Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 17

Жду.

Мы встретили японские миноносцы огнем наших 6-дюймовых батарей, и тут уже без поддавков. Команды 1-й и 2-й батарей работали быстро, четко, как на учениях. С шара по прямой телефонной связи их корректировал лично капитан Жирков, и уже на двух с хвостиком километрах мы получили первое накрытие. Половину рубки предпоследнего миноносца снесло, словно ее и не бывало, и тот, потеряв ход, поспешил отвернуть обратно в море.

Остальные продолжили свой набег. Ровно два километра — новых попаданий все не было, но снаряды летели все ближе, все кучнее. Километр восемьсот. Стало очевидно, что еще немного, и хоть один залп точно должен попасть в цель. А много ли нужно небольшому миноносцу?..

Жду. Весь штаб и все солдаты и офицеры, что могут со своих позиций следить за боем, тоже ждут. Те, что не могут — слушают и все равно… Ждут.

Еще один выстрел, еще… И миноносцы, так и не дойдя до дистанции запуска торпед, отвернули в сторону.

— Мы глушили связь, но с одного из крейсеров в море запустили сигнальную ракету! — крикнул Чернов, и стало понятно, что враги не струсили, а это командир эскадры оценил наши силы и решил, что размен боевых кораблей на корыта у нас в порту того не стоит.

— Теперь ждем крейсеров? — потер вспотевший лоб Брюммер.

— Да, — кивнул я. — Мы наглядно показали японцам, что малой кровью не обойтись. Так что они придут, вот только пока непонятно как…

Что делали в подобных ситуациях англичане, французы, да и наши моряки, когда сила флота и калибров была на их стороне и нужно было подавить береговую артиллерию небольшого городка? Если пушки позволяли расстрелять город за пределами дальности его орудий, расстреливали. Но если нет, то шли вперед и просто подавляли батареи одну за другой. Так действовали в Крымскую войну полвека назад и так будут действовать через десять лет в Первую Мировую.

Кажется, что батарея на земле в более выигрышной позиции из-за лучшей защиты, но… Одна батарея — это четыре орудия. Один форт, до которого лично нам как до Луны, может вмещать несколько батарей, но флот всегда атакует так, чтобы по нему могла стрелять лишь их часть. Получается: с земли бьет в лучшем случае десяток орудий, а с моря проходят корабль за кораблем, накрывая противника изо всех своих пушек. С одной стороны, попадания размазываются по всем кораблям, а с другой — снаряд за снарядом накрывают именно те несколько орудий, что бьют именно в эту сторону.

В колониях эта тактика срабатывала всегда, в битвах великих держав уже были варианты. Тот же Нахимов устроил Синоп, а Гамильтон не сдюжил в Дарданелльской операции.

— Будут стрелять издалека, — Брюммер вернулся с наблюдательной позиции и показал на карте траекторию движения японских крейсеров. — Боятся!

— Если у тебя меч, а у врага пистолет — это не значит, что он трус, — напомнил я. — И сколько бы ты его ни стыдил, если он тебя пристрелит, то все это не будет иметь никакого значения.

— Да я понимаю! — махнул рукой штабист. — Но просто это же так странно! В сражении между кораблями японцы легко лезут вперед. Не боятся смерти, готовы разменять свои жизни на наши. А тут? Будут стрелять издалека, лишь бы ничего не случилось?

— Я думаю, — ответил другу Лосьев, — что тут дело в деньгах.

— Как это?

— Вот ты сказал про размен жизней. Так в битве флотов — корабль на корабль, и выходишь в ноль. А у нас? Разменять миноносец и тем более крейсер на пару береговых батарей — это уже минус. А у Японии не так много денег, чтобы ими разбрасываться.

— А я думаю, что дело в капитанах, — высказал свою теорию Катырев. — Если флот ведет трус, то он никогда не решится на резкий маневр. Причем бояться можно не только смерти, но и того, что потом тебя спросят за потери. И лично я знаю немало офицеров в нашей армии, кто из-за такой вот мелочи порой впадал в самый настоящий ступор.

— А есть еще мямли! — добавил Борецкий. — Время атаковать, а этот миролюбивый болван стоит, пот со лба вытирает и ничего не делает. Якобы солдатиков жалеет. А то, что в соседних полках в итоге в два раза больше людей погибнет, что вся атака не принесет успеха и завтра придется начинать сначала, этого он не замечает!

За такими разговорами штабисты прятали накатывающую нервозность. А она всегда приходит, когда бой идет, а ты сам лично ничего не можешь сделать. И мы не могли… Японские крейсеры, словно шакалы, рыскали на пределе дальности орудий, иногда подходя чуть ближе и обстреливая Инкоу.

— Сволочи! — сжимал кулаки Брюммер, глядя на очередные попадания. — Они ведь даже не по нашим орудиям бьют, которые мы специально подсветили во время атаки миноносцев. Просто на город вываливают и куда бог пошлет.

— Разве? — я перевел взгляд на карту городских пожаров, которые так же оперативно, как и все остальное, добавляли на карту.

— А ведь и правда… — Брюммер перестал смотреть на конкретные пораженные дома и обратил внимание на районы целиком, куда японцы пытались попасть.

В каждом из них были склады снарядов, которые мы не стали собирать в одном месте, а раскидали на множество точек поменьше. Так и все разом не подорвут, и логистику снабжения всегда можно поменять, подстраиваясь под огонь врага и выбирая самые безопасные маршруты.

— Глеб Михайлович, — я повернулся к Ванновскому. — Нужно будет проверить, это японцы где-то рядом высадили своих наблюдателей или в городе нашлись их помощники.

— Проверим, — кивнул полковник и тут же засобирался.

Недоволен собой, а зря. В городе тысячи китайцев, за всеми проследить — просто нереально. Наводчиков наши разведчики тоже искали, регулярно объезжая все окрестности. Нет, тут либо поступать как англичане в Южной Африке, сгоняя всех мирных в концентрационные лагеря, чтобы точно никто не мог помочь врагу, либо… Работать на репутацию, но и не удивляться осведомленности противника.

Такая вот перестрелка продолжалась до самого вечера. И если японцы рассчитывали, что смогут удивить нас пожарами и устроить панику, то зря. Подобные обстрелы они уже применяли по время войны с Китаем, так что мы заранее подготовили пожарные команды. Телеги с песком, цистерны с водой, которые мы гоняли на самые крупные возгорания по железнодорожным путям… Многие дома пострадали, но ни один пожар так и не успел разрастись во что-то серьезное.

А вечером начались работы по разбору завалов, и если учитывать, что у нас большая часть армии днем отдыхала, то сил, чтобы довести дело до конца, у нас было более чем достаточно.

Утром Инкоу выглядел как новенький, и вряд ли это обрадовало японских капитанов, которые наблюдали за нами издалека.

— Получили, шакалы! — потряс кулаком Брюммер и повернулся ко мне. — Порт-Артур они тоже издалека пытались поджечь и не смогли! Будут знать, что русские не горят!

Впрочем, пыла нашего артиллериста никто не поддержал. Все знали: новый день будет тяжелым, а для кого-то он уже начался.

— Ночью миноносцы заходили на внешний рейд, — доложил заглянувший Афанасьев. — Мы маршруты постарались зафиксировать, но стрелять наугад не стали. Как и договаривались.

Все верно. Во-первых, наугад попасть в морскую цель, считай, нереально, а во-вторых, мы провоцировали японцев. Слабость в нужном месте и в нужное время — это почти сила.

— Только миноносцы? — спросил я.

— Моряки зуб дают, что ничего крупнее точно не было. Да я и сам уже, кажется, научился по шуму машины определять, кто именно рядом с нами гуляет.

— Тогда продолжаем!

И японцы продолжили. Четыре крейсера третьего боевого отряда снова прохаживались на пределе дальности орудий, продолжая забрасывать снаряды с шимозой в город. Впрочем, эффект от обстрела был слабее, чем даже в первый день. Тут сработало и то, что люди привыкли, и то, что ребята Ванновского постарались. Они, правда, никого не поймали, но одной их активности хватило, чтобы информация о том, куда мы перетащили боеприпасы из обстреливаемых районов, никуда не ушла.

— И долго они так могут продолжать? — не выдержал к обеду Лосьев, когда какой-то шальной снаряд зацепил один из пожарных паровозов.

Не хотели его посылать, но уж больно хорошо горела японская шимоза. Так что при попадании в деревянную застройку приходилось рисковать и гонять технику прямо при свете дня. И вот попали! Мелехов, правда, сразу доложил, что поезд только посекло, восстановим, но все равно обидно.

— 8-дюймовых снарядов на крейсере под сотню на ствол, — тем временем Брюммер принялся считать. — Но их пока выпустили буквально с десяток, когда пытались накрыть наши склады с боеприпасом. Сейчас экономят. 6-дюймовых 150–200 — этих уже точно половину потратили.

— Значит, либо они уйдут пополнять запас… — начал Лосьев.

— Либо если мы были правы насчет желания японского командования решить вопрос побыстрее, — подхватил осмелевший в последнее время Катырев, — то уже скоро стоит ждать атаки.

Собственно, на этом и строился наш план. Ничего невероятного. Мы показываем крепкие батареи, которые не взять издалека, но которые вполне можно разрушить, если ударить в лоб. Японцы осторожны, японцы не любят рисковать, но время сейчас играет против них. Они спешат, а мы выглядим опасной добычей, которая им при этом вполне по зубам.

— Завтра или послезавтра, — кивнул Брюммер.

— Завтра… Утром, — я прикрыл глаза, прислушиваясь к еле заметному ритму боя.

Платон Львович Афанасьев лично дежурил на 6-й батарее. Лично он назвал бы ее 1-й или, край, 2-й, но Ванновский с Макаровым настояли, чтобы главным калибрам отвели совсем не главные номера. А еще по отдельному приказу никому из солдат и офицеров нельзя было покидать позицию.

— Словно в театре, — жаловался другу один из наводчиков. — Выйти нельзя, делать ничего нельзя, только сиди и смотри.

— В театре хотя бы кормят, а нам еще и самим готовить, — фыркнул второй.

— За те деньги, что в театре просят, я бы и там сам готовил, — рассмеялся первый.

Да, народ был недоволен и ворчал, но в то же время после того, как генерал лично им все объяснил, они были готовы потерпеть. Чтобы враг точно не узнал, чтобы точно не ждал главного удара. Того, что и должен решить исход боя.

— Идут! — крикнул связист и поправил провод, связывающий их центром.

Вся информация от аэростатов шла сначала туда, а потом уже передавалась на отдельные батареи. А то подвесишь шар над собой и точно получишь пару снарядов прямо в лоб, а так… Обычные связисты центра порой даже не знали, кому именно они передают те или иные координаты. Афанасьев потратил месяцы на выстраивание и доработку этой системы, но сейчас она уже работала как часы. Даже без него…

Платон Львович поморщился, представив, что скажет Макаров, если узнает, что он покинул центр в такой момент. Но в то же время сам артиллерист чувствовал, что будет нужен именно здесь. Возможно, в последний раз прямо на передовой.

— Миноносцы вышли из тумана всего в полутора километрах от берега. Подкопченная четверка с ними, — наблюдатель торчал в специальной башенке, и пока они не откинули специальные щиты, только он видел, что происходит.

— Что наши? — спросил Афанасьев, и в этот момент по ушам ударил тяжелый «бам-м-м».

— 6-дюймовки отвечают. Поздно заметили, мало времени на пристрелку. Начали… Нет! Миноносцы сменили курс.

— Уходят?

— Нет, идут ко входу в бухту по более резкой дуге… Выходят на дистанцию… Один достали, но остальные выпустили торпеды.

Несколько взрывов разорвали стоящие на ближнем рейде торговцы. На какое-то время Афанасьев и остальные лишились слуха, но благодаря специальным затычкам уже скоро пришли в себя… Платон Львович лично рванул к наблюдательной позиции, отодвинул солдата и вгляделся в тяжелую дымную пелену, которая начала заполнять собой порт.

Пожары, дым… Идеальное прикрытие, чтобы береговые батареи не видели, куда стрелять.

— Откидываем заслонку! Готовимся встречать крейсера! — крикнул Афанасьев.

— Но… — осторожно начал один из офицеров. — Еще же не было приказа! Выдадим себя!

— Готовимся! — только и рявкнул Афанасьев. Он даже не чувствовал, он знал, что прав, и знал, что генерал точно его поймет.

Канониры тут же бросились вперед, выбивая чугунные стопоры, и через пару минут стальные створки, прикрывавшие бойницу, полетели вниз. Внутрь тут же ворвались резкое утреннее солнце, ветер и соленые брызги. Три других 8-дюймовых орудия с «Асамы» поставили на площадку повыше, но одно — их! — разместили почти у моря, чтобы можно было встречать врага прямой наводкой. Опасная позиция — тем, что ее легко подбить, тем, что враг, если узнает, сможет достать ее оттуда, куда не добьет их собственное орудие.

Вот только Макаров был уверен, что японцы после сражения в Желтом море, когда успех им принесло именно сближение на 3–4 километра, и сейчас будут придерживаться похожей тактики. Полгода назад Афанасьев никогда не пошел бы на такой риск, а сейчас… Он знал, что генерал прав. Враг придет, враг подставится, а им просто нужно будет сделать свое дело. Позиция одного шанса, который они либо используют, либо… Нет! Обязательно используют!

— Угол заряжания! — скомандовал Афанасьев, заметив, что ствол немного задрался. А для правильной закладки снаряда нужно было, чтобы он шел почти параллельно земле. Чем точнее все будет, тем лучше.

— Затвор! — новая команда.

Сам Афанасьев предпочитал клиновые. Да, они более старые, зато легкие и быстрые. Поршневой был понадежнее, но какой же он тяжелый. В первые десять раз не обращаешь на это внимание, но когда бой заканчивался на десяти выстрелах?

Когда затвор отвели в сторону, пришла очередь снаряда. 113 килограммов стали и смерти. Потом картуз… Интересно, а лет сто назад кто-то мог представить, что этот мешок с порохом будет весить под 40 килограммов? Вряд ли! Особенно те, кто имел дело с деньгами и мог бы посчитать, во что обходится армии каждый такой выстрел.

— Закрыть затвор!

Теперь пушка была готова к выстрелу, оставалось только задать угол с направлением, а для этого дождаться японских крейсеров. Афанасьев ждал. С каждой секундой тянущая пустота внутри становилась все сильнее. А вдруг он все-таки ошибся? Вдруг японцы не планировали атаковать под прикрытием этой дымовой завесы? А он зря выдал их позицию… Все испортил… Платон Львович сглотнул и сощурился, чтобы точно не пропустить никакое движение в тумане.

— Центр передает! Японские крейсера идут к городу! Первую батарею уже подавили из главного калибра, сейчас ведут огонь по второй! — крик ударил Афанасьева по ушам.

Все-таки он был прав. Жалко ребят с первой — если их так быстро разнесли, то это просто невезение. Толстые бетонные стены хоть и не схватились до конца, но могли довольно долго держать удар даже главного калибра японцев, но тем, похоже, опять улыбнулась удача. Золотой выстрел… Так говорят, когда один снаряд подрывает боеприпас и разом отправляет врага на дно или на тот свет.

Вслед за новостями центр передал координаты, откуда придут японцы. А потом Афанасьев и сам заметил в тумане огромную серую тень. Очень характерный силуэт — трубы, обводы бака, кормы — который выдавал в корабле один из итальянских броненосных крейсеров, перехваченный Японией у Аргентины буквально в этом году. «Ниссин» или «Касуга»? Афанасьев задумался и тут же вспомнил скорость, с которой японский флот разобрался с 1-й батареей. Вот и ответ.

«Касуга» отличалась от своего собрата тем, что в носовой башне было не два 8-дюймовых, а одно 10-дюймовое орудие. Идеально для осады береговых укреплений! И небольшая потеря скорости, которой страдал этот корабль после сражения в Желтом море, этому совсем не мешала. Все очень логично, очень грамотно, но… Кто бы ни задумал эту операцию с японской стороны, кто бы ни вел этот корабль, он слишком увлекся!

Афанасьев довернул орудие, чтобы стрелять в заднюю часть корпуса, начавшего отворачивать от берега корабля. Туда, куда врагу обычно не удается добраться, туда, где броня всегда тоньше.

— Огонь!

Первый выстрел, второй… Их почти сразу заметили, и японские крейсеры, осознав опасность, начали уходить еще быстрее. Сколько у них времени? Павел Анастасович сам начал доводить орудие, обжигая руки, просто пронося их рядом с разогревшимся стволом. Плевать! Так близко враг больше может и не оказаться. Восемь выстрелов. С верхней батареи попали разок, но неудачно: «Касуга» вспыхнула, но даже не замедлилась. Проклятье! Еще семь выстрелов, и пушке в идеале надо дать отдохнуть. Они, конечно, все равно продолжат, но точность упадет еще больше.

— Надо правее брать! Буквально полградуса! — связист пытался перекричать гуляющее по бетонному бункеру эхо.

— Правее! Полградуса! — Афанасьев крутил пушку, ловя то особое чутье, когда снаряд за снарядом летят точно в цель.

Перекрестился, а потом довернул еще немного. Вот теперь точно правильно. Огонь! Сначала показалось, что они снова промазали, но в этот момент в тумане расцвел огненный цветок.

— Попадание! Всю корму разнесло! — передал от наблюдателей связист.

— Добиваем! — Афанасьев мысленно представил, куда инерция и течения снесут вражеский корабль. Снова чуть довернул орудие, выстрел.

Артиллерист чувствовал, что попал, но нового взрыва почему-то не было. С обидой повернулся к остальным… Там тоже никто ничего не понимал, но тут один из канониров растерянно посмотрел сначала на свои руки, потом на пушку и, наконец, на ящик, из которого таскал снаряды.

— Ваше высокоблагородие! — выпалил он. — Простите! Бес попутал, зарядил не фугас, а бронебойный…

Он еще не договорил, когда от наблюдателей пришло подтверждение. Попали! Минусы бронебойных на такой дистанции в том, что они могли прошить корабль насквозь, оставить после себя дырку, а взорваться где-то вдали… Тут же повезло! Дыра оказалась на самой ватерлинии, еще и разнесенная корма сыграла свою роль. И уже второй броненосный крейсер японского Императорского флота отправился на дно рядом с простым китайским городом Инкоу.

— Ура! — вырвалось у каждого из команды 6-й батареи.

— Ура!!! — долетали крики с других позиций.

— Чипай! — не отставали от остальных работающие в тылу китайцы. Они были хоть и далеко, но брали количеством.

Мы потопили всего один крейсер. Хотя, если так посмотреть… К городу, у которого еще недавно и укреплений-то не было, подошло четыре крейсера, и пехота потопила один из них. Целый крейсер! Броненосный! Сказка! А учитывая задачи японцев на основном театре военных действий, сюда, можно сказать прямо, они больше не сунутся.

Афанасьев, конечно, расстроил, что бросил командирскую позицию, но… Все же молодец, чертяка! Не знаю, кто вел его руку, но он почти на трех километрах положил снаряд точно в кормовую крюйт-камеру! И ни 120 миллиметров брони, ни современная система орошения для предотвращения пожара не смогли ему помешать. Пробитие, пожар, взрыв… В общем, мы отбили полноценный штурм с моря, сохранили порт и даже можем принимать тут какие-никакие суда.

Вон, например, прямо сейчас в город заходят два французских транспорта, и видно, как все члены команды высыпали на палубу, чтобы заценить антураж. Впрочем, прекрасно их понимаю. Когда еще доведется поплавать сквозь такую кучу затонувших прямо рядом с поверхностью кораблей. И пусть большая часть из них транспорты, но есть и миноносцы, и крейсер. В общем, картинка соответствует. Мы даже специально сделали снимок во время отлива, когда их лучше всего видно, и отправили в отечественные газеты.

Там меня, конечно, не очень любят. Но вдруг напечатают, будет интересно почитать, посмотреть на реакцию общества. Что простые люди скажут, что высший свет…