Каково же было ее изумление, когда в конце рабочего дня Михаил зашел за ней не один, а … с Антониной.
— Антонина Кирилловна, познакомьтесь: моя невеста — Мирослава. Женщины смерили друг друга далеко не миролюбивыми взглядами. Однако, соблюдая правила приличия, выдавили из себя улыбки и привычное «очень приятно».
Вечер, на который Мира возлагала большие надежды на окончательное примирение, уже не обещал был приятным.
Михаил был на пределе своих возможностей. Его тоже не радовала перспектива ужинать в обществе сразу двух женщин. Но… так сложились обстоятельства. Антонина, узнав, что он собирается ужинать с невестой, изъявила желание познакомиться с ней. Вот и пришлось ему огорчить Миру, чтобы не обидеть новую сотрудницу.
Натянутая атмосфера, разговоры ни о чем настолько напрягали, что Мирослава, сославшись на головную боль, извинилась и, несмотря на уговоры Михаила, уехала домой на такси.
— Ну и наглая же эта Антонина! Даже глазом не моргнула, когда я попросила Мишу вызвать мне такси. Могла бы сама уехать, но ведь нет же — она, видите ли голодна и не может отказать себе в удовольствии плотно поужинать. Стерва! — такие мысли одолевали Миру, пока она ехала домой.
Дома легче не стало. Сославшись на недомогание, она отказалась от ужина и закрылась в своей комнате. Здесь она дала волю своим эмоциям. Бросившись на диван, Мирослава расплакалась. Слезы не давали облегчения, к тому же, она не могла объяснить себе их причину.
Злилась на Антонину, на Мишу, но больше всего — на себя. Получается, она потерпела поражение перед этой высокомерной особой! Сдалась без боя!
— А он! Как он мог испортить мне вечер после разговора в кабинете. И что он носится с этой Антониной?! Мог бы придумать что-нибудь, отказаться под каким-то предлогом. Так нет же, видите ли она познакомиться со мной пожелала. Ах-ах-ах! А меня кто-нибудь спросил?
— Но зря я все-таки сбежала… Теперь они сидят вдвоем, спокойно ужинают. А я здесь сдуру страдаю. Вот мне и острые ощущения. Совсем недавно я мечтала о них…
В дверь робко постучал отец:
— Слава, можно к тебе? — он был обеспокоен поведением дочери.
— Да, папа, заходи.
— Что с тобой, дочка? Ты плакала? — он присел к ней на диван.
— Папочка, — Мирослава обняла отца, — мне сегодня очень плохо.
— Да что случилось? Поссорились с Михаилом?
— Не совсем чтобы. Просто он стал каким-то другим. А, может быть, это я повзрослела? И смотрю на него другими глазами. — Она давно не откровенничала с отцом. Но сейчас ей хотелось выговориться.
— Успокойся, дорогая. Он обидел тебя? Я ведь его в порошок сотру!
— Нет. Просто мы перестали понимать друг друга. Как-то вдруг, еще с той ссоры, когда я ушла гулять утром и подвернула ногу. Мне многое не нравится в его поведении, поступках, отношении ко мне. Я пытаюсь объясниться с ним. Но он меня не слышит, не понимает, чего я хочу. Вот и сегодня вместо того, чтобы провести вечер со мной, притащил за собой их новую сотрудницу.
— А он не того…
Мирослава посмотрела на отца с удивлением:
— Да нет, что ты! Я не думаю, — вспомнив давний вопрос отца, она добавила: — не думаю, а уверена в его верности. Только этого мало, папа. Ведь семью надо строить на любви. А она у нас какая-то скучная.
— Мирослава, это хорошо, что такие мысли у тебя появились сейчас. Еще есть время передумать.
— Ты что! Даже речи об этом быть не может. Извини, я замучила тебя своим нытьем. Просто накатило. Пройдет.
Отец обнял ее и погладил по голове, словно маленькую девочку. Мысленно перенесся в то время, когда она, совсем еще малышкой, доверяла ему все свои секреты, делилась всеми переживаниями. Именно с ним. Видимо, даже не подозревая о том, что Людмила — не родная ей, она сердцем чувствовала бОльшую привязанность к отцу.
— Доча, ты знай, я всегда на твоей стороне. Что бы ни случилось.
— Я знаю, папа. Все будет хорошо. Не переживай.
Эти два человека, часто спорящие и упорно доказывающие свою точку зрения, обладали исключительно одинаковым характером. Поэтому и понимали друг друга. Поэтому, уже став совсем взрослой, Мирослава могла, не стесняясь, поделиться с отцом своими печалями и радостями.
— Пойдем поужинаем. Мать такую вкуснятину приготовила. Я даже названия ее шедевра не могу выговорить, но запах — обалденный. Пойдем, а? Нечего кукситься.
Мирослава посмотрела на него с благодарностью. Она не смогла отказать ему.
А в столовой их уже ожидало необычное блюдо, от которого невозможно было оторвать глаз. А запах был настолько аппетитный, что даже отвратительное настроение Мирославы не помешало ей воскликнуть:
— И как называется этот кулинарный шедевр?!
Мать с гордостью сообщила:
— Беш-бармак. Давно хотела порадовать Вас новинкой. Надеюсь, понравится.
Семейный ужин окончательно исправил настроение Мирославы. Она с благодарностью смотрела на родителей. Какие они у нее славные, заботливые, любящие.
Однако, по возвращении в свою комнату она опять загрустила. Горчинка от неудавшегося ужина с Мишей по-прежнему тревожила ее мысли.
Мира долго не могла уснуть, перебирая в памяти события их совместной жизни. Одолевали навязчивые мысли, что как-то все у них с Мишей не так, как хотелось бы.
Сначала это было постоянное желание доказать родителям, что он достоин ее. Поэтому все устремления сводились к продвижению Михаила по службе. Для этого она и посвятила всю себя созданию условий для него, решив, что обязана обеспечить ему быт. О себе как-то все эти годы и не задумывалась.
Вот само собой и получилось, что она стала для него помощницей по дому. Покладистой, ласковой, удобной.
— Быт, вот что убило романтику в наших отношениях, — грустно думала Мирослава. — Между нами не осталось ничего кроме решения бытовых и финансовых проблем. Мы даже рождение ребенка отложили до «лучших времен», чтобы ничего не мешало профессиональному росту Миши.
— Но почему все это меня стало волновать именно сейчас? Не потому ли, что я вдруг поняла, что не о такой жизни я мечтала. Мне даже кажется, что я не люблю его. Или это во мне обида говорит? Может, я напрасно себя извожу?
Эти терзания, казалось, никогда не кончатся. Ведь ответов на вопросы не было. Уже почти засыпая, Мирослава подумала о том, что она не скучает по Михаилу, а постоянно обвиняет его в отсутствии внимания к себе.
Но ведь и себя ей было в чем упрекнуть. Она вдруг поняла, что ей совершенно не хочется возвращаться к прежней жизни с Михаилом, в которой за ней прочно закрепился статус обслуживающего персонала. Она все острее чувствовала, что Михаилу нужна именно в этом качестве.
Что-то ушло безвозвратно. Что-то покинуло их. А, может быть, только ее? Нет, все-таки обоих. Ведь остались только взаимные упреки и недопонимание. И еще: ответственность перед принятым решением о заключении брака.
Утром Мирослава проснулась с уже не придуманным плохим самочувствием. Мысли, одна хуже другой, теснились в ее возбужденном бессонницей мозгу. Но одна из них, появляющаяся в разных вариациях, прочно вонзилась в него и постоянно сверлила, как глубоко вбитый гвоздь.
— Я сегодня же все ему выскажу. Я должна признаться ему. Я должна сказать ему все честно.