Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

18

Следующий наш разговор состоялся за обедом. После всех своих дел я отдыхал в столовой, и Элен появилась там с боем часов. Облаченная в изящное темное платье с белым воротником, как всегда корректная и полная холодной любезности, она приветствовала меня.

Произошедшую в ней перемену мог заметить только я. Исчезла всякая обособленность, которую Элен подчеркивала в общении со мной, и теперь переводимый на меня взгляд ее синих глаз ничем не отличался от того, который получал дворецкий, подававший нам еду. Вместе с той теплотой, которую она выказывала по отношению ко мне, вместе с особой близостью, возникшей между нами за прошедшее время, сейчас исчезло и легкое замешательство. Ее красивое лицо не выражало ровным счетом ничего, кроме живого и естественного внимания — она словно не нуждалась в том, чтобы защищаться.

Келистон медленно и аккуратно раскладывал блюдо по тарелкам.

— Есть какие-нибудь вести от доктора Уотсона, мистер Холмс? — спросила Элен после значительной паузы, дождавшись, пока дворецкий откупорит вино.

— Вчера я получил от него телеграмму, — ответил я, — он сообщил о том, что в поте лица занимается своими больными, но готов в любое время приехать сюда, если понадобится срочная помощь.

— Здесь может понадобиться срочная помощь доктора? — рассмеялась Элен. — Забавно! Неужели есть основания беспокоиться за чью-то еще жизнь?

— Скорее уж за чье-то здоровье, — усмехнулся я.

Ее брови скептически изогнулись, но она не посчитала нужным продолжать тему и принялась за еду. Некоторое время мы молча ели. Я смотрел на Элен и пытался понять, что у нее на уме, но она была слишком занята фрикадельками на тарелке, чтобы обращать внимание на мою персону. Наконец, утолив первый аппетит, она отложила приборы и откинулась на стуле с бокалом в руке.

— Скажите, мистер Холмс, — сказала она, — как вам показалось из разговора со Сьюзен, что она думает о своем будущем? Уж не надеется ли и в самом деле выйти замуж за мистера Флоя?

— Да, она тешит себя этой надеждой, но, по-моему, не слишком на нее уповает. Видимо, она уже достаточно долго чувствует себя обманутой, чтобы, наконец, понять унизительность этого положения. Однако она слишком влюблена, чтобы сразу отказаться от всего, что составляет ее скромное счастье.

— Отказ от любви требует особого мужества… Сьюзен еще слишком молода и неопытна, но с годами оно к ней придет.

— Возможно, и раньше.

— Кто знает? Возможно, и раньше — каждый учится этому в меру своих способностей и в зависимости от силы внутренних страстей.

— Согласен с вами. А вы, похоже, понимаете ее?

— Во мне говорит естественное женское сочувствие — жаль видеть, как девушка губит драгоценные годы своей жизни на человека, который этого не достоин.

— Она, насколько я смог убедиться, пока не проявлять «естественного женского сочувствия» к вам, — заметил я.

— Она находится в сложной ситуации, — пожала плечами Элен. Мне лишь непонятно, почему она воспринимает меня как соперницу. Возможно, стоит когда-нибудь отбросить условности, нанести ей визит и поговорить по душам не ради оправданий, конечно, а из человеческого сострадания.

— Может, это и принесет свои плоды. Но дело сильно осложняется самим Гриффитом Флоем, который ведет себя настолько нахально, что явный характер этого нахальства не укладывается у многих в голове и объясняется за счет кого-то другого — Сьюзен, например, тот факт, что мистер Флой уверяет ее в своей любви, не переставая делать предложения вам, объясняет вашим на него дурным влиянием. И я даже нахожу это естественным — в самом деле, как можно найти какие-то иные объяснения его наглости, если в «нормальных» случаях люди пытаются хотя бы скрывать собственную аморальность?

— Помните, когда вы просили меня описать вам Гриффита Флоя, я указала именно на эту его особенность?

— Да, теперь я наблюдаю ее воочию.

— Жаль, что для большинства окружающих эта наглость не так очевидна — мне было бы значительно проще отстаивать свою свободу.

— Да, наверное, — улыбнулся я, — но я уже внес сегодня своего рода вклад в это дело.

— ?

— Чтобы заставить Сьюзен говорить правду о ее отношениях с Гриффитом, пришлось между прочим сообщить ей, что вчера по приезду ее возлюбленный провел несколько часов в Грегори-Пейдж и лишь потом отправился к ней. Сьюзен очень расстроилась.

— Могу себе представить! Это было довольно жестоко с вашей стороны, мистер Холмс.

— Не спорю, но в данном случае цель оправдывает средства. И, кроме того, я ведь не солгал.

Элен бросила на меня изучающий взгляд и снова принялась за еду.

— Выходит, мистер Холмс, — сказала она, наконец, — теперь ваша задача сводится к тому, чтобы найти ту уловку, которую Гриффит Флой применил для убеждения Сьюзен?

— Ну, это часть того, что я собираюсь сделать… Мне предстоит еще продумать нашу версию, чтобы представить ее инспектору Лестрейду во всей красе. Нужно собрать воедино все улики так, чтобы сделать их доступными для нашей полиции, иначе наши зарисовки следов и замеры ботинок ничего не дадут; нужно отметить все замеченные нами неувязки в рассказе Гриффита…

— Какие, например?

— Хотя бы то, что если он ушел из дома сразу после ссоры с отцом, то есть после вечернего чая, а к Сьюзен он пришел только в девять, то логично было бы задаться вопросом: где он провел все время между шестью и девятью часами? Неужели в «Серебряном быке»? Даже при том, что он явно не прочь пропустить пару стаканов, этого времени явно многовато… Он действительно сходил выпить пива, но потом вернулся домой и ждал отца в беседке, так как знал об условленной встрече. Там они и выясняли отношения, что, как мы помним, закончилось плачевно… Что же касается Сьюзен, то я чувствую, что нахожусь перед самым решением, но не могу пока за него ухватиться, как будто что-то маячит перед носом, но нет возможности его поймать.

— Нет, вы только посмотрите на все это, — вдруг воскликнула Элен, снова берясь за бокал, — все вокруг ломают головы и терпят его наглость, а мистер Флой наслаждается свободой и ничуть не беспокоится! Мало того, он использует всех вокруг, а сам остается в стороне и успевает не только избегать законного возмездия, но и развлекаться!

— Да, неплохо придумано: две женщины зависят от него и невольно сталкиваются в некоторых интересах, но у них нет полной возможности все прояснить.

— Однако он просчитался в одном, и нужно будет сказать об этом Сьюзен — может, это разорвет порочный круг — я вообще не собираюсь выходить замуж!

Она пила вино и смотрела на меня, по-видимому, наслаждаясь произведенным эффектом. В первые несколько мгновений я не смог сказать ничего — все силы ушли на то, чтобы сохранить самообладание… Впервые оно далось мне с таким трудом.

— Мне кажется, я понимаю вас, мисс Лайджест, — сказал я в выдержанно холодном тоне, — и может быть, понимаю даже больше, чем вам может казаться.

— В самом деле? — улыбнулась она.

— Да, потому что у меня есть теория на этот счет: я считаю, что есть определенный тип людей, для которых брак не приносит ничего, кроме разрушений. Для них брак — это прямая угроза карьере, образу жизни, многолетним привычкам, даже характеру и многим другим наиважнейшим вещам. Себя я отношу именно к этому типу людей, и поэтому брак для меня, как и для вас, неприемлем ни при каких условиях. Попробуйте представить меня, связанного так называемыми священными узами. Как можно работать в таком состоянии? Чем вообще можно заниматься? Возможно, причиной тому моя натура, но это лишь доказывает, что в этом отношении я неисправим и что моей жене пришлось бы очень нелегко со мной. Она не стала бы счастливой, и это легло бы тяжким бременем на мою совесть. Вы понимаете меня, мисс Лайджест?

— Кажется, понимаю, — лицо Элен стало непроницаемым, как мрамор.

Она смотрела на меня, и в глубине ее глаз что-то трепетало и рвалось наружу. Но мое сердце словно окаменело от боли и злости:

— Скажу даже больше, мисс Лайджест, и, уверен, вы со мной согласитесь: моя профессия сама по себе не допускает никаких привязанностей и требует полной отдачи всех душевных и физических сил. Без этого успех в ней невозможен.

— Весьма строгое правило, — проговорила Элен.

— Вы сами создали его?

— Да, конечно, — улыбнулся я, — но соблюдать его с годами становится все легче.

Элен сидела напротив, но я заметил, что ее рука комкает салфетку на коленях.

— Видите ли, — продолжал я, — я уверен, что передо мной никогда не встанет дилемма жениться или нет, потому что я, похоже, давно утратил способность испытывать чувства к женщинам.

— Совсем?

— Ну, не совсем, разумеется. Некоторые женщины вызывают мое глубокое уважение.

— И с каких пор вы потеряли способность на нежные чувства? — усмехнулась Элен, теперь уже без всякой боязни глядя мне в глаза.

— С юности.

— Какое совпадение! Представьте, я тоже, хотя я и в юности не имела головокружительных романов — любовь обошла меня своими стрелами. Сейчас моя юность далеко позади, и я не могу вспомнить ни одного увлечения! Если учесть мои глубокие установки на научную деятельность и мои значительные успехи в ней, а также то, что любовные страсти обходят меня стороной, то любому станет ясно, что замужество не входит в мои жизненные планы.

— Значит, здесь проходит еще одна наша общая черта, мисс Лайджест!

— Я рада этому!

— И я тоже. Согласитесь, приятно обнаружить такое полное тождество мнений, когда все остальные вокруг не только не разделяют ваших убеждений, но и не пытаются всерьез понять их!

Наши взгляды встретились, и каждый выдержал это, пока было возможно. Я поймал себя на том, что испытываю горькое наслаждение в поединке со своей страстью, и слова цеплялись друг за друга, превращаясь в неуправляемый снежный ком:

— Я всегда утверждал, что любовь — это всего лишь эмоция, слабость, человеческий эквивалент инстинктов избегания одиночества и продолжения рода. Слишком много внутренних сил уходит у влюбленного на то, чтобы поддерживать к себе чувство другого человека! Слишком сильны ежеминутные эмоции! Вообще, любовь противоположна ясному рассудку и действует на него разрушающе.

— И поэтому ее нужно подавлять, если хочешь сохранить рассудок в целости?

— Да, но для меня, например, в этом нет необходимости — я ведь уже сказал, что потерял всякую к ней способность.

— О, в этом случае действительно никаких сложностей. Но как же быть с продолжением рода?

— Продолжение рода — важная человеческая функция, но не каждый обязан ее выполнять. Одних природа одарила красивым голосом, других способностями к математике, третьих — этой пресловутой тягой к продолжению рода, ну а четвертых детективным талантом.

— А я всегда полагала, что сущность человека в его многогранности…

— …но также и в способности выбирать главное и развивать его в себе, вопреки всему тому, что мешает.

Элен усмехнулась:

— Или тому, кто мешает, не так ли?..

Напрасно я надеялся, что задушил свои чувства — после обеда мне стало только хуже, и теперь к сердечным мукам прибавились еще и муки совести. Лежа на диване в своей комнате и беспрерывно повторяя про себя сказанные нами обоими слова, я понял, что попросту обидел Элен. Я вел себя, как последний идиот, я грубо и безапелляционно выдавал какие-то умозрительные интенции, теша себя иллюзией, будто отстаиваю свои жизненные принципы! Как глупо и недостойно это должно было выглядеть!.. И перед кем? Перед женщиной, которую я люблю, люблю настолько глубоко и страстно, что скажи я хоть тысячу раз, что это не так, все равно ничего не изменится!

Чего могут стоить моя хваленая сдержанность, мое самообладание, если я так легко отдался внезапному порыву, рассердился на то, что этот независимый и гордый человек не желает раскрывать свою тайну, охраняет ее и готов отвечать колкостью на колкость?! Она умеет хранить свое достоинство, умеет ставить наглецов на место, умеет оставаться собой при любых обстоятельствах. А чего ждал я? Что, когда я вдруг передумал говорить с ней так, как это сложилось между нами, она будет как ни в чем не бывало принимать мою показную независимость, мою холодность и скрытность? Что она будет преданно смотреть мне в глаза и продолжать ждать, когда я в очередной раз захочу проявить теплоту к ней? Она проявляла лишь вполне оправданный и справедливый гнев.

Однако многие произнесенные слова не могли бы обидеть Элен, если бы она была ко мне совершенно равнодушна, если бы она боялась потерять всего лишь приятного собеседника, каким я для нее стал. А это может значить только одно — мои чувства небезответны!.. Где-то в глубине моего сознания, помимо воли, помимо моего понимания уже давно теплилась надежда, и мои глаза давно говорили мне больше, чем хотела Элен… Всемогущий Боже — и я испортил все сам! Я испугался, когда стал замечать, что на мою теплоту Элен отвечает своей? Ну, конечно, — проще думать, что любовь безответна и не бороться за взаимность! Легче отступить и сказать самому себе, что любить кого-то — не в твоих правилах, чем признаться, что в ком-то нуждаешься, от кого-то зависишь! Какое малодушие, какая трусость — прятать любовь, как нечто недостойное, вместо того, чтобы дать событиям быть!..

В том, что нужно что-то делать, сомнений не было, но когда я стал искать выход, меня охватило отчаяние. Я не мог извиняться, потому что для этого не было объективных причин не было произнесено ни одной грубости, ни одной резкости; я не мог просто оставить все как есть и снова проявлять заботливость и нежность — это выглядело бы еще большей наглостью. Оставалось лишь пойти к Элен сейчас же и сказать, что я люблю ее — это объяснило бы все. Но я не мог поступить и так, потому что чувствовал, что нужная минута еще не пришла, что Элен еще не готова и что я сам пока не могу приложить к своему признанию ту защиту, в которой она нуждается. Знать столько, сколько знает она, знать больше, знать все, знать и быть готовым действовать единственно верным способом — вот тот миг, когда я смогу предложить этой женщине свою любовь… Однако просто остаться здесь и позволить Элен думать обо мне не Бог весть что тоже едва ли было выходом, и я не мог себе такого позволить.

Кабинет Элен оказался пуст, но не было сомнений, что его оставили не больше пяти минут назад: бумаги на столе были разложены для работы, в чернильнице свежие чернила, свечи еще не успели оплыть, а рядом спички и нож для заточки перьев…

Интересно, есть ли у Элен желание смотреть, как я мучаюсь? Может быть, это ее забавляет? Сам я твердо знаю, что это жалкое зрелище, с которым надо покончить как можно скорее.

Прошло пять минут, но они показались мне вечностью. Я выкурил трубку, сидя в кресле и вслушиваясь в звуки спящего дома.

Прошло еще пять минут. Я ждал, и это становилось невыносимым. Возможно, она забыла, что здесь горят свечи, и сидит где-нибудь в другой комнате!..

Еще до того, как эта мысль приобрела оконченную форму, я встал и направился к двери. В единое мгновение Элен на полном ходу чуть не оказалась в моих объятьях… Она инстинктивно отшатнулась, резко отвела в сторону горячий кофейник, который держала, и лишь затем взглянула на меня. Ни один из нас не мог двигаться дальше — мы стояли почти вплотную в дверном проеме.

Элен стояла передо мной, и все ее тело воплощало напряжение, но не оттого, что моя рука, упираясь на край проема, преграждала ей путь — ее тревожила моя близость, она чувствовала мое волнение. Однако глаза были до ненормальности спокойны! В них было отстраненное и немного язвительное выражение, столь противоположное бушевавшим во мне чувствам. Это спокойствие было хуже ярости, гнева, возмущения!.. Я попытался взять кофейник из ее рук, но она отстранилась, насколько это было возможно, и вопросительно посмотрела на меня. Она словно наблюдала за спектаклем или демонстрировала мне свою невозмутимость, заодно намекая, как мало ей это стоит.

— Позвольте мне пройти, сэр, — произнесла Элен таким тоном, каким она раздавала в доме указания.

Я убрал руку с ее дороги, но она продолжала стоять напротив.

— Доброй ночи, мисс Лайджест! — сказал я и пошел прочь.

Итак, эта двусмысленная ситуация достигла своего пика!..

Я запер дверь изнутри и повалился на диван. Мысли путались в голове, не давая возможности сосредоточиться на чем-то конкретном.

Невыносимая досада наполняла меня, и я проклинал себя за ту редкую глупость, в которой так преуспел за один вечер.

Я не смог даже поговорить с ней! Она, поскольку в доме все уже легли спать, решила сама приготовить себе кофе. Что может быть естественней? И каково ей было, когда в дверях ее собственного кабинета на нее налетел я и, вместо того, чтобы хотя бы извиниться, пожирал ее глазами и довел положение до того, что она же просила у меня позволения пройти! Конечно, ее взгляд был странным — это она должна была злиться на меня, а не я на нее. И за что? За то, что она не пожелала устраивать перемирие и не встретила меня ласковой улыбкой? А эта выходка с попыткой взять ее за руку! Какие я имел основания трогать ее? Решительно никаких. То, что меня влечет к ней, не является оправданием. Она никогда не давала мне повода и была бы права, защищаясь от моих нападок!

Я встал и подошел к окну. Ночной парк был освещен только лунным светом. Этот свет позволял видеть лишь небольшую площадку у фасада и центральные ворота, а все остальное вокруг было погружено во мрак. Я вдруг почувствовал, как душно в комнате, и открыл окно — пахнуло ночной прохладой, а я встал сбоку, слегка опершись на раму, и с наслаждением расстегнул воротник.

Стояла абсолютная, почти нереальная тишина, и оттого шаги внизу на крыльце показались особенно гулкими. Это была Элен! Я понял это сразу, как только стал различать звук.

Едва слышно скрипнула входная дверь. Элен неторопливо и размеренно спустилась по ступеням и пошла по аллее вглубь парка. Через пару минут она замедлила шаг и остановилась на границе лунного света и совершенно черной тени деревьев. В один-единственный миг, какой бывает, когда чувствуешь какой-то высший смысл, когда безошибочно знаешь, что произойдет дальше, я понял, что она оглянется… Она медленно оглянулась и с тревогой посмотрела на мои окна. Свет не мог освещать мою фигуру, и поэтому я спокойно проследил за тем, как она, засунув руки в карманы и постояв немного, наконец шагнула в темноту.

Моя подавленность сменилась почти что ликованием. Ей не все равно! Она беспокоилась не меньше меня. Она думала о прошедшем дне, думала обо мне!..

Возможно, этот вечер был не так уж и плох. Во всяком случае он, несомненно, был полезен нам обоим. Мы помимо воли говорили на одном языке, мы нашли этот общий язык даже тогда, когда оба хотели отстраниться! Пытаясь имитировать равнодушие, мы оба выказали его отсутствие. Она тоже должна сейчас это понимать…

Итак, я принял решение — теперь я понял, чего хочу и к чему мне следует стремиться… То, что до этих минут я противопоставлял свои чувства и свой жизненный склад, теперь казалось мне просто глупым. Я испытал восторг, представив, как хорошо Элен могла бы вписаться в мою жизнь. Я уже знал, что значит быть с ней и не хотел лишаться этого по доброй воле. Если раньше мне казалось, что брак — это конец моей карьеры, то теперь я поражался, как мысль о том, что Элен может помогать мне, не приходила мне в голову. Ведь у Элен есть все данные для этого! Если же обстоятельства потребуют от меня изменить мою жизнь, то и к этому я буду готов.

Я попытался отрезвить себя: несмотря на то, что мы удивительно похожи, что мы дополняем друг друга, несмотря на то, как хорошо все складывалось в моем воображении, существовали некоторые препятствия. Захочет ли Элен оставить свой дом?.. Захочет ли делить со мной мою непредсказуемую, полную неожиданностей жизнь?.. Чего вообще она ждет от будущего?.. Не связывает ли семейную жизнь с кучей детей и субботними пудингами?..

Я думал о многом, но был бесконечно далек от того, чтобы представить себе истинное положение дел и те препятствия, которые разделяли нас на самом деле.