их обвинения. Когда он принялся всё сильнее и сильнее оправдываться, и разговор начал балансировать на грани катастрофы, я инстинктивно вытащил из сумки инструмент: «Мы не ведём расследования в отношении вас». Казалось, это его успокоило.

Моё дело было сделано, разговор окончен, мы пожали руки, и я покинул конференц-зал. Вся личная встреча заняла примерно пять минут, и теперь я уходил, возвращаясь тем же путём к заднему входу. Другие директора ушли вперёд. Проходя по коридору, я миновал шедших в другую сторону двоих человек в зимних пальто. Один выглядел знакомым, но я продолжил идти. Проходя мимо меня, он окликнул: «Директор Коми?», и я остановился и обернулся. Джаред Кушнер представился, мы пожали руки, и я продолжил свой путь.

Я вышел через боковую дверь, сел в бронированный автомобиль и отправился в офис ФБР на Манхэттене, чтобы сделать то, что любил. Я этаж за этажом обходил кабинеты и кабинки ФБР, благодаря невероятных людей за их работу. После неприятного разговора мне это было просто необходимо, словно принять душ.

10 января, спустя четыре дня после встречи с Трампом, сетевое издание “BuzzFeed” полностью опубликовало тридцатипятистраничное досье, о котором я говорил Трампу. Статья начиналась:

В данном досье содержатся взрывные — но непроверенные — утверждения, что российское правительство годами «культивировало, поддерживало и помогало» избранному Президенту Дональду Трампу, а также собирало на него компрометирующую информацию, несколько недель циркулировавшие среди выборных должностных лиц, агентов разведки и журналистов. Это досье, представляющее собой записанную на протяжении месяцев коллекцию заметок, включая специфические, непроверенные и потенциально непроверяемые утверждения о контактах между помощниками Трампа и российскими оперативниками, а также графические утверждения о задокументированных русскими половых актах.

В ответ, избранный президент написал твит: «ФЕЙКОВЫЕ НОВОСТИ — ПОЛНЕЙШАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОХОТА НА ВЕДЬМ!»

На следующий день, 11 января, у меня состоялся ещё один разговор с будущим президентом. За три года работы при Президенте Обаме я никогда не говорил с ним по телефону, и лишь дважды разговаривал с ним лично наедине. И вот я, всё ещё находясь в администрации Обамы, стоял у окна своего кабинета в штаб-квартире ФБР, второй раз за пять дней лично беседуя с Дональдом Трампом. Держа телефон у уха, я видел, как внизу по тёмной Пенсильвания-авеню движутся автомобили. На другой стороне улицы оживлёнными кабинетами светилось Министерство юстиции. Помню, я посмотрел вправо-вверх на ярко освещённый Монумент Вашингтона. Я видел его, высоко возвышающимся над новым только что открытым на Пенсильвания-авеню в шаговой доступности от Белого дома отелем Трампа.

Избранный Президент Трамп звонил из Нью-Йорка. Он начал звонок снова с похвал в мою сторону, что теперь выглядело скорее разговорным приёмом, чем искренним выражением одобрения. Он добавил: «Я очень надеюсь, что ты собираешься остаться». Я снова заверил его, что остаюсь в ФБР.

Затем он перешёл к цели звонка. Он сказал, что очень обеспокоен «утечкой» российского «досье» и тем, как это произошло. Я не был уверен, полагал ли он, что утечка произошла из федерального агентства, так что пояснил, что это досье не являлось правительственным документом. Оно было собрано частными сторонами, и затем передано многим людям, включая Конгресс и прессу. ФБР не просило, чтобы его создали, и не платило за его создание. Документ не был секретным, и не являлся правительственным документом, так что было не совсем корректно называть это «утечкой».

Затем он сказал, что размышлял о той части, о которой я проинформировал его наедине в Башне Трампа. Он поговорил с людьми, которые ездили с ним в 2013 году в Москву на конкурс «Мисс Вселенная». Теперь он вспомнил, что даже не останавливался в Москве на ночь. Он заявил, что прилетел из Нью-Йорка, отправился в отель лишь для того, чтобы сменить костюм, и тем же вечером улетел домой. А затем он удивил меня, выдвинув утверждение, которое я особенно старался не обсуждать с ним.

— Ещё одна причина, по которой ты знаешь, что это неправда: я — гермофоб[39]. Ни в коем случае я не позволил бы людям рядом с собой писать друг на друга. Ни за что.

Я даже рассмеялся вслух. Я решил не говорить ему, что предполагаемые действия, по всей видимости, не требовали ни останавливаться на ночь, ни даже быть в тесной близости к участникам. Фактически, хотя и не знал наверняка, я себе представлял, что президентский номер в Ритц-Карлтон в Москве был достаточно большим, чтобы гермофоб находился на безопасном расстоянии от действия. Я всё это подумал, и ничего этого не сказал.

Вместо этого я смотрел на монументы и думал, что случилось со мной и нашей страной, если директор ФБР говорит об этом с нашим новым президентом. Во второй раз изложив аргументы в свою защиту на тему, которая меня совершенно не волновала, избранный президент завершил разговор. Я направился отыскать своего руководителя аппарата, Джима Рыбицки, чтобы сказать ему, что мир сошёл с ума, и я оказался в середине всего этого.

Мир оставался безумным.