Ян Жижка

XIV. ПРАЖСКИЕ СПОРЫ

Жижка был сильно раздосадован, когда узнал, что Николай из Гуси, оставшийся после вышеградской битвы с таборитским отрядом в столице, вконец рассорился с пражскими советниками.

Как и гетман Николай, Жижка видел неизбежную в будущем борьбу Табора с бюргерами Праги. Несогласие, и притом коренное, начиналось меж ними с того, когда такую борьбу начать.

Жижка считал, что сейчас совсем не время выдвигать то, что разделяет Табор и столичное купечество. Сейчас, настаивал он, необходимо прямо противоположное — договориться с бюргерами столицы и сообща обратить оружие против католической и феодальной реакции, против грозящего стране нового натиска чужеземцев.

Гетман Николай, поддерживаемый левыми элементами Табора, стремился к другой цели: он хотел, опершись на плебейские массы столицы, произвести в ней переворот, обратив бюргеров Праги в вынужденных помощников Табора. Такая задача, думал Жижка, невыполнима. Это грозит завести Табор в тупик, вызвать тяжелую борьбу между двумя лагерями гуситов, в которой «третьим радующимся» станут Сигизмунд и католическая церковь.

Жижка пристально следил из Табора за событиями в столице. Там пражское купечество и верхушка ремесленников, опьяненные вышеградской победой, созвали 14 ноября новый сход пражских общин. Бюргеры Праги жаждали поскорее освободиться от обязательств, данных в тяжелую минуту таборитам.

На этот раз сход покорно пошел за купцами и заправилами ремесленных цехов, восстановив католическую пышность богослужений с золотыми сосудами и драгоценными облачениями и запретив в Праге свободную проповедь.

Это был открытый вызов Табору, брошенный в присутствии первого гетмана Табора. Николай из Гуси протестовал, грозил, но тщетно.

Тогда гетман вместе со своим войском покинул Прагу.

Поводом для этого послужило соглашение, заключенное Николаем незадолго до того с советниками столицы о совместной осаде оставшихся неподалеку от Праги укреплений и замков католических панов.

Гетман Николай замыслил стянуть в свой лагерь в окрестностях Праги недовольную новыми порядками пражскую бедноту, вооружить ее, включить в свои отряды, а затем вернуться внезапно в столицу и продиктовать бюргерам свою волю.

Пока Николай из Гуси осаждал католическое укрепление Ржичаны, нетерпеливые бюргеры произвели 19 ноября в Праге переворот. Они сместили советников, назначенных при таборитах, и усадили на их место новых. Это был тяжелый удар, нанесенный влиянию таборитов в столице, удар по плебейским массам Праги.

Когда затем к Ржичанам на помощь таборитам подошли отряды пражских наемников, между таборитами и пражанами начались стихийные столкновения. С трудом удалось кое-как успокоить обе стороны. Но угроза большого междоусобного побоища нависла над гуситским войском.

Узнав о случившемся, Жижка бросил все дела и поспешил в Прагу. С ним отправились гетман Хвал из Маховиц, Ян Рогач, Бискупец, Мартин Руска, Жижка пригласил с собою дружественных таборитам панов Петра Змерзлика и Ольдржиха Вавака. Он просил их выступить посредниками между Табором и Прагой, помочь договориться о прочном мире и совместном военном походе на Сигизмунда.

На пути в Прагу таборитский полководец побывал в войске, стоявшем у Ржичан. В палатке застал он сумрачного гетмана Николая.

— Я приехал, брат Николай, договориться с пражскими советниками…

— Моего согласия, брат Ян, на то не будет! — прервал его Николай.

— Ты, слыхал я, снова противишься посольству к польскому королю?

— Да, и на посольство это моего согласия не даю!

Жижка развел руками:

— Вот что, брат Николай: новые советники скорей всего предложат нам диспут. Тогда прими их предложение — прошу от себя и от всей нашей, общины. Иначе что же? Вцепиться друг другу в горло?

— Да, с ними сейчас надо биться! До чего договоришься с врагами? А они — лютые враги! И зачем ты здесь, брат Ян?! Они звали тебя? Если Сигизмунд придет снова под стены Праги, вот тогда-то они позовут к себе Табор!

— Присмотрись лучше, — запротестовал Жижка. — Прага сейчас куда сильнее, чем была летом! Под нею двенадцать городов! Этими распрями мы только губим наше дело. Прошу тебя согласиться на обсуждение споров с их советниками и магистрами!

— Твое дело, брат Ян. Меня на этом диспуте не будет! Когда возьму Ржичаны, зайду на денек-другой в Прагу.

— Это зачем же? Для новых ссор?

— Зачем, спрашиваешь? Может, вместе с Яном Желивским подниму пражский народ.

Удрученный покинул Жижка лагерь.

Надо думать, что гениальный народный полководец тут оказался не на высоте политических событий. Все действия Жижки диктовались военной необходимостью. Но если бы Николай из Гуси добился перехода власти в Праге в руки народных масс, руководимых Желивским, Табор получил бы надежного и верного союзника во всей дальнейшей борьбе и все народное движение пошло бы, возможно, по иному пути.

Как политик, Николай из Гуси был дальновиднее своего друга.

Ржичаны сдались 4 декабря.

Вернувшийся в Прагу Николай из Гуси делал все, что было в его силах, чтобы помешать устройству диспута. Но не только новые пражские верховоды желали изложить свои претензии к Табору. Табориты сами жаждали атаковать магистров Праги. Запретить этого не мог и первый гетман.

10 декабря, когда Жижка, Хвал из Маховиц и священники Табора готовились отправиться на диспут, разгневанный Николай из Гуси вскочил на коня и с несколькими друзьями поскакал к городским воротам.

— Ноги моей не будет больше в Праге! — бросил он на прощание Жижке.

Покои в доме пана Змерзлика, где должен был состояться словесный бой, наполнились чопорными, чванными магистрами университета. Был здесь ректор Прокоп Плзеньский в алой шелковой тоге и алом берете. Темные шелковые тоги были на магистрах богословия, среди которых выделялись Петр Младеновиц и Якубек из Стржибра, автор трактата о причащении чашей. Рядом с этими важными учеными мужами более чем скромно выглядели бородатые, в крестьянской одежде проповедники Табора: Мартин Гуска, Маркольд Збраславский, Николай из Пельгржимова.

Жижка, Хвал из Маховиц, Ян Рогач уселись рядом со Змерзликом и Ваваком, готовясь не проронить ни слова в предстоящем важном споре.

Первый поднялся Прокоп Плзеньский. Он заявил, что прежде всего надо огласить по пунктам составленный университетом документ о заблуждениях таборитов. Прокоп Плзеньский протянул увесистый свиток магистру Младеновицу; он приказал ему прочесть громко семьдесят две статьи, в которые сведены были воедино все, по мнению университета, еретические и ошибочные их учения.

Младеновиц читал бесконечный обвинительный акт:

— «…И еще учат они, что в это время не будет больше на земле ни короля, ни владыки, ни подданного, что все налоги и повинности прекратятся, никто не сможет никого ни к чему принуждать, потому что все будут равными братьями и сестрами.

…И еще учат они, что, подобно тому, как на их Таборе нет ничего моего и твоего, а все принадлежит всем, так и повсюду и всегда все должно быть общим и никто не должен иметь отдельной собственности, а кто имеет ее, тот совершает смертный грех.

…И еще учат они, что все паны, дворяне и рыцари, подобно вредной поросли в лесу, должны быть вырублены и уничтожены, что все княжеские, панские, земские и городские привилегии, как измышленные людьми, а не установленные богом, должны потерять силу и что даже многие из законов божьих, как, например, терпение и повиновение королям и панам и уплата им податей, должны быть признаны недействительными, так как каждый должен написать закон божий в своем сердце».

Затем Младеновиц начал перечислять бесконечные прегрешения таборитов в делах церковных. Все они сводились к тому, что табориты отвергают церковную обрядность.

Поднялся Ян Рогач:

— Это что же? В Констанце чехам предъявили обвинение из сорока пунктов. А здесь, в Праге, чешские богословы ухитрились их выдумать семьдесят…

Мартин Гуска сказал:

— Если изъять из того, что прочел здесь магистр Петр, ядовитый, враждебный Табору тон, тогда все, что останется, изложено верно.

Диспут закончился так, как кончались обычно такие споры, — каждая из партий осталась при своем убеждении.

Однако, как и рассчитывал Жижка, напряженность отношений все же заметно ослабела. Это открывало путь к переговорам о совместном военном выступлении, ради чего Жижка и приехал в Прагу.

Покидая дом пана Змерзлика, табориты получили горестную весть: выехавший из Праги Николай из Гуси, желая разминуться на дороге с телегой, в сумерках неосторожно повернул коня. Конь споткнулся, гетман Николай свалился наземь, сломал ногу и повредил грудь. В тяжелом состоянии привезли его обратно в Прагу.

Навещая раненого друга, Жижка никак не мог ожидать рокового исхода болезни. Но, как писал летописец, «болезнь перекинулась на сердце», и 24 декабря Николай из Гуси скончался.

Это был тяжелый удар для всего таборитского движения и его военного вождя: Жижка высоко ценил ум и политическую прозорливость Николая из Гуси. И хоть во многом они не были между собою согласны, Жижка испытал большое горе от этой утраты.

На место покойного гетмана таборитская община выбрала гетманом Яна Рогача.

Первым гетманом Табора стал отныне Ян Жижка.