Ян Жижка

XVII. РАЗГРОМ ПРОТИВНИКОВ ЧАШИ

Поздней весною 1421 года две большие гуситские рати выступили в поле, чтобы довершить разгром чешских католиков в их последних бастионах — городах и замках восточной Чехии. Одно войско вышло из Праги. Его вел пан Гинек Крушина вместе с Яном Желивским. Второе, под началом Яна Жижки, шло из Табора.

Пражское войско включало многих наемников и платных союзников столичного купечества, панов и рыцарей, продавших свой меч крепнущей, побеждающей Праге. Союзные столице бывшие королевские города Жатец, Лоуны, Сланы также выставили своих ратных людей.

Здесь были и горевшие воодушевлением, ведомые Яном Желивским, вооруженные отряды плебеев столицы.

Верный своему постоянному стремлению собирать воедино все силы народа на борьбу с императором, Жижка и теперь действовал в тесном союзе с Прагой.

Крестьяне из полевых общин братства шли в далекий восточный поход с ремесленниками, оружейниками и пушкарями. Никто в таборитском войске не мог требовать себе преимущества. В походе все воины, начиная от цепника и до первого гетмана, жили в одинаковых палатках, ели одну пищу.

Выступив из столицы, пражское войско пошло вначале на север, к большому городу на Лабе, Мельнику.

Напуганный недавним разорением Бероуна, Мельник сдался без боя.

Бюргеры города обязались договором «блюсти и защищать четыре пражские статьи против всякого их противника, хотя бы ценою жизни и достояния», не признавать больше своим королем Сигизмунда, строго повиноваться суду и управлению Праги, принять гетмана и служилых людей, каких поставит Прага.

Этот договор многократно затем повторялся в капитуляциях других городов. Подчиняя себе города, зависевшие прежде от короны, выговаривая уплату в свою казну вносимых ранее королю податей, бюргерство столицы шаг за шагом приближалось к положению хозяйственного, военного и политического гегемона Чехии.

Пражане прошли от Мельника вдоль Лабы к Чешскому Броду. Город пытался защищаться, но неудачно. 17 апреля пражское войско, завладев им с бою, предало его мечу и разорению.

Панический страх охватил все соседние города и замки. В течение четырех дней пражане вошли с триумфом в раскрытые перед ними ворота богатейших королевских городов — Коуржима, Колина, Нимбурка, Часлава.

Настал черед Кутной Горы, старинной соперницы Праги, города, снабжавшего Чехию серебром, делавшего страну обладательницей самых полноценных серебряных денег во всей Европе.

Немецкие бюргеры и купцы-патриции Кутной Горы, ярые католики, за годы гуситского движения погубили тысячи гуситов, сбрасывая их в заброшенную шахту. Теперь они трепетали при мысли о близкой расплате. Хотели было' сопротивляться, но Николай Дивучек, королевский казначей, сидевший коронным гетманом на Кутной Горе, заявил, что его войско от страха неспособно к бою: «Вся надежда теперь на милость врага!»

25 апреля население Кутной Горы вышло из ворот далеко в поле. Когда подошли пражские войска, все кутногорцы пали на колени, и один из священников стал громко молить о пощаде городу и его жителям: «Примем чашу, любой договор — только забудьте старое и простите кутногорцев!..»

Ян Желивский, обманутый лицемерным покаянием, простил кутногорцам их злодеяния.

Тем временем по всему краю пронесся слух, что в восточную Чехию идет Жижка. Монастыри, панские и королевские замки, местечки и города спешили изъявить покорность Праге, рассчитывая уйти от тяжелой руки гетмана Табора.

Табориты, двигавшиеся на северо-восток, нещадно громили поместья и замки феодалов-католиков, жгли монастыри и церкви. Повсюду крестьяне встречали их, как братьев-освободителей, а паны, повинные в преследовании гуситов, не могли и помыслить о том, чтобы отделаться за все свои преступления лицемерным коленопреклонением перед «божьими воинами». Вместе с монахами и католическими священниками спешно покидали они свои владения и уходили на восток, подальше от Жижки.

Император Сигизмунд, давно укрывшийся в Моравии, засыпал оттуда Розенберга приказами ударить таборитам в тыл.

Но Розенберг махнул рукою на своего коронованного владыку — не до него было! Таяли последние силы католиков. Растерявшийся вельможа ничего не придумал лучше, как обратиться к панам, рыцарям, горожанам Чехии «и прочему люду» с манифестом: Сигизмунд, мол, решил согласиться на четыре пражские статьи!

Это была плохая выдумка. Но она хорошо отражала состояние духа всего вельможного чешского дворянства, ошалевшего в те дни от страха и растерянности.

В конце апреля таборитское войско соединилось с пражским у стен Хрудима. Здесь королевским гетманом был пан Опоченский, повинный вместе с паном Дивучком в предательском истреблении отряда Громадки.

Опоченский повторил перед пражанами комедию кутногорцев. Обещая стать приверженцем чаши, он на коленях молил простить его в том, что был «противником правды», губил гуситов.

Пражане снова «простили». Но воины-табориты были так возмущены, что Жижке с трудом удалось сдержать их.

Тогда гетман Табора решил действовать дальше отдельно, соединяясь с пражанами только для сильных совместных ударов.

Табориты, начав рейды по Хрудимскому краю, вошли в город Поличку, близ моравской границы, затем в Литомышль.

Пражан соблазняла возможность вторжения в Моравию. Но Жижка требовал удара по католикам Градецкого края, сильно теснившим дружественное Табору крестьянское Оребитское братство.

Оба войска направились на север, в Градецкий край. 6 мая пражане и табориты, подойдя д Яромержу, осадили его. Город, заселенный немецкими бюргерами, зверски преследовал гуситов. В стенах его было много войска.

В дни осады на поле перед Яромержем появился с несколькими стами всадников Ченек Вартемберкский, бывший Наивысший бурграф королевства, а затем глава панской гуситской лиги, ставший для гуситов символом предательства.

Пан Ченек явился теперь к гуситскому войску с повинной.

Следовавшие одна за другой военные удачи настроили пражан благодушно — они решили простить и Ченка. «Кающийся» изменник преклонил колена перед чашей.

— Пан Ченек, признаешь ли ты, что согрешил перед пражской общиной, когда передал Пражский замок королю венгерскому?

— Признаю, — ответил Ченек.

— Просишь ли ты о прощении?

— Да, я прошу.

Все эти «покаяния» и «помилования» кончились вскоре очень печально, словно бы для того, чтобы показать чешскому народу, насколько был прав непреклонный Жижка, без пощады каравший изменников.

15 мая осаждающие покончили с Яромержем. Многие укрепления Градецкого края поспешили открыть перед гуситским войском свои ворота.

Сопротивление католиков Чехии слабело. Четыре пражские статьи признал теперь даже глава чешской католической церкви архиепископ Конрад. Ватикан метал громы, император грозился утопить во Влтаве архиепиекопа-еретика, «когда доберется до его шкуры». Но все это теперь не имело значения — побеждали гуситы!

После победы у Яромержа табориты снова отделились от пражан. Жижка, двинувшись на север, взял Кралев Двор, сжег Трутнов, вышел к границе Силезии. Здесь табориты расположились лагерем.

Жижка, Збынек из Буховца, Хвал из Маховиц осматривали боевые возы, оружие, запасы стрел, пороху, ядер. Потери в людях были невелики, дух войска бодрый.

— Славно бы проучить отсюда силезских, — говорил гетман Хвал. — До Братиславы [42] три перехода. А люди — будто сегодня из Табора. С налету взяли бы! Как думаешь, брат Ян? Не пойти ли? Напомнить только нашим воинам, — сколько чешского народу пожгли и побили их рыцари…

— Они и так помнят, — отвечал Жижка. — Да пойдем-то мы в другую сторону — на Литомержицы.

— На Литомержицы? — удивился гетман Збынек. — До них вдвое дальше…

— Зато они в Чехии, — ответил Жижка.

— Так что ж? Силезцам к нам столбовая дорога. А нам к ним?

Жижка поглядел на второго гетмана, сощурил свой глаз в улыбке:

— Плохо, брат Збынек, ратному человеку недоглядеть, прозевать, а хуже того — не уметь выждать. У меня и у самого не рыбья кровь, горячая…

К таборитам подошли воины дружественного Табору крестьянского Оребитского братства, основанного священником Маркольдом в верховьях Лабы, у Кралева Градца. Жижка повел обе рати на запад, к богатому городу Литомержицам.

Через две недели католики Литомержиц, увидев под своими стенами таборитов, тотчас отправили послов в Прагу, предлагая немедленно и без боя сдаться пражанам. Здесь повторилось положение, обычное в этой кампании: подойди к Литомержицам сами пражане — город защищался бы против них упорно. Но Жижки здесь панически боялись. Чтобы укрыться от его карающей руки, бюргеры-католики искали защиты у бюргеров-гуситов.

Пражане просили первого гетмана Табора отвести свое войско от Литомержиц. Жижка не стал спорить, и Литомержицы отдались в руки Праги.

Не прошло и года с того дня, как городские советники Праги на коленях молили императора о снисхождении, готовы были проломить стены столицы для триумфального его въезда. Теперь император укрылся в отдаленном углу Моравии, а двадцать богатейших городов Чехии покорились пражским бюргерам. Их власть над собою признала добрая сотня замков, виднейшие паны.

Огромной долей этих военных успехов пражане обязаны были союзу с таборитами. Теперь происходило и некоторое подведение итогов старой тяжбы между крепнущим бюргерством и чешскими феодалами, претендовавшими на управление страною без всякого вмешательства городов.

Спор шел между замком и денежным мешком. Прага уже давно стала средоточием большой хозяйственной мощи, и отстранение ее от управления страной становилось пережитком. Как говорит Ф. Энгельс, «еще задолго до того», как стены рыцарских замков были пробиты выстрелами новых орудий, их основы были подрыты деньгами. На самом деле порох был, так сказать, простым судебным исполнителем на службе у денег».

Однако, громя полчища панов-католиков, пражские бюргеры и не помышляли о покушении на устои феодального общества. Их стремления были иные — занять в этом обществе подобающее им место, приобрести в нем должные бюргерству права и привилегии. В частности, в цели бюргеров не входило изменять отношения феодалов с крестьянами. Пражские купцы сами владели поместьями. Они столь же беспощадно взыскивали с крестьян все феодальные повинности, оброки и барщину.

Бюргеров Праги отделяла от таборитского крестьянского движения целая пропасть. Но до тех пор, пока надо было бороться с общим врагом — нашествием чужеземцев и императором, они оставались союзниками. Союз этот не был ни постоянным, ни прочным: прошло немного лет, и обе стороны начали решительную борьбу между собою.