ЯОн

Сирена

В День Катастрофы[13] все классы повели в спортивный зал. В зале устроили что-то вроде сцены и на заднике повесили черные плакаты с названиями концлагерей и оградой из колючей проволоки. Когда мы вошли в зал, Сиван попросила меня занять ей место. Я занял два места. Сиван села рядом со мной. На скамейках было тесновато. Я упирался локтем в ногу, и моя рука касалась ее джинсов. Джинсы были тонкие и какие-то приятные, и мне казалось, будто я прикасаюсь прямо к ее телу.

— Где Шарон? — спросил я, — сегодня я его не видел. — Голос у меня немножко дрожал.

— Шарон проходит отборочные испытания в морские командос, — с гордостью сказала Сиван, — он уже почти все сдал, осталось только собеседование.

Издали я увидел Гильада, он направлялся к нам по проходу.

— Ты знаешь, на выпускном вечере он должен получить награду отличника Директор уже сказал.

— Сиван, — позвал подошедший к нам Гильад, — что ты здесь делаешь? На этих лавках жуть как неудобно. Идем, я занял тебе место сзади, на стульях.

— Хорошо, — Сиван извинительно улыбнулась и встала, — в самом деле, здесь тесно.

Она ушла сидеть сзади с Гильадом, который был лучшим другом Шарона. Они вместе играли в сборной школы по баскетболу. Я смотрел на сцену и глубоко дышал, ладонь у меня до сих пор была потной. Несколько девятиклассников вышли на сцену, и церемония началась. После того, как ученики продекламировали всегдашние отрывки, на сцену поднялся пожилой мужик в бордовом свитере и рассказал об Освенциме. Он был отцом кого-то из учеников. Говорил он недолго, минут пятнадцать. Потом мы вернулись в классы. Когда вышли во двор, я увидел там Шулема, нашего служителя. Он сидел на ступеньках у медкабинета и плакал.

— Эй, Шулем, что случилось? — спросил я.

— Этот человек в зале, — сказал Шулем, — я его знаю, я был тоже в зондеркоманде.

— Ты был в команде? Когда? — спросил я. Я не мог представить нашего худого и маленького Шулема ни в какой команде, но кто его знает, всякое бывает.

Шулем вытер ладонями глаза и поднялся.

— Не важно, — сказал мне Шулем. — Иди, иди в класс. Это, в самом деле, не важно.

После уроков я зашел в торговый центр и рядом с фалафелями встретил Авива и Цури.

— Ты слышал, — с набитым ртом сказал мне Цури, — сегодня Шарон прошел собеседование, ему остался еще какой-то курсик после призыва, и он во флотилии. Ты знаешь, что значит быть во флотилии? Они выбирают одного из тысячи…

Авив начал ругаться, у него снизу лопнула пита и вся тхина вместе с соком салата потекла ему на руки.

— Мы только что встретили его на школьной площадке. Они с Гильадом оттягивались там, пивко, и все такое. — Цури криво ухмыльнулся и куски помидоров и питы вылетели у него изо рта. — Тебе надо было видеть, что они выделывали на велосипеде Шулема. Как маленькие дети! Вот уж Шарон был счастлив, что сдал собеседование. Мой брат говорил, что как раз на собеседовании больше всего проваливаются.

Я пошел на площадку, но там никого не было. Велосипед Шулема, который всегда был привязан к перилам рядом с медкабинетом, исчез. На ступеньках валялась разорванная цепочка и замок. На следующий день утром, когда я пришел в школу, велосипеда там еще не было. Я подождал, пока все зайдут в классы, и пошел рассказать директору. Директор сказал мне, что я поступил правильно, и что никто не узнает о нашем разговоре. Он попросил секретаршу написать мне записку об опоздании. В тот день ничего не произошло, и на следующий тоже, но в четверг директор с охранником вошли в класс, и директор попросил Шарона и Гильада выйти.

Им ничего не было, их только предупредили. Вернуть велосипед они не могли, потому что просто бросили его где-то, но отец Шарона специально пришел в школу и принес Шулему новый спортивный велосипед. Шулем сначала брать его не хотел.

— Полезней всего ходить пешком, — сказал он отцу Шарона.

Но тот настаивал, и Шулем в конце концов его взял. Было ужасно смешно видеть, как Шулем ездит на спортивном велосипеде, но я знал, что директор прав, и я действительно поступил правильно. Никто не догадывался, что это я рассказал, во всяком случае, так я думал. Следующие два дня прошли как обычно, но в понедельник, когда я пришел в школу, во дворе меня дожидалась Сиван.

— Послушай, Эли, — сказала она, — Шарон узнал, что это ты донес про велосипед, тебе нужно удирать отсюда, пока они тебя не поймали.

Я старался не показать вида, что испугался.

— Быстренько убегай, — сказала она. И я стал уходить.

— Нет, не туда, — она потянула меня за руку. Прикосновение ее руки было холодным и приятным. — Они зайдут в ворота, тебе лучше выйти через дырку в заборе, за сараями.

Я обрадовался, что Сиван так переживает за меня. Даже больше, чем испугался.

За сараями меня поджидал Шарон.

— И даже не думай об этом, — сказал он. — У тебя нет никаких шансов.

Я обернулся. Сзади стоял Гильад.

— Я всегда знал, что ты — салага, — сказал Шарон. — Но никогда не думал, что ты к тому же — сексот!

— Какого ты нас заложил, сволочь? — Гильад сильно толкнул меня, я отлетел у Шарону, и он тоже толкнул меня.

— Я скажу тебе, почему он заложил, — сказал Шарон. — Потому что наш Эличка — грязный завистник. Он смотрит на меня и видит, что я учусь лучше него, и что в спорте я лучше него, и что у меня есть девочка, самая красивая в школе, а у него, бедненького, еще прыщи не обсохли, и это ест его поедом.

Шарон снял кожаную куртку и протянул ее Гильаду.

— Ну вот, Эли, тебе таки удалось меня подставить, — сказал он, расстегивая ремешок своих командирских часов и пряча их в карман. — Мой отец думает, что я вор. В полиции чуть не завели на меня дело. И отличника я уже не получу. Теперь ты доволен?

Я хотел сказать ему, что все совсем не так, что это из-за Шулема, что он тоже был в команде, что он, как ребенок, плакал на День Катастрофы. Вместо этого я сказал: "Дело вообще не в этом… Вы не должны были красть у него велосипед, это было подло. Нет у вас совести". Когда я говорил это, голос у меня дрожал.

— Ты слышишь, Гильад, этот плакса Штинкер будет объяснять нам, что такое совесть. Совесть — это не закладывать товарищей, дерьмо! — сказал Шарон и сжал кулаки. — Мы с Гильадом сейчас научим тебя, что такое совесть, и при том самым убедительным способом.

Я хотел пошевелиться, побежать, поднять руки, чтобы прикрыть лицо, но страх сковал меня. Вдруг, неизвестно откуда, завыла сирена. Я совершенно забыл, что сегодня День Памяти[14]. Шарон и Гильад выпрямились. Я смотрел на них, стоящих как манекены в витрине, и весь мой страх вдруг исчез. Гильад, навытяжку, с закрытыми глазами и курткой Шарона в руке, показался мне большой вешалкой для одежды. А Шарон, со своим зверским взглядом и сжатыми кулаками, вдруг стал похож на пацана, который пытается копировать кого-то из крутого боевика. Я подошел к пролому в заборе и тихо и спокойно вышел через него. Я слышал, как сзади Шарон цедит сквозь зубы: "Мы это тебе еще припомним". Но он не сдвинулся ни на миллиметр. А я шел домой, огибая восковые куклы застывших людей, и сирена укрывала меня своей невидимой защитой.