Взять измором или наказать сказочника

Глава 11

Варя

— Ну ты, Варька, даешь! — выпучила глаза на меня Уляша, между тем набивая щеки десертом «тирамиссу».

— Ничего я ему не дала, — хмыкнула и показала язык, а девоньки на мою реплику рассмеялись.

— И поделом ему, малохольному! — вклинилась в разговор Сонечка. — Еще чего не хватало! Перебьется его Морозное величество.

Перебьется он-то точно, а я? А как же мне быть с моим женским естеством? После того вечера, когда вечно гордая, пресная ханжа Варвара Цветкова превратилась в совершенно непохожую на себя Варюшу Цветочек, такую пылкую и отзывчивую на ласку, внизу живота тянуло не по-детски. А сегодняшняя случайная встреча с виновником разыгравшихся во мне гормонов, лишь подкинуло дровишек в мой костер истомы. Чувство не оставляло меня по сей час, поэтому было принято немедленное решение: «развеяться», чтоб куриные мозги на место встали.

И вот мы сидели в том самом легендарном «Шафране», что не так давно в сердцах кляла Сонечка, обещая спалить чертову харчевню. Наслаждались принесенными этой пчелкой-труженицей в её наманикюренных пальчиках, коктейлями и сетовали на непригодную жизнь-жестянку.

— И все же хочешь его, — хитро прищурившись, раскола меня, поддавшись вперед и заглядывая в мои глаза, — по глазам вижу, что хочешь! Снился небось засранец-то? — пошевелила идеальными бровками.

Тело обладало жаром, когда в памяти всплыли те сны, что принято называть неприличными. Как Илья покусывал тонкую шею, как приподнял меня у стены, а там… Ох, чего ж это я?! Глупости какие!

— Ничего не снился, — проворчала, отводя глаза в сторону. На мои слова девоньки вновь залились задорным смехом, лярвы!

— Павлова! — гаркнули в нашу сторону. — Ты долго лясы будешь точить? Кто за тебя работать будет?

Сонькино лицо тотчас же нахмурилось, и, по-детски передразнив мужчину, она оттолкнулась от стола, на который облокачивалась доселе, и, виляя бедрами, почапала принимать заказ у только что вошедших ребят, бросив нам:

— Еще подойду.

— Мир. Труд. Май, — съязвила довольно громко Уля, приподняв бокал, как только подруга прошествовала мимо нас обратно. Вот же, змеюка подколодная!

— Улька, — хихикнув, укорительно покачала головой Дунька, извиняющейся посмотрев на труженицу.

— Шучу, хотя зрелище занятное.

Нам оставалось только согласиться с такими умозаключениями. Наблюдать за работающей Павловой, это… Как побывать на концерте давно почившей Мерлин Монро, то бишь из мира фантастики.

Постоянно появлялось желание протереть очи, дабы стереть этот мираж. Однако, все было именно так: Сонечка работала. И хоть лицо ее порой не могло скрыть всего отвращения и безысходности своего положения, она исправно таскала подносы, скалила, аки гиена, зубы, ибо улыбкой назвать то, что она изображала на своем фарфоровом лице назвать было никак нельзя, и принимала заказы.

«Вам что-нибудь подсказать? Не желаете десерт? Повторить?», и это мое любимое: «Приятного аппетита!», что из её уст звучало как: «Чтоб вы подавились!».

— Знаете, а ведь Сонька нас обставляет, — произнесла я. — С такими темпами Павлова выиграет.

— А что поделать-то, если этот Синичкин, кирдык его за ногу, прячется от меня! Представляете? — излишне эмоционально выдала подруга, взмахивая своими кочерыжками. — Меня! — показала на себя пальцем, не хватало только по груди постучать, — и избегает! — И хрясь на стол коктейль, что Дунька аж отодвинулась, дабы не попасть ненароком под горячую руку. — Хожу в этих хардах-мордах, что аж люди шарахаются, — тут она безусловно преувеличила, — косы эти плету, как монашка-девственница, прости, Дунь, — осеклась, ведь коса была любимой прической нашей Бобрич, — а он, видите ли, бегает от меня. Только видит, так в другую сторону — брык! Совсем ему не хочется меня что-ли? — всхлипнула и запила свое горе коктейлем.

Хуже злой и неудовлетворенной Фроловой могла быть только… Пьяная неудовлетворенная Фролова. К концу вечера девушка была в зюзю. Клевала носом, затем вызывалась петь в караоке, хотя в «Шафране» отродясь не пели, и, конечно же, пугала всех сотрудников и, по-совместительству, коллег Павловой. Уж больно настойчивая была и меры в выражениях не знала.

— Красавчик, айда танцевать с красивой и привлекательной! — говорила она.

Несчастный долго невнятно ворчал себе под нос, потом с трудом вырвался из хватки этой неугомонный женщины и, в конце концов, сбежал, поджав хвост.

— Сопляк! — в спину лишь рявкнула ему эта фурия.

Но ежели ты ищешь себе приключения на пятую точку, ты их обязательно найдешь. Улькиным «приключением» оказался крайне неприятный тип.

— Мадам, — хищно облизнув губы, произнес, — не желаете потанцевать?

По роже видно, что бандюга каких поискать! Смотрел оценивающе, будто на вещь. От него исходила неприкрытая аура угрозы. Взбитый, плечи широкие, которые обтягивал черный дорогой пиджак. Туфли, начищенные до блеска настолько, что казалось можно увидеть свое отражение. Черный свитер под горло и золотая цепура.

У него были грубые и неприятные черты лица. Не единожды переломанный нос, как пить дать — в разборках, глубоко посаженные серые глаза, которые на мир смотрели с превосходством и тонкие сухие губы. По коже прошел холодок. Он не внушал доверия, от таких типов родители берегут своих детей. Но, очевидно, Ульяну не смутил его бандюганский вид.

— Очень даже желает!

«Шафран» мне всегда казался приличным местом, и мне было невдомек, откуда здесь такие гадкие шакалы водятся. Однако, осмотревшись, пришла к выводу, что чем позднее становилось, тем таких дяденек с кошельками и отсутствием совести становилось больше.

Не успела я схватить за руку Фролову, каюсь! Та с диванчика так сиганула, что едва сама к этому бандерлогу в руки не угодила, а тот только и рад!

— Дунь, так что там твой Белов? — спросила, когда Фролова отчалила танцевать. Краем глаза все же наблюдала за ней, чтобы боков не напорола, а то знала я ее шальную натуру. Понеслась душа в рай, что называется…

— Ничего он не мой! Я за ним не слежу, поэтому не знаю, как он там, — фыркнула и взяла в руки коктейль, потягивая жидкость через пёструю трубочку, тем самым давая понять, что теперь из нее и словечка не вытащишь.

Знатно ее этот обормот обидел. И тем не менее, на рожон Бобрич не лезла. На колкие фразы внимание не обращала, по-прежнему отмалчиваясь, а тоскливые взгляды украдкой бросала, наивно полагая, что никто не видел.

Хмыкнув, осмотрелась. Людей становилось больше, свет тусклее, а музыка громче, ударяя басами в самые перепонки. Заметив знакомую фигуру, я выкрикнула:

— Дунь, глянь! Не Белов ли часом трется возле стойки?

Аида тотчас же дернулась и обернулась, а в глазах зажегся интерес, чего не было весь вечер.

Не для нашей девоньки такие гулянки, хоть ты тресни! Ей бы в рученьки книжечку, чашечку чая да кресло у камина. Тогда бы она, забавно болтая ножками, временами улыбалась, порой грустила, а возможно и тихонько плакала, сама того не замечая, так сопереживая любимым героям.

— Очень смешно! — недовольно надула губы, когда Белова не оказалось на прежнем месте. Он, словно призрак, появился из ниоткуда и исчез, а Бобрич грешным делом мои слова сочла за шутку.

Но я видела его! Это был Герман, холера его забери!

— Он правда там был!

— О чем спор? — подойдя, поинтересовался Сонька, между тем вытирая стол. К нам подруга подходила частенько, дабы потрындеть под видом мнимой работы.

— Белова видела.

— Тьфу ты, так он часто тут ошивается, — пожала невозмутимо плечами. — Мёдом ему тут что-ли намазано? Бесит! А еще вечно зырит на меня, будто денег должна ему! Стервятник! А сам-то как придет наряженный с рожами какими-то, так хоть под стол ховайся! На тачках крутых ездят, но мне их не разрешают обслуживать. Они, видите ли, шишки важные! А мы тут так пальцем деланные, мимо проходили!

Безусловно, Сонечку задевало такое отношение, она у нас барышня знатная. Не какая-то там деревенщина из богом забытого захолустья, а дочь самого Павлова! Того Павлова, что торговый центр недавно отгрохал. Да вот только, никто не знал, чья она любимая доця. Потому и не укладывалось в её головке, что не лелеяли ее, а указывали и болтаться на работе без дела не давали. Вот хитрая лиса и находила себе «дела». То к нам подойдет, то в туалет ей захотелось, то устали ее ноженьки…

«Дайте, хоть пять минут передыху, не то прям тут окочерыжусь!» — вопила она.

— Я ж говорила!

— Но его там не было! — запротестовала Бобрич.

— Был!

— Нет!

— Девки, стоп! — бахнула со всей дури подруга по столу и мы замолкли. — Где Уля?

— Уля? Уля там танцует, — махнула беспечно рукой.

— Где? — пыталась в толпе найти знакомое лицо Павлова, но тщетно.

Там и духом Фроловой не пахло.

— Там-там!

Людей танцевало не пропихнуться. Тьма-тьмущая и даже высокая платиновая блондинка с легкостью могла затеряться средь толпы.

— Ладно, я через двадцать минут освобожусь. Вы пока поищите Ульку, лады? А потом домой поедем.

И мы принялись искать пропажу. Недавний спор был напрочь стёрт из памяти, а чувство тревоги, появившееся из ниоткуда, усиливалось с каждой минутой.

— Ты тут посидь, а я пойду поищу там, — указав рукой в сторону танцпола, произнесла.

Бобрич поежилась. Ей-то наверняка не хотелось оставаться одной, поэтому следующее что она излишне поспешно выкрикнула было:

— Я с тобой!

— А вдруг она припрется? Сиди, я быренько.

И где это наказание запропастились?! Я обошла всю эту богадельню, но подругу так и не нашла. Телефон дуреха за столиком оставила, впрочем, как и все остальные вещи.

— Прошу прощения, вы не видели девушку? — прервала самым нахальным образом танец парочки, что до этого танцевали рядом с Фроловой. — Высокая такая, — приподнялась на носочки, а те глаза вылупили и не врубятся, чего эт я их тревожу. — Ну девушка, — повторила, — высокая такая. Белобрысая. С бугаем, — парочка не понимала, и тогда, махнув на влюбленных рукой, почапала в другой конец зала.

А там, едрит мадрид, лестница! Круглая такая, винтажная, деревянная с красивой резьбой по бокам, а возле лестницы той пропажа обнаружилась. Висела на плече бандюги, шаталась, носом клевала, а тот по-хозяйски за талию приобнял и поглаживал с довольной лыбой. Конечно, кто ж на него трезвый позариться-то?!

— Уважаемый, — постучала по плечу, на что тот обернулся и уставился, не по-доброму сощурившись. — Кажется, мадам, — сделала акцент, — уже вдоволь натанцевалась.

— Слышь, подруга, давай петляй отсюда по-добру по-здорову, — и зыркнул так, что впору было бежать и кричать: «Полиция! Полиция!».

Однако, меня не так просто напугать. Что ж он мне сделает-то, когда кругом столько народу?!

— Друг, — выплюнула, — девушку отпусти, не то охрану позову!

На его лице расплылась саркастическая усмешка. Мои угрозы его не пугали, они его забавляли! Но затем к нему подошел такой же неприятный персонаж, как и он сам. Что-то шепнул, указал в сторону и принялся ждать ответа. Басурман задумался, а затем пихнул Ульку мне в руки, просипев:

— Держи!

— Ой, Цветочек, — пьяно пролепетало это горе луковое и изъявило настойчивое желание меня поцеловать.

— Ф-фролова! — гневно выплюнула. — Напилась, так веди себя прилично!

Она что-то невнятно бухтела, то и дело спотыкалась, хихикала и пританцовывала одновременно, пока я тащила ее к нашему столику.

Сонька за сердце не схватилась, ни один мускул на лице не дрогнул, такая картина перед её глазами не впервые. Фролова славилась своими безбашенными выходками.

— Я счет закрыла. На заднем дворе можно вызвать такси. Идемте!

И мы пошли. Ну, как пошли, по очереди тащили тушу Ульки, а на воздухе тщетно пытались привести в сознание. Однако, её здравый смысл приказал долго жить!

Ей не было плохо, просто она постоянно засыпала. И так было всегда, стоило ей перебрать. Кто пускает «фонтаны», кто еще чем грешит, а Фролова дрыхнет!

— Все без толку! С меня теть Валя шкуру спустит! — негодующе выпалила Бобрич.

Они с Улькой жили в одном подъезде, и всякий раз именно ей приходилось краснеть за выходки подруги.

— Давайте тогда такси вызовем и придумаем что-нибудь? — предложила Соня. Набрала номер и принялась ждать ответа.

— Девушка, можно такси на…

Однако договорить ей было не суждено, чья-то беспардонная рука вырвала гаджет.

— Зачем таким сладеньким такси? Мы вас сами куда захотите подвезем, — произнес этот нахал, а около него стоял тот бандюга и зубы скалил. Дружок его выглядел, так же, как и он сам. Варвары!

— Н-не надо, — дрожащим голосом едва ли вымолвила Аида, между тем осматриваясь перепугано по сторонам.

Однако, я уже знала, что сколько она не осмотрись, а мы одни на пустой парковке. Неосознанно попятилась и в тот же миг позади меня со свистом остановился джип. Такие папа в шутку называл «гроб на колесах». Страх можно было ощутить весомо. Мы с девочками переглянулись. На лице каждой читалась паника.

— Ласточка, и ты тут, — сделал шаг ко мне этот оглоед, голос его звучал обманчиво ласково.

Узнал. Глаза у него были нехорошие: надменные, похабные, будоражащие все нутро.

— В машину их, Лева!

Живот ухнул вниз, словно прыгнула с горы в самую расщелину. Сердце выпрыгивало из груди, грозясь из нее вырваться на волю, а голова закружилась.

«Люди! Ну кто-то же должен быть! Что за беспредел?!» — мысленно вопила, а на деле язык проглотила.

— Побойся Бога, Питон! — раздался голос где-то сбоку.

Из темноты медленными ленивыми шагами вышел Белов. Лицо не выражало ни единой эмоции, а вечная ухмылки задиры всея университета, будто и не умела показываться на его лице. Он был не по-годам серьезен.

Отчего-то, никто из нас и не пикнул.Не подал виду, что знаком с парнем. Возможно, потому что именно таким мы его не знали. Для нас такой Белов был незнакомцем.

— А чего его бояться-то?

— Ну если его не боишься, побойся Мурчика, — хмыкнул и затянулся сигаретой, что держал в руке.

— Слышь, Герыч, давай ты ниче не видел, а одну можешь себе забрать, — предложил «сделку» Питон.

Герман задумался, покрутил в руках сигарету, будто такое предложение и правда имело место быть.

Действительность ударила по голове.

Он сейчас заберет Бобрич и помашет нам ручкой, а мы тут останемся с этими уголовниками! Он был нашей последней надеждой, но с каждой секундой его молчания, она ускользала сквозь пальцы, подобно песку.

Вновь затянулся, сделал пару шагов, останавливаясь напротив Питона. Герман был выше и смотрел с высоты своего роста. Беспристрастно, властно, без толику робости.

— Заманчивое предложение, — затянулся, скользнул глазами по Бобрич, — но нет, — резко бросил, выпустив едкий дым мужчине в лицо.

— Да че, тебе телок жалко?

— На территории Мурчика никакого кипиша, — отченикал, как закон.

Сомнений не осталось. Так оно и будет.

— Умеешь же ты, Белый, всю малину испоганить, — плюнул себе под ноги Питон. — Лева, — отрезал, а затем эти двое забрались в свою катафалку.

— И тебе не хворать, — хмыкнул парень, вслед уезжающей машины.

— Вам больше делать нехрен? Как шляться по ночам? — уже зло выплюнул нам, но отчего-то смотря прямо на Дуню, та в ответ лишь подбородок упрямо вздернула и отвернулась, словно Белов не спас наши нижние девяносто.

Это было на нее не похоже, а затем она сказала, то что мы требовали от нее на протяжении всей жизни, но девчонка из всех моментов выбрала самый неудачный.

— Тебя никто не просил вмешиваться.

— И это твоя благодарность, Бобр?

— Спасибо, Герман, — уже сказала Сонька, поправляя на плече Фролову.

— Мне не нужны проблемы, а эти пассажиры мне их могли устроить, — пожал плечами. — Скажи Жеке, что Гера передал, что ты в теме. И больше тебя никто не тронет.

Кто такой был Жека осталось для меня загадкой, но, должно быть, Павлова поняла, так как понимающе кивнула головой. Белов между тем уже вовсю кого-то вызванивал, после чего, повернувшись к нам, изрек:

— Сейчас Илюха подъедет вас заберет и по домам развезет. Вы пока эту, — указал на Ульяну, — в чувства приведите.

Десять минут упорных попыток и Фролова уже в состоянии стоять самостоятельно. Не без помощи Германа, который любезно принес бутылку воды.

Когда Дуня выжала из себя негромкое: «спасибо», гаденыш ухмыльнулся и сказал: «отработаешь!».

— Улька! Улька! Ты как? — обеспокоенно налетели мы на нее со всех сторон, как курицы наседки.

— Нормально, — сипло прохрипела, и мы все разом выдохнули.

Казалось, эта кошмарная ночь никогда не закончится. За вечер я пережила столько, сколько в моей весьма посредственной и скучной жизни не случалось за месяц.

Тут и бандитские разборки в лучших выдержках «бригады», тут тебе и пьяная Фролова, а это уже не мало, тут тебе и у Дуньки голос прорезался, а ведь это было событие века, на которое мы несомненно бы обратили внимание не будь так обескуражены происходящим. Однако, мы это обсудим позже.

Накатило желание оказаться дома, в теплой кроватке, в чьих-то крепких надежных объятиях. Кроватка была, а вот объятий нет. Впрочем, сегодня мне бы хватило и раскладушки, хоть на этом самом месте. Гори оно синим пламенем! Усталость сбивала с ног, и когда подъехал знакомый автомобиль, мне было даже лень удивляться.

— Малая, а ты тут что делаешь?

А вот Морозов, напротив, не стеснялся демонстрировать своего изумления. Однако, оно не было приятным. Парень, увидев меня дернулся, и едва ли не дал по газам, но голос Белова его остановил.

— Илюха, потом будешь базарить. Отвези девок домой, и чтоб все чин-чинарем было.

— Базара ноль, Гера! — тотчас же включился Морозов, открывая двери машины.

Мне досталось почетное место спереди.

— Дусь, — когда усаживалась на место Бобрич, вдруг схватил её за руку Белов, — а поцелуй на прощанье? — лукаво подмигнул и даже лицо злыдень склонил, но девчушка вырвала свою руку и, ловко увильнув от его головы, забралась в машину.

Должно быть, голос у нее порезался всего лишь на секунду. Показалось, что ли?!

— Спасибо, Илюх, что приехал! — в окно своему другу сказал, тот лишь кивнул, и на словах: «сочтемся», нажал на газ.

Всю дорогу мы ехали молча. Морозов косился в мою сторону, словно ожидал от меня подлянки. Но сегодня я была не в настроении болтать.

Кто знал, что нас могло ожидать не окажись Германа поблизости? Впрочем, и ежу понятно, что нас бы просто увезли в лес на дачу, как шалашовок придорожных и, прости Господи, имели во все дыры покуда не наскучит. От собственных мыслей поерзала на сидении, заметив это, Илья поинтересовался:

— Все в порядке?

Кивнув головой, отвернулась к окну, прислонившись к нему лбом. Истерика сейчас была крайне неуместна. Вот приду домой, открою винишко, там и поплачу, а нынче сопли нужно подтереть.

Это была весьма странная тенденция, парень все время меня спасал. Он был редкостным заносчивым гадом, который молол своим языком почем зря, но его поступки были красноречивее любых слов.

— Как пересдача? Сдала?

Этот вопрос отвлек меня от дум. Мое лицо исказилось в неприязни. Весслакова из меня всю душу вытрясла. Немудрено, что потом мне просто было необходимо снять стресс. Докапывалась до каждого вопроса, щурилась, скалилась и только поджидала момента, дабы завалить меня. Но дудки ей, грымзе престарелой! Все сдала! На дополнительные вопросы ответила! А после и ручкой помахала, пожелав «отличного дня!» гиене.

— Сдала.

— Это все мой поцелуй, — криво ухмыльнувшись, выдал Морозов. Ком застрял в горле, когда перед глазами пробежали картинки того вечера, а сама зарделась от пяток до мочки ушей. — Я мастер поцелуев на удачу, — подмигнул.

— Не сомневаюсь, — сконфуженно пробормотала.

Сперва мы завезли Соньку. Морозов аж присвистнул, остановившись напротив ее хоромов.

— Нифига себе конура у тебя, Павлова, — и тут же его лицо осветилось догадкой, — так, ты че, дочь Павлова?

Сонька неопределенно пожала плечами. В универе не так много людей об этом знало. Вопреки своей капризной натуре Сонечка не трепалась на каждом шагу о своем папеньке. Не по душе ей было, когда люди прихвостнями становились. То, что она не голодранка, было понятно по её часам и шмотками, но вот кто ее отец не распространялась.

— Блатные у тебя подруги однако, малая.

На прощанье уставшая Сонька помахала нам рукой и отчалила в свой большой, но такой холодный дом. Не было в нем жизни. Лишь статуэтки и мрамор.

Наш дом находился совсем поблизости, через пару улиц. Девки вышли около своего подъезда. Дунька, как впрочем и всегда, долго лепетала слова благодарности, а Фролова шикнув: «идем уже, спать хочу!», прервала ее тираду.

Мой подъезд был через два и не было надобности меня подвозить под него, но Морозов мог посоперничать в упрямстве с ослом.

— Спасибо, что приехал, — поблагодарила его и я, когда все же остановились напротив подъезда.

— Пустяки.

Взглянув на свои окна, невольно вздохнула. Кажется, сегодняшней ночью мне сопутствует одиночество. Как и последние месяца, но почему-то сегодня от этого было особенно горько.

— Ну, пока, — неуверенно улыбнулась, приоткрывая дверь.

— Даже на чай не пригласишь? — приподняв бровь, заигрывающим тоном поинтересовался.

Оторопела. Замерла. Помнится не так давно, когда меня увидел, он бежать намылился. А что нынче-то изменилось?

— Ну, пошли, — вылетело изо рта, прежде чем смогла себя остановить.

Морозов только и ждал этих заветных слов. Моментально выскочил из машины, меня поторопил, на сигнализацию машину поставил и важно зашагал к моему подъезду, будто давно тут был хозяином. Баб Маруся уже все глаза поглядела с балкона, а когда мы поднялись на этаж уже караулила около двери.

— Илюшенька! Ты никак в гости к Варьке? — сунула свой нос старая в далеко не в свое дело.

— К ней, Марья Васильевна, — улыбнулся этот обольститель, а бабка и разомлела.

— Ты почаще заходи! — а потом подозвала к себе и «шепотом» промолвила, — перестала мужиков вертихвостка водить. Небось твоя заслуга!

Дать бы старой по черепушке ее нездоровой, да только грех на душу не охота брать.

Нарочно громко кашлянула, и отворила дверь в родную обитель.

— Не спится вам в столь поздний час?

— А ты за мой сон, деточка, не переживай.

— Так я и не переживаю, — хмыкнула и закрыла дверь, как только Морозов зашел.

— Хамка!

Илья любезно помог мне снять пальто, а когда разделся сам, пошли на кухню. Словно и не прошло три дня. Будто продолжение того вечера. Он вновь бдительно следил за мной. Напрашивался на чай, а сам от него отказался.

— Вино?

Тоже отрицательно покачал головой.

— А я, пожалуй, выпью.

Достала бокал, налила и уставилась вдаль. Расслабиться не получилось даже дома. Вспомнила этого Питона проклятого, чтоб ему пусто было!

— Так что случилось-то?

Илья парень не глупый и вмиг просек, что что-то неладное стряслось. Не стал бы тревожить Белов по пустякам.

Вино ударило в голову. И как только представила, что могла не здесь на этом стуле сидеть, а за городом этих козлин «обслуживать», так слезы на глаза накатились. Тут-то я и разревелась. Опустила голову вниз. Слезы по щекам ручьем, руки не слушались, какой там что-то рассказывать… Мне бы голос снова обрести.

— Ей, — осторожно поднял мою голову парень. — Маленькая, ты чего? — принялся вытирать мои слезы. И хоть силуэт парня был расплывчатый в моих глазах, но тревогу на лице заметила.

— Н-ничего.

— На выпей, — подтолкнул бокал, но я лишь носом поворотила.

— Пей, — властно отченикал и сам поднес к губам.

Подчинившись, сделала несколько глотков. И не то ли вино пуще прежнего подействовало, не то ли рука его, что в ласковых движениях гладила по голове, но меня уже было не остановить. Истерика накрыла с головой.

Я была домашней. Никогда горя не знала. Не приставал никто, не то чтобы вот так нагло, едва ли не увезти! Не унималось в моей голове такое безобразие и беспредел!

В какой-то момент оказалась на руках у Ильи. Тот молча давал мне выплакаться, время от времени поднося бокал к губам. Гладил бережно по спине и укачивал на руках.

Я что-то невнятно ему бормотала про иродов мордатых, про гроб на колесах, про глупую Ульку, что меры не знала и про то, как испугалась.

Так на руках и уснула в теплых надежных объятиях. Лишь ночью почувствовала сквозь дрему, как укрыли одеялом. И точно помню, что парень держал меня за руку всю ночь, обнимая.