Я тебе больно (СИ)

Глава 48

Асти

— Ты так и будешь молчать?

Я даже вздрагиваю.

Вся наша дорога до офиса проходит в молчании. Заговорить не пытаюсь ни я, ни Марсель Рустамович. Багримов только без конца отвечает на чьи-то звонки, но ко мне не обращается. Поэтому, когда босс задаёт вопрос, я настолько этого не ожидаю, что мурашки пробегают по коже.

Мы уже выехали на дорогу, ведущую к офису. Осталось совсем немного, и я получу возможность засесть в туалете хотя бы минут на пятнадцать, где попытаюсь окончательно прийти в себя относительно всего того, что произошло сегодня на открытии гоночной трассы.

— А что вы хотите от меня услышать?

Наверное, это странно, но чем больше проходит времени после испытанных мной эмоций во время подставной аварии, тем сильнее я злюсь. На него. На то, что он не предупредил. На то, что вообще так рисковал. Уверена, какие-то риски всё же были!

Эта злость вытесняет страх и обиду. Точнее, обида трансформируется в ярость, а страх в желание самой убить этого ненормального человека!

— Например, — Багримов стреляет в меня взглядом, — понравилось ли тебе мероприятие? Почему так неожиданно убежала? Что скажешь относительно самого объекта?

— Мероприятие не понравилось. Убежала, потому что писать захотела. Насчёт объекта скажу "нормальный", — резко отвечаю, продолжая смотреть прямо перед собой.

И всё равно боковым зрением замечаю, как Багримов выгибает бровь.

— Ладно, — хмыкает он и сворачивает к въезду на подземную парковку.

Поскорее бы мы приехали. У меня уже нервы на пределе.

Я боюсь, что сорвусь. А если я сорвусь, то мои чувства, которые я сама толком разобрать не могу, станут очевидными. Кроме того, он по-прежнему в первую очередь мой босс. Орать на начальника, наверное, так себе идея.

— А почему не понравилось мероприятие? Всё было настолько плохо?

— Вы не могли бы ехать побыстрее? — нетерпеливо спрашиваю вместо ответа. — Почему мы всю дорогу так тащимся? Вам же нравится скорость. Вы её обожаете. Могли бы и побыстрее ехать.

Вторая бровь Багримова тоже ползёт вверх.

— Вроде нормально едем.

— Ну, не так быстро, как вы на трассе махнули! Там вы блеснули! Мои аплодисменты, Марсель Рустамович! Вы произвели фурор! — выпаливаю с жаром, не в силах заставить себя заткнуться.

Господи, метров сто осталось, и я вылечу пулей из этой машины.

"Просто потерпи, Насть. Молча потерпи!"

Насть… Надо же, как быстро этот человек избавил меня от ненависти к собственному имени.

— Спасибо, конечно. Но почему ты говоришь об этом так, словно хочешь моей смерти?

— Вам же можно хотеть своей смерти, почему мне нельзя хотеть вашей?

Багримов паркует машину на свободном месте и поворачивается ко мне с откровенно недоуменным и хмурым видом.

— Говори.

— Что говорить?

— В чём дело, говори? Что за истерика?

— Нет у меня никакой истерики. И не буду я ничего говорить.

— Плохо. Обычно честные разговоры решают многие проблемы.

— Да вы что? — я прикладываю руку к груди. — Вы бы это для начала себе сказали! — рыкаю и тянусь к ручке двери, но Багримов не даёт мне выйти, схватив меня за запястье и дёрнув на себя.

— Какого хрена, Насть? Что ты психуешь?!

— Руку уберите.

— Сначала ответь.

— Не буду я отвечать! И вы не можете меня заставить. Вы привыкли, что вам всё можно! Настолько, что вообще плевать, что почувствуют другие люди! Все должны играть по вашим правилам! Я отказываюсь, ясно?!

— Какие игры и правила?! Ты о чём вообще? С чего ты вдруг завелась? Тебе не кажется, что ты палку перегибаешь?!

— А, это я палку перегибаю?! Ну, разумеется! Вот вы-то ничего не перегибаете! Вам можно было и в подстроенную аварию попасть! Подумаешь! Ничего страшного. Глупая Настя должна была догадаться, что это всё заранее обговоренный сценарий!

Тёмные брови сначала сходятся на переносице, затем в глубине синих глазах мелькает что-то похожее на догадку, после чего мышцы его лица расслабляются.

Ну вот и всё. Просто замечательно!

— Так ты за жизнь мою испугалась?

Моя нижняя губа начинает дрожать, а переносицу щиплет. Какой позор — перепугаться за мужчину, который даже не понял, насколько было кошмарно для меня то, что я увидела. И не хватало ещё сейчас перед ним расплакаться как маленькому ребёнку.

— Да плевать я хотела на вашу жизнь. Делайте с ней, что хотите! — выдавливаю с трудом и начинаю изо всех сил выдергивать руку из его захвата. — Пустите!

— Более искренне скажи, Насть.

И почему-то его спокойный тон и самодовольное выражение лица настолько выводит меня из себя и окончательно перевоплощает всю мою боль в злость, что, сама того не осознавая, и не успев дать оценку собственным действиям, я поднимаю вторую руку и с остервенением бью его по щеке. Так, что боль от удара отдаётся мне в предплечье.

— Нахрен идите! Так достаточно искренне?! — мой визг и хлесткий звук пощёчины разрезает воздух между нами.

Я точно не знаю, как мне удаётся высвободить руку, которую он держит, и всё же я вылетаю из машины и в буквальном смысле несусь к лифту, чувствуя, как меня колотит изнутри, а по щекам машинально текут горячие слёзы — смесь из моей обиды, страха и злости.

Добежав до лифта, я истерично жму на кнопку.

Открывайся чёртова кабина!

Как только двери разъезжаются, я влетаю внутрь лифта и уже нажимаю на кнопку нужного этажа, когда крупная фигура Багримова появляется в проёме.

— Нет! Уходите! Не хочу с вами разговаривать! — шмыгаю носом и качаю головой. — Что хотите теперь делайте! Можете меня уволить! Можете отозвать юристов от моего дела в Самаре! Мне всё равно! — я делаю шаг к нему и пытаюсь вытолкать из лифта, что, естественно, не выходит, так как он слишком огромный, чтобы это было так просто. — Оставьте меня одну! Я хочу побыть одна! Имею на это право! — к этому моменту мой плач уже превращается в самую настоящую истерику, дыхание сбивается и становится частым и поверхностным.

— Твою мать, Настя, никуда я не уйду! — в свою очередь рычит Багримов, заталкивая меня глубже в лифт.

Двери кабины закрываются, заперев нас в узком тесном пространстве. Лифт начинает движение.

Конечно, всё должно быть, как он решил!

Я бью кулаком по сильному плечу, затем второй раз и третий, потом перемещаюсь на грудь.

— Я вас ненавижу! Вы слышите?! Ненавижу! Я только родителей похоронила! Вы стояли со мной у могилы! Вы видели, как я плакала! Так почему же вы… вы позволили мне подумать, что вы разбились?! Вы хоть представляете, как я испугалась?! Вы… не могли предупредить?! — я луплю ладонями по его плечам, пока он пытается ухватить мои руки.

От ударов у меня начинает ломить конечности, но я не прекращаю наносить удары.

— Разве можно быть таким холодным и безразличным?! Ваши родители точно ваши? Где же ваша проклятая человечность?! В какую игру вы решили сыграть?!

— Господи, успокойся, Настя! — схватив мои руки, он фиксирует их над моей головой, вжав в меня в стенку кабины и навалившись на меня всем телом.

— Вы не имеете права ожидать от меня другой реакции! Немедленно меня отпустите!

— Да не ожидаю я другой реакции! Успокойся, я виноват! — он наклоняется, отчего горячее дыхание касается моих губ, а синие глаза оказываются так близко.

Из-за слёз синева расплывается, но я всё равно смотрю в глубокое лазурное небо, вдыхая запах духов, который уже, кажется, стал для меня чем-то обыденным, тем, что я привыкла чувствовать каждый день, и дышать этим, как кислородом.

— Я думала, что вы погибли, — выдыхаю с шумом, проглатывая слёзы.

— Прости меня. Я виноват. Мне нужно было предупредить. Я не подумал, Насть. Это было глупо и жестоко с моей стороны.

Мы стоим в такой позе, замерев и глядя друг на друга. Мои руки всё ещё зажаты сверху, его тело жмётся к моему. Тяжело вздымающаяся грудь касается его груди.

— Что мне с тобой делать, Настя? — неожиданно хриплым шёпотом спрашивает Багримов.

Затем его ладони отпускают мои запястья и обхватывают лицо, большие пальцы чуть нажимают на скулы.

— Что мне с тобой делать? — повторяет вопрос. — Я не герой романа. Я тебе больно… только сделаю.