Глава 17 Облако — это часть неба?

Я провел в Японии уже полтора года. Лео Маркс представлял меня своим знакомым словами: «Это мой друг-буддист», хотя я не был буддистом. Как-то я принес свой ежемесячный взнос в две тысячи иен (два фунта стерлингов) старшему монаху и сказал, что хотел бы официально стать буддистом.

Старший монах сунул деньги в ящик стола, написал в гроссбухе несколько изящных иероглифов, пометил на клочке бумаги: «Ян-сан — 2000 иен» — и поставил дату. Эту бумажку он приклеил на стене коридора, где она стала последним миниатюрным флажком в ряду тысяч таких бумажек. Когда коридор полностью заполнялся, старший монах срывал все бумажки и начинал все сначала.

— Разумеется, это можно устроить, — сказал он. — Но на самом деле все зависит от настоятеля. Он — главный священник, он решает подобные вопросы. Я упомяну ему о твоей просьбе, и мы тебе сообщим.

Примерно через неделю Хан-сан сказал, что меня ожидает наставник. Когда я пришел, наставник обедал, и я ждал, пока он закончит есть, стоя на циновке на коленях. Он никогда не ел вместе с нами, но ему три раза в день подавали поднос с чашкой риса, чашкой овощей, чашкой супа и чайником зеленого чая. От кухни до его дома была почти четверть мили, и его еда, особенно зимой, вероятно, остывала. Я жалел его: лучше бы он ел с нами. Мы всегда могли получить добавку, сложив руки и глядя на повара, раскладывающего еду. Указывать мы не смели, но намекали на нужное блюдо, глядя на него и качая головой, если повар ошибался. Настоятелю приходилось довольствоваться тем, что ему приносили.

Ожидая, я пытался представить себе, как живет этот человек. Каждое утро ему приходится вставать в три часа утра. Потом его посещают двадцать и более учеников, каждый из которых пребывает на своей ступени развития, каждый живет в своем мире, многие трудятся над разными коанами, по-разному, со своими трудностями и проблемами, со своими неверными или незрелыми мыслями. После чего, вероятно, короткий сон. Затем завтрак, работа в саду, служба в главном храме. Он — главный священник большого монастыря, ему приходится следить за ним, знать, чем занимаются дзенские священники в соседних храмах, руководить ими в случае необходимости. Один из храмов поблизости был домом для престарелых, где два молодых священника ухаживали за стариками и старухами. Там случился скандал: один из священников крупно проигрался и растратил часть храмовых сбережений. Настоятель взялся за разрешение этого скандала и отослал молодого священника в паломничество. Он потратил уйму времени, пытаясь обратить инцидент во благо священника. Возможно, он дал ему новый коан или настоял на том, чтобы тот решил коан, над которым работал, завершая свой третий год в монастыре.

Кроме того, настоятель то и дело уезжал читать лекции, посещал крупные города, беседовал с теми, кто проявлял хоть какой-то интерес к дзен-буддизму, путешествовал в те месяцы, когда у нас был сравнительно мягкий режим. Когда он возвращался, ему опять приходилось иметь с нами дело. Я знал, что у него есть два способа отдохнуть. Во-первых, он смотрел по телевизору баскетбол и, когда показывали интересный матч, запирался у себя дома, чтобы никто не мог его увидеть. Во-вторых, он ходил иногда в кино, но только в том случае, если показывали картину, так или иначе связанную с Африкой. Ему нравились животные джунглей и тропические растения. Я был свидетелем спора между ним и старшим монахом. Настоятель хотел сходить в кино и просил у старшего монаха денег на билет: у него не было собственных денег, а монашескими сбережениями заведовал старший монах, который не хотел давать денег.

— Вы недавно болели. Вам лучше остаться и поспать вечером. У вас слабое сердце.

— Возможно, — ответил настоятель, — но я хочу пойти в кино сейчас. Сегодня последний день, когда показывают этот фильм, я прочитал об этом в газете. Неизвестно, будут ли его еще показывать. В фильме есть охота на слонов, я должен его посмотреть.

В конце концов старший монах уступил, но с условием, что настоятель поедет на такси и его будет сопровождать Хан-сан на тот случай, если настоятелю станет плохо.

На самом деле наш настоятель был человеком очень простого нрава. Известно, что некоторые главные дзенские священники любили возглавлять процессии в золоченых одеяниях, под огромными зонтами, которые несли послушники. Они требовали, чтобы к ним обращались, правильно произнося их сан, а если вы пили с ними чай, то обязаны были покидать комнату, пятясь задом. Впрочем, один из этих главных священников как-то поразил публику, присоединившись к процессии в дешевом домашнем одеянии и пластиковых пляжных сандалиях. Позже он покинул свой роскошный храм и уехал палубным пассажиром в Индию, чтобы посетить святые места. Он не взял с собой денег и потому просил по дороге подаяние, как того предписывают правила. Он взял всего одно запасное кимоно, пару нижнего белья, туалетные принадлежности, посох и чашу для подаяния. Уехал он на два года. Священники на него злились: они ожидали, что он будет путешествовать, как это подобает его сану, ведь он был главным священником, что соответствует епископу или кардиналу, мог путешествовать первым классом и брать с собой монахов в качестве слуг. Буддийская церковь не очень-то богата: в 1946 году большую часть ее собственности конфисковали, но какие-то средства все-таки остались.

Настоятель кончил обедать и посмотрел на меня.

— Я слышал, что ты хочешь стать буддистом.

— Да, — сказал я, — какое-то время я был вашим учеником, но никогда не был формально присоединен к буддизму. Мне бы хотелось, чтобы это произошло.

— Это можно сделать, — сказал настоятель, — есть даже специальная церемония, очень красочная. На ней будут присутствовать все монахи и священники, так или иначе связанные с нашим храмом. Они наденут свои лучшие одежды. Я надену одеяние из тяжелой парчи, в котором ты меня уже видел на Новый год, довольно неудобное, но очень красивое. Будут петь сутры, ты выйдешь вперед и встанешь на колени, а я задам несколько вопросов, на которые тебе нужно будет ответить «да». Ты скажешь, что ищешь прибежища в Будде, учении и общине. Кроме того, ты подтвердишь, что отказываешься вступать в нирвану до тех пор, пока все живые существа не станут частью высшей реальности. Затем я взмахну кисточкой из конского волоса, и вновь запоют сутры, Джи-сан начнет бить в барабан, старший монах с Ке-саном ударят в гонг, после чего последует угощение для монахов и гостей. Это нетрудно организовать. Я попрошу старшего монаха назначить подходящий день для церемонии.

Настоятель посмотрел на меня. Я не знал, что ответить. Вполне приемлемые условия, но, казалось, настоятель чего-то ожидал.

— Хорошо, — сказал я. — Благодарю вас за все.

Он кивнул, и я, полагая, что беседа окончена, поклонился и встал. Когда я подошел к двери, настоятель окликнул меня:

— Есть еще кое-что, что я хотел бы спросить. Зачем тебе эта церемония? Думаешь, она что-то даст?

Пришлось признаться, что я так не думаю.

— Думаешь, став буддистом, ты сумеешь решить свой коан?

Нет, я так не думал.

— Хм-м, — произнес настоятель и отвернулся.

На этом беседа закончилась, и я покинул комнату.

Я отправился в сад искать Хан-сана и обнаружил, что он грузит в тележку огурцы.

— Ты буддист? — спросил я.

Хан-сан, возможно, был простым деревенским парнем, но голова у него соображала.

— Я? — невинно спросил он. — Я изучаю дзен-буддизм (если перевести дословно, он сказал: «Я совершаю изучение дзен-буддизма»).

— Это мне известно, — сказал я нетерпеливо. — Я хочу знать другое: ты буддист?

— Знаешь, — сказал Хан-сан, — этого «я» не существует. Я постоянно изменяюсь, с каждой секундой становлюсь другим. Я существую так же, как существуют облака. Облако — тоже буддист. Ты называешь меня «Хан-сан» и воображаешь, что вчера я был таким же, каким буду завтра. В действительности же никакого Хан-сана нет. Но как несуществующий Хан-сан может быть буддистом?

— Не усложняй так, — сказал я. — Все, что я спрашиваю, — это являешься ли ты частью общины буддистов.

— А облако это часть неба? — спросил Хан-сан.

Я сдался. О церемонии мы больше никогда не говорили.

Загрузка...