Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

21

Была четверть двенадцатого. За окнами стояла кромешная тьма, а в гостиной горели свечи, и я заряжал свой револьвер.

Лестрейд и Уотсон ушли около полутора часов назад в полицейское управление. Я должен был дать Элен последние инструкции, вместе с ней покинуть дом, а затем присоединиться к ним. И Элен сейчас одевалась в своей комнате.

Я был на удивление спокоен, и мысли, которые время от времени всплывали, не мешали мне вкладывать патроны в обойму. Так было всегда: когда предстояло нечто важное, ничто не могло сбить меня с толку.

…Я услышал ее шаги на лестнице и обернулся.

— Помнится, еще сегодня утром здесь наблюдалась обратная ситуация, — сказала Элен, спускаясь вниз, — я сидела в кресле, а вы шли по лестнице, и я вот так же повернулась к вам, хотя точно знала, что это именно вы.

Я встал и оглядел ее. На ней было изумительно красивое вечернее платье цвета бордо, несколько локонов лежали на треугольном вырезе сзади, а губы, казалось, были созданы из того же шелка, что и весь наряд. От нее трудно было оторвать взгляд, и я не пытался скрывать, что восхищен.

Она давно привыкла носить на себе восторженные взгляды. Сейчас она просто улыбнулась и сказала как бы между прочим:

— Я вижу, теперь вы не сомневаетесь, что я сумею отвлечь Гриффита от чего бы то ни было.

— Я не сомневался в этом и раньше. Но, мисс Лайджест, вы не думаете, что ваш вид… словом, что он может вызвать его подозрения?

— Уверяю вас, мистер Холмс, я все тщательно продумала. Я перебрала весь свой гардероб и решительно настаиваю на этом платье.

— Что ж, не буду с вами спорить, — согласился я. — Я отдаю себе отчет в том, что у вас могут быть особые причины для всего этого и особые соображения насчет деталей.

Она беспомощно и удивленно посмотрела на меня:

— Иногда я просто проклинаю вашу проницательность, — произнесла она едва слышно.

Я положил револьвер в карман брюк и молча предложил ей плащ.

— Нет, плащ не нужен, — сказала она и взяла со стула свою легкую черную шаль. — Вы дадите мне еще какие-нибудь указания, мистер Холмс?

Я откинул плащ на диван и повернул ее к себе за плечи:

— Я умоляю вас, будьте осторожны — это мое основное указание! Вы меня понимаете, мисс Лайджест? Обещайте, что не станете играть с огнем.

Ее глаза передо мной наполнились бликами от свечей и тем страстным блеском, который я так любил…

— Я могу обещать лишь то, что буду хладнокровна и расчетлива. Но кто знает, как все обернется?..

— Поймите ради всего святого, что он может просто убить вас, когда весь мираж растает! Ему будет нечего терять, и вы j`fereq| самой вероятной жертвой его мести!

— Вы будете там и постараетесь, чтобы этого не случилось… А вообще-то, если вы не будете меня трясти и отпустите, я и сама постараюсь.

— Простите… — проговорил я, выпуская ее из рук.

— Уже пора идти?

— Да, пора. Идемте.

Я затушил свечи, и мы покинули дом.

Ночь была теплой, по-сельски тихой и почти безлунной тонкий месяц на небе едва освещал нам дорогу. Впрочем, глаза скоро привыкли к темноте, и я уже хорошо различал силуэт Элен, шедшей рядом со мной.

— Дайте, пожалуйста, руку, — вдруг сказала она, — мне будет спокойнее и меньше шансов, что я упаду в этой тьме.

Я взял ее за руку и почувствовал, как от волнения и тревоги дрожат ее пальцы. Казалось, темнота и тревога сделали с Элен свое дело:

— Боже, как я боюсь, — прошептала она неожиданно.

— Вам нечего бояться, мисс Лайджест, — ответил я, крепче сжимая ее руку, — если вы не станете намеренно рисковать, у нас все получится.

— Вы даже не знаете, как я боюсь, — снова сказала она, словно не слыша моих слов.

— Я это чувствую.

Она издала неопределенный звук — то ли хмыкнула, то ли всхлипнула от моих слов.

— Чувствуете — может быть, но вы не знаете!..

Где-то в соседней деревне зашлись лаем собаки, но потом опять все стихло, и долгое время мы слышали лишь звук собственных шагов.

Я прислушивался к своим внутренним часам. До полуночи оставалось не больше десяти минут, и впереди на черном небе уже можно было различать еще более черную изгородь парка Голдентрила. Нам пора было расходиться.

— Все, — сказал я Элен, и она отдернула от меня руку, теперь вы пойдете одна по этой дороге и потом по центральной аллее парка до самой беседки, а я пройду вдоль изгороди Уотсон и Лестрейд, наверное, уже ждут меня… Идите и ничего не бойтесь!

Она пообещала не слишком торопиться и следовать нашим уговорам. Я махнул ей рукой и быстрым шагом направился искать остальных.

Инспектор и доктор уже ждали меня в условленном месте.

— Я бы все же не курил на вашем месте, друзья мои! — сказал я. — Вашу сигару, Уотсон, видно на расстоянии полумили… Вы все устроили, как мы договаривались, Лестрейд?

Лестрейд покачнулся на каблуках и сложил руки за спиной.

— Да, мистер Холмс, — ответил он, — двое моих людей уже на своих местах в парке, еще двое дежурят на станции на случай особой ситуации, и один парень сидит в кустах на подходе к беседке. Он даст нам знать, все ли в порядке, когда мы будем подходить туда, и сам будет ценным свидетелем. А где сейчас мисс Лайджест?

— Она еще за пару сотен ярдов до парка, но нам надо идти.

— Честно говоря, Холмс, — сказал Лестрейд, — этот план мне уже не кажется столь замечательным. Здесь полно риска, и больше всего меня волнует сама леди Элен! Запомните — вы мне за нее поручились!

— Не ворчите, инспектор, а лучше идите за мной, — ответил я, — и делайте это как можно тише! Это и к вам относится, Уотсон.

Мы пробрались в парк через боковую калитку, прошли по узкой тропинке с нависшими над ней ветвями, пересекли одну из центральных дорожек и вошли в густые заросли кустарника. Несколько знаков фонариком из соседних кустов дали нам понять, что можно устраиваться на нашем наблюдательном пункте.

Из зарослей была отлично видна беседка: даже в слабом лунном свете ее мраморные грани давали отблески, которые сливались в достаточно четкие очертания.

Я довольно удобно устроился на поросшем мхом камне и стал, как и все, напряженно вглядываться в темноту…

Ждать пришлось недолго — скоро мы увидели приближающиеся огоньки, и вскоре они оказались канделябром в руках Гриффита Флоя.

Флой поставил свечи на стол, рядом установил бутылку вина и два бокала, потом достал портсигар и закурил.

Принесенные им свечи хорошо освещали площадку вокруг беседки, и нам было отлично видно все, что он делал.

Я достал часы и поднес их к лицу — было пять минут после полуночи. Гриффит тоже вынул свои часы из жилетного кармана, взглянул на них, убрал обратно и стряхнул пылинки со своего темного коричневого пиджака. Он заметно волновался, часто затягиваясь и время от времени напряженно выпуская дым из ноздрей. Через пару минут он вскочил и стал расхаживать вперед-назад около беседки, а затем достал новую сигарету.

Прошло еще пять минут… Флой откупорил бутылку вина, налил себе полный бокал и залпом осушил его.

Время шло, а Элен все не было, и каждая минута ожидания казалась нам вечностью, а Гриффита делала еще более нервозным. Когда в пепельнице было уже полно окурков, и он в нетерпении в очередной раз взглянул на часы, на аллее послышались шаги…

Появилась Элен, и Гриффит быстро подошел к ней.

— Господи! Как хорошо, что вы пришли! — почти шепотом сказал он, беря ее за руку. — Мне казалось, я умру, ожидая вас.

— Я не могла прийти раньше, — сказала Элен, позволив ему несколько раз прижаться губами к ее руке, — ужин затянулся, потом бренди в библиотеке — словом, пришлось ждать.

— Это неважно — главное, что вы пришли, моя дорогая! — продолжал шептать Флой. — Я очень боялся, что вы проигнорируете мое письмо, не придадите ему должного значения…

— Вы слишком меня взволновали, и я не смогла проигнорировать вашу просьбу. Можно я сяду?

— Да, конечно! Хотите, я налью вам вина?

— Что ж, налейте. Я вижу, вы тщательно готовились к нашей встрече.

— Как и вы, моя дорогая, — усмехнулся Гриффит, разливая вино по бокалам.

— С чего вы взяли?

Он подал ей бокал, и сам сел напротив.

— Я прекрасно помню это платье, Элен, — сказал он, — вы были в нем, когда я впервые увидел вас. Это был благотворительный вечер у Ллойдов. Я был просто поражен вами — вы стояли неподалеку, говорили о чем-то с сэром Ллойдом и держали в руке бокал с красным вином, как сейчас. Мне казалось, этот цвет был создан только для вас — платье, вино… ваши губы… Помните, я тогда сказал вам, что в жизни не видел более jp`qhbni женщины и что вам потрясающе идет этот цвет? И вот теперь вы снова в нем — специально для меня. Я польщен!

Элен отвела взгляд.

— В последнее время я часто надеваю все самое лучшее, сказала она уклончиво, — ведь возможно, что скоро я и этого лишусь. А ваше письмо только укрепило мои опасения…

— Хотите еще вина?

— Нет. Я хочу услышать, наконец, что такого вы знаете о моем деле, чего не знаю я, и почему сказать мне об этом вы можете только поздней ночью.

— Если я скажу вам об этом завтра, это скорее всего уже не будет иметь смысла.

— Почему?

— Потому что вас арестуют.

— Я и так под арестом.

— Теперь вас возьмут под стражу! Дело приняло новый оборот, и полиция не станет ждать.

— Откуда вы все это знаете? — спросила Элен, и в ее взгляде легко читалось беспокойство.

Гриффит достал себе сигарету и молча ее раскурил.

— Как только вас обвинили в убийстве, Элен, я завел себе человека в Лондоне, который время от времени присылал мне отчеты о ходе следствия. Так я всегда мог знать о положении ваших дел. Последние данные я получил сегодня, и они удручающи, удручающи настолько, что запросто могут стать основанием для ордера на взятие под стражу. Одним словом, ваше дело дополнилось показаниями нескольких уважаемых матрон из местного благотворительного фонда, которые заявили, что сами слышали, как вы грозились убить моего отца…

— Это ложь! — возмутилась Элен.

— Они перевернули наш разговор на том званом обеде! Я лишь говорила, что готова на все ради собственной свободы, если меня будут к чему-либо принуждать!

— Видимо, этого оказалось достаточно. Кроме того, Кэтрин Уэст, ваша бывшая горничная… вы помните ее?

— Я ее уволила за кражу полгода назад.

— Так вот она явилась в полицию и дала показания о том, что у вас была личная неприязнь к моему отцу, что, оставаясь наедине, вы ссорились. А однажды она якобы слышала, как вы приказывали ему покинуть ваш дом и говорили подозрительные вещи.

— Господи! Это неправда! — воскликнула Элен.

— Это ложь!

Гриффит спокойно стряхнул пепел с сигареты.

— У всех этих наседок и у вашей не совсем чистой на руку горничной есть возможность отомстить вам, и они ею пользуются.

— Но за что? Допустим, Кэтрин мстит за публичное унижение. Но остальные?

— Вы давно нарушаете многие неписаные правила, Элен, и всем остальным просто хочется посмотреть, как вам подрежут крылья.

— Вам, видимо, тоже это интересно, — грустно усмехнулась Элен.

— Вы, как всегда, несправедливы ко мне, моя дорогая, — улыбнулся Гриффит. — Неужели мои действия — то, что я сообщаю вам обо всем этом, — увязываются с тем, что вы сейчас сказали?

Элен пожала плечами:

— Я не знаю! Мне редко удается проследить логику ваших поступков, мистер Флой. Я не могу вас понять.

— Вы и не очень-то пытаетесь, Элен!

— Давайте не будем сейчас это обсуждать!.. Объясните лучше, почему те косвенные свидетельства, о которых вы знаете, могут привести к моему немедленному аресту и почему, вообще, я должна верить во все, что вы говорите?

— Перестаньте, Элен — сейчас не время сомневаться в моих словах и намерениях! — ответил Гриффит. — Мне незачем вам лгать, и я, в отличие от вас, понимаю всю серьезность ситуации.

Он наклонился к ней всем телом:

— Поймите — прямых улик против вас у полиции достаточно, но слишком уж вы отдалены от мира простых смертных, слишком богаты, красивы и известны, и поэтому косвенные улики приобретают в вашем деле особый вес. Они и так накапливались по ходу следствия, но теперь их вес таков, что они вполне могут быть приведены как доказательства в суде присяжных…

— Но инспектор Лестрейд видел меня вчера и ничего не сказал обо всем этом! И мистер Холмс постоянно в курсе следствия. Почему же вы, а не они сообщаете мне о близящемся конце? — слабый протест Элен был, казалось, ее последней надеждой.

Гриффит спокойно и удовлетворенно встретил ее встревоженный взгляд:

— Мистер Холмс владеет лишь весьма путанной и ограниченной информацией, а Лестрейд — самовлюбленный тупица. Он никогда не стал бы сообщать вам о предстоящих изменениях в следствии, потому что для него, наверняка, нет большего удовольствия, чем прелюдно надеть на вас наручники… Вы окружены тесным кольцом, Элен, и это кольцо продолжает непрерывно сужаться. Я единственный человек, который хочет освободить вас от иллюзий!..

Элен поднялась, отвернулась от Гриффита и прижалась ослабевшим телом к перилам беседки. Когда через минуту он снова мог видеть ее лицо, любой мог бы поклясться, что оно побледнело от отчаяния и страха…

— Зачем же тогда все это? — сказала она глухим и потухшим голосом.

— Зачем вы рассказали об этом, если все равно уже ничего нельзя изменить?.. Я ведь могла провести эту последнюю ночь дома в спокойствии и неведении… В блаженном неведении!.. Последнюю ночь из этой жизни!.. А потом… потом я бы приняла яд — я ношу его с собой уже несколько недель, с тех самых пор, как меня обвинили в убийстве. Вы, Гриффит, лишь уменьшили мои последние спокойные часы. Господи! Что же теперь будет?! Господи!..

Она пошатнулась, спустилась на гравиевую насыпь и на несколько секунд закрыла лоб руками…

Мы все напряженно смотрели и не смели шелохнуться.

Гриффит встал и быстро подошел к ней. Элен обернулась, и он жестко взял ее за плечи.

— Возьмите себя в руки, Элен! — произнес он громко. Возьмите себя в руки! Вы рано отчаялись и сдались, а я пригласил вас сюда не для этого и не для этого рассказал вам правду!.. Бог мой! Да посмотрите же на меня!.. Элен! Все, о чем я говорил, — лишь предварение. Самое главное — я знаю выход! Я могу и хочу вас спасти! Вы слышите меня?!

— …выход? — ее пустой взгляд стал осмысленным.

— Я хочу, чтобы вы уехали со мной в Штаты! — вкрадчиво и отчетливо произнес он. — Вы давно знаете, что я люблю вас, и теперь я предлагаю свою любовь как залог вашего спасения! Подумайте, Элен, ведь нас здесь ничто не держит! Мы самостоятельные и взрослые люди, и в наших силах развязаться со всеми несчастьями одним шагом. Элен, милая моя, уедем сейчас, пока еще не поздно! Пароход до Нью-Йорка отходит рано утром, и, если мы на него сядем, никто не сможет догнать нас. А когда полиция все поймет, мы будем уже далеко от берегов Британии и нам будет все равно, что останется позади! Я уже обналичил свой счет, а вам остается только сделать шаг мне навстречу. Моих денег нам хватит не только на билеты, но и на пару десятков лет безбедной жизни!.. Дорогая моя! Я сумею отстоять нашу свободу, и уже через неделю мы сможем обвенчаться!.. Я куплю виллу на побережье Атлантики и все, что нам будет нужно. Ты будешь купаться в моей любви и уже через месяц не сможешь представить, что когда-то обвинялась в убийстве и не была моей женой!.. Ты получишь все: спокойствие, семью, счастье — и потеряешь при этом только свою фамилию, которая к тому же не твоя по крови!

Господи! Вот же он, весь замысел Гриффита, как на ладони! Он, несомненно, узнал о своем положении, узнал и решил действовать. Просто бросить все и скрыться? Отказаться от женщины, о которой всегда мечтал? Нет, это было бы слишком просто для него. И он решил убедить эту женщину, что бежать выгодно прежде всего ей самой, что именно ей, а не ему, грозит арест и каторга. Заинтригованная и испуганная письмом, на свидание она пришла бы в любом случае, а там — риск есть риск! Он сделал ставку на то, что Элен еще не узнала об изменениях в следствии, и придумал своеобразную версию происходящего. Ну, а если бы она уже знала обо всем, тогда он оставил бы в Великобритании еще один труп и реализовал свой план побега в одиночку. Но он не учел того доверия, которое связывало нас с Элен, и ее здравого смысла, заставивших ее показать письмо мне…

Сейчас Элен проявляла максимум сообразительности и актерского мастерства, и ей удавалось убеждать Гриффита в правильности избранной им стратегии.

— Вы предлагаете уехать? — спросила она. — Прямо сейчас?

— Да! Только сейчас — иначе будет поздно!.. Боже мой, Элен! Неужели нужны еще аргументы? Ведь я всегда был честен с вами, а вы и теперь сомневаетесь!

— Вы были честны со мной?! — вдруг воскликнула Элен и оттолкнула от себя Гриффита, все еще державшего ее за плечи. — Вы были честны со мной?! Вы так сказали? Боже мой, я не ослышалась! Да отойдите же от меня ради всего святого и не смейте приближаться!.. И как только ваш язык повернулся произнести слово «честность»!

Гриффит не знал, как реагировать на эту вспышку.

— О чем вы, Элен? — спросил он.

— О чем?! Боже мой! Гриффит, вы стоите рядом и как ни в чем не бывало обсуждаете со мной план побега и мой предстоящий арест так, будто это в порядке вещей, будто я действительно преступница! Неужели вы даже сейчас не видите абсурдности ситуации? Ведь лишь из-за вас меня обвиняют в убийстве! Из-за вашей трусости и подлости я переживаю позор и все эти муки! Вы и никто другой убили своего отца!!! Вы и никто другой сделали так, что мой отчим умер!!! Это вас должны были арестовать и назвать убийцей!!! Вы же сами отлично понимаете, что для меня это очевидно, и тем не менее, говорите о честности! Уж я-то уверена, что никого не убивала, и я тоже умею думать! Мне даже проще думать, чем всем остальным, потому что себя я с уверенностью сбрасываю со счетов и потому что я лучше, чем кто бы то ни было, знаю вас! Вы — убийца!!!

— Элен! — губы Гриффита сжались от гнева.

— Молчите! Вам интересно, почему на вашу любовь или то, что вы называете ею, я всегда отвечала отказом? Да потому, что в вас, Гриффит, нет ни капли порядочности, ни капли честности!.. Хитрость, наглость и ложь — ваши самые верные спутники, самые верные друзья. Они оказались вам дороже собственного отца! Какая уж тут речь о моей чести — вы втоптали ее в грязь так же легко, как выкурили сигарету и как одним ударом остановили сердце вашего несчастного отца! Святой боже!!! Да наберитесь же смелости и будьте хоть один-единственный раз честны со мной — произнесите слова правды!

Молчание повисло в воздухе. Я заметил, как у Элен задрожали руки — она сама боялась услышать от него правду. Но ее самообладание было удивительно — она звучно рассмеялась, и этот смех прозвучал острее любых колкостей:

— Видите, Гриффит, даже наедине со мной вы не способны на каплю мужественности! В вас нет того, что дает право называться мужчиной! Вы грубое и нахальное существо с жалкими претензиями на исключительность!..

— Да как вы смеете?! — взорвался он. — Как вы смеете пытаться унизить меня?! Вы, жалкая и глупая женщина! Хотите правды? Да! Да, черт подери!!! Это я убил их обоих! Я!!! Вы довольны? Вы это хотели услышать? Будьте вы прокляты, Элен, как проклят тот день, когда мой отец налетел на нож!

— Налетел на нож?

— Замолчите, Элен, пока у меня еще есть терпение! Да, я убил его, убил случайно, просто ударил тем, что попало под руку, когда его нравоучения перешли в угрозы!..

— Что за чушь! Чем он мог угрожать вам?

— Вы не догадываетесь? Я подумал, вы и дальше будете поражать меня своей сообразительностью! Мой отец написал новый вариант завещания и показал его мне — он угрожал мне наследством! После этой дурацкой выходки вашего Лайджеста за обедом… Зачем, скажите мне, он вздумал болтать?

Элен почувствовала себя неловко — я видел это по тому, каким тревожным стал ее взгляд и как в нем лихорадочно заработала мысль.

— Я не знаю, почему все это произошло между ними, — сказала она неопределенно, — и это уже не имеет значения. Чего хотел ваш отец взамен на то, чтобы завещание осталось прежним?

— Требовал, чтобы я вел себя иначе с «семьей Лайджестов».

— Что ж, ваш отец был мудрым человеком.

— Черта с два! Только представьте — он называл семьей вас и этого выжившего из ума старика!

— Побойтесь Бога — мой отчим лежит в земле!!!

— Ему давно была туда дорога, и я лишь сократил этот путь он всегда исходил желчью, когда видел меня, и в тот день она ударила ему в голову… Он стал обвинять меня в убийстве! Чертов дурак! Он упал и не двигался, и я просто дал ему умереть. Наверное, это и называют убийством.

— Вы совершили сразу несколько преступлений и говорите об этом как о проигранной карточной партии! Вы чудовище!

— Ну, это слишком сильно сказано! Я не жаждал ничьих смертей — ваш отчим был помехой, неприятным недоразумением, но не более, и из-за него я никогда не стал бы пачкать руки, а отец… С моим отцом все произошло так быстро, что я до сих пор с трудом верю, что его нет… Клянусь, я жалею о происшедшем.

— О, я не сомневаюсь, что ваша совесть не дает вам спать по ночам! — усмехнулась Элен.

— А чего вы ждали? Что я буду отдавать свою жизнь так называемому правосудию за нелепую случайность? Что свою жизнь я предпочту закончить на виселице или на каторге из-за глупых undnj окружавших меня людей?

— О, разумеется, нет! Что может быть глупее, чем подумать о вас такое?! Самое естественное для джентльмена решение отвечать за содеянное, быть честным — разве это для вас, мистер Гриффит Флой? Действительно, зачем рисковать своей свободой и богатством, зачем раскаиваться, когда можно скрыться, сбежать, спрятаться и отсидеться до поры до времени?! И уж просто верхом глупости было бы не воспользоваться возможностью подставить на место убийцы другого человека, не правда ли, Гриффит? Как это просто: ударить женщину, положить ей в руку нож, а потом набраться наглости и снова говорить ей о любви, выступая в качестве союзника!

Гриффит шагнул к ней, и Элен отшатнулась, пытаясь отстраниться, но он уже держал ее своими руками и проговаривал каждое слово ей в лицо:

— Какого черта вам понадобилось в нашем доме, Элен?! Какого черта вы оказались там?! Вы думаете, мне легко было так поступить с вами? Но я поступил рационально: у вас было больше шансов быть оправданной, чем у меня, и, если бы не Лестрейд, вы давно были бы свободны. Я ведь не хотел, чтобы все так вышло!

— Но так вышло! Погибли два человека, а мое имя вы смешали с грязью!

— Ну, конечно! Передо мной сама невинность! Может быть, вам уже пора сменить роль, моя дорогая? Между прочим, я удивляюсь, как вы сами не помогли умереть вашему отчиму до того, как это сделал я…

— Господи! Что вы говорите?!

— Вы знаете, что!..

Элен вырвалась из его рук и отвернулась.

— Перестаньте, Гриффит, — сказала она твердо, и я заметил, как дрогнул угол ее рта. — Перестаньте! Мне неприятно это слышать!..

Гриффит усмехнулся своей дьявольской усмешкой:

— Вам неприятно, мой ангел? Я не устаю удивляться тому, как быстро порой ваша холодность и чувствительность сменяют друг друга! Минуту назад вы жаждали моего признания, а теперь вам неприятно, потому что я говорю правду!..

— Это… это уже не имеет никакого значения, потому что… потому что… — ее голос дрогнул и затих.

— …потому что? — уточнил Гриффит и не получил ответа.

— В чем дело, Элен?

Она повернулась и взглянула на него. В ее блестящих глазах стояла нестерпимая боль:

— Мне страшно, Гриффит! Страшно оттого, что вокруг меня так много враждебного! Страшно оттого, что даже после ваших признаний между нами лежит море отвратительных вещей, тошнотворных подробностей и унизительных разбирательств! Я боюсь той бездны, которая меня окружает! И я боюсь, что вы просто убьете меня, когда поймете, что я знаю больше, чем вы думаете.

— Знаете о чем?

— О том, как все обстоит на самом деле: я уверена, что вы сами боитесь разоблачения и именно поэтому хотите поспешно скрыться. Мистер Холмс имеет кое-какие улики против вас, и именно о них вы узнали у своего осведомителя! Разве это не так? Если так, то просто удивительно, на какой малости все это держится!.. Теперь только я знаю о вас всю правду!

— Не смейте мне угрожать! — закричал Гриффит в бешенстве.

— Вот видите, я оказалась права.

— Вы не ошиблись и в опасениях за свою жизнь, моя дорогая!.. — он резко толкнул ее к перилам беседки и вытащил из кармана револьвер…

Мы замерли. Лестрейд и Уотсон вопросительно посмотрели на меня, и я дал им знак успокоиться и ждать. Я был взволнован не меньше! Но я был уверен, что бросая Гриффита то в холод, то в жар, Элен намеренно создала эту ситуацию, а значит, и знала, как ее разрешить себе на пользу… Рукоятка пистолета была под ладонью и придавала мне уверенности.

— Господи! Не делайте этого, Гриффит! — проговорила Элен едва слышно.

— Я умоляю вас! Я и не думала вам угрожать! Не делайте этого!

— Мне ничего другого не остается, — сказал он, направляя дуло ей в лоб, — и, видит бог, я сделаю то, что должен сделать. Безумно жаль, что так получилось, не правда ли? Но вы не волнуйтесь, моя дорогая — вы не почувствуете боли… — он взвел курок, — правда, для этого придется немного испортить ваше чудесное личико…

— Гриффит, подождите! — застонала Элен. — Ведь я не этого хотела!

Он нервно усмехнулся:

— Клянусь богом, я тоже не этого хотел! Я мечтал о том, как я буду целовать тебя по утрам… Мне казалось, я умру от этой страсти: я ловил каждый твой взгляд, каждый твой жест казался мне совершенным, я открывал в тебе все новую и новую прелесть… Я не уставал ждать, что когда-нибудь ты сама сделаешь шаг ко мне! Но меня всегда встречал твой ледяной взгляд и насмешка!.. Зачем ты делала это?

Элен опустила взгляд и тихо произнесла:

— А вам не приходило в голову, что я просто не хотела стать легкой добычей?..

— Перестань! — закричал он.

— Ты этим сейчас не откупишься! Ты готова сделать сейчас что угодно, только бы не видеть дула перед глазами! Или я не прав?

— Вы были правы с самого начала, Гриффит!

— В чем? — прохрипел он.

— Это платье… я надела его специально для вас!.. Для вас, вы слышите?

Она прямо и открыто посмотрела ему в глаза…

О, этот взгляд! Он мог свести с ума кого угодно, он завораживал и заставлял забывать обо всем! Я сам сотни раз вступал в борьбу с ним, и каждый раз эти темно-синие глаза побеждали меня — глубокие, проницательные, полные живого ума и острого блеска, они словно отрывали от земли и уносили куда-то… И Гриффит Флой был не из тех, кто мог сопротивляться…

Его рука с револьвером в бессилии опустилась — Элен стояла перед ним, прекрасная и обольстительная, источавшая свое дьявольское очарование… В ней не было ничего от вульгарной обольстительницы — она влекла самой своей природой, своей прямотой и силой.

— Что это значит, черт возьми? — проговорил Флой.

— Лишь то, что я хочу уехать с вами, Гриффит. Или вы уже передумали?

— Нет, но почему передумала ты?

— А я и не говорила, что не поеду!

— Тогда зачем, черт возьми, ты так много болтала, зачем испытывала мое терпение и почему не ответила сразу? — его взгляд не скрывал недоверия.

— Я лишь хотела прояснить наши отношения…

— И прояснила?

— Осталась самая малость!.. — она спокойно приблизилась к нему, не говоря больше ни слова, и так же легко обняла его… Давая ему на секунду ощутить всю силу грядущего наслаждения, она вдруг остановила сближение их лиц, а затем, встретив его потемневший от желания взгляд, прильнула губами к его губам…

…Кровь ударила мне в голову, а руки похолодели… Их поцелуй длился так долго, что мне казалось, я умру, прежде чем он оторвет от нее свой рот…

Его переполняла неистовая страсть, и скоро это перестало быть просто поцелуем — он жадно и беспорядочно прижимался губами к ее волосам, плечам, шее, пытаясь отодвинуть ткань на вырезе платья и что-то шепча ей на ухо…

Я говорил себе, что это лишь трюк, способ взять Флоя с минимумом потерь, но ревность застилала мне глаза. Ведь она сама обнимала его, сама запускала пальцы в его светлые волосы и прижималась к нему, доводя до исступления! Ее попытки отстраняться лишь разжигали его страсть, и он целовал ее снова и снова… Я не мог заставить себя поверить, что ей самой это не нравилось. Этот блеск в глазах, эти судорожные ласки выдали ее! Боже мой! Неужели вся неприязнь к нему — лишь притворство? А эти витающие в воздухе события двухлетней давности — их роман?.. Версии закрутились в моей голове с лихорадочной силой, и я продолжал смотреть вперед, словно испытывая самого себя на прочность.

Лестрейд жестом указал мне на свой револьвер, давая понять, что готов взять Флоя в любую минуту. Он ждал лишь моего сигнала, и я, поняв это, вдруг ощутил странную легкость мыслей — моя чувства отошли на задний план, как будто перестали иметь ко мне прямое отношение. Двое поразительно красивых людей целовались, и мне следовало лишь выждать, когда в руках мужчины не будет оружия и когда он не сможет заметить приближающуюся опасность из-за накала собственных эмоций.

Я, не отрывая глаз, проследил за тем, как Гриффит придвинул Элен к перилам беседки, чтобы не давать ей отстраняться, как Элен словно между прочим вынула револьвер из его руки и откинула его за себя на мраморные ступени, как она несколько раз пыталась обнять его за шею, а он всякий раз опускал ее руки себе на грудь…

— Элен, любимая, — вдруг сказал Гриффит громким шепотом, — прости меня за то, что было… Клянусь, я…

Она не дала ему договорить своим поцелуем, а он не пытался продолжить, лишь крепче прижав ее к себе за талию… И в этот момент она медленно, легко и беспрепятственно положила руки на его волосы, а ладони оказались на его ушах…

Сколько в нем было страсти! Всепоглощающей страсти и искренней веры в то, что все его желания и мечты воплощаются в жизнь! Мне стало жаль его — слишком велика была разница между тем, что он имел сейчас, и тем, что его ожидало через минуту…

Конечно, он не заметил, как Лестрейд и я, а затем и Уотсон вышли из своей засады и приблизились к нему, он не услышал звука наших шагов. Сначала он не почувствовал даже, как дуло уперлось ему в спину. И лишь после того, как Лестрейд посильнее нажал на свой пистолет, Гриффит выпрямился от неожиданности и попытался повернуть голову.

— Стойте как стоите, мистер Флой! — громко сказал Лестрейд. — Не пытайтесь сопротивляться! Вы арестованы именем королевы по обвинению в убийстве сэра Чарльза Флоя и в покушении на жизнь мисс Элен Лайджест! Основание для ареста — ваше собственное признание в присутствии нескольких свидетелей. Все, что вы скажете с этого момента, может быть использовано против вас в суде. Опустите руки и стойте смирно — на вас наденут наручники.

Сказать, что Гриффит Флой был удивлен и разочарован случившимся, — значило бы ничего не сказать. Его лицо покрылось мертвенной бледностью, а потом побагровело от ярости и негодования. Он обвел всех нас, окружавших его, своим дьявольским и насмешливым взглядом и остановил его на Элен, стоявшей напротив. Она вытерла рот, спокойно встретила этот взгляд и вкрадчиво произнесла:

— Вы получили то, что заслужили, Гриффит! Вините в этом только себя. Вы расстроены? Но, право же, это было так просто!

Его рот передернулся, и он наотмашь ударил ее по лицу резким и сильным движением…

Элен удержала равновесие, быстро прижала руку к лицу и постаралась отвернуться.

— Постарайтесь без дурацких выходок, Флой! — закричал Лестрейд. — Что это еще за штуки?!

— Какого черта вы ждете, Лестрейд? — сказал я резко. — Наденьте на него наручники!

— Простите, мисс Лайджест, это больше не повторится! — сказал Лестрейд, и руки Флоя вскоре были соединены за спиной.

— Дрянь!!! Дешевая продажная тварь!!! — заорал Флой в бешенстве, вырываясь от Лестрейда, Уотсона и подоспевшего полисмена. — Тебе это было просто? Мерзавка! Грязная продажная дрянь!!!

И он разразился потоком таких ругательств, которые я не стану здесь приводить.

— Держите себя в руках, мистер Флой, — громко сказал я, становясь напротив него, — ваш гнев начинает сказываться на вашей речи. Вы сегодня уже достаточно поговорили и сделали, вам не кажется? Пора бы успокоиться, наконец.

Гриффит сделал очередную попытку освободиться от державших его рук и в результате недолгой борьбы оказался на земле.

— С вашего согласия, мистер Холмс, я отведу его в полицейское управление, — сказал Лестрейд, — посидим там до утра, составим протокол по свежим следам. Будет очень кстати, если вы, доктор, пойдете с нами и поможете, тем более что тут, видно, не будет лишних рук…

— Конечно, Лестрейд, идите. Но, я полагаю, мисс Лайджест не обязательно прямо сейчас давать свидетельские показания. Это можно отложить?

— Разумеется. Проводите мисс Лайджест домой, а я пока займусь показаниями доктора Уотсона и Хайта — с вами мы еще успеем поговорить. Идите вперед, Флой! И без фокусов, пожалуйста!

Они двинулись вперед, а мы с Элен остались сзади.

— О, черт! Он здорово разбил мне губу! — сказала она, отнимая окровавленную руку от лица.

— Дайте я посмотрю, — предложил я, — повернитесь.

Она повернулась ко мне, и я приподнял ее лицо рукой:

— Губа немного рассечена — наверное, из-за его кольца — и вокруг небольшой кровоподтек. Идемте скорее домой, мисс Лайджест, и я помогу вам обработать рану и приложить компресс. А пока возьмите мой платок и приложите его к лицу, чтобы остановить кровь. Вот так!

— Спасибо вам!

— Не надо меня благодарить — я должен был предупредить все. Я ведь сам говорил о том, что разочарование Флоя обещает быть бурным. Вам очень больно?

— Немного, сейчас боль уже почти улеглась. Хорошо, что он не сломал мне нос и не выбил зубы! Исправлять это было бы намного сложнее, чем ушибленную губу.

— Что ж, если это вас утешает…

— Больше всего меня утешает то, что Флоя взяли под стражу. Идемте, мистер Холмс, мне и вправду лучше поскорее попасть домой.

Мы вышли на аллею парка и тут же услышали, как где-то недалеко впереди громко ругался Лестрейд. Приблизившись, мы увидели, как теперь уже несколько полицейских поднимают Флоя с земли, а инспектор машет перед его лицом руками. Впрочем, он сам явно получал от этого большое удовольствие:

— Клянусь, это в последний раз, Флой! Я не люблю, когда меня не слушаются арестанты, и им это тоже явно не идет на пользу! Своим поведением вы очень скоро заработаете себе еще и кандалы. А, мистер Холмс! Идите сюда! Мистер Флой все никак не уймется. Что вы на это скажете?

— Скажу, что вам, Лестрейд, стоит быть более снисходительным к мистеру Флою, — ответил я, приближаясь, — его нервозность вполне объяснима, и ее можно понять. А вы, Гриффит, все же сдерживайте свой темперамент: сопротивление полиции не лучшее дополнение к списку ваших обвинений, как, впрочем, и рукоприкладство в отношении мисс Лайджест. Уверяю вас, что ни инспектор, ни даже она не заслуживают вашего гнева — план вашего разоблачения был моей идеей. Инспектор осуществлял полицейскую поддержку, а мисс Лайджест обеспечивала, так сказать, содержание ваших обвинений. Она великолепная актриса, а вы, как оказалось, довольно доверчивый и впечатлительный человек. Что ж, порой приходится мириться с тем, что наши чувства преподносят нам сюрпризы, не правда ли?

Его красивое лицо вновь исказилось злобой, но ему хватило сил сдержаться и промолчать.

Меня нисколько не трогал его испепеляющий взгляд — я не испытывал к Гриффиту ни ненависти, ни злости. Он заслуживал лишь презрения, жалости и сожаления о том, что высокое происхождение, хорошее воспитание и широкий круг жизненных возможностей не смогли ни исправить, ни скрыть его внутренней порочности… На его лице даже сейчас не было и тени раскаяния — он вел себя так, словно мы все досаждали ему, и сожалел, очевидно, лишь о том, что был пойман по собственной доверчивости.

После вспышки гнева он почти овладел собой, но его волнение выдавала бледность, а появление Элен отозвалось новой дрожью в его тонких губах.

Элен усмехнулась, видя произведенное своим появлением впечатление, и отняла окровавленный платок от лица.

— Как видите, Гриффит, я пережила и это, — сказала она. — Кстати, с вашей стороны это было довольно банально. Вы удивили бы меня больше, если бы посчитали недостойным ударить женщину… О, вы, кажется, испачкали пиджак! Не волнуйтесь, я уберу эти прилипшие частички гравия. Вот так!.. Господи, Гриффит! Вы так бледны! Вы, должно быть, плохо себя чувствуете. А, я понимаю — вам неприятно мое присутствие, ведь я теперь предмет вашей ненависти! Что ж, ваши чувства ко мне не отличаются постоянством, но не могу сказать, что это разрывает мне сердце…

— Проклятье!!! Уберите же ее! — прорычал Гриффит.

— Я уйду, не волнуйтесь! Я лишь хотела сказать вам, что своим ohq|lnl вы сами дали нам карты в руки, и для меня было бы глупостью этим не воспользоваться.

Гриффит зло усмехнулся, глядя ей в глаза:

— Ты, я вижу, забыла, что и у меня есть несколько козырных карт! Ты думаешь, что твои беды позади, не правда ли? Ты думаешь, что ты победила? Аристократка чертова! Да ты не успеешь опомниться, как снова окажешься в грязи, и от этой грязи ты уже не сможешь отмыться до конца своей паршивой жизни!!! Ты сама уже сделала все для этого! Ты знаешь, о чем я, ведь так?.. Твои глаза говорят за тебя… В них страх, моя дорогая!.. И твой рот снова кровит, Элен. Иди домой и ложись спать. Кто знает, может, это у тебя и получится…

— Довольно разговоров, Флой! — сказал Лестрейд. — Еще успеете поговорить в полицейском управлении! Идемте! Вперед! Доброй ночи, мистер Холмс! До скорой встречи, мисс Лайджест! Желаю вам хорошо отдохнуть после трудного дня.

— До свидания, инспектор, — пробормотала Элен, неловко вытирая кровь с лица.

Гриффита повели, и он даже не пытался оглянуться. Вся процессия двинулась, но я вспомнил, что нужно обменяться парой слов с Уотсоном, и окликнул его.

Мы с ним отошли немного в сторону от Элен, которая была занята своим лицом.

— Где ваша аптечка, Уотсон? — спросил я. — Та, которую вы всегда возите с собой. Мне, возможно, придется оказать помощь, мисс Лайджест, пока вас не будет.

— Она на диване в моей спальне. Возьмите, если понадобится. Рану нужно обработать…

— Да-да, я знаю… И еще одно, Уотсон. После завтрака или, возможно, еще до него я возвращаюсь в Лондон. Вас, должно быть, отпустят из полиции позже. Если так, то спокойно завтракайте в Грегори-Пейдж, пакуйте вещи и поезжайте вслед за мной.

— А мисс Лайджест?

— Она тоже поедет в Лондон, но немного позже. Может быть, через пару дней или через неделю.

— Вы уже сказали ей об этом?

— Еще нет, но скоро скажу.

Выразительное лицо Уотсона стало озабоченным.

— Как она, Холмс? — спросил он, понизив голос.

— Справляется с тем, что произошло?

— Она сильная женщина и, похоже, справляется с травмой, — ответил я неопределенно.

— Мне кажется, Холмс, вы понимаете, что я спрашиваю о ее эмоциональном состоянии.

— То же относится и к ее эмоциональному состоянию.

— А о какой в этом случае травме идет речь?

— Вам лучше знать, — улыбнулся я, — ведь вы задали вопрос.

— Не смейтесь, Холмс, и не играйте словами! Меня очень волнует мисс Лайджест.

— Представьте, меня тоже, но я и не думаю смеяться.

— Так в чем дело?

— А вы сами не видите?.. Нет, в самом деле не видите?.. Тогда я не смогу вам объяснить в двух словах. Впрочем, я и сам не все понимаю… Пока не все! Поговорим об этом позже. Идите — а то вы можете сильно отстать от процессии Лестрейда, друг мой.

— Хорошо, Холмс! Встретимся на Бейкер-стрит! — он почтительно кивнул Элен и поспешно удалился.

Элен тронула меня за рукав, и я повернулся к ней.

— Уже можно идти? — спросила она.

— Конечно. Простите за эту задержку! Давайте руку.

— Нет, позвольте я буду опираться на вас — мне будет удобнее держать платок.

Подавая ей руку, я успел заметить, каким странным и рассеянным был ее взгляд.