Я, Бабушка, Илико и Илларион

Что такое дом

Я уже студент экономического факультета. Богатство мое по-прежнему состоит из одной пары брюк и одного «хвоста» — по политической экономии. Пока я учился на первом курсе, мою стипендию аккуратно получала моя домохозяйка, причем при каждой получке она упрекала меня:

— Мог бы, лентяй, стать отличником…

Теперь в связи с «хвостом» домохозяйку лишили стипендии, и поэтому к политэкономии мы готовимся вместе.

— Ну как, когда сдаешь? — спрашивает она каждое утро.

— Отвяжись, ради бога, тетя Марта! — злюсь я. — Что ты пристала, точно моя бабушка!

— Пропадите вы оба пропадом! — кричит хозяйка. — Нужны вы мне… Ты думаешь расплатиться со мной или нет? Или забыл про управдома? Сегодня опять он меня предупредил — держишь, говорит, непрописанного жильца, а про благодарность забыла.

— Ну и поблагодарила бы его! Жалко тебе хороших слов, что ли!

— Не скаль зубы, дурак! Садись и занимайся! Если тебе через два дня не восстановят стипендию, выгоню из дому!

— А может, аспирантуру закончить за два дня? Подумаешь, дом! Мышеловка какая-то…

— Каков поп, таков и приход! Может, ты желал комнату с горячей ванной?

— Да, кстати, принеси-ка, пожалуйста, стакан горячего чаю!

— Гроб тебе принесу дубовый!

— И не забудь положить сахару!

Хозяйка уходит. А я грустно смотрю на свои конспекты. Тетя Марта живет в крохотном двухкомнатном домишке в конце Варазис-Хеви. Моя хозяйка — некрасивая, сварливая, но добрая женщина. У нее всего один жилец, да и тот — я. Я занимаю одну комнату, в которой, кроме меня, помещаются одна кушетка, один стол, Софья и вышитая женщина с рыбьим хвостом на стене. У Софьи — зеленые глаза. Утром после моего ухода она старательно чистит и вытирает мою единственную тарелку, потом весь день сидит на подоконнике и глядит на старое тутовое дерево и прыгающих на нем воробьев. Это дерево и тетя Марта, оказывается, ровесники, но еще никто не видел его плодоносящим. Софья — очень хитрая и себялюбивая. Вечерами она терпеливо ждет, когда я лягу и согрею постель. Лишь после этого она сходит с подоконника и осторожно лезет ко мне под одеяло. Я очень люблю Софью, нет, не то что люблю, просто очень привык к ней, — наверное, это и есть любовь. Откуда она пришла к нам, — этого не знаем ни я, ни моя хозяйка… Было это вечером. Она молча вошла в мою комнату, задрала хвост, потерлась боком о ножку кушетки и вопросительно взглянула на меня, словно спрашивала: «Я нравлюсь тебе?» Она была похожа на соседскую девушку, и поэтому понравилась мне. "Софья, Софья!" — позвал я ее. Она повернулась ко мне спиной и не спеша направилась к двери. «Куда ты, Софья, останься, пожалуйста!» — попросил я. И Софья осталась. С тех пор мы живем вместе…

Софья чувствует, что дела мои обстоят неважно, и всячески старается поддержать меня. Я в десятый раз перечитываю конспект и в отчаянии кладу его под подушку. Вчера вечером тетя Марта сказала мне, что я отъявленный безбожник, отсюда и все мои беды. Я ответил, что, по-моему, самый безбожный безбожник — это сам бог, который лишил меня покоя, а ее — стипендии. Тетя Марта заявила, что господь не простит мне подобного богохульства. Я сказал, что чихал я на этого бога. Тогда тетя Марта потребовала, чтобы я немедленно пал на колени и вымолил у всевышнего прощения, иначе он лишит меня дара речи. На это я ответил, что всевышний уже лишил меня языка, — второй раз выхожу на экзамен и ни разу не могу вымолвить ни слова! Тогда тетя Марта испуганно перекрестилась, плюнула и с шумом захлопнула за собой дверь…

…Сегодня утром я снова иду на экзамен. На всякий случай я решаю последовать совету тети Марты, становлюсь на колени перед кушеткой, воздеваю руки к потолку и молю бога:

— Боже, прежде всего прошу тебя, сделай так, чтобы этот прогнивший потолок не обрушился мне на голову… Потом, боже всемогущий, сегодня, в десять часов утра, у меня экзамен по политэкономии. Ты знаешь, что такое товар? Корова, свинья и козел — это не товар, как я думал раньше. Но, с другой стороны, корова, свинья и козел могут стать товаром. Не понимаешь? Я тоже не понимаю. Потому и прошу тебя — помоги мне сдать этот предмет! Не позорь меня перед Илико, Илларионом и бабушкой! Только не говори, что в мои годы ты учился на круглые пятерки! Это ты брось! Илларион тоже так говорит! Вы, старики, только и умеете, что читать молодым нравоучения!.. Если уж ты такой умный, забудь про вчерашнее и помоги мне на экзамене! Вот это будет по-божески! Нет, в самом деле, что тебе стоит подбросить мне одну захудалую тройку?!. Ну как, боже, ты слышишь меня?!

— Эй, кто ты такой?! — раздался вдруг громкий окрик.

У меня со страха кровь застыла в жилах, во рту пересохло.

— Тебя спрашивают! — повторил голос.

— Я… Я… Я — Зурико…

— Вашаломидзе?

— Да, Вашаломидзе!

— И не стыдно тебе жить без прописки?

— Что?

— Ступай немедленно за мной в милицию! Там я тебе покажу «что»!

Кровь снова потекла по моим жилам.

— А кто ты такой? — спросил теперь я и обернулся, Передо мной стоял высокий, тощий мужчина в видавшей виды шляпе, с истертым портфелем под мышкой, — наш управдом Доментий.

— Дядя Доментий! — состроил я гримасу.

— Черт тебе дядя! — состроил гримасу Доментий.

— Товарищ Доментий! — поправился я.

— Какой я тебе товарищ? — оборвал меня Доментий.

— Ну, тогда мне все равно, кто ты, — взорвался я, — отстань от меня, я спешу на экзамен!

— Придержи-ка язык! Одевайся поживее и марш со мной! — рявкнул Доментий и засунул руку в карман.

— Вынь руку из кармана, а потом разговаривай со мной! — повысил голос я.

Доментий даже застонал от удивления.

— Да ты!.. Да как!.. Как ты смеешь! Молокосос!..

— Говорю тебе по-человечески: оставь меня в покое, сегодня у меня экзамен! Завтра я сам пойду в милицию!

— Нет. Ты пойдешь сегодня, иначе завтра тебя поведут силой!

Я понял, что Доментий не шутил. Софья догадалась, что я оказался в безвыходном положении, и начала истошно мяукать.

— Заткни ей глотку, не то вышвырну в окно! — сказал Доментий. Софья испугалась и замолчала. Я оделся. Через пять минут мы уже спускались по Варазис-Хеви.

— Нет у тебя сердца и жалости! Человек собирался на экзамен, а ты его тащишь в милицию, — сказал я.

— Это у меня нет сердца? — обиделся он.

— У тебя! У кого же еще?

— А у тебя оно есть? Вот ты живешь без прописки и не думаешь о том, что отвечать-то за тебя придется мне! Скажут — Доментий покрывает непрописанных, Доментий с них… А ты мне что-нибудь давал? Ну, скажи, давал ты мне хоть одну копейку?

— Нет!

— То-то! А то — Доментий взяточник, Доментий грабитель, Доментий обманщик… А кто вор и мошенник?

— Кто?

— Сколько ты платишь за комнату? — спросил вдруг Доментий.

— Двести пятьдесят в месяц, — ответил я.

— Откуда у тебя такие деньги?

— Бабушка присылает.

— А у бабушки откуда?

— Занимает у Иллариона.

— А Илларион где достает?

— Если урожай хороший — продает вино, а нет — занимает у Илико.

— А где достает Илико?

— Да что ты ко мне пристал?! А тебе-то самому кто их дает?

— Никто. Потому и веду тебя в милицию!

— Говори прямо: что тебе от меня нужно?

— Мне — ничего. Отведу тебя в участок, сдам по всем правилам правительству и доложу. Вот гражданин… Какая у тебя профессия?

— Пока никакой.

— Прекрасно!.. Вот гражданин без определенной профессии, без прописки, провалившийся на экзамене… Ты по какому предмету провалился?

— По политэкономии…

— Тем хуже для тебя… Политически неграмотный, верующий… Ведь молился богу?

— Молился.

— Замечательно!.. Сдам тебя правительству, и… ты в тюрьме сидел?

— Нет…

— Ну, так пожалей же себя! В два счета оформлю тебе прописку — комар носа не подточит, — сказал Доментий и остановился около закусочной. — Понял?

— Нет…

— Болван! О чем с тобой говорить, когда ты даже не понимаешь, что значит дом и прописка!.. Ну, что ты на меня уставился? Зайдем к Риголетто, закусим…

По правде говоря, я был очень голоден. Я посмотрел на Доментия благодарными глазами, нежно улыбнулся и последовал за ним в подвал.

Мы подсели к столику в углу закусочной. Доментий отогнул скатерть, чтобы не запачкаться, отодвинул тарелку с мухомором, втиснул портфель между спинкой стула и собственной спиной, вытер лоб и заботливо спросил:

— Ну, что будешь есть?

— Все! — живо ответил я.

— А пить?

— За твой счет — хоть керосин! — пошутил я. Доментий улыбнулся и стукнул по столу рукой:

— Риголетто! Из-за стойки вышел хромой буфетчик и замер на одной ноге у нашего столика.

— Аджан!

— Привет, Риголетто! Знакомься: свой парень, хлебосольный, сегодня распоряжается он!

Я встал, вежливо поклонился, крепко, по-тбилисски, пожал руку Риголетто и назвал свое имя.

— Сагол, видать, крепкий парень! — сказал Риголетто и с сожалением посмотрел на меня. — Что прикажете подать?

— Два пива, два сыра, две зелени, редиску не забудь! Два хлеба и бутылку водки! Икра есть?

Риголетто глупо улыбнулся. Вскоре стол был накрыт.

Доментий наполнил стаканы, чокнулся со мной и молча выпил. Второй стакан выпили за наше знакомство. Потом Доментий произнес тост:

— Я, Доментий Хачапуридзе, — маленький человек. Но Наполеон тоже маленький был, а мой отец — еще меньше него, но горы сворачивал. Я — управляющий домами, и сердце у меня мягкое. От меня зависит жить человеку в доме или на улице. Тебе приходилось жить на улице?

— Что я, беспризорный, что ли? — обиделся я.

— А вот захочу — и выгоню тебя на улицу, потому что ты непрописанный!

— А ты возьми и пропиши меня — и делу конец!

— Я-то возьму, но ты разве даешь?

— Что? — не понял я.

— Ладно, выпей! — сказал Доментий и наполнил стаканы.

Мы выпили. И тогда я заметил, что глаза Доментия начали косить.

— Ты знаешь, что такое дом? — продолжал он.

— А что тут знать? Дом — это дом!

— А все же?

— Ну… комнаты, перекрытые черепицей, или соломой, или дранкой…

Доментий захихикал и снова взялся за стакан.

— Чудак ты! Дом — это прежде всего семья! Есть у тебя семья?

— Нет!

— Ну и дурак же ты, братец мой! В твои годы, если хочешь знать, у меня была уже вторая жена. Теперь я опять живу с первой… О чем я говорил? Да! Семья и дом неотделимы друг от друга. Не имеешь дома — не сможешь жениться, не женишься — не сможешь жену в дом привести? А ты знаешь, как появился дом?

— Знаю!

— Скажи!

— Из кирпича, досок, извести, камня, черепицы…

— Замолчи, жалкий ты человек!.. До того, как придумали кирпич, человек жил на дереве…

— В пещере, — поправил я.

— Одни жили в пещерах, другие — на деревьях… Потом человеку надоело жить на дереве и он спустился на землю… А потом, знаешь, что с ним случилось?

— Прошелся туда-сюда и снова полез на дерево…

— Нет, сперва он гулял, а потом ему стало холодно! И что он сделал?

— Надел пальто и согрелся!

— Идиот! Где тогда были пальто?! Взял он кремень, высек огонь, развел костер и согрелся. Но ты же знаешь, природа коварна. Подул вдруг холодный ветер с востока. Взял человек и возвел стену с восточной стороны, — чтоб огонь от ветра оградить. Подул потом ветер с запада, возвел тогда человек вторую стену, с запада. Потом как налетит, как засвистит сквозной ветер — с севера на юг! Что оставалось делать бедному человеку? Поставил он еще две стены — с севера и с юга. А дело было осенью. Хлынул дождь — холодный, проливной. Видит человек — плохо дело, гаснет огонь. Что делать? Тут он и сообразил перекрыть стены соломой!

— Дальше?

— Дальше — новая беда: горит костер, дым ест человеку глаза — хоть плачь! Он туда, он сюда — что делать? Не разбирать же стены? Но он все же человек был, а мы тем и отличаемся от животных, что кое-что соображаем и говорить умеем.

— Сам ты животное, Серапиона ты, вот кто! — сказал я и схватился за бутылку.

— Поставь бутылку, глупец!.. Где ты меня остановил?

— …Человек в дыму задыхался!

— Да, чуть не задохнулся, несчастный. Потом он догадался: пробил отверстие в потолке, дым вышел, вздохнул он свободно… Сидит человек у костра, греется. И захотелось ему узнать — не перестал ли дождь. А как узнать?

— Очень просто: высунул руку!

— Куда?

— В окно, куда же еще!

— Болван! Окна-то ведь не было? Вот он и решил сделать в стенке окно… А потом ему потребовалось выйти… Ну, сам понимаешь зачем… Риголетто! Два по сто! — Доментий икнул и продолжал: — Пробил он дверь, и получился… Что?

— Отверстие! — ответил я.

— Вот идиот! Дом получился, понимаешь ты, дом!

— Не знаю, мой дед иначе дом строил…

— А мой совсем не строил, он в чужой вошел, но это неважно… Потом человек привел из лесу собаку, поручил ей сторожить дом, а сам ушел. Привел жену, поручил ей вести хозяйство и снова ушел. Принес дичь… Стали они есть да похваливать… А потом пошли у них дети, внуки, правнуки, праправнуки… Появилось село, затем район, затем город и, наконец, столица… Столица Грузии — Тбилиси… Вот видишь, с каким трудом создавался наш Тбилиси? А ты свой труд вложил сюда? Нет! Так как ты смеешь после этого жить в Тбилиси без прописки?! Но ничего, не огорчайся… Ты мне нравишься… Как звать тебя?

— Зурико!

— Зурико… С Мартой я поговорю отдельно, а с тебя возьму всего-навсего двести рублей, не больше… Смотри только не проговорись!.. Как тебя звать?

— Зурико!

— Да. Значит, молчок! Понял, Зурико? — Доментий лукаво подмигнул мне, да так и остался с закрытым глазом.

Тогда он подмигнул вторым глазом и тоже не смог открыть. Так и заснул.

Я наполнил водкой стакан и подозвал Риголетто.

— Аджан! — не замедлил явиться буфетчик.

— Пей! — сказал я, протягивая ему стакан.

— На работе не пьем! — ответил Риголетто и осторожно поставил стакан на стол. Я обнял буфетчика и спросил:

— Ты знаешь, что такое политэкономия?

— И политику знаю, и экономию!

— Тогда скажи мне: что такое товар?

— Какой товар, бесфактурный?

— Нет, фактурный!

— Все, что лежит на витрине это товар. Есть еще товар на складе…

— Правильно! А этого мертвеца видишь? — указал я на Доментия.

— Спит, — сказал Риголетто и усмехнулся.

— Это Серапиона.

— Не Серапиона, а Доментий.

— Я говорю тебе — Серапиона, — сказал я, потом залпом опорожнил стакан и вдруг почувствовал, что вокруг меня все завертелось. Стол, я и Риголетто очутились на стене. "Сейчас полетим вниз!" — промелькнуло в голове. Я зажмурился. Когда я открыл глаза, все было в порядке… — Ты меня не знаешь? — спросил я Риголетто. — Я — Зурикела Вашаломидзе… А ты знаешь, что такое политэкономия?

— Ва, сказал же, знаю! Принести счет?

— Неси!..

Риголетто ушел, принес огромные бухгалтерские счеты и бойко застучал костяшками:

— Два шашлыка — сорок рублей, два хлеба — шесть рублей, водка, зелень, сыр… В общем, всего триста рублей…

— Триста рублей — это много… Хватит и пятидесяти…

— Ты что?!

— Дай, говорю, рублей пятьдесят, для машины достаточно… Не хочется тащиться пешком…

— Знаешь, что я тебе скажу?.. — В руке у Риголетто сверкнул аршинный нож.

— Ты что, убить меня хочешь? — спросил я.

— Выкладывай деньги! — прошипел буфетчик.

— Обыщи меня! Найдешь хоть один рубль — ставлю два литра!

Риголетто молча схватил меня за воротник.

— Дядя Доментий! Товарищ Доментий! Доментий! Вставай, проклятый, убивают! — завопил я.

Доментий открыл глаза, взглянул на меня невидящим взором, махнул рукой и переложил голову с одной тарелки на другую.

— Отпусти! — взмолился я. — В залог вот его оставлю! Мало тебе этого?

— Мало! — ответил буфетчик. — Выкладывай деньги! Шутки — потом!

— Ладно! — согласился я. — Отпусти меня…

Риголетто разжал пальцы. Я схватил портфель управдома, раскрыл его и потряс над столом. Портфель был пуст. Тогда я вывернул карманы пиджака Доментия. В них оказалось четыре тридцатки.

— Сто двадцать рублей. Гони еще восемнадцать червонцев! Теперь я перешел на карманы брюк. В них оказалось сто пятьдесят рублей.

— Гони еще тридцать! — сказал Риголетто.

— Бессердечный ты человек! Неужели у тебя детей нет? — попробовал возмутиться я.

— Нету! — отрезал буфетчик.

— Тогда эти тридцать рублей я удержу за бездетность! — сказал я и направился к двери.

— Убери с моих глаз эту падаль, — крикнул Риголетто, — иначе я за себя не ручаюсь!

Я понял, что оставлять здесь управдома опасно.

Взвалив Доментия на плечи, я кое-как выбрался из владений Риголетто. В ту ночь я, Доментий и Софья спали вместе, в одной постели. Спали безмятежным сном, без всякой прописки, и ни одному из нас не было стыдно.