Взаимосвязи

Дневник Ксюши

Ксюша не спала. Она сидела на кровати в своей комнате с занавешенными гардинами, прижимая к груди мягкую игрушку. Из соседней комнаты доносился скрип. Ксюша знала этот звук. Не так давно ей исполнилось двенадцать, а впервые она услышала его около трех лет назад. Тогда ей казалось, что мама просто не может заснуть и ворочается на ржавой пружинной кровати, подыскивая более удобное место для сна.

Папа погиб, когда Ксюше было восемь. Он чинил лифт в многоэтажном доме и, когда кабина внезапно поехала вниз, не успел вылезти из шахты. Обе половины его тела хоронили в закрытом гробу: одну из них кабиной лифта раздавило почти в лепешку, другую отдирали от пола на восьмом этаже. Мама никогда не рассказывала Ксюше подробностей. Девочка узнала их сама, подслушав разговор мамы с другими мужчинами. После этого жизнь пошла иначе.

Они жили на шестом этаже в тесной двухкомнатной квартире, окна которой выходили на север. День в квартире был короткий, а ночь — длинной. Зимой было холодно, как в погребе, летом — жарко, как в аду. Ко всем условиям такого существования они привыкли давно, но было одно «но»: Ксюша не любила ночь. И если бы они жили в каком-нибудь другом доме, не таком дряхлом и убогом, в какой его превратили жители (в том числе и ее мать), ночь воспринималась бы ею совсем иначе. Но они жили там, где темное время суток никогда не проходило в тишине. Едва солнце пряталось за верхушки других многоэтажек, наступал вечер — час, когда к маме приходили странные мужчины. А едва заканчивалось их время, и свет окончательно гас в квартире, на полу появлялись тараканы. Мама ничем не могла вытравить этих тварей с тех пор, как из жизни ушел отец. Тараканы бегали только по ночам, и если в комнате внезапно включить свет, то можно было полюбоваться, как они разбегаются по сторонам, точно сбитые шаром кегли.

Чтобы не ходить ночью в туалет, Ксюша сидела до десяти часов вечера с книжкой, а потом шла в душ. Она мылась, чистила зубы, справляла все необходимые нужды и возвращалась в постель. Так было всегда. Но однажды ее режиму суждено было рухнуть.

Ксюша терпела изо всех сил. Она так сильно хотела в туалет, что позабыла обо всем на свете. В ту ночь Ксюша не включала свет. Она бежала, наступая на пол только кончиками пальцев. Два таракана хрустнули под ее ногами перед самым туалетом. Ксюша подпрыгнула и едва успела добежать до унитаза.

«Они страшные, — говорила себе девочка, возвращаясь назад. — Я их убила. Все страшное нужно убивать!»

И она потопталась по другим тараканам в туалете. Давка тараканов принесла ей столько удовольствия, что Ксюше понравилось ходить в туалет ночью. Только ступни после этого становились грязными и липкими, особенно между пальцами. Девочка вытирала их об ковер или об занавески. А когда мама спрашивала, что за пятна появляются на гардинах в ее комнате, Ксюша отвечала, что не знает. Она врала. Если бы мама узнала правду, если бы она поняла, что родная дочь портит и без того паршивые гардины, она бы отходила ее ремнем. Она бы не пожалела ее, выпорола до слез, а то и до крови. И все потому, что мама — не папа. Папа ее любил и жалел. А мама только ругала. К тому же, какими бы грязными ни были гардины, она все равно не стала бы их стирать. Такая работа ее не привлекала.

И все же после смерти отца мама стала для Ксюши самым дорогим человеком на свете — пусть она била ее ремнем, ругала за все на свете и часто выражалась плохими словами, пусть она курила, возвращалась с вечеринок пьяной и была не лучшей матерью за долгие годы. Она родила Ксюшу в семнадцать. И со временем, взрослея, девочка поняла, что ее жизнь принадлежит случаю. Пусть. Но, несмотря на все это, Ксюша любила свою маму. За что? Наверное, за близость. За уничижение. За желание всегда быть собой, которое ее губило. И Ксюша видела, как это происходит.

Она была совсем маленькой девочкой, когда впервые увидела маму с мужчиной в одной кровати. Это случилось после смерти папы. Мама не работала, но ей всегда требовались деньги, поэтому пришлось искать место, где можно было их достать. Сперва мама пробовала устроиться официанткой в местном ресторане, расположенном на пересечении двух крупных городских улиц. Получилось. Но, проработав неделю, она уволилась из-за слишком маленькой зарплаты. Появился другой вариант, и мама устроилась официанткой в баре далеко от дома. Ей понравилось. Платили не намного больше, но зато там была громкая музыка, темнота и богатые клиенты — все, как она любила.

Ксюша ходила в школу, когда скромный заработок мамы вдруг подскочил под потолок. Она больше не скупилась на красивую одежду и косметику. Она хотела быть красивой и каждый день, собираясь на работу, надевала разные вещи. Не обязательно цветные, но деловой черно-белый цвет в ее гардеробе никогда не присутствовал. Она брала с собой маленькую сумочку, подчеркивающую ее элегантность, под цвет ей надевала туфельки и красила ногти. Мама носила коротенькие юбки, чтобы длинные ножки всегда были на виду у мужчин. Она обожала блузки с глубоким вырезом. Ксюша знала, что говорят парни про таких женщин. Они говорят, что они «очень аппетитные». Эту фразу она несколько раз слышала от старшеклассников. Мальчишки ее возраста этим еще не увлекались. Даже самые продвинутые и любопытные, которые уже старались заглянуть девочкам под юбки, еще не употребляли таких слов.

Однажды Ксюша вернулась из школы после обычного дня и сразу отправилась на кухню, где застала маму, прикрытую легким халатом, и мужчину с длинными волосами и огромными мускулами. Прежде она видела такие мускулы только по телевизору. Сейчас двойник Арнольда Шварценеггера сидел у нее перед глазами и, как ей казалось, слегка улыбался. Мама стояла у окна. Ее волосы были распущены, в вырезе расстегнутого халата виднелась голая грудь.

— Это моя дочь, Антон, — произнесла она, застегивая халат. — Ей девять лет.

— Уже хорошенькая. — Антон покачал головой.

— Иди в свою комнату, Ксюша, — велела мама.

Обычно таким тоном мама говорила ей убраться в доме второй раз, если первый раз дочь убрала плохо.

Ксюша ушла. Села на кровать в своей комнате и задумалась. Мама даже не предложила ей покушать. Девочка отсидела шесть уроков, лишь попив чаю на второй перемене, а теперь, когда она ужасно хочет есть и немножко передохнуть, мама велит ей идти в свою комнату. И этот человек… Внешне он хорош. Его мускулы выпирают из-под футболки, волосы до плеч, холодный взгляд. Антон ей очень понравился. Но даже ради такого, как он, мама не должна была отправлять ее в свою комнату!

Тот случай она запомнила надолго, но с мамой о нем никогда не говорила. В девять лет она мало что понимала в отношениях между мужчиной и женщиной, а Антон был старше ее лет на тридцать и казался настолько недоступным, что Ксюша предпочла просто оставить это воспоминание для своего дневника.

Свой личный дневник она начала вести в тот же день, когда Антон неожиданно из уличного гостя превратился в горячего друга.

«Я увидела его со спины, когда он стоял в душе, — писала Ксюша. — Он мылился моей мочалкой и часто тер ею то место, которое у женщин не такое, как у мужчин. Его мышцы выпирали, когда он слегка наклонялся вперед и напрягал руки. Потом он тер ноги, и я видела, как огромная штука качается у него между ног. А эти ноги были величиной со ствол рябины в нашем огороде, и на них тоже вздувались мышцы».

Ксюше понравилось писать личный дневник. Он отбирал негативные эмоции и защищал душу от шока. Другого определения своему состоянию девочка не находила. Шок вселился в ее тело. А когда она зашла в душ после мужчины и почувствовала его запах, то ощутила отвращение к собственной мочалке. Она не хотела ее касаться. Она смотрела на мочалку, как на отрубленную руку, с которой стекала кровь.

«… кровь, — воспоминание о субботе, — капала с нее. Антон вышел из душа и пошел на кухню курить. Я заскочила следом и увидела, как с мочалки стекала жидкость и густыми темными каплями падала на пол. Я помылась маминой мочалкой. Мне было противно мыться своей, потому что она пахла…»

Поздно вечером Ксюша написала еще кое-что про маминого друга. И после этого стала прятать дневник, чтобы мама случайно не наткнулась на него.

«… он не закрывал дверь, когда ходил в туалет. Я слышала, как он писает, и по моему телу бежала дрожь и возбуждение. Я хотела увидеть его за этим занятием, но страшно боялась, что когда-нибудь он увидит за этим занятием меня…»

Спустя неделю Антон стал приходить к ним домой почти каждый день. Приходил вместе с мамой вечером, а уходил утром. Мама ничего не рассказывала, а Ксюшу просила обращаться к нему с приставкой «дядя». Но Ксюша никогда не называла его дядей. Она вообще никак его не называла. Для нее Антон был человеком-погремушкой. Он легко общался, но таил в себе что-то дурное и непредсказуемое, чего Ксюша боялась.

«… я видела, как он оставил маме пачку денег. Это был не конверт. Он просто вынул из кармана несколько зеленых бумажек и бросил на стол. А мама улыбнулась и поцеловала его, закинув руки на шею. Она любит его?»

Это воспоминание было последним перед той ночью, когда Ксюша услышала эти постыдные звуки в маминой комнате. Ей показалось, что за окнами выли собаки. Но спустя мгновение звуки перестали походить на вой. Они больше напоминали плач и всхлипы. Звуки то прерывались, то снова возвращались в ее комнату. Девочке больше не хотелось спать. Она таращилась в темноту и не могла понять: мама плачет? Мама плачет, потому что ее избил Антон? Или обидел?

Она должна была это увидеть.

И вот, когда стоны в очередной раз вернулись в ее комнату, Ксюша поднялась с кровати и пошла к маминой комнате. Было очень темно, чтобы что-то разглядеть. И она поклялась, что опишет в своем дневнике все до последней мелочи, например то, как она поднялась с кровати и раздавила таракана. Большой палец на левой ноге прилипал к полу. В трусиках и тоненькой майке ей было холодно, но сейчас Ксюша не замечала ни того, ни другого. Она смотрела в проем приближающейся двери. Когда стоны прекращались, она слышала скрип кровати. Резкий и внезапный, словно на ней кто-то прыгал. У Ксюши тоже была сетчатая кровать, и она любила на ней попрыгать, но не в три часа ночи. Днем. И когда мамы не было дома.

А потом она вновь услышала стоны и шепот. Мама стонала, а Антон шумно дышал. По крайней мере, ей так казалось. Мама точно не плакала, это Ксюшу успокоило. Но то, что происходило за приоткрытой дверью, заинтересовало ее еще сильнее. Если не плач, то что? Сквозь темноту Ксюша поняла, что они целуются. Она много раз видела, как папа целовал маму. Ничего сверхъестественного в этом нет, но тогда ей казалось, что поцелуй приносит большое удовольствие. Теперь она понимала, что это не так. Возможно, они не только целовались, но и делали что-то еще. Например… Ксюша чуть не вросла в пол от этой мысли. Вдруг Антон пытается ее задушить, а мама сопротивляется? Страх накатил на девочку новой волной, и Мама словно заговорила с ней.

«… я почувствовала, как она кричит мне: спаси, спаси! Он задушит меня! Дочка, помоги мне! У меня не осталось сил… Я распахнула дверь и увидела…»

Несколько дней Ксюша просто не могла говорить. У нее пропал аппетит, пропало желание учиться. Она проводила весь день в своей комнате, читая книжки. Листала свои блокнотики и перебирала фотографии, а если мама хотела поучаствовать в ее занятии, Ксюша ложилась в постель и отворачивалась к стене. Антон больше не приходил. Мочалку, пропахшую его запахом, мама сожгла на костре за домом. Мочалки нет, Антона нет. Если ни о чем не думать, то жизнь возвращалась в прежнее русло… если бы не дневник. Его Ксюша читала каждый день. И каждый день она видела Антона в душе, обнаженного, повернутого к ней спиной. Она видела его в туалете, видела на кухне, видела с мамой в кровати. Она видела его везде. В доме не осталось предметов, которых бы он не трогал своими пальцами. Она стояла возле кухонной плиты, и ей не нужно было закрывать глаза, чтобы рассмотреть, как он сидит за столом за ее спиной и стряхивает в тарелку пепел с вонючей сигареты.

«… я не хочу жить в этом доме. Мой единственный родной человек стал мне отвратителен, потому что они делали это! Они делали это каждую ночь, пока я спала. Она больше не помнит папу…»

Антон навсегда исчез, и мама больше не желала заводить о нем разговор. И Ксюшина мечта раз и навсегда сбежать от собственной матери растворилась, как сахар в чашке с горячим кофе. Ксюша ложилась спать, представляя, как мама, работая в ночную смену, думает о ней. Думает, потому что очень любит. Так сон быстрее приходил к ней, а мысли кружились, как снежинки в предрассветной тишине. У всех бывают ошибки, говорила себе девочка, и, чтобы жить в добре и счастье, нужно их прощать. Она простила, значит, поступила хорошо — не так, как мама, когда привела в дом Антона.

Эпизод забылся, словно утренний туман. Дневник лег на полку под стопки книг и оброс пылью.

Но спустя год мама перестала возвращаться ночью домой, даже имея свободную смену. Впервые это случилось за пару дней до дня рождения Ксюши. Мама пришла под утро страшно уставшая и плюхнулась на кровать, не снимая сапог. Ее юбка, самая красивая и подходящая под цвета всех ее блузок, была разорвана в нескольких местах. Запах алкоголя разошелся по спальне. Косметика на ее лице размазалась, а волосы были спутаны в колтуны.

Мама проспала весь день в одной позе. Несколько раз Ксюша подходила к ней и тихонько склонялась над ее грудью, чтобы услышать дыхание. Мама спала. Ксюша гладила ее по рукам, но она этого не чувствовала.

Поздно вечером мама встала с кровати и пошла в душ. Пробыв там около часа, она вернулась на кухню и проглотила две таблетки аспирина. Мама выглядела ужасно, но стоило ей снова взяться за косметику, ее лицо преобразилось. «Это природная красота», — думала Ксюша, когда мама в очередной раз собиралась куда-то.

— Я на работу, дочка, — сказала она, уходя. — Буду поздно, ложись спать в десять часов.

— Конечно, мама, — ответила Ксюша, а как только захлопнулась входная дверь, кинулась к окну. Мама вышла из дома, перешла улицу и села в черную иномарку. Таких машин Ксюша раньше не видела. Зажглись огромные круглые фары, и машина тронулась с места.

В сердце девочки тоже что-то сдвинулось, потому что она ощутила горькое, вырывающееся наружу страдание и опустошенность. «Меня не бросили, — говорила себе Ксюша, и слышала, как эхо обреченных на безответность слов возвращается к ней. — Мама вернется, мама скоро вернется!» Она говорила, утирая слезы, медленно сползающие по лицу, и ее голос стал походить на поскуливание собаки. Ксюша зарыдала. Она долго держалась, сжимая кулаки и трясущиеся губы. Но тихая и пустая квартира с единственной включенной на кухне лампой не придавала веселья. Она напоминала о семье, которой уже давно нет. И если бы мама однажды предложила ей переехать отсюда в другой дом, Ксюша с радостью ответила бы согласием.

Девочка сидела между диваном и окном и смотрела в пол. Где-то на кухне горела лампа, но ее свет почти не попадал в спальню. Спускалась ночь.

Ночь, когда мама вернулась, Ксюша описала в своем дневнике следующими словами:

«Мама зашла в мою комнату и сказала, что скоро мы будем очень-очень богаты. Она стала меня целовать так, словно встретила после долгой разлуки. Она сказала, что у нее уже есть много денег, и на них можно взять спутниковую антенну и телевизор, а также сходить в дорогой ресторан или на концерт. Все это прозвучало, как сказка. Но я впервые видела в маминых глазах счастье. Впервые с той ночи, когда папа еще был с нами и крышу нашего дома накрыл снег толщиной в полметра».

Ксюша думала, что написать дальше, потому что следующие мамины слова заставили ее сесть на край дивана. Она помнила, как губы мамы вдруг остановились, лицо стало серьезным, а руки коснулись Ксюшиных коленок. Мама села рядом и сказала:

— Я хотела попросить тебя об одной вещи.

— Конечно, мамочка, — сказала Ксюша. Ее глаза еще не проснулись, и она смотрела на маму сквозь пелену.

«Она сказала, что я уже взрослая девочка и мне пора самой зарабатывать на жизнь. Мне исполнилось двенадцать, и мама сказала, что мне уже можно. Можно попробовать сделать ЭТО самой!»

— … за это много платят, и если ты хочешь переехать в другую, хорошую квартиру или дом, где будет дорогой ремонт, мы должны этим заниматься.

— В школе узнают, — сдавленным голосом пролепетала Ксюша. — Я не хочу.

— Я тоже когда-то училась в школе. Не надо мне об этом напоминать. — Мама сжала Ксюшину коленку так сильно, что на коже появились следы от ее ногтей. — Никто из твоих школьных друзей об этом не узнает. Пора становиться самостоятельной.

— Конечно, мамочка.

— Вот и умничка. — Она улыбнулась и потрепала Ксюшу по волосам. — Я так тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю.

«Мама ушла, оставив мне на карманные расходы восемьсот рублей. Мне никто и никогда не давал таких огромных денег. Никто и никогда!»

Ксюша сидела на кровати и пыталась ни о чем не думать, но мысли все равно лезли ей в голову. Она не могла спрятать их в свой дневник. Он был слишком мал для того, чтобы девочка делилась с ним всем. К тому же Ксюша понимала: сколько бы она ни описала в дневнике неприятных вещей, она никогда не получит от него ответа. Дневник будет молчать, даже когда она прольет горькие слезы на его страницы…

И все же она решилась написать еще один абзац. Короткий, но нужный, чтобы плохие мысли не копились в ее голове, а лежали здесь — в черной каморке, недоступной для маминого взгляда. Она написала: «Моя мама приглашает в дом друзей».

После этой фразы Ксюша почувствовала облегчение. Внезапное восхищение от придуманного предложения заставило ее встать и отнести дневник на место. Теперь Ксюша знала, что имела в виду мама, говоря, что ей можно все. Она хотела показать ей мужчину с той стороны, к которой Ксюша еще не была готова его увидеть. И еще мама хотела сказать, что эта сторона выведет их к дому на большой улице, где однажды они закончат заниматься этим и будут просто жить. И, чтобы девочка не боялась подходить к этому в столь юном возрасте, мама приведет в дом близкого друга. А потом другого, третьего — и так, пока дочка не выбьется из сил.

Поздно ночью Ксюша поняла, что не может уснуть только из-за скитаний в собственной голове. Ей привиделся Антон, огромными мускулами прикасающийся к ее телу, а потом бегущий в душ и разрывающий ее мочалку в клочья. За Антоном в ее комнату заходила мама и трясла пачкой зеленых денег. «Вот и умничка», — говорила она и зачарованно улыбалась. Умничка, потому что тело матери старело на глазах, и Антон на нее больше не смотрел. Он смотрел только на Ксюшу, и бог знает, что у него было на уме, когда дверь в детскую закрывалась и Ксюша снимала с себя нижнее белье…

В три часа ночи она подскочила на кровати и включила светильник. После того, как свет молнией прорезал глаза, Ксюша поняла, что находится в бреду. Это был не сон. Это был бред, лихорадка.

Мама не зашла в комнату проверить, все ли в порядке. Ксюша знала, почему. В доме опять кто-то был. Опять скрипели пружины маминой кровати. Опять сдавленные крики напоминали ей о том, что она уже видела раньше. И завтра утром она опять пойдет в школу с завтраком в бумажном пакете, потому что не вынесет запаха своего дома. Он будет пропитан алкоголем и мужским потом. Он напомнит ей о том, как мама пыталась сказать о мужчине, но так и не сказала, ограничившись лишь намеком.

Ксюша встанет рано утром, сделает себе бутерброд и пойдет в школу. Школа еще будет закрыта, но она попросит сторожа открыть ей входную дверь, чтобы пройти к буфету и подождать там около двух часов до начала занятий. А после уроков она напишет очередную короткую фразу в своем дневнике: «Моя жизнь похожа на колесо. И мама специально делает его круглым».

Ксюше нравилось писать в дневник короткие фразы. Они не отнимали много времени и позволяли побольше подумать. После короткой и, казалось бы, непонятной фразы, она легко вспоминала, о чем думала в тот день. Дневник — это вещь, управляющая мыслями вручную. Как гусеничный трактор, он имел два рулевых рычага. Один относился к прошлому, другой — к будущему. Когда один рычаг нагонял другой, происходила невероятная вещь. Девочка вдруг начинала осознавать, как дороги ей ее мысли и как волшебно они могут рождать другие. Дневник словно начинал говорить с ней, советовать и оправдывать. Или, наоборот, ругать, преследовать и обвинять. Чем больше Ксюша писала коротких фраз, тем чаще дневник нашептывал ей свои мысли.

Вскоре, после отчаянных попыток отвязаться от материнских предвкушений, дневник начал заполняться по несколько страниц в день. Короткие фразы изобиловали грязными словами. Некоторые из них обвиняли, другие кипели ненавистью, третьи жили с любовью. Внутри толстой книжки завелись странные наречия и появились первые рисунки. Ксюша рисовала их в позднее время, когда не могла уснуть из-за скрипа пружин в маминой комнате. В то время мать уже не скрывала своих кавалеров — и это тоже откладывалось в дневнике на полочку, помеченную временем и числом. Дневник думал, как электронный калькулятор, и Ксюше казалось, что он вот-вот должен с ней заговорить — как мама или как ее единственный друг, мягкая игрушка Винни-Пух, всегда присутствующая при записи очередного события. Иногда Ксюша советовалась с Винни-Пухом, следует ли ей это писать или нет. Чаще всего Винни отвечал положительно, но когда Ксюша пыталась расписать что-то на две или три фразы вместо одной, медвежонок начинал хныкать, и девочке приходилось его успокаивать.

Мама привела в дом очередного мужчину около трех часов ночи. Он был сильно пьян, и, когда они входили в комнату, его ноги подкосились, и они упали, так и не достигнув кровати.

Ксюша не спала. Она сидела в полной темноте с занавешенными гардинами, прижимая к груди мягкую игрушку. Дневник говорил с ней сегодня утром. Медвежонок плакал весь день. Его плач разрывал Ксюше сердце — если у нее когда-нибудь родится собственный ребенок, то она никогда не отпустит его от себя. Только прижавшись к близкому человеку, ребенок чувствует, что его любят. Винни-Пух уткнулся в Ксюшину грудь. Сейчас девочка не слышала его плач, зато хорошо слышала приход гостя. Мама хлопнула дверью, заглушая шум в своей спальне. Мужчина стонал и смеялся. Его голос был похож на перелив струн расстроенной гитары. Очень скоро он прекратился. Возможно, потому, что они накрылись двойным одеялом. На улице стоял ноябрь, и в доме было холодно, как в подвале.

Ксюша посмотрела в сторону стола. Где-то там лежал дневник, который посоветовал ей сделать «правильно». Мама говорила, что ей можно все, напомнил дневник. Мама говорила, что ей можно видеть мужчину с той стороны, с которой она его еще не знала. Мама говорила, что ей пора становится самостоятельной!

Ксюша вытащила из-под подушки огромный нож и положила рядом с собой. Каждое утро она видела его на кухонном столе и каждое утро самостоятельно брала его в руки, чтобы отрезать кусок хлеба. Сейчас была ночь, и нож лежал возле нее, как новая кукла. Прежде он никогда не был в ее спальне. Дневник сказал, что этот нож способен на многое и он ужасно хочет попутешествовать по квартире.

Ксюша не видела дневник из-за мрака. Лишь на ощупь чувствовала, насколько опасно он играет с ее телом. Она говорит с ним. Он говорит с ней. Он ее друг, такой же, как Винни. А друзьям всегда нужно доверять.

Тихонько вытянувшись на кровати, Ксюша перевернулась на бок и прислушалась. Пружины в маминой комнате медленно заскрипели. Их звук был прерывистый, словно кто-то попеременно нажимал на стоп и старт. Когда темп усилился, Ксюша встала с кровати и открыла дверь своей комнаты. Прижимая медвежонка к груди, она вышла из своей комнаты. Нож держался за ее правую руку. Сейчас Ксюша больше всего беспокоилась о том, чтобы Винни не проснулся и не завопил. Мама могла услышать его и заподозрить неладное. А если Ксюша не сделает то, что сегодня утром просил дневник, он больше не станет помогать ей. Эта мысль заставила девочку вздрогнуть и едва не выронить игрушку.

Эта была слишком страшная мысль, чтобы о ней думать. И она никогда не запишет ее в свой дневник, хотя он и так знает о ней все.

Ксюша приоткрыла дверь маминой спальни и в лунном свете, льющемся через незанавешенное окно, увидела на кровати большой бугор. Одеяло стояло дыбом и подпрыгивало, как игрушечная лошадь в детском супермаркете. Пружины скрипели, словно боролись с собственной болью, а передняя спинка кровати билась о стену.

Здесь было намного светлее, чем в Ксюшиной комнате, и об этом тоже говорил дневник. Он сказал, что ей будет легко различить то, зачем она пришла, в то время как ТО не будет видеть ее совсем.

Ксюша вздрогнула, когда мужчина громко охнул. Мама засмеялась и там, глубоко под одеялом, закрыла ему рот.

Край одеяла откинулся, и появилась мамина голова. Она была окутана светлыми волосами, которые она безуспешно пыталась откинуть назад. Когда ей все же удалось это сделать, прошло немало времени, но ее глаза так и не смогли различить силуэт дочери, стоящей возле двери с кухонным ножом в руке…

«Я сделала все, как ты просил», — написала Ксюша в своем дневнике.

«Умничка! — ответил дневник ее мыслям. — У меня есть еще много идей! Только сейчас тебе надо побыстрее уйти из дома».