Взаимосвязи

Подарок мачехи

Элеонора поднялась на порожки двухэтажного здания и постучалась в дверь. Был ранний час субботы, и школа несколько стихла после начала первого урока. Тишину нарушил раздирающий скрип двери. Из проема выглянула старуха.

— Чем могу помочь? — обратилась она.

— Меня зовут Элеонора Витальевна, — ответила женщина. — Я пришла устраиваться на работу.

— Странно, — на лице старухи отразилось удивление. — Меня о вас не предупреждали. Пройдите, пожалуйста, в холл и подождите пару минут. Я сделаю звонок.

Элеонора прошла в темное помещение. Здесь было тепло, и она расстегнула верхние пуговицы пальто.

«Столько лет прошло, как я закончила школу», — подумала она, оглядывая косые своды.

Здесь поработали хорошие руки. Здание превратилось в произведение искусства.

Она села на маленький диванчик и откинулась на спинку. Был бы у нее дома такой простор, она бы поставила по бокам дивана светильники. Она не любила мрак. От темноты ее трясло. Но здесь было великолепно. Несмотря на то, что весь интерьер холла составляли шесть небольших настенных картин, увенчанных искусственными растениями, и тот самый коричневый диванчик, на котором она восседала, ей здесь очень нравилось.

Старуха вернулась через несколько минут.

— Директриса вас ожидает в своем кабинете. Второй этаж, на право, первая дверь.

— Спасибо, — поблагодарила Элеонора и отправилась наверх.

— И помните, — добавила старуха, — вы в общеобразовательной школе. Не шумите. Стук ваших каблуков отвлекает детей от занятий.

Элеонора покорно кивнула и пошла по коридору, рассматривая картины, спортивные кубки и доски почета. Ей все здесь определенно нравилось, и она хотела получить эту работу.

***

Незаметно сгущались сумерки и, когда Элеонора смотрела на часы последний раз, было почти десять. Она пошла по длинному коридору, присматриваясь к окнам. Теперь в ее обязанности входило содержать в чистоте весь первый этаж школы. Здесь она мыла полы, протирала стекла и подоконники, и выбрасывала мусор.

Возле класса биологии она обнаружила комнатный цветок. Большая часть его лепестков покрылась желтизной. Корни прорвали горшок, земля в котором была похожа на высохшие глиняные камни. Она сдвинула горшок в сторону и на оконной раме увидела несколько глубоких царапин.

— Тебя поставили здесь недавно, чтобы ты закрыл это убожество?

Элеонора печально вздохнула.

— Ты прикрываешь собой эту грязь, чтобы школа смотрелась лучше. Я знаю, — ее глаза плавно закрылись и снова открылись. — Знаю, кто это сделал. И хочу сказать тебе, что во времена моей молодости тоже были такие люди. Очень жестокие люди.

Элеонора обернулась и уперлась взглядом в дверь кабинета биологии.

Неожиданно ее схватил интерес, а там ли еще маленький лабораторный скелет, на котором учительница по биологии показывала человеческие кости. Она помнила, что он находился взаперти в одном из задних шкафов. Хотя с тем же успехом его могли просто подвесить под потолком. Досужих мальчишек от искушения побегать со скелетом за пугливыми девчонками не останавливал не один замок.

Она подошла ближе и повернула ручку. Раздался громкий щелчок, но дверь не открылась. В испуге Элеонора отошла в сторону и уставилась на ручку. С тех пор, как она последний раз заходила в этот кабинет двери меняли дважды. Но последняя дверь мало чем отличалась от той, что была при ее школьной жизни. Такая же потрепанная и измазанная черными полосками от резиновой обуви. Разве что вид поновее и современнее.

Когда-то в этом кабинете ей впервые задрали юбку. Класс смеялся до слез, а Элеонора чуть не сгорела от стыда. Того мальчишки уже давно нет в живых. Красавец, но глупец, с ранних лет связался с плохими друзьями и пошел по кривой дорожке. Не задумываясь об этом, Элеонора вспомнила тот момент, когда оказалась перед десятком пар глаз в нижнем белье. Было страшно неудобно. И краснота на лице, стеснение, шквал эмоций, вдруг сменились огнем. Мальчишка умело спутал ее руки в собственной юбке и продержал девчонку в таком положении так долго, что она успела сорвать голос от крика. Наверное, эта шутка была самой жестокой и самой запоминающейся за весь период школы.

Элеонора усмехнулась.

— Тогда на меня еще кто-то смотрел, — сказала она цветку. — Не то, что сейчас. Сейчас я совершенно никому не нужна.

Она знала, что ее никто не слышит. Никто, кроме цветка. За стенами школы давно сгустилась темнота, и барабанил мелкий дождь. Свет горел лишь в нескольких окнах и на крыльце. Неведомая тень скользнула за ее спиной и растворилась в сумраке коридора.

Элеонора протерла пыль на подоконнике и взяла цветок с собой. Почему-то она была рада, что с ней сейчас кто-то был. Она двинулась к следующему окну, тщательно протирая скопившуюся за день пыль.

— Я чувствую себя такой старой, — говорила она, касаясь подбородком верхнего листа. — Я была молодой, а сейчас я старая и никому не нужная карга. У меня нет детей. Меня бросил муж. И теперь я брожу по школе, где училась целых десять лет и вспоминаю, как здорово здесь было, и какая же я была дура, что этого не замечала.

Она прошла к следующему кабинету. Химия.

— Я даже не помню, как ее звали, — сказала Элеонора, глядя на дверную табличку. — Помню, что у нее была огромная задница, намного больше, чем у меня сейчас, и у нее все время болели ноги. Она ходила, как каракатица и почти не выбиралась из кабинета. Обладала редким усыпляющим голосом, быть может, поэтому в моем классе не было ни одного отличника. Она слишком строгая, чтобы поставить кому-либо пятерку.

Элеонора нажала ручку, но дверь не открылась. Лампа над ее головой внезапно потухла, и она вздрогнула.

— Я слышала, она умирала тяжелой болезненной смертью. Старики говорят, что тот, кто умирает с болью, иногда возвращается в мир живых, потому что своим страданием искупляет грехи. Но я в это не верю.

Цветок дрогнул. Элеонора почувствовала движение в своих руках и оглянулась. Ей показалось, что в коридоре поднялся сквозняк.

«Может кто-то открыл входную дверь?» — предположила она.

Она вспомнила, как тщательно закрывала огромный трехходовой замок. Нет! Ни каких гостей! Изредка школа напоминала ей тюрьму, выход из которой лежал только через чердак. Но и там, на четвертом этаже, где гнездились дикие голуби, до земли было порядком десяти метров. Кто преодолеет такую высоту без специальных принадлежностей?

Постукивая ноготками по стене, она двинулась к следующему окну. Цветок плавно качался в ее руках, словно показывая, свою признательность каждому ее слову. Как человек соглашается с верным утверждением, так и цветок поддавался ее воспоминаниям. Он точно ожил ото сна. Жаль, что его глаза были по-прежнему закрыты, и он не видел все то, что видела перед собой Элеонора.

— Ночью школа становится страшной, — будто читая вслух, говорила она. — Коридоры такие тихие и пустые. Нет привычного гула. Нет россыпи голосов. Все двери закрыты. Идешь и чувствуешь себя глухим.

Шаг за шагом она миновала двери кабинета английского языка.

— Я знаю, что тебе показать, — продолжала она. — Тебе это понравится. Осталось совсем не далеко.

Она шла осторожно, словно наступала на стекла. Элеонора специально носила легкие тряпочные тапочки, чтобы не создавать никакого шума. Сейчас она вслушивалась в свои шаги. «Эхо», — думала Элеонора, наступая на гладкий пол. «Ничего, кроме эха», повторяла она, словно погружаясь в глубокий бессмысленный сон. Дверь, к которой она подходила, пугала ее с самого детства. А запах, что царил внутри того кабинета, переворачивал в голове самые ужасные воспоминания.

Она не боялась этого места. Во всяком случае, она пыталась поверить в то, что ничего не боится. Но она по-прежнему не касалась двери. Она не приближалась к ней уже тридцать лет. Эта часть коридора была запретом, куда ее не пускали отрывки школьных воспоминаний.

Полы под дверью потемнели от грязи, подоконники покрылись слоем пыли. «Их надо протереть», — уговаривала она себя каждую ночь, когда дежурила на смене. Но ноги не слушались ее и отправляли назад. Тогда она поднималась на второй этаж и, подходя к концу коридора, смотрела в пол и чувствовала, как ноги ее дрожали, словно пол в этом месте сотрясало землетрясение.

«Это всего лишь школа, — твердила себе Элеонора и в то же время опровергала. — В следующем году школе стукнет сто лет. Это ходячий призрак с собственной историей, культурой и повседневной жизнью. Ни одна реконструкция не сможет стереть с лица здания эту гордость. Наверное, за столько лет у школы тоже появилась душа. Ведь она такая сильная, такая таинственная».

— Эту дверь всегда держат закрытой, — сказала она горшку с цветком, подходя к кабинету со стертой номерной табличкой. — У нее особый замок, потому что все двери школы с сорок пятого года меняли уже пять раз. Эту дверь меняли лишь однажды, после первого пожара, когда кабинет выгорел насквозь. Тогда здесь полыхал такой огонь, что полопались все стекла.

Цветок, точно почувствовав неладное, прижался к груди Элеоноры. Она слегка наклонила горшок, чтобы стебельки касались ее шеи, и вытащила из кармана ключ.

— Я держу его у себя с первого дня работы. Держу и никак не могу справиться с собой, чтобы в конец покончить с этим делом. Иногда я вся дрожу от страха, что за этой дверью все еще лежат пять сгоревших школьниц. Господи, какого им было умирать?

Она сжала проржавелый ключ в трепещущей руке. Дверь, обмотанная строительной клеенкой, приблизилась еще на шаг.

— С одиннадцатого по сорок первый год, кабинет горел дважды. Ни одной жертвы, хотя в двадцать девятом пожар, начавшийся в этом классе, чуть не охватил всю школу. До сих пор никто не может сказать, из-за чего он произошел. Во всем обвинили плохую электропроводку, что пьяницы-электрики винтили спустя рукава. Изнутри школу оббивали деревом, и огонь в ночь с семнадцатого на восемнадцатое января бродил по коридорам, как сквозняк. Спустя десять лет пожар повторился по тому же сценарию, только на этот раз разразился не ночью, а среди дня, осенью в грозовую погоду. По слухам в окно влетела шаровая молния, раздался взрыв и все мгновенно вспыхнуло.

Элеонора говорила тихо, словно читала молитву. Она чувствовала, как с каждым словом теряется ее уверенность. Слова, вроде «я должна это сделать», превратились в прах. Она испытывала сильный трепет, как только поднимала глаза на дверь. В эту секунду она видела огонь, жар и дым. Она слышала крики о помощи, и каждый раз ее сердце сводило судорогой, как только она останавливалась и предавалась тяжелым воспоминаниям.

Нет, она не сможет! Она не сможет даже воткнуть ключ в замочную скважину. Она слишком напугана, что все кошмары вновь вернуться к ней из Преисподней. Но есть ли другой путь?

— Я слышу их, — прошептала Элеонора и закрыла глаза. — Они там. За этой дверью, в вечной темноте. Мечутся, как тени и ждут.

Она достала из кармана маленький коробок. Немного погодя, Элеонора раскрыла его и легонько встряхнула.

— Говорят, души не могут переступить через кирпичную пыль, — Элеонора взяла щепотку темно-красного порошка и просыпала полоску перед порогом. — Они боятся ее.

После она плотно закрыла коробок и спрятала в кармане.

— Последний раз кабинет горел в пятьдесят девятом. После первых двух пожаров его переделали из лаборатории химии в обычный общеобразовательный класс, где обучали основам православной культуры. До шестидесятого года этот предмет был неотъемлемой частью школьной программы, но после про него забыли. В моем классе было десять человек — шесть девочек и четверо мальчиков. По самым разным обстоятельствам в школу в понедельник явилось только шестеро. Все девчонки.

Она сорвала кусок клеенки и обнажила замочную скважину. Лампа в конце коридора никогда не горела, поэтому Элеонора довольствовалась далеким и совсем не ярким светом лампы из средней части.

— Мы сидели на уроке и слушали нашего учителя. К концу занятия я почувствовала себя плохо и попросилась выйти. Я помню, как плавно открылась дверь, выпуская меня из кабинета, и так же плавно закрылась, после моего ухода. А потом произошло нечто. Подходя к туалету, я услышала крики. Адские крики пронеслись у меня за спиной, и я знала эти голоса так же хорошо, как знаю свои любимые книги. Кричали мои одноклассницы. Я бросилась обратно и увидела бьющуюся вверх-вниз дверную ручку. Открыть дверь не получилось, и я побежала к выходу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но коридоры били пусты. Все опустело. В один миг я оказалась нос к носу с жизнью, о которой мне никто никогда не рассказывал.

Круговорот воспоминаний заставил ее прослезиться. Вокруг нее сгущались маленькие незаметные тени. Элеонора вставила ключ в замочную скважину. Уверенная в том, что делает все правильно, она еще раз проверила, все ли имеет с собой. Листок, сложенный вчетверо, лежал во внутреннем кармане куртки, свечу, спички и кусок соли она несла в руках.

«Главное сделать все правильно», — твердила Элеонора.

Столько лет ее не покидали кошмары. Столько лет она пыталась все забыть. Заставить себя забыть. Или хотя бы добиться того, чтобы перестать верить в этот сумасброд. Но у нее ничего не получалось.

— Этот кабинет снова горел. Когда пожарные вскрыли дверь, мы увидели ужасную картину. Пять мертвых обугленных тел в комнате на шестнадцать квадратных метров. Не было ни одного судебного заключения, из-за чего возник пожар. Но я знаю… И многие в то время знали… Класс сам хотел сгореть.

Ключ повернулся, скрежеща в скважине. Щелкнул замок и с замиранием сердца Элеонора прислушалась. На эти короткие секунды затих даже сквозняк, блуждающий по коридорам. Затихли все люминесцентные лампы, до этого гудевшие, как растревоженный улей. Дверь открылась настолько легко, что ей казалось, будто кабинет сам хочет, чтобы она вошла. Он словно ждал ее. Представлял, как спустя сорок лет, в его объятия вернется маленькая девочка, случайно улизнувшая от роковой судьбы.

«Мы снова вместе, — шептал тоненький голосок любви. — Скорее иди к нам. Здесь весело!»

— Вы здесь, — прошептала Элеонора. — Сорок лет он мучает вас в тесном помещении.

«Нет. Он не мучает нас. Он хороший. Нам весело», — отвечал тот же детский голос.

Элеонора поставила цветок на пол и толкнула дверь.

Она долго стояла на пороге, не решаясь перешагнуть полоску кирпичной пыли. Она знала, что духи никогда не перейдут ее, и с этой стороны, она полностью безопасна. Но они сидели у нее в душе. Шептали ей на ухо грязные слова, зазывали к себе. Они искушали ее. Ни в одном страшном сне она не представляла себе такого.

«Это не жизнь, — говорила себе Элеонора. — Лучше умереть, чем каждую ночь видеть их обгоревшие лица. Там, на небесах, мне будет спокойнее. Господи, забери меня».

Она достала свечку и зажгла огонь. Темнота отступила к стенам. Она стояла по одну сторону обычного человеческого мира и смотрела в зеркало, видя себя еще совсем юной девочкой. Если бы сорок лет назад она осталась в классе до конца урока, она бы по-прежнему была юной и красивой. Юной, но мертвой.

— Я так долго ждала, — проговорила Элеонора. — Время тянется, когда его слишком много.

Она ступила за линию и охваченная паникой, сделала еще два коротких шага, очутившись посреди тесного помещения. Огонек свечи затрепетал, точно подхваченный порывом ветра. Она глотнула комок, подкативший к горлу. Пропала смелость. Она снова чувствовала себя напуганной и растерянной. Все люди смелы, когда стоят на ровной почве, но стоит земле двинуться под их ногами и все в момент меняется.

Дрожащими руками Элеонора вытащила коробок с кирпичной пылью и очертила вокруг себя круг. Ее движения были настолько слабыми и неуверенными, что пыль тут же разлетелась по полу, оставив неровный отпечаток круга, словно его долгое время обдувал ветер. В тот же миг она услышала тихий скрип двери и вслед за ним писк. Точно маленькая девчонка напоролась на огонь нежными пальчиками и, спрятав боль в себя, отступила.

— Вы хотите вырваться, — прошептала Элеонора. — Моя мать молила меня об этом, но я не слушала ее. Думала, что кошмары, что снятся ей глубокой ночью, лишь призрак ее хронического слабоумия. Я знаю, у нее была больная душа. Последние десять лет она была сама не своя — вы использовали ее. Вы сводили ее с ума, потому что она верила в вас.

По кабинету волнами прокатился едва уловимый шум.

— Она сказала, что под светом луны, в вас просыпается огромная сила, но сейчас все небо в тучах. Видит Бог, я так долго ждала этого момента, что дверь кабинета теперь для меня не преграда. Моя мать умерла, и я своими глазами видела, в каких муках она уходила на тот свет. Она сказала, что если я не сделаю то, что должна была сделать уже очень давно, я умру той же смертью, какой умирала она. И на следующий день я почувствовала ее слова. Вы пришли ко мне. Мои мысли наполнились звуками. Возможно, я тоже сойду с ума, если не остановлю это. Но, что будет дальше? Мои дети, мои внуки… Что будет с ними?

Когда она развернула бумажный лист, раздался тихий удар грома. Элеонора вздрогнула. Она взглянула в окно. Первые капли дождя ударили по стеклу, и она почувствовала скрытую угрозу.

«Лучше не делай этого, стара карга!» — Элеонора поставила свечу на пол и подожгла фитиль.

Огонек затрепыхал, отгоняя мрак в сторону. Расплавившийся воск прилипал к обгорелым доскам. Она посмотрела по сторонам и начала читать.

В кабинете повисла тишина. Но лишь на некоторое время, пока голос Элеоноры не стал более твердым и убедительным. Она читала громко, уступая кажущимся ошибкам все меньше места.

«Главное вера, — повторяла про себя Элеонора. — Я верила в призраков, теперь верю в действие заклинания. Иначе ничего не произойдет и все окажется напрасным».

Она прочла первое заклинание трижды. Ее голос смолк, и в беззвучной ночи раздался шорох. Она посмотрела на круг. Свеча ясно освещала его контур, и она видела, как на кирпичной пыли стали образовываться маленькие следы. Точно дети, утаптывающие границы песочных замков, явились сюда, и их маленькие ножки плясали по обгоревшим доскам, касаясь запретных линий.

Им было больно, но при виде того, что происходит, Элеонора не решилась отступать. Заклинание приносило им боль.

Элеонора отстранилась от границ круга. Стала посередине и продолжила читать. Прошла минута. Она повторила заклинание, не замечая, как на потолке к ее тени приблизилась другая. Элеонора не поднимала голову от писания. Перед границами круга тень остановилось.

Захлопнулась дверь, и резкий поток воздуха качнул пламя свечи. Элеонора знала, что начатое уже не вернешь назад. Они продолжат искушать ее. Попробуют испугать, еще сильнее уверить в себя, но они не способны тронуть ее, пока она находится в круге. Так говорила покойная матушка. Так говорил ей священник. Так говорили книги. Но жизнь реальнее, чем кажется. Темно. Элеонора вспоминала обгоревшие лица своих подруг, и ей казалось, что кто-то должен коснуться ее. Коснуться мертвой рукой и повести за собой, туда, где она должна быть последние сорок лет. А что потом? Что будет с проклятым кабинетом. Его боятся. Его обходят третьей стороной. Пожарную лестницу с торца здания закрыли лишь потому, что этот кабинет был напротив.

Элеонора продолжила читать. За ее спиной по воздуху проплыла старая парта. Застыв посреди комнаты, парта стала на пол и заскрипела ржавыми уголками. К парте двинулся тяжелый, почерневший от копоти стул. Стул добрался до парты и бесшумно стал рядом.

«Нет, они не боятся меня, — думала Элеонора, чувствуя, как за спиной что-то двигается. — Они заберут меня с собой».

Окно открылось. Сквозь пелену дождя начал просачиваться сигаретный дым. Он выходил из класса наружу и растворялся, сливаясь с крупными каплями дождя.

— Ты здесь, — проговорила Элеонора.

Цифры и буквы метались перед ее глазами. Она едва различала их. Ее голос становился слабее.

Она закрыла глаза и опустилась в ранний знакомый мир. Элеонора вспомнила, как ее учительница курила возле окна. Она редко курила на глазах детей. Но иногда, приходя за долго до начала уроков, Элеонора видела ее с сигаретой и пепельницей. Маленькая девочка знала, что это не правильно. Но учительница была намного старше ее. Кто смел ей препятствовать?

— Когда ты достигнешь моего возраста, ты поймешь, что значат сигареты в твоей жизни, — однажды сказала она. — Мне много лет и я не вижу, зачем жить дольше. Я просто хочу остаться здесь навсегда.

У нее был большой плоский шрам, который начинался у основания шеи и уходил под правую грудь. И иногда Элеоноре чудилось, как сигаретный дым просачивался сквозь несросшиеся швы. Конечно, детские фантазии никак не содействовали реальности, но она верила, что когда-то, когда вместо шрама на теле была огромная дыра, дым выходил из нее, как из печной трубы.

«Их было пятеро, — подумала она. — Но учительница оставалась вместе с девчонками. Почему же ее тело так и не нашли? Неужели оно сгорело дотла, не оставив ни единого уголька? Не верю».

Но она была здесь. Стояла лицом к окну, а дым от тающей сигареты поднимался вверх и тонул в воздухе.

— Теперь ты такая же, как я, — прошептала учительница чуть слышно и обернулась. — Такая же старая и никому не нужная. Теперь к тебе обращаются на Вы, и никто не считает за человека. Ты, умалишенная маразматичка, еще не потерявшая дар речи, но полностью утратившая способность быть наравне с людьми.

Она затушила сигарету и взяла другую. Элеонора смолкла. Кусочек текста так и остался недочитанным.

— Я смотрела на вас с высока и вспоминала себя. Молодость это время, когда с тобой считаются, но старость… — сморщив губы, она легонько качнула головой. — Иногда мне кажется, что тот грех, что мы непрерывно совершаем молодыми, мы платим своей старостью. Старость — наш грех. Самый большой и тяжелый. Самый скверный, потому что именно чувство одиночества заставляет нас идти к НЕМУ.

— Я никому не доверяла, — дрожащим голосом начала Элеонора. — Но, если они с Вами… Могу я их услышать?

Она взяла сигарету в другую ладонь, зажала между указательным и средним пальцем.

— Ты можешь видеть их всегда, Эли. Говорить с ними. Чувствовать их. Ведь за этим ты сюда пришла? Узнать, есть ли они на самом деле или все, что происходит с тобой сущий бред. Нет! Это реальность, в которую верить очень не хочется. Но ты должна в нее верить.

— Они свели мою мать с ума!

— Нет! Она сама окунулась в это безумие! Она придумывала себе друзей, потому что была слишком одинока после смерти твоего отца. Это жизнь, Эли. Мы не боремся с ней, мы ей поддаемся.

— Я хочу слышать их голоса, — простонала Элеонора, чувствуя, как сводит от холода ноги.

— Опусти листок на свечу, и ты услышишь, как они кричат. Они предстанут перед тобой. Пять девочек. Сейчас они стоят вокруг тебя и ждут. Они тоже хотят, чтобы ты стала с ними в один круг…

— Вы не выпустите меня.

— Мы хотим домой.

Она пронеслась мимо круга точно песочная фигура. Скрипнув, отодвинулся стул.

— Мы все боимся, Эли. Ты наш единственный путь к спасению.

С каждой секундой Элеонора приближалась к новому обвалу. Она слышала голоса детей. И ей казалось, что некогда знакомые звуки, она слышала все время. Она боялась. Ее глаза с трудом разбирались писание. Ей не дочитать. Мама рассказывала, как быстро угаснет ее время, стоит только заговорить с умершей душой. Все дело в вере. Сейчас она уже ничего не могла установить. Тени стояли полукругом. Там, где окружность расслаивалась, Элеонора видела парту и темную стену кабинета. Следы на кирпичной пыли пропали.

«Берегись их, — повторила она слова матери. — Они будут искушать тебя. Берегись их».

И искушение продолжилось, когда стул за партой превратился в кресло-качалку, а парта в круглый стол. На нем лежала старая книга Майна Рида. Продолжался урок школьной литературы, где учительница усаживала их вокруг себя и каждому задавала вопрос по домашнему материалу. Тот, кто не отвечал — наказывался, кто отвечал, передавал очередь следующему. И так продолжалось до того, пока не оставался один человек, который забирал приз себе.

Книга раскрылась, похрустывая переплетом, и учительница громко зачитала отрывок.

«Всадник без головы» — единственное произведение, которое перешло в ее руки после выигранного конкурса. Случилось это в девятом классе, когда любая литература доставляла ей столько же удовольствия, сколько доставлял только сон в конце тяжелого утомительного дня.

— Я давала семнадцать секунд на ответ, чтобы каждый из вас мог вслушаться в собственный голос. Сейчас, то же, что я говорила вам, обернулось ко мне. Сейчас я слышу лишь один голос, и он говорит мне, что надо сделать что-то плохое. ТО, что я никогда не делала.

— Вы должны вернуть меня? — Элеонора заметила, как задрожала свеча.

— Выйди за круг. Девочки просят тебя.

«Не покидай круг, пока не прочтешь заклинание, — повторяла мама. — Они будут просить тебя, но ты не должна покидать круг. Дьявол не пересечет его границу. Ты должна помнить это».

— Не делай нам больно, — пронесся тихий детский голос, и рядом с учительницей появилась маленькая девочка в светлом платье. — Мы твои друзья. Ведь ты помнишь нас. Помнишь, как мы дружили, пока не случился пожар.

«Они сгорели, Господи. Они мертвы, — твердила Элеонора. — Почему я вижу их? Почему я чувствую их притязания?»

— Выйди из круга. Ты должна быть с нами.

«Я должна была сгореть с вами. Но этого не случилось. Не случилось, потому что Бог не устраивает случайностей, — думала Элеонора.

Она посмотрела на потолок. Шок волной пробежался по коже.

«Я не могу из него выйти, — поняла она. — Я заперта в нем, как в клетке. И со всех сторон на меня смотрят они».

Элеонора снова очутилась одна в тихом маленьком кабинете, где стояла старая обгоревшая парта. Черные стены, обсыпающаяся глина и побелка, ржавая стальная сетка на окне, дождь, все так же, не переставая, лил в разбитые стекла. Она словно была здесь всю жизнь. Терпела сорок лет, чтобы вернуться в малый постоялый двор, где когда-то родилась и продала свою душу дьяволу. Тогда было счастье. Теперь нет. Теперь только страх.

Она боялась не за людей, которых убила сорок лет назад, а за то, что «клетка ужаса» была до сих пор открыта. И любой человек, кто когда-то захочет присмотреться к ней, непременно попадет в ее руки.

Тот самый подарок, что отдала в ее руки мачеха-ведьма на шестнадцатилетние, живет в школе по сей день и все по-прежнему обходят его стороной. Ведь они знают, что Элеонора еще там. А кто откроет черную дверь и выпустит ее на свободу, сам отдаст душу дьяволу, как и она, много лет назад, прочитав мамино заклинание и обсыпав кабинет кирпичной пылью.