После операции Иллариону уже не сиделось в Тбилиси. Приближался март, и Иллариона тянуло в село — туда, где его ждали старая однорогая корова и неугомонный задира петух, ждали родная земля и родное солнце, ждала весна — пора пробуждения жизни, пора труда и надежд. Отпустить Иллариона домой одного я не мог — он все еще был очень слаб. Кроме того, старик пуще смерти боялся встречи с Илико. Я с плачем вымолил у декана двухдневный отпуск, и в тот же вечер мы отправились в деревню…
…Солнце только выкатилось из-за горы, когда мы подошли к нашему селу. Лениво лаяли уставшие от ночного бдения собаки. Умытые росой деревья кишели всякой птичьей мелюзгой. Над селом стлался легкий туман.
— Гляди, Зурикела, твоя бабушка уже на ногах! — сказал Илларион и показал рукой на струйку белого дыма, поднимавшуюся из трубы нашего дома. Я сорвался с места и с криком помчался вниз по косогору:
— Бабушка!.. Бабушка-а-а!..
Из дома, повязывая на ходу выцветший платок, вышла моя сгорбленная бабушка.
— Бабушка-а-а!
Бабушка приложила ладонь козырьком ко лбу. Несколько минут всматривалась вдаль, потом вдруг встрепенулась, засуетилась, что-то закричала и, раскинув руки, бросилась мне навстречу.
— Зурикела! Сыночек!.. Мы крепко обнялись. Потом я подхватил бабушку на руки и понес к дому.
— Сынок! Дорогой мой! Наконец-то! Боже мой, на кого ты стал похож?! Кожа да кости! Говорила ведь я: ученье хоть кого в бараний рог свернет! О господи…
— Как живешь, бабушка?
— Ты лучше о себе расскажи! Закончил учебу?
— Что ты, бабушка! Учеба только начинается!
— Бедная твоя бабушка! Ты что, один за всех должен учиться? Черт бы побрал твоего учителя! О чем он думает? Ты растолкуй ему, скажи — бабушка у меня больная, одинокая, старая, истомилась в ожидании, — авось сжалится, изверг, ускорит твое обучение!
— Скажу, бабушка, обязательно скажу, — успокаиваю я бабушку. Илларион стоит за моей спиной, качает головой и терпеливо ждет, когда я спущу бабушку на землю.
— Здравствуй, Ольга! — говорит он наконец.
— Илларион, родной, извини меня, ради бога! Совсем я обалдела от радости! Ну, как ты поживаешь? Как твой глаз?
— Какой глаз, Ольга? Нет больше у меня глаза!
— Ну тебя, старый черт!
— Ей-богу, Ольга!
— А это что? Разве это не глаз?
— Гм… Конечно, глаз… Такой, как у того высушенного ястреба, что висит на стене у Илико…
— Неужто стеклянный?
— Да!
— Боже ты мой! Но ты не печалься, Илларион… Мы ведь с тобой, дорогой!.. Да что же это вы стоите на дворе? Заходите, заходите в дом! Небось проголодались с дороги! — засуетилась вдруг бабушка и потащила нас в дом.
Позавтракав, мы перебрались к Иллариону, заняли наблюдательные посты у окна и стали ждать появления Илико. Его долго не было. Наконец скрипнула калитка и во двор вошел Илико. Мы затаили дыхание.
— Илларион! — крикнул Илико.
— Встречай кривого! — прохрипел Илларион и потянулся за кувшином с водой. Я вышел на балкон.
— Здравствуй, дядя Илико! Заходи, пожалуйста!
— Здравствуй, профессор! — ответил Илико, поднялся на балкон, крепко обнял меня, потом отступил назад и долго, критически разглядывал с ног до головы. Наконец он сокрушенно покачал головой и снова полез целоваться.
— Прохвост ты, мой дорогой! Ну-ка, выкладывай, как поживаешь, как твои дела? Небось с ума свел профессоров? А это что? Усы! — удивился вдруг Илико и дернул меня за ус. — Настоящие?
— Настоящие!
— Врешь, не может быть!
— Говорю, настоящие!
— Такому подлецу — усы? Нет на свете справедливости, иначе ты родился бы безбородым и безусым!.. А где Илларион? Эй, носатый, выйди, покажись!
— Коли пришел в гости — заходи, а нет, так проваливай! — отозвался Илларион.
Илико вошел в комнату.
— Здравствуй, Илларион!
— Здравствуй, Илико!
Они обнялись и долго целовали друг друга. Потом Илларион пригласил нас к низенькому столику, вынес вино и маринованный лук-порей. Разговор не клеился. Илико курил, я поглядывал на Иллариона, а Илларион сидел насупившись и вздрагивал при каждом движении Илико. Наконец тишину нарушил Илико:
— Ну, рассказывайте, что нового в городе? Какие там цены?.. Воблу привез? — вдруг обратился он ко мне.
— Забыл!
— О чем же ты помнил, сукин сын?.. Илларион, что он там делает? Занимается или нет?
— Не знаю… По крайней мере книги я в его руках не замечал…
— Наизусть, наверное, занимается… На каком ты сейчас курсе, прохвост?
— Ты сюда зачем пришел? — разозлился я. — Чтобы меня допрашивать?
— О чем же мне с тобой говорить, сукин сын, как не о твоей учебе! А если ты носильщик, скажи прямо. Тогда поговорим об этом.
— Да, носильщик.
Илико искоса взглянул на меня, налил в стакан вина и сказал обиженно:
— Ну, выпьем, что ли, за ваш приезд… Бессовестный вы народ! Мчался я к вам, спешил, — вот, думал, приехали друзья, новостями поделятся, посидим поболтаем… А вы что? Ощетинились, как волки. Да ну вас! Что этот носатый ни друзей, ни врагов не различает — это я давно знал. Но от тебя, сопляка этакого, я, честно говоря, не ожидал такой подлости.
Мне стало стыдно. Я подошел к Илико и поцеловал его.
— Илико, не обижайся, дорогой! Просто мы очень устали с дороги.
— Замолчи, пожалуйста! Мне ведь с вами увидеться приятно, а не что-нибудь другое… Или вы думаете, что я пришел сюда ради этого прокисшего вина?!
— Знаю я, зачем ты пришел! — пробормотал Илларион.
— Ну, договаривай, язвительный ты старикашка!
— Радуешься, кривой черт?! Что ж, теперь я в твоих руках! Ну, давай, кусай, рви, терзай меня! Здесь я!.. Никуда от тебя не убегу!..
— Да что с тобой, старик? Рехнулся? Взбесился? Чем они тебя отравили в городе? Уехал золотой человек, а вернулся какой-то ненормальный!
Я и Илларион недоуменно переглянулись. Неужели Илико ничего не замечает? Неужели он ни о чем не догадывается? Да, похоже, что стеклянный глаз Иллариона выдержал экзамен! "Все в порядке!" — решили мы наконец и сразу повеселели. Илларион поднял стакан:
— За наш приезд и за встречу с тобой, дорогой мой Илико!
— Давно бы так! — обрадовался Илико. — А то чуть с ума не свели бедного одноглазого старика!.. Кто мне дороже и милее вас на всем белом свете? Дай бог вам здоровья! — И он крепко расцеловал нас. После третьего стакана Илико затянул песню:
Потоплю я в турьем роге
Горечь сердца, злое горе,
Повстречаюсь я с любимой,
Погуляем на просторе.
— Илико, дорогой, ты ведь знаешь, как я тебя люблю! — Илларион обнял друга за плечи.
— Знаю, знаю, мой Илларион, знаю, что ты любишь меня пуще собственного глаза! — улыбнулся Илико.
При одном только упоминании о глазе Илларион насторожился. Но Илико продолжал как ни в чем не бывало:
Наливай вина — и выпьем,
Выпьем, чтоб оно пропало!
— За здоровье Илико!
— За нашего прохвоста!
— За носатого Иллариона!
Дайте мне, играя в лело,
Завершить победный путь
И, представ пред вами, смело
В очи ясные взглянуть! —
продолжал Илико.
Илларион снова навострил уши, но Илико, словно невинный агнец, невозмутимо запел новую песенку;
Выйду в поле на гулянье,
Поморгаю черноокой…
Илларион поперхнулся. Откашлявшись, он испытующе взглянул на своего мучителя. Но Илико, не обращая на нас внимания, самозабвенно пел:
Пусть сияет в ночи темной
Глаз твоих прекрасных пламя…
Наконец Илларион окончательно убедился, что ему удалось провести Илико. Он осмелел и до того разошелся, что называл Илико не иначе как «кривым». Илико ничуть не обижался.
Был уже поздний вечер, когда мы стали расходиться. Обняв друг друга за плечи, мы с песней спустились во двор. Илларион проводил нас до ворот. Очутившись за оградой, Илико вдруг обернулся.
— Илларион! — громко позвал он.
— Чего тебе, кривой? — откликнулся тот.
— Не забудь ночью положить глаз в стакан!
— Что?! — прохрипел ошеломленный Илларион.
— Ничего!.. Теперь можешь подмигивать мне, сколько тебе угодно!..
— Илико Чигогидзе! — завопил Илларион.
— Повторяй почаще мою фамилию, а то еще забудешь!.. А в общем повезло тебе: охотиться ты любишь, даже закрывать глаз не придется, разгуливай себе на здоровье по селу и бей собак!
— Илико Чигогидзе! Избавь меня от греха! — завизжал Илларион, срываясь с места.
— Спокойнее, Илларион! Побереги лучше свою стекляшку!.. — предупредил Илико взбесившегося друга.
Илларион вдруг обмяк. С минуту он тупо глядел на Илико, потом повернулся, медленно побрел к дому и присел на ступеньку лестницы.
Илико некоторое время стоял на дороге, затем открыл калитку, вернулся к Иллариону и сел рядом. Потом достал из кармана кисет, скрутил самокрутку и протянул табак Иллариону. Тот даже не оглянулся.
— Возьми, — тихо сказал Илико.
Илларион взял кисет. Закурил.
— Сердце у меня оборвалось, когда я узнал о твоей беде, начал Илико. — Видит бог, правду говорю… Мы же с тобой — одно, Илларион… Твое несчастье — это и мое несчастье… И я вовсе не думал обидеть тебя… Я же не обижаюсь, когда ты меня кривым называешь!.. Подумаешь, лишился одного глаза!.. Кутузов тоже был одноглазым, однако дай бог каждому такое зрение: землю насквозь видел!.. Ну, потерял глаз, что же с того? Да если мы с тобой потеряем и по второму глазу, все равно не погибнем. Возьмемся за руки и будем шагать по белу свету. А не сможем идти, так Зурикела нас поведет. Эх ты, старик! — Илико хлопнул по плечу Иллариона.
Илларион встал, вошел в комнату и вернулся с каким-то свертком в руках.
— Илико! — тихо позвал Илларион.
— Что тебе, Илларион? — еще тише сказал Илико.
— Тут немного воблы… Под мчади и «изабеллу» хорошо…
— Уважаю воблу! — сказал Илико.
— Для тебя привез, — сказал Илларион.
— Я знал, что привезешь… — Илико взял сверток, встал и не спеша направился к калитке.
— Погоди, я провожу тебя…
— Проводи…
Они вышли со двора и медленно зашагали по дороге. Я долго смотрел им вслед, пока их фигуры не растворились в темноте…