Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

«А БЫЛ ОН АНГЛИЕЙ ВЗЛЕЛЕЯН…»

Когда в 1974 году я был призван на пепелище английского направления, догоравшее после невиданной в истории высылки 105 советских дипломатов и разведчиков из Англии, то на авансцену сразу же выполз актуальный вопрос: «Что делать?» Прошлое лондонской резидентуры было блистательным, в свое время точка ломилась от ценных агентов, так каков же золотой ключик к этим грандиозным успехам? Хотелось иметь близ себя мудрого советника, вдохновляющего и указующего перстом, но не из слишком мудрых коллег, выбившихся в генералы, а из тех, кто рисковал жизнью и сам был частью истэблишмента. Наши агенты-англичане, проживавшие в Москве, нашли себя на научно-исследовательской ниве, варились в кандидатских и докторских и к прошлому относились философски, один Филби нигде, как говорится, постоянно не работал, хотя временами давал консультации сотрудникам разведки. Жил незаметно, выступал под чужой фамилией. Оказалось, что на второй родине конспирация не менее важна. Вдруг выкрадет мстительная английская разведка? Или корреспондентишко какой-нибудь рептильной «Дейли экспресс» выследит и возьмет провокационное интервью? Или некоторые чересчур любознательные совграждане распознают в обитателе квартиры в старомосковском доме в Трехпрудном аса советского шпионажа?

Я был представлен Киму Филби 1 января 1975 г., в день его рождения, отмеченный Службой в кабинете ресторана «Прага». За столом в основном сидели кагэбэшнопартийные вожди, не нюхавшие пороха закордонной работы, но зато славно присосавшиеся к славе знаменитого агента. Корифеи, работавшие с ним в Англии, либо погибли во время войны, как Арнольд Дейч, либо получили пулю в затылок от своих коллег, как Теодор Малли, либо сбежали на Запад, как Александр Орлов, либо остались инвалидами после лагерей, как Дмитрий Быстролетов, либо были вычищены из органов по «пятому пункту», как Анатолий Горский.

Звенели бокалы, произносились тосты (это умели!), большинство по-английски не говорило, а сам Ким, будучи истинным англичанином, не любившим высокопарных тостов, больше молчал и вежливо улыбался.

За границей распространено мнение, что после бегства из Бейрута в СССР в 1963 году Филби стал чуть ли не ключевой фигурой в антибританском шпионаже. Отдадим дань мифу о сверхэффективном КГБ, но, увы, все выглядело совсем по-другому. Вся атмосфера в стране предполагала бдительность, после тщательных опросов Филби (кстати, принципиально нового он ничего не добавил) его оградили от мира незримой каменной стеной и лишь иногда встречались с ним коллеги для обсуждения несущественных оперативных вопросов вплоть до правильного перевода текста на английский язык. С годами стали показывать его в различных подразделениях КГБ и соответствующих министерствах в социалистических странах. Советский народ, которому всю жизнь служил Ким, впервые узрел его на телевидении лишь за несколько месяцев до его кончины.

Сгоревшего агента, потерявшего доступ к секретам, весьма сложно использовать в совершенно другой обстановке и при подозрительности, свойственной всем спецслужбам…

Но начнем ab ovo.

Гарольд Адриан Рассел Филби родился в 1912 году в Индии. Экстравагантный папа, известный арабист, дал ему кличку «Ким» в честь юноши из романа великого Редьярда Киплинга, шпиона и солдата, стоявшего на страже интересов Британской империи. Сэр Джон Филби оказал большое влияние на сына, начинил его знаниями, обеспечил учебу в знаменитом Вестминстерском колледже, а затем — в Кембриджском университете. Сэр Джон презирал Англию, хотя верно служил Империи, выдвигал себя в парламент, получил награды и титул пэра, частенько наведывался туда выпить порто и выкурить сигару в клубах на Пэл-Мэл. Папа обожал путешествовать, активно участвовал в интригах в арабских странах, был советником короля Ибн Сауда и жил в Саудовской Аравии, связи с английскими властями не терял, в конце концов принял мусульманство, женился на молодой арабке, родившей ему еще двоих детей, и одно время жил в ветхом домике с женой и бродившими рядом двумя обезьянами из породы бабуинов. Сэр Джон умер на шестьдесят шестом году жизни, во время посещения сына в Бейруте в 1960-м последними его словами были: «Всё надоело!»

Мать Кима Дора, дочка скромного служащего, красивая женщина, любившая танцевать и, по мнению мужа, «к счастью, не курившая и не игравшая в бридж», всю жизнь стойко выносила его капризы и причуды и умерла в 1957 году в Лондоне.

С таким происхождением в наши славные органы Кима никогда не приняли бы!

Но и по другим параметрам мало подходил Филби под общепринятые стандарты, слишком много грешно-человеческого было в его натуре: и приверженность к шотландскому виски и недожаренным бифштексам, и романы, и четыре брака, и разводы, и любовь к свободе — сомнительное качество, когда работаешь на царство осознанной необходимости. Не стрелял он из пистолета без промаха, не прыгал с парашютом, не терпел спорта, не владел самбо и, наверное, и недели не продержался бы в нашем разведывательном ведомстве — тут же вышибли бы!

Зато он в избытке обладал мужеством и верой в ослепительную Утопию, посетившую его в привилегированном Кембридже. Времена студенчества пали на годы мирового экономического кризиса, на безработицу и нищету, кембриджский вольный воздух клубился от революционных идей, в колледжах шумели политические баталии, там Филби и увлекся марксизмом, хотя в компартию никогда не вступал.

Век кончается, и он не всегда был таким, как ныне. Можно ненавидеть и осуждать коммунизм, но только узколобый дилетант может отрицать влияние большевистской революции на умы всего человечества. Коммунизм был мировым движением, причем он покоился не на куцых идеях «арийского превосходства», а на принципах свободы и равенства, неприятия власти денежного мешка и частной собственности. Что из этого вышло — известно, но это не означает, что буржуазные идеи не переживают кризис, об этом уже давно говорят западные интеллектуалы, ищущие выход из тупиков цивилизации.

Вернемся же в контекст того времени: компартии, причем влиятельные во всем мире, близкие к ним левые лейбористы и социалисты, с одной стороны, и чудовищный зев фашизма — с другой, и Уэллс, Шоу, Роллан, Фейхтвангер и многие другие приветствуют сталинское государство!

Что там интеллектуалы! Что там левые лейбористы! Британский шпион Сидней Рейли в личном письме жарко писал своему другу Брюсу Локкарту, тоже честно боровшемуся с большевиками: «Я считаю, что, пока эта система содержит практические и конструктивные идеи большей социальной справедливости, она должна постепенно завоевать весь мир».

Кровопускания отца народов в 30-е годы… Даже у чекистов представление об этом было куцее, а уж простые советские граждане до сих пор вспоминают, как славно жилось перед войной.

На Западе, конечно, шуму было больше, хотя американский посол Дэвис в своих секретных депешах рассматривал процессы не иначе как шпионские. Запад вообще смотрел на это сквозь пальцы — что им права человека в СССР, когда под носом Гитлер и очереди безработных за чечевичной похлебкой! Многие честные люди, мало зная о злодействах Сталина, искренне симпатизировали «государству рабочих и крестьян».

Это в 70—80-х годах, когда коммунизм уже деградировал как Великая Идея и призрак революции улетучился, Запад станет радетелем демократии у нас и объявит об «империи зла»…

Несмотря на многие сомнения, Филби об этом напишет… Свою судьбу с советской разведкой он связал в 30-е годы.

В английскую разведку Филби удалось поступить в 1940 году — помогли и происхождение, и связи. Сначала дерзал он на испано-португальском направлении, затем ему добавили Северную Африку и Италию, а в 1944 году назначили начальником секции по борьбе против СССР и коммунизма — можно представить себе ликование в кабинетах на Лубянке.

С началом войны советская разведка, имевшая в то время, наверное, лучший в истории России заграничный агентурный аппарат (это и не удивительно: ведь к нам тянулись многие антифашисты), переживала, как и вся страна, глубокий кризис. Кадры разведки были беспощадно репрессированы, и, самое главное, из-за закрытия посольств оказалась парализованной связь с Центром из Германии и оккупированных стран.

Гестапо запеленговало и подавило нелегальные резидентуры, последовали аресты в Бельгии, во Франции и в самой Германии, где осталась без надежной связи известная «Красная капелла», выжила еле-еле лишь нелегальная резидентура военной разведки в Швейцарии, хотя немцы и пытались протянуть туда свои щупальца.

В Англии же, естественно, имелась надежная связь через посольство, да и англичанам удалось расколоть некоторые германские шифры, так что Филби не ограничивался лишь информацией об английской политике.

«К началу 1942 года слабая струйка перехватываемых радиограмм абвера превратилась в поток», — писал Филби.

Но как повлияла информация Филби на решения Сталина? Известно, что она сыграла роль при сражении на Курской дуге. А в остальных случаях? Что докладывалось, а что сочли пустышкой или даже «дезой»?

Величайшая драма и агента, и разведчика: им почти всегда неведомы конечные результаты труда — информация перемалывается в бюрократическом механизме, один начальник пропустит, другой отвергнет, третий отретуширует до полной противоположности, на самом верху тоже колдуют византийские хитрецы, обожающие похлопать Хозяина по голенищу и подложить на стол то, что ему по душе и что показывает в глазах всех остальных членов правительства всю гениальность его внешней и внутренней политики.

Этот «человеческий фактор» свойствен и демократиям, но в особенности тоталитаризму. Как однажды признался «великий кормчий» Мао Генри Киссинджеру, «лишь только секретные службы узнают, чего от них хотят, как сообщения сыплются словно снежные хлопья».

В августе 1945 года Филби чуть не провалился из-за попытки сотрудника резидентуры в Стамбуле Волкова получить убежище у англичан за информацию, свидетельствующую о проникновении в английскую разведку и Форин офис советской агентуры. Филби повезло: именно ему поручили это дело, вскоре Волкова вывезли в Москву и быстро прикончили.

Озноб бежит по коже, но на войне как на войне: либо ты, либо тебя. Филби впоследствии раскрыл многие операции, особенно в Восточной Европе.

В 1947 году Филби назначили резидентом СИС в Турции, где английская разведка добывала информацию об СССР и Балканских странах, направляла агентуру в Армению, Одессу, Николаев, Новороссийск.

Дела шли отменно, руководство СИС радовалось успехам Филби, в 1949 году его карьера пошла в гору: назначен на пост представителя английской разведки при ЦРУ и ФБР в Вашингтоне (по значению должность не меньше заместителя начальника СИС). Правда, в тогдашнем НКВД гордость успехами Филби носила по-советски странный характер: листая его дело, я наткнулся на заключение по всей знаменитой «пятерке», составленное, кажется, в 1948 году и подписанное тогдашним начальником отдела. После тщательного и тенденциозного анализа был вынесен вердикт: вся «пятерка» суть подставы англичан, дезинформаторы и провокаторы.

Правда, делу хода по неясной причине не дали, связь с агентами не порвали и, как в добрые 30-е годы, не направили в Англию боевиков, дабы стереть с лица земли предателей.

Бывший заместитель Абакумова генерал Райхман, с которым я общался уже в годы перестройки, до конца жизни был уверен, что «пятерка» — провокаторы.

Все больше разгоралась холодная война, все драматичнее становилось противостояние между СССР и бывшими союзниками. Острая борьба за сферы влияния бушевала и в Восточной Европе, и в Китае, и в Корее, англо-американский альянс играл доминирующую роль в международной политике, и Филби, находясь в самой кузнице принятия решений, получал информацию, как говорят англичане, прямо из зубов лошади.

Что такое работа агента, осевшего в стане противника? Одна рутина, и потому она изматывает больше, чем любая авантюра. Жить вроде бы тихо и спокойно, играть свою роль с коллегами, с женой, с детьми, не выходить из образа, вечно проверяться и бдить, иногда топать по улице в дождь с секретными документами в портфеле или красться к тайнику (кто знает, не окажется ли на месте встречи группа захвата, не тянется ли «хвост», не произошло ли предательство?), немыслимый стресс — такова жизнь Филби: игра с огнем под покровом тьмы.

В 1951 году, когда англичане стали подозревать заведующего отделом Форин офиса Маклина, от Филби в Центр полетел тревожный сигнал, и вскоре Маклин и его коллега Берджесс бежали из Англии и объявились в СССР. Сразу же возникли вопросы: кто же предупредил советских агентов? Откуда утечка? Кто «третий человек»?

На Филби вышли без особого труда (он дружил с обоими в Кембридже, Берджесс даже жил у него дома в Вашингтоне), отозвали в Лондон и подвергли суровым допросам. Можно только позавидовать его мужеству и самообладанию: он не только не признался, но сумел на время отвести от себя подозрения и уйти в отставку с приличной пенсией.

Увольнение Филби не прошло незамеченным, вся история постепенно раскручивалась и, главное, приобрела политическую окраску, дав козырные карты лейбористской оппозиции, не упускавшей случая, чтобы щелкнуть по носу своих оппонентов.

И в 1955 году после публикации Белой книги о деле Берджесса — Маклина в парламенте разразился оглушительный скандал о «третьем человеке» — Киме Филби, он попал в эпицентр невиданного паблисити, пресса разрывала его на части…

Тогдашний премьер-министр Макмиллан, спасая честь мундира спецслужб, официально заявил, что не располагает доказательствами о причастности Филби к делу. Бедный Мак! Через несколько лет лейбористы все же сбили его с пьедестала делом о советском шпионаже, на этот раз раздутым: связью военного министра Профьюмо с проституткой Килер, которая — трепещите! — интимно общалась иногда с помощником военно-морского атташе Е. Ивановым.

Филби выстоял в борьбе нервов, блистательно сыграл роль оскорбленной невинности, возмущенной клеветой прессы и подлостью коллег.

В 1956 году не без подсказки друзей Филби (человек он был светский и не избегал лондонских салонов) респектабельный еженедельник «Обсервер» предложил ему место в Бейруте, где он и писал благополучно в газету несколько лет, не теряя контактов с тамошней резидентурой СИС (англичане так и не могли до конца поверить, что питомец истэблишмента может работать на Советы). Так продолжалось до января 1963 года, когда его выдал кагэбист-перебежчик.

Филби перебрался в Советский Союз, где раньше никогда не был, увидел своими глазами нашу жизнь и, наверное, не на шутку удивился. Открылась новая страница в эпопее Филби, менее романтическая, окрашенная всеми цветами нашего живописного быта и суровыми порядками секретной службы.

Нелегко привыкал Филби к новой жизни, многое раздражало его, нехватку друзей и живого воздуха ему пытались компенсировать развлечениями, поездками по стране, выписали ему английские газеты, за которыми он конспиративно ходил на главпочтамт, выделили и четырехкомнатную квартиру в старом доме, окруженном запущенными типично московскими двориками Освящая архитектура «коробок» и помпезные кирпичные строения номенклатуры вызывали у него неподдельный ужас). В общем, по меркам простого советского человека жил он вполне прилично, правда без собственной дачи, в отличие от многих его боссов, спустившихся с партийных небес. Получал приличную пенсию, если не ошибаюсь — 500 рублей. Никаких званий, как считают на Западе, не имел.

Неприхотлив был Филби, не жаждал он ни собственности, ни роскоши. Вполне хватало ему тихого уюта центра Москвы, заботливой женской руки, кухоньки с замысловатыми специями, соусами и горчицами, пластинок Шопена на старом проигрывателе.

Библиотеку свою он без особых трудов получил из Лондона: английские власти, блюдя священные законы собственности, не ставили палок в колеса и, кстати, свободно пускали в Москву его родственников.

На книжных полках стояли внушительные фолианты в сафьяне, не читать которые в начале этого века считалось так же неприлично, как разрезать рыбу столовым ножом: «История» Маколея, «История» Пипса, Босвелл о докторе Джонсоне, «История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, Томас Карлейль, Ренан, Геродот, Плутарх, Тацит, совсем забытые сегодня английские романисты XIX века Троллоп, Кингсли, Хоуп. К современным беллетристам Филби относился снисходительно, правда ценил своего друга и бывшего коллегу Грэма Грина (он навещал его, будучи в Москве); детективы, особенно о разведке, не читал — они вгоняли его в сон.

Жизнь в Москве постепенно входила в свою неумолимую колею.

Пришла любовь — Руфа, сотрудница научного института, красивая светлоглазая женщина, ставшая его женой.

С женами у Филби было непросто: с первой брак был фактически фиктивным, и они вскоре разошлись; вторая жена, Айлин, умерла, родив ему несколько детей; третья, Элеонора, разошлась с ним вскоре после его побега в Москву.

Что говорить, задохнулся бы без Руфы Ким от одиночества, он любил ее, верил ей до конца дней.

Вскоре решил он подвести итоги и написать мемуары — сложность невеликая с его легким пером и типично английским, горьковатым юмором — думал, наверное, что, как в доброй старой Англии, год работы — и книга выйдет в свет. Не тут-то было! Не так это было просто в стране, где всегда на страже армии штатных и нештатных идеологов, а тут еще признания в шпионаже в пользу вечно окруженной недругами державы! Где это видано? Где это слыхано? Какая разведка? Нет у нас разведки! Как у кота Бегемота: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус!»

И все же книгу он написал, но далась она трудно: пресс цензуры давил беспощадно.

И все же по тогдашним стандартам книга вышла быстро: в 1968 году в Лондоне, с предисловием маститого Грэма Грина, взорвалась сенсацией и несколько раз переиздавалась. Почему в Лондоне? Да потому, что пробивали книгу как «активное мероприятие», разоблачавшее британские спецслужбы, иначе кто бы дал санкцию? Ким сумел сохранить в книге некую объективность и не опустился до уровня партийной печати, умевшей гоняться за ведьмами. Но, конечно, он не написал и четверти того, что хотел, а жаль…

Казалось бы, любой истинный патриот Отечества тут же повелел бы перевести книгу на русский — ведь не в Англии же искать почитателей! — переводите, чтобы видели граждане, какие герои трудятся за кордоном, чтобы гордились, чтобы военно-патриотически воспитывались. Но тоталитаризм не просто туп, он обладает поразительной, совершенно уникальной способностью подрезать сук, на котором сидит, доводить свои и без того скудные духовные силы до полного нуля. Впрочем, не только тоталитаризм.

Забота о чистоте мозгов своего народа, который не следовало отвлекать от доения коров, токарных работ и выполнения плана и тем более наводить на мысли о разведывательной работе в мирное время (с войной, слава Боту, хоть немного было ясно благодаря Штирлицу), задержала перевод на годы.

А дальше — тишина, как говорил принц Гамлет. Новокунцевское кладбище:

Будто о Филби написал английский поэт Рупер Брук:

Дитя своего времени, кровавого, путаного великого XX века.

Михаил Любимов