Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

24

Моя скрипка и табак из привычной лавки — решительно лучшее средство от хандры и печали. Стоило провести день на диване, вспоминая любимые сонаты и вставая лишь затем, чтобы сварить новый кофе или набить трубку, и мрачные мысли отступили. Теперь, пускаясь в новые рассуждения, я с удовольствием отмечал собственное спокойствие. Однако очень скоро я понял, что мне безмерно недостает наших разговоров, тех ежедневных мелочей, к которым я успел привыкнуть, не достает ее голоса и звука ее шагов… Время от времени я ругал себя за эти приступы сентиментальности, но потом понимал, что с этим бессмысленно бороться… Принятое решение придавало мне спокойствие и уверенность.

Проведенный в безделье день окончательно меня успокоил, но и нагнал невыносимую скуку, так что назавтра я отправился в Скотланд-Ярд навестить Лестрейда.

— Ну что, Лестрейд, удалось вам что-нибудь вытянуть из нашего на редкость неразговорчивого друга? — спросил я, предварительно убедившись, что эйфорический приступ от эффектной развязки дела так и не прошел.

— К сожалению, нет, мистер Холмс, — ответил Лестрейд, — Флой по-прежнему отказывается говорить и утверждает, что все расскажет лишь на суде. Наверное, самые неожиданные подробности оставляет на финал, желая шокировать публику и запомниться ей. Но это не очень-то нас волнует, потому что уж в чем, а в свидетелях по этому делу нет недостатка. Хотя, признаться, было бы интересно выяснить, что означает это молчание.

— Не думаю, что это достойно вашего внимания, Лестрейд, — заметил я. — Вряд ли какие-то подробности, о которых он расскажет, изменят дело.

— Полностью согласен с вами, мистер Холмс. Но вы, я вижу, пришли не только затем, чтобы справиться о моих делах?

— Вы как всегда прозорливы, инспектор! Я пришел узнать, когда настанет очередь свидетельствовать для меня и мисс Лайджест. Я обещал отправить ей телеграмму о дате допросов.

— В таком случае вы пришли вовремя: мисс Лайджест должна явиться в Скотланд-Ярд послезавтра до полудня, и я как раз собирался распорядиться насчет повестки. А вы, мистер Холмс, меня очень обяжете, если явитесь дать показания также послезавтра, но пораньше, скажем, в девять часов.

— Непременно приду, хотя и считаю, что мои показания — чистая формальность.

— Вы и представить себе не можете, мистер Холмс, какое удовольствие мне доставляют такие формальности после полного затишья с уликами и свидетелями! — рассмеялся Лестрейд, указывая на несколько толстых папок на своем столе.

— Такие дела, должно быть, неплохо воспитывают трудолюбие сыщиков Скотланд-Ярда, — рассмеялся я в ответ.

После того, как мы выпили по чашке чая и обсудили насущный хлеб лондонской полиции, я продолжил свои расспросы:

— А что, Лестрейд, вы уже выяснили насчет возможных наследников имения Чарльза Флоя?

— Да, мы навели кое-какие справки. Нашелся дальний родственник, кажется, сын кузена Гриффита Флоя, проживающий на границе с Шотландией. Если все подтвердится, именно он унаследует состояние и Голдентрил. Однако это станет возможным только после осуждения его родственника, а пока родовое поместье Флоев и их банковские счета арестованы.

— То есть там в поместье дежурит полисмен?

— Разумеется. Мы обязаны охранять территории, на которые наложен арест.

— А прислуга?

— Все покинули дом совершенно добровольно, так что не пришлось никого уговаривать.

— И обыск уже произведен?

— Еще нет, но будет проводиться в ближайшее время. Возможно, уже в следующий понедельник.

— А что вы надеетесь найти?

— Неважно, что. Мы обязаны осмотреть всё и составить опись. Может, и удастся отыскать что-нибудь полезное для дела: какие-нибудь записи сэра Гриффита, касающиеся тех дней, когда произошли убийства, письма…

— Что ж, Лестрейд, тогда у меня к вам небольшая просьба, — сказал я вкрадчиво, и Лестрейд сразу почувствовал важность того, что ему предстояло услышать.

— Выкладывайте! — сказал он, подозрительно поглядывая на меня из-под густых бровей.

— Дело в том, что мне необходимо побывать в Голдентриле и самому осмотреть его до того, как ваши ищейки там всё перевернут вверх дном.

— А вы-то что будете искать?

— Кое-что, что кажется мне важным.

— Сколько же в вас энергии, мистер Холмс! Дело закончено, а вы всё что-то ищете!

— Я не хотел бы говорить о своих гипотезах, пока они не получили подтверждения. Если я найду то, что ищу, то непременно передам в Скотланд-Ярд, если нет, то для вас ситуация не изменится, а для меня обернется лишь пустой поездкой.

— И вам нужно мое письменное разрешение?

— Именно!

— Черт возьми! Как только у вас, мистер Холмс, появляются ко мне просьбы, у меня сразу же возникает чувство, что я нарушаю закон. Как вы это объясните?

— Понятия не имею! Так я получу бумагу?

— Извольте. Но, я надеюсь, мне не надо говорить о той ответственности, которую я беру на себя?.. На какой день дать разрешение?

— На пятницу.

— А сегодня ведь понедельник? Почему бы вам не начать проверять ваши гипотезы прямо завтра?

— Завтра и в следующие два дня я буду занят другими делами.

Он быстро написал на официальном бланке несколько слов и поставил размашистую подпись.

— Что ж, берите бумагу, но постарайтесь без неожиданностей дело и так не назовешь гладким!

— До свидания, Лестрейд. Спасибо за разрешение, и не говорите о нем мисс Лайджест, когда она приедет.

— Я заинтересован в том, чтобы всё осталось в тайне, не меньше вас. До свидания, мистер Холмс.

Покинув Скотланд-Ярд, я отправился на почту, где составил короткую телеграмму для Элен и отправил ее экстренной доставкой. Этот и весь следующий день и провел, занимаясь рутиной, но в моих мыслях царило приятное оживление.

В назначенный день и час я явился в Скотланд-Ярд, и Лестрейд уже ожидал меня. Мне прежде в связи с моей сыскной практикой довольно часто приходилось давать свидетельские показания, и эту сторону своей деятельности я до сих пор терпеть не могу. Однако пришлось, как всегда, смириться с неизбежным и в течение почти двух часов давать очевидные ответы на предсказуемые вопросы, а затем написать еще нечто вроде отчета о том, что с моей стороны предшествовало поимке мистера Флоя. Единственным утешением было то, что мои умозаключения, хоть и несколько запоздало, представляли какуюто ценность для нашей удивительно прямолинейной полиции…

Когда Лестрейд уже дочитывал написанное мною, в коридоре послышались знакомые шаги, а затем раздался короткий стук в дверь. Лестрейд произнес короткое «Войдите!», и Элен появилась на пороге… Каждый раз я видел ее словно впервые и каждый раз испытывал восторг. Она вошла, и все вокруг стало лишь каким-то малозначащим дополнением, а я, к своей радости, заметил вспыхнувший теплый блеск в ее синих глазах, когда она увидела меня.

— Здравствуйте, джентльмены! — сказала она, чуть улыбнувшись в своей обычной сдержанной и слегка ироничной манере. Надеюсь, я вовремя?

— Доброе утро, мисс Лайджест, — ответил Лестрейд, — впрочем, уже почти полдень, так что добрый день. Вы вовремя. Садитесь на этот стул… А вы можете быть свободны, мистер Холмс. Вы здесь все отлично описали. Если понадобитесь, мы вас известим… Располагайтесь, мисс Лайджест, а я принесу бумагу.

Он поспешно удалился в смежное помещение, а я встал напротив Элен и дождался ее взгляда:

— Надеюсь, мисс Лайджест, я буду иметь удовольствие поговорить с вами сегодня? — сказал я.

— А когда и где вы предпочли бы иметь это удовольствие? — улыбнулась она, не сводя с меня своих внимательных глаз.

— Скажем, в половине второго в парке, который находится в конце этой улицы.

— Хорошо. Ждите меня там, а я постараюсь не опоздать.

— Тогда до встречи!

Она кивнула, и я вышел прежде, чем Лестрейд вернулся из соседней комнаты.

В парке было свежо и прохладно, и я с удовольствием прошел по его дорожкам, спасаясь от уличной жары. Где-то неподалеку были слышны детские голоса. Я купил себе газету, сел на скамейку и стал ждать.

Элен появилась немного позже назначенного срока и прежде, чем я успел подняться ей навстречу, жестом указала мне оставаться на месте, а сама села рядом.

— Отвратительная жара! Просто невозможно дышать, и это в середине сентября! — ее лицо стало серьезным, когда она посмотрела на меня из-под своей простой бежевой шляпы, и от близости этих знакомых черт у меня перехватило дыхание.

— Я рада вас видеть, мистер Холмс. Знаете, мне вас очень не хватало в эти прошедшие дни… После смерти отчима я ведь ни одного дня не была одна, зато теперь живо ощутила гнёт одиночества, а тут еще и Келистон… Вчера они с Мэри объявили о том, что собираются пожениться.

— Этого следовало ожидать.

— Я и ожидала, а они, должно быть, решили объявить о помолвке лишь после того, как мои дела разрешатся.

— И они хотят уехать?

— Да. Келистон скопил немного денег, и они намереваются открыть свою галантерейную лавку здесь в Лондоне. Так что мне придется искать себе новую горничную и нового дворецкого.

— А как ваше лицо, мисс Лайджест?

— Как видите, неплохо. Я уже почти забыла об этом.

— Лестрейд занес в протокол допроса то, что касается полученной вами раны?

— Да, он спрашивал об этом и дословно записал все мои слова… Эти допросы — ужасно мучительное испытание: я несколько раз говорила об одном и том же, а потом мне еще и задавали вопросы.

— Тогда ни слова больше о деле! Поговорим лучше о чем-нибудь другом!

— О, да! — встрепенулась она и раскрыла свою сумочку, ту самую, которую несколько дней назад я опорожнил на ее столе.

— Пора, наконец, заняться вашим гонораром, мистер Холмс. Вот чек, выписанный на ваше имя. Сумму впишите сами и не скупитесь. Ваша работа стоила того, чтобы быть хорошо оплаченной, и скромность здесь неуместна… В чем дело? Почему вы улыбаетесь?

— Господи! Вы подумали, что я намекаю на это! Вы ошиблись, дорогая мисс Лайджест!

Она настойчиво протянула мне чек:

— Это неважно, мистер Холмс — мы все равно должны решить вопрос о вашем вознаграждении. Это одна из причин, по которым я приехала в Лондон!

— Зато такой причины нет среди тех, по которым я сижу сейчас рядом с вами! Может быть, в тот момент, когда я предложил встретиться, вы сразу и приписали мне денежный мотив?

— Нет, — смутилась она, — простите, если я вас обидела.

— Вы меня не обидели. Просто я не хочу брать деньги за общение, которое доставило мне неописуемое удовольствие. Думаю, поставить сумму на чеке вам было трудно по той же причине.

— Вы правы… Но ваш труд!..

— Вы потратили на меня больше средств, чем я — сил на ваше дело. Так что уберите чек и вручите его Келистону в качестве свадебного подарка.

— Вы опять поражаете меня! — проговорила Элен, и ее глаза снова стали болезненно блестящими. — Когда мне начинает казаться, что я знаю и понимаю вас, ваша натура обнажает всё новые качества, и я вижу, какими недалекими были мои догадки. Это восхищает и немного пугает меня, потому что я хотела бы знать вас лучше.

— Что ж, это мне льстит, и у вас есть такая возможность.

— Что вы имеете в виду?

— То, что у нас впереди несколько дней на беспрепятственные встречи, ведь вы остановились в отеле и не собираетесь домой ни сегодня, ни завтра.

— Как вы узнали? — изумилась она.

— Открывая и закрывая сумочку, вы несколько раз показали мне багажную квитанцию, — улыбнулся я. — Очевидно, что вы привезли с собой личные вещи и отправили их в отель. Вряд ли вы стали бы делать это, если бы приехали на пару часов.

— Вы совершенно правы! — рассмеялась Элен.

— Вчера я получила вашу телеграмму, а потом повестку из Скотланд-Ярда, в которой говорилось о допросах в течение нескольких дней. Понятия не имею, почему нельзя расспросить меня обо всем сразу и для чего нужно изо дня в день повторять одно и то же. Но тут я не могу ничего изменить и поэтому решила провести эти дни в Лондоне, тайно надеясь, что, может быть, вы разделите мое общество.

— Ваши надежды сбываются.

— А ваши?.. — она обратила на меня взгляд, словно и не пытаясь скрывать прозвучавшей двусмысленности, а потом по своему обыкновению расставила все на свои места. — Вы предложили встретиться, чтобы поговорить, а минуту назад сказали, что у вас было несколько причин на это. Так каковы же они?

— Одна из них это мое намерение угостить вас завтраком, — улыбнулся я, — тем более что сейчас для этого сразу два повода: совершенно очевидно, что вы еще не успели позавтракать, и, кроме того, вы явно не были там, куда я собираюсь вас пригласить. Здесь недалеко есть отличный ресторанчик — французские булочки, крольчатина под белым соусом и розовый ликер там выше всяких похвал…

— Вы пожалеете о своем предложении, когда я закажу себе сразу несколько этих самых булочек, вашего хваленого кролика, пару закусок и целую чашку взбитых сливок на десерт, — рассмеялась она.

— Может, и пожалею, если после такого ленча вам сразу захочется спать, — ответил я, вставая и подавая ей руку.

— Да, наверное, от сливок придется отказаться.

— Заказывайте все, что угодно, только учтите, что впереди еще обед и ужин.

— Хотите сказать, что ваших наличных может не хватить на трехразовое утоление моего аппетита? — сказала Элен, продолжая хохотать.

— Мы сможем это проверить, если вы принимаете план, — улыбнулся я в ответ.

Когда Элен смеялась, очаровательно запрокидывая голову, когда она откидывалась на стуле или поправляла шляпу, пила чай и рассказывала мне что-то, я почти забывал о тайнах и недомолвках, я жил этим новым мгновением, доставлявшим мне счастье любоваться ею. И я был почти уверен, что и она думала только о том, что происходило между нами в каждую новую минуту… Она то болтала о пустяках, то говорила о чем-нибудь важном, потом слушала меня, и понимание в ее глазах было для меня дороже всего на свете. Я мог говорить намеками или вообще вдруг вспоминать о чем-то постороннем, но Элен всегда улавливала ход моих мыслей и безошибочно следовала за мной. Часто она словно предугадывала то, что я собирался сказать, и мне невольно приходило в голову, что мы с ней могли бы неплохо общаться не говоря ни слова — просто находясь рядом и глядя друг на друга…

Мы провели вместе остаток дня, гуляя по городу и беседуя без устали, а вечером отправились в мою квартиру выпить кофе с коньяком. Когда я варил его на спиртовке, Элен сидела в кресле возле чайного столика, и выглядело это почти как в моих мечтах. Полной схожести мешало ее слишком нарядное платье и то, как изучающе она иногда смотрела на мое лицо, думая, что я не вижу этого.

Она была удивительно естественна и, как всегда, хорошо владела собой: смеялась, когда было смешно, парировала мои шутливые замечания и изображала равнодушие к полицейским новостям. Но она и не подозревала, как хорошо я успел ее изучить. Я прекрасно видел, как она изменилась с наступлением вечера, я видел печальную озабоченность в ее глазах каждый раз, когда смотрел в них. Она умело обходила в разговорах все, что касалось Гриффита Флоя, и я, подчиняясь ее желанию, не упоминал о деле без необходимости, тем более что в очень скором времени собирался выяснить все без вежливых расспросов.

На следующий день мы встретились в Сохо, куда Элен должна была зайти утром после Скотланд-Ярда и где я ожидал ее в полдень.

Мы снова позавтракали вместе, обсудили купленные Элен книги по английской филологии, и я убедился в благоприятности избранного мною для своего плана времени: Элен, судя по всему, позволяла событиям развиваться в их естественном русле и искренне наслаждалась своим пребыванием в Лондоне. Я подумал, что будет жаль разрушать эту иллюзию, но остался тверд — обстоятельства требовали решительных действий, и первой жертву принесет им сама Элен, проведя следующую ночь без сна.

Мы долго бродили по Сити, гуляли по набережным Темзы, пообедали в ресторане на Риджент-стрит, а вечером отправились в Ковенс-Гарден на замечательный струнный концерт, после которого я провожал Элен до отеля.

Было уже довольно темно, улицы освещались фонарями и светом из окон домов. Затянувшееся лето, похоже, отступало, и впервые за несколько последних недель небо наполнилось густыми облаками. Покидавшая Ковенс-Гарден публика поднимала к ним головы, издавала неопределенные возгласы и единодушно покрепче натягивала шляпы, словно заранее спасаясь от надвигающейся непогоды. На улицах чувствовалось легкое возбуждение, какое бывает в преддверии приближающихся перемен и нового сезонного витка.

Элен держала меня под руку и, тоже поддавшись всеобщему настроению, оживленно говорила о только что услышанной музыке. Когда мы свернули на другую улицу, и она замолчала, оглядываясь вокруг, я спокойно сказал:

— Боюсь, мисс Лайджест, завтра я смогу видеть вас лишь вечером.

— Похоже, я отнимаю слишком много вашего времени, — улыбнулась она.

— Дело не в этом. Завтра я проведу несколько часов в СкотландЯрде с Лестрейдом, когда привезут личные бумаги сэра Гриффита.

— Что за бумаги? — поинтересовалась она.

— Не знаю, — ответил я беззаботно, — полицейские арестовали на время следствия и суда всё имущество Флоев, и кто-то нашел дневники Гриффита — несколько толстых тетрадей. Вы знали о том, что он вел какие-то записи?

— Нет, — едва выговорила она. Ее самообладание было удивительно — ни один мускул не дрогнул на лице, и было заметно лишь, как лихорадочно заработала ее мысль.

— А что в них?

— Завтра узнаем. Полицейский курьер привезет тетради Лестрейду. Тот просто жаждет найти еще и письменное признание Гриффита, да и мне интересно, есть ли в этом человеке что-то, кроме цинизма и самовлюбленности…

Элен побледнела и несколько секунд не могла вымолвить не слова, а только смотрела в одну точку перед собой.

— А когда вы освободитесь? — спросила она осторожно.

Про себя я отметил, что это был не очень-то хитрый маневр.

— Курьер приедет в Голдентрил в полдень, заберет дневники и около двух часов, я думаю, будет уже в Лондоне. Полагаю, что трех часов нам с Лестрейдом хватит, чтобы оценить красноречие Гриффита, и я зайду за вами в половине шестого, если это вас устраивает… У меня есть план еще одной прогулки по Лондону для вас, мисс Лайджест, и мы осуществим его завтра!

— Непременно осуществим, — ответила она и посмотрела на меня теперь уже без всякого смятения с одним лишь непроницаемым спокойствием. — Я буду ждать вас, мистер Холмс.

— Может быть, ваше ожидание не будет столь уж долгим… А вот и ваш Нортумберленд! Дорога за разговором оказалась совсем короткой!

Мы коротко попрощались, и я некоторое время смотрел ей вслед, когда она медленно шла по лестнице, прижимая связку книг к груди и не вызывая моих сомнений относительно своих завтрашних действий.

Через четверть часа, когда я возвращался на Бейкер-стрит, пошел дождь.