Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 15

Считаем русские и японские корабли. С учетом того, что после сражения в Желтом море прошло больше месяца, какие-то новости до нас уже добрались.

— Начнем с броненосцев? — посмотрел на меня Катырев.

— Броненосцы к нам не направят, — покачал я головой. — Но для понимания ситуации почему бы и нет.

— Тогда… «Микаса» адмирала Того получила больше десяти попаданий, в том числе по башням главного калибра. «Асахи» досталось в корму, и он точно потерял несколько узлов скорости. «Сикисима» — повреждены казематы среднего калибра. «Фудзи» почти как новый. Все вместе как сила они еще очень опасны, но японцы явно ждут завершения навигации, чтобы поскорее привести их в полный порядок.

— Крейсера?

— «Ниссин» получил несколько попаданий в надстройку, «Касугу» разве что посекло осколками, «Якума» без повреждений, ну и «Асама» — вы знаете, — на лице Катырева мелькнула невольная улыбка. Все-таки приятно было уничтожить врага, который попил нам столько крови.

— Что по нашим?

— Флагман «Цесаревич» получил 12-дюймовым снарядом прямо в рубку. Именно тогда погиб адмирал Витгефт и было утрачено командование флотом. Также после того, как японцы сосредоточили огонь именно на нем, «Цесаревич» лишился почти всех орудийных башен, серьезно пострадала надстройка. После боя он отстал от основной эскадры, повернул было в сторону Владивостока, и тут бы его и взяли, но миноносец «Бесшумный» отвлек и задержал идущие по следу корабли японцев почти на два часа.

— То есть «Цесаревич» остался в строю? — удивился я. В моих воспоминаниях его после этого сражения больше не упоминали.

— Принявший командование капитан 1-го ранга Иванов приказал отвести крейсер в Циндао, где его и интернировали… — Катырев сбился, поймав мой яростный взгляд.

А меня на самом деле накрыло. Вроде бы, действительно, какие были шансы у настолько побитого японцам корабля, но… Прийти и сдаться без боя, отдать свой флагман германцам, при том, что его пушки, его команда так могли бы еще помочь армии. Вот бы эти калибры да этих артиллеристов нам — мы бы такого шуму навели.

— Дальше, — я взял себя в руки.

— Продолжаю по броненосцам. «Ретвизан» — попадания у ватерлинии, потеря скорости, крен, вернулся в Порт-Артур. «Победа» — большие пожары, повреждена корма, тоже вернулся. Вообще, все остальные броненосцы смогли отойти, и по «Пересвету», «Полтаве» и «Севастополю» информации о повреждениях нет. Или ничего серьезного, или просто мы чего-то не знаем.

И снова я задумался. Да, последние три броненосца были облегченной конструкции, и выпавшие из боя лидеры существенно подорвали мощь эскадры, но… Почему я в этот момент вспоминаю Куропаткина, который постоянно отступал, когда еще можно было сражаться? С другой стороны, к японцам должны были подойти еще два броненосца, «Хацусэ» и «Ясима», и это могло стать концом для 1-й Тихоокеанской. А вместе с ней и для Порт-Артура, который бы точно не выдержал одновременного штурма с земли и моря.

— Что с крейсерами?

— «Диана» получила подводную пробоину, отстала от ведущего и после боя ушла на юг, в Сайгон. Интернирована.

— Дальше.

— «Аскольд» под командованием контр-адмирала Рейценштейна получил пару пробоин, но пошел на прорыв. Его сигнал в горячке боя, к сожалению, заметил только «Новик», но и так они смогли прорваться. Кстати, как раз мимо «Асамы». Увы, «Новик», получив повреждения, отстал и потом решил уйти в сторону «Владивостока». Там его, к сожалению, заметили, и он, дав бой, затопил себя у берегов Сахалина. Пушки вытащили и еще с берега обстреляли японцев.

От последних слов почему-то стало тепло на душе. Да, корабль потерян, но сражался до самого конца.

— А что с «Аскольдом»?

— Они с утра оценили свои повреждения и поняли, что без ремонта им не потянуть. В итоге дошли до французского Сайгона и тоже интернировались.

Кажется, я сегодня услышал слово «интернирование» больше, чем за всю жизнь до этого. И вроде бы ничего постыдного в нем нет. Спасли экипаж, спасли корабль, который можно будет вернуть после войны — а это миллионы сэкономленных рублей. Да и японцы, ничего не захватив, не смогли усилить свой флот, но… Все равно, не могу избавиться от ощущения, что это выглядит как бегство. Впрочем, может быть, это влияют воспоминания о том, что я когда-то читал про Первую Мировую?

Тогда после революции у нас и капитуляции Германии русские части неожиданно для себя оказались за границей. Во Франции, Польше, в Прибалтике… И их, разом ставших ненужными чужаками, принуждали к интернированию. Офицеры, солдаты сдавали оружие, полагаясь на слово недавних союзников, но… Их сгоняли в лагеря, их кормили по остаточному принципу, лечением занимались разве что сами — и в итоге в ту холодную зиму остатки царской армии потеряли больше людей, чем во время самых жестоких сражений.

Вспомнил, и снова накрыло осознанием того, на что на самом деле я замахнулся.

— Вячеслав Григорьевич? — Брюммер кашлянул, привлекая мое внимание.

— Да, я здесь, — тряхнул головой. — Так что вы решили по итогу, кого нам ждать в гости?

— Как вы и сказали, броненосцы будут продолжать блокировать Порт-Артур, а вот крейсеры после исчезновения угрозы со стороны «Аскольда», «Дианы» и «Новика» будут свободны. У наших осталась только «Паллада», так что… Мы думаем на третий боевой отряд. Броненосный крейсер «Якумо» и легкие — «Читозе», «Такасаго» и «Акаси». Ну и прикрытие из миноносцев, конечно.

— Двоих из этой четверки мы, полагаю, как раз и видели, — кивнул я.

— А они видели нас, — согласился Брюммер. — Думаю, в следующий раз придут уже все вместе.

— В то же время, — я продолжал оценивать ситуацию, — Нельзя исключать влияние фактора Цзиньчжоу. Наши еще не дошли до него, но точно дойдут. И тогда японцам нужно будет держать поблизости корабли, способные добить до берега, не заходя на мели. Броненосцы они кинут, только если начнется главный штурм, а для чего-то попроще как раз сгодились бы главные калибры крейсерского отряда.

— То есть, думаете, оставят нас в покое? — удивился Катырев.

— Не оставят, но и надолго отвлекаться на нас нельзя, — ответил я. — Все, что могут позволить себе японцы, это один мощный удар. Третий боевой отряд для этого вполне подойдет. И думаю, нам нужно готовиться именно к нему.

В голове невольно крутились мысли про Ляодун и Цзиньчжоу. Словно я уже был там… Как можно было бы использовать отливы, выманить броненосцы и воспользоваться моментом для атаки уже нашего флота… И всего-то нужно — получить право всеми командовать и научить этих всех действовать вместе. Я и раньше уделял как можно больше времени совместной работе самых разных видов войск, но теперь понимаю, что ее важность еще выше.

В итоге мы закончили собрание не только доработкой обороны с учетом мощной разовой атаки, когда враг не будет жалеть силы и снаряды. Но потом еще около часа согласовывали новые тренировки совместных действий. Кавалерия, пехота, артиллерия, нестроевые части, разведка, связь… Потому что победить мы сможем только все вместе.

Следующие несколько дней все работали как проклятые. Кажется, что сложного в том, чтобы вырезать пушку с корабля? Отвинтил все, что отвинчивается, срезал все остальное и — тащи. Так это все равно десятки часов работы! Но саперы справились. На четвертый день из воды показались освобожденные 8-дюймовые пушки из носовой башни. Причем нам удалось не просто достать одни лишь стволы и казенную часть, но и поворотный механизм сохранить.

— А заряжающий уже не смогли, — повинился Галицкий. — Слишком глубоко в корпусе, слишком сложно работать.

— Вы и так сделали больше, чем нужно, — поблагодарил я главного сапера, и неожиданно, но как это порой бывает на волне успеха, в голове вспыхнула такая простая и яркая идея.

Мы ведь так и не придумали, что делать с тем американским журналистом и поднятой с его помощью информационной волной. А то мне уже и Сергей Александрович, и Линевич написали. Причем оба даже не подумали сомневаться в написанном и с искренним негодованием требовали от меня объяснений. Возможно, если бы не взятый так вовремя Инкоу, то могло бы и до резких кадровых решений дойти… К счастью, успехи пока прикрывали меня от увольнений в запас и переводов, но ситуацию нужно было решать как можно быстрее.

Джек испытывал странное чувство. И самое обидное, он, писатель, то есть человек, который умеет замечать и описывать те самые чувства, не мог понять, что это такое. Стыд? Да нет, не может быть.

— Господин Лондон, — к писателю заглянул один из адъютантов Макарова. — Генерал зовет вас в бывший губернаторский дом.

Там же тюрьма и Готорн… Лондон мгновенно ухватил утепленный плащ, без которого в последние дни на улице было просто нечего делать, и поспешил на выход. Неужели Вячеслав Григорьевич что-то придумал? Джек снова ощутил что-то непривычное, но на этот раз расшифровал почти сразу. Обида. Он уже смирился с тем, что генерал гораздо лучше, чем он сам и чем — чего уж тут таить — любой американец разбирается в войне. Но вот в гражданских интригах и журналистике… Тут Джеку хотелось верить, что они еще впереди.

— Хотя нашел чем гордиться, — неожиданно сказал он сам себе, и на лице мелькнула довольная улыбка.

Главное ведь тут что? Что Макаров скоро расскажет свой план, и, возможно, новая неожиданная идея вдохновит самого Джека на новый рассказ. После прошлого, тяжелого и терпкого, словно грязь и кровь, у писателя все никак не получалось восстановиться… А хотелось! Вокруг происходило столько всего интересного, что так и просилось на бумагу!

— А вот и вы! — Огинский, один из разведчиков Макарова, встретил Лондона у входа и проводил его к генералу, который что-то объяснял старшему корейского отряда Киму.

— Ваше превосходительство, господа, — Лондон кивнул всем присутствующим, а потом поспешил поделиться тем немногим, что смог сам сделать за эти дни. — Я списался с парой старых знакомых журналистов из «Ворлд». Это издание принадлежит Джозефу Пулитцеру, они с Хёрстом вечно соперничают, так что пусть сейчас они и пишут прояпонские статьи, но, если будет что-то интересное, что подорвет главную историю конкурента, то это тоже готовы напечатать. Но сразу скажу, просто опровержение не подойдет. Это не интересно, не принесет тираж, не станет сенсацией.

— Я понимаю, — спокойно кивнул Макаров, и Джек не сомневался, что тот действительно понимал.

Вот он сам иногда не мог найти ни одного подходящего объяснения, каким образом еще недавно простой русский офицер так легко и точно разбирается в американских реалиях. И эта тайна порой интересовала Джека даже больше, чем воинские таланты Макарова… В голове начал даже разворачиваться новый сюжет. Американка, ребенок, ушедший из семьи отец и русский дворянин, который усыновил парня, став ему другом и наставником, дал свою фамилию… Русские военные традиции и свободный дух Америки. Это было бы красиво.

Писатель на мгновение отвлекся, но тут же, едва услышав, что именно придумал Макаров, снова вернулся к разговору.

— Вы хотите одеть наших корейцев в японские мундиры, а потом сделать серию снимков с нашим пленником, как будто он не в русском плену, а у них?

— Вы же хотели сенсацию, вы ее получите, — Макаров улыбался. — Заодно добавим пару кадров на фоне затопленного «Асамы», это добавит понимания, какие потери несут враги России.

— Но… — теперь не выдержал Огинский, который, как оказалось, тоже не был в курсе задумки. — Это же не правда!

— Правда бы нас слишком сильно ограничивала в отличие от наших противников, — Макаров пожал плечами. — Вы знаете, какая главная проблема будет у любого с той стороны океана, кто попробовал бы защитить нашу точку зрения?

— Нет.

— Его спросят: неужели он верит русским больше, чем своему пленному журналисту, своим газетам, своим американцам?

— Но ведь они врут.

— И опять же это не имеет значения. Любой ответ на такой вопрос принесет победу нашим противникам. Признать, что чужаки могут быть ближе к истине, чем свои — это красный флаг. То, что вам никто и никогда не простит, как бы правы вы при этом ни были.

И снова Джек удивился, как точно Макаров понимает его соотечественников, а тот продолжал:

— Если же мы сможем напечатать эти фотографии, то мы лишим противника самого опасного аргумента.

— То есть наши сторонники смогут говорить, что Хёрст не врет, а просто ошибся. Одна волна столкнется с другой, причем с нашей будут не только слова, но и подтверждение в виде фото, — понял Огинский. — Наверно, это действительно может сработать. Но что будет, когда правда все-таки всплывет?

— Тогда война уже закончится, и это не будет иметь значения, — ответил Джек.

— Возможно, но мы на всякий случай подготовимся и к такому повороту, — не поддержал его Макаров. — Официально все эти фотографии будут готовиться для методички по тому, как американцам правильно сдаваться в плен японцам.

— Что? — вытаращил глаза Огинский. — Это же чушь! Кто поверит в подобный бред?

— И опять, — Макаров улыбнулся, — логика и здравый смысл тут будут совсем не на первом месте. Важнее то, как это будет восприниматься. Например, нас, русских, воспринимают как врагов, поэтому обидная бумажка ничего не изменит, и нас даже обсуждать не будут. А вот репутация журналиста, который примет участие в подготовке такого материала, и газет, что его напечатают, сильно пострадают. Кстати, думаю, мы господину Готорну даже заплатим — символические тридцать рублей. И потом приложим платежку к материалу, если до него дойдет.

— Это… — Огинский растерянно переводил взгляд с Макарова на Лондона.

— Это может сработать, — решил Джек. — Более того, это должно сработать. Только вы же на самом деле не будете эту методичку печатать? А то Америка, конечно, не воюет с Японией, но все равно… Как-то неприятно.

— Не буду, — успокоил писателя Макаров. — Думаю, будет вполне уместно, если мы в процессе передумаем. Скажем, встретив одного храброго молодого американца, который показал, чего на самом деле стоит его нация. И для него мы сделаем методичку, как не сдаваться, а побеждать японцев. С детальными описаниями техники и обмундирования, что мы используем.

— Хотите еще и рекламную кампанию в это все встроить? — изумился Лондон, невольно смущаясь от осознания того, на кого на самом деле намекал Макаров, говоря о том самом американце.

— Конечно. Когда к нам будет столько внимания, грех не пустить его на доброе дело. Нам же нужны деньги. И заказы. И если Америка хотя бы проявит интерес, то французам сразу придется платить гораздо больше, — на лице генерала появилась хищная улыбка, с которой он и зашел к пленному журналисту, чтобы объявить, что того ждет. Та самая тяжелая работа и щедрая оплата.

Интересно, а как быстро Готорн догадается, во что именно его втянули?

Пленный американец все понял и устроил скандал, к счастью, уже только под конец фотосессии. К тому моменту все нужные кадры были готовы, так что его без лишних разговоров вернули обратно в карцер. Теперь оставалось только грамотно оформить материалы и написать нужным людям… И надо будет передать спасибо Сергею Юльевичу.

Да, в этом мире Витте вряд ли поедет в Портсмут, но именно его пример из моего времени помог составить этот план, сыграв на вражде Хёрста и Пулитцера. Ну и уже лично от себя я добавил щедрую порцию самой откровенной лжи — этакий привет из более поздних эпох, которые научили, что сдерживаться в словесной войне стоит не больше, чем в обычной.

Мимо прогрохотал побитый, но живой «Бранобель». Две чудом пережившие все последние сражения машины сейчас возили известняк и глину от вокзала в китайский городок, где начали собираться все переехавшие из Лилиенгоу мастера. Если честно, думал, что многие захотят остаться на старом месте даже после нашего ухода, но нет… Собрались, встали в очередь сначала на лодки, потом на поезда и приехали вслед за 2-м Сибирским. Приятно. Хотя есть у меня подозрения, что тут дело в чем-то еще, но пока никто не собирается делиться со мной информацией.

Продолжая размышлять об этом, я заодно вспомнил несколько подозрительных намеков, которые великий князь Сергей Александрович ловко вставил между угрозами, когда писал последний раз. Вот только добраться до хоть сколько-то серьезных выводов не получалось, все мысли сбивал грохот работающих щековых дробилок и мельниц. Мы готовили запасы сырья, а завтра к утру Мелехов со старейшинами нового городка обещали запустить печь для цемента. Причем не устаревшую шахтную, когда все загружается и выгружается сверху, останавливая всю работу, а современную вращающуюся.

Кстати, я в этом продвижении прогресса был даже ни при чем. Мои офицеры и мастера сами подготовили и установили под небольшим углом двадцатиметровый стальной барабан. Благо стали — спасибо захваченным японским транспортам, которые мы без жалости обдирали — у нас было с запасом! А дальше все просто. Сверху на него сыпется известняк с глиной, снизу вдувается угольная пыль с мазутом. В итоге сырье движется, постепенно пропекаясь, и где-то за 6 часов проходит полный цикл. Очень быстро! Остается только охладить и можно мешать с песком и камнями, заливая наши береговые укрепления, каркасы которых каждый день все больше и больше разрастаются вдоль всей прибрежной линии.

Неужели мир сломался, и все наконец-то идет как надо?

— Вячеслав Григорьевич, — я только в самый последний момент заметил движение за углом и, поддавшись инстинктам, встретил вышедшую мне навстречу девушку пистолетом под подбородок.

— Казуэ…

— У меня новости, — японка делала вид, что ситуация ее ни капли не смущает. — От китайцев, с которыми вы работаете.

— И?

— На них надавили англичане, и, боюсь, день или два, и все поставки известняка и глины, что сейчас вам возят, остановятся.

Я выдохнул. С миром ничего не случилось, неприятности никуда не делись, а значит, все как обычно. Даже легче немного стало. И я не извращенец, который жить не может без проблем, просто с ними же ничего сложного — нужно взять и разобраться. Казуэ поняла меня без лишних слов и протянула лист бумаги. Имена, фамилии, города… Все, что нужно, чтобы донести для китайских англофилов простую истину. Британия далеко, а мы рядом, и уже никуда не денемся.