Ярко-алое

Глава 12

После некоего предела понятие «усталость» теряет всякий смысл. Где-то далеко системы поместья Фудзивара поддерживали его тело, по мере необходимости очищая и обновляя. Разум же…

Тимур и сам не заметил, когда перешел порог, за которым его будто отделило от мира снежным покрывалом. Под белой вуалью почти сна Неко способен был созерцать окружающее и свои в нем действия, но не имел ни сил, ни желания испытывать по этому поводу какие бы то ни было чувства.

Ари улыбнулся дымчато-синими очами. Шепнул, что все свершилось благополучно, и дома ждут его возвращения. Что ж, придется им подождать еще немного. Загромыхал гневной речью подраненный советник Кохаку, потребовал решительных мер и ужесточения контроля — пусть требует. Тимур равнодушно проголосовал против упорно проталкиваемого коллегой «экстренного положения», так же равнодушно отметил, что за пару часов такой законопроект успел бы состряпать разве что опытный ками. Причем специализирующийся на политическом анализе. Янтарный князь явно готовил это чудо юриспруденции заранее, и момент для его представления выбрал отнюдь не случайно.

Да, забавная вырисовывалась картина. Представим, что все вышло немного не так. Янтарный князь взял верх над черным драконом-бурей, героически защитил оказавшихся в беспомощном положении коллег и союзников. А потом этак ненавязчиво предложил бы им обсудить сложившуюся на планете ситуацию… К этому часу у нас, пожалуй, уже был бы новый «божественный» клан. И высокородный глава его не стал бы потакать природной своей скромности и отказываться от титула Янтарного императора.

Все так же равнодушно Тимур переместил имя советника Кохаку на первую строчку в мысленном списке. И прилепил к нему ярлык «еще один главный подозреваемый».

Едва заметно вздрогнул, сообразив, что не услышал обращенного к нему вопроса.

— Прошу прощения?

— Параллельное расследование, — повторил дед Богдан и окинул его несколько встревоженным взглядом. — Если у тебя будет время заняться этим лично?

— Почему бы и нет? — Канеко, вымотанный почти до потери способности внятно мыслить, равнодушно пожал плечами. — Все равно буду разбираться. Могу доложить о выводах.

— Вот и ладно. — Старик оглядел присутствующих. — Остальное завтра, господа мои. Если начнем сейчас обсуждать, кто займет место Джеффера, все равно ничего путного не решим. Надо прийти в себя и посмотреть, как там справляются наши шаманы по связям с общественностью. По домам?

Что было дальше, Тимур толком не помнил. По крайней мере, до того момента, как обнаружил себя в физическом теле у покоев госпожи супруги. Его знобило. Заснувшие было эмоции вновь обострились — пожалуй, даже слишком.

«Все благополучно, — подсказала встрепенувшаяся память. — Ждут вашего возвращения».

Тщательно подобрав разметавшиеся вокруг приложения, постучал. Кулаком постучал, костяшками пальцев, чтобы не тревожить ставшую колыбелью чуда домашнюю сеть. С непривычки удар вышел слишком сильным, руки отозвались болью. Реальность окрашивала все вокруг ощущением странной, неуловимой неправильности.

«Войдите, господин, супруг мой», — прилетело на его личный профиль. Тимур шагнул в будущее, как шагают с обрыва: не оглядываясь назад, с головой.

Кимико лежала уже не на циновке. Самурай, ее врач, где-то раздобыл настоящую реанимационную кровать — высокую и просторную, с громоздящимся у изголовья обманчиво-архаичным оборудованием. Черные волосы, черные глаза, побледневшие губы. На госпоже по-прежнему было белое — легчайшая рубашка из ткани столь тонкой, что могла показаться прозрачной.

На груди у матери, отделенное от ее тела лишь невесомой этой преградой, спало величайшее сокровище Аканы.

Оно было крошечным, это дивное создание, хрупким и смутно незаконченным. Лежало, прижав к себе ручки и ножки, зажмурив глаза.

Рука Кимико, защитным жестом покоившаяся на маленьком существе, казалась слишком белой, слишком крупной, непривычно сильной. Разум урожденной Фудзивара вышел из берегов тела — и затопил окружавшее ее пространство.

Тимур сморгнул, тряхнул головой, попытался найти хоть какую-то логику. Создать смутно привычный образ для того, что пытались показать ему органы чувств. Кимико просто… занимала больше места, чем отмерено было ей физически. Казалось, сама суть высокородной госпожи расширилась, разлилась рекой — и свернулась вокруг покоящегося на ее груди младенца. Где-то в Паутине расправлял и складывал крылья махаон новорожденной сетевой личины, но привязан он был по-прежнему к материнскому профилю. Вся сенсорика малыша, вся связь с внешним миром шла опосредованно, через нервную систему симбионта.

Тимур видел перед собой лишь одно живое существо. Тела могли разлучиться, но психика, но зачатки сознания, но программные приложения! Они все еще были едины, неделимы, немыслимы друг без друга.

Железный Неко медленно приблизился к кровати. Мягко опустился на колени так, что глаза его оказались на одном уровне со спящим ребенком. Это… потрясало. Ужасало и вызывало благоговение.

Как и положено божественному чуду.

— Привет, — зачем-то шепнул советник Канеко, сам не понимая, с кем здоровается.

Смутился. И заметил, как расслабилось запястье высокородной его супруги. На губах ее появилась неуверенная улыбка.

— Приветствую, господин, супруг мой, — прочистила горло. — Позвольте представить вам нашу дочь, наследницу Канеко.

Дочь?

Нет, он, конечно, был осведомлен о поле ребенка (как тут не знать, это ему-то, вызубрившему физиологические параметры этой беременности наизусть!), но до сих пор Тимур не думал о ней как о чем-то реальном. Наследие Нобору и божественных Кикути, последняя надежда Аканы. Совершенно не важно, что высокорожденное это сокровище будет девочкой.

Его, Тимура, наследницей.

Для всех окружающих — его дочерью.

По крайней мере, пока не придет время доказать обратное.

— Ох! — очень внятно сформулировал советник Канеко свое мнение о преподнесенном ему великом даре.

За спиной кто-то почти беззвучно (но красноречиво) выдохнул. Вскинувшись, Тимур увидел, что у двери вытянулась пара принесших Кимико клятву самураев. В боевой форме и с игольниками — кто-то явно не склонен был доверять судьбу новорожденной лишь-сегодня-опять-всех-перепугавшему господину советнику. Вполне разумно.

Хуже было другое — Железный Неко умудрился стражей просто не заметить. Докатился.

— Господин, — внезапно, точно на что-то решившись, заговорила Кикути, — желаете ли вы взять дочь свою на руки?

Вопросом это определенно не было.

— Ох! — еще раз блеснул красноречием Тимур.

«Такую крохотную?»

— Владычица, не стоит… — Тайра Синобу попытался было озвучить мнение лечащего врача.

— Глава семьи должен официально принять новорожденную, — отрезала госпожа, пресекая наметившийся бунт.

Кимико не сделала попытки передать ребенка (Тимур успел обеспокоенно подумать, что после перенесенных испытаний она, должно быть, просто не в силах приподняться на ложе), лишь пришпорила мужчин горящим темным взглядом.

Подоспевший врач закутал малышку в мягкие пеленки, сохранявшие стерильность и поддерживавшие физическое состояние.

Советник Канеко неуверенно присел на край высокой кровати. Пеленки пеленками, но извлекать недоношенного ребенка из реанимационной зоны он не собирался. Осторожно — ой, не сломать бы! — протянул руки. И неуверенно, на вытянутых ладонях принял спящую кроху.

Нависающий всполошенной нянькой Тайра показал, как правильно держать младенца и что делать с неуклюжими своими локтями. Тимур уже не замечал назойливости самурая. На мгновение показалось, что на руках его спит Кимико, а потом…

Происходящее сузилось до горячего, мягкого, хрупкого, что тихо сопело и доверчиво сжимало кулачки. Она… ками всемогущие, она была живой.

Тимур много думал об этом ребенке. Но всегда — в контексте того, чем ей предстоит стать. И тут до него дошло — по-настоящему, полностью, до печенок проняло: а ведь сокровище это будет прежде всего кем-то.

Девочкой. Женщиной. Разумной, обладающей свободной волей дочерью Аканы.

Он представил ее: высокую, темноволосую, гордую. Наверняка унаследует надменный темперамент Нобору — и проклятое самообладание Кими. Конечно, по закону подлости от приемного отца ей достанутся железные упрямство и непокорность. А заодно и непочтительность к старшим. Божественное дитя, чье прикосновение заставит петь Паутину, кто воображением своим и талантом создаст новые миры — и сама станет подобна необъятной Вселенной. Такие бесчисленные возможности. Такие неизведанные пути.

Если, конечно, ей позволено будет на них ступить.

От осознания полной уязвимости сопящей на руках крохи волосы вставали дыбом. Между этой девочкой и смертью стоял только… он.

Предки всемогущие, как вы допустили? И кого? Безответственного полуварвара? На месте премудрых ками Железный Неко еще лет пять назад устроил бы самому себе несчастный случай. Из серии «споткнулся и упал на меч». Не меньше полудюжины раз. Чтоб наверняка.

Но, поскольку высшие силы вмешиваться не спешили, а советник Канеко как-то оказался именно на своем месте, оставалось одно: не позволю!

Закрыв глаза, Тимур выпустил в вечность молитву — и клятву. Первое предназначалось новорожденной богине. Второе — девочке по имени…

А как, собственно, ее назвали?

— Госпожа моя, — точно очнувшись, повернулся он к супруге.

Кимико смотрела в его лицо пристальным, жадным взглядом погибающей от голода охотницы. Тимур сморгнул — и наваждение исчезло. Перед ним была утомленная, но почтительная супруга.

— Под каким именем я должен принять свою наследницу?

Вопрос прозвучал… Ну, не очень подобающе. Советник Канеко попытался припомнить, известно ли присутствующему здесь Фудзита Итиро о том, кто истинный отец новорожденной его госпожи и племянницы. Потом решил, что это не имеет значения. Мальчишка был верен. И далеко не глуп. Живя в этом доме, он рано или поздно в происходящем разберется. Пара лишних намеков ничего не изменит.

— Называть первенца должно главе семейства, — опустила веки урожденная Фудзивара.

Мало ли кому тут что «должно»…

— Будет ли это… уместным? — «Разве Нобору уже не выбрал?»

— Вполне. — И вновь в ее лице мелькнуло что-то выжидающее… и опустошенное.

Тимур перевел взгляд на девочку. Хотелось назвать ее Надеждой — так хотелось, что губы сводило. Надина, Аша, Имела… Однако проверять на прочность приверженность Кими патриархальным традициям не стоило. Нельзя портить эти минуты ссорой. Тем более такой.

— Быть может… Минору. Истина, — начал он, внимательно следя за выражением глаз высокородной своей супруги. Но это имя любили в клане Кикути. Не стоит делать сейчас таких намеков, да? — Такара. Сокровище. Получается чуть ли не политический манифест. Мидори? Хорошее имя для девочки, чья мать вышла из клана Фудзивара. Нет?

Он вздохнул. Попытался понять, какие чувства вызывает в сердце это все еще кажущееся частью Кими создание. Защитить, оградить, не отдать — никому, никогда…

— Акеми. Яркая, красивая. Она ведь самое прекрасное, что у нас есть, никто с этим не поспорит. Как вы считаете, госпожа моя?

— Да, — сверкнула глазами Кимико. — Самая яркая.

Все ждали. Советник Канеко поспешно вытащил из библиотеки нужную формулу, несколько неуверенно провозгласил:

— Акеми, дочь законной супруги моей Кимико, принимаю тебя в семейство Канеко. — А затем, движимый непонятным упрямством, добавил: — Называю тебя наследницей своей. И надеждой.

Где-то в Сети, вне созданного для малышки кокона безмятежности, понесся каскад команд. Завихрились активированные ритуальными словами программы, вступили в действие подписанные во время свадьбы соглашения.

Высокородная Фудзивара, получив наконец что-то безмерно для себя важное, расслабилась. Супруг бережно передал ей Акеми, вновь сел на пятки рядом с высокой кроватью. Попытался понять, что же, собственно, сейчас произошло.

И беззвучно рассмеялся, когда сообразил, сколь виртуозно умудренного советника заставили делать и чувствовать именно то, что угодно было госпоже. Интересно, нависающий за спиной Тайра как-то подправил его реакции химически, или же они положились на естественные, самим аканийским обществом программируемые инстинкты?

Оставалось лишь пристроить гудящую голову на прохладные простыни и прикрыть глаза.

За спиной прошелестела дверь — самурай Итиро из клана Фудзита возвращался на боевой пост. От Тайры подобной деликатности ожидать, разумеется, не приходилось.

Тимур вздохнул. Присутствие рядом Кимико ощущалось всем телом, каким-то незнакомым, магнитным напряжением разливаясь по коже. Отчаянно хотелось, чтобы тонкая рука, устало покоящаяся сейчас на простынях, приподнялась, опустилась на его встрепанные волосы. Лишь одно прикосновение — от затылка к темени… Ну не дурак ли ты, Канеко?

— Должен признать, что восхищен вашей прозорливостью и предвидением, о госпожа, — медленно произнес Тимур, тщательно подбирая каждое слово. — Виртуозно сыграно. Одно лишь смущает меня. Почему, готовясь к сегодняшнему вечеру, позволили вы поставить под удар себя — и Акеми?

Пальцы, так и не коснувшиеся его кудрей, сжались. Скомкали белые простыни.

— Господин советник, я не знала, что случится сегодня.

— Нет? — Тимур задумчиво смотрел на нее снизу вверх.

Женщина глубоко, прерывисто вздохнула. Спящий на ее груди ребенок от движения чуть шевельнулся, сморщился — и этого хватило, чтобы Тимур взял себя за горло, загоняя обратно рвущиеся наружу вопросы.

— Ходили слухи, — тихо заговорила высокорожденная, — о том, что нас ожидает новая эпоха. О том, что предвестие грядущих перемен явлено будет во время официального торжества. Но толки подобные вечны, во время часа-ноль и принято ожидать знамения, которое приоткроет завесу времен и судеб. Забеспокоилась я, лишь увидев составленные Ханой планы по организации этого вечера. Они слишком походили на разметку поля боя.

— О? — Тимур всем видом своим попытался продемонстрировать внимание. И доверие к тому, что столь вдохновенно навешивают ему на уши.

Тайра, колдующий что-то за спиной, начал сухо объяснять:

— Схватки творцов не так ритуализированы, как самурайские дуэли, не столь впечатляющи, как курируемые гильдиями игры, не связаны жесткими законом, как официальные войны кланов. Они могут быть оглушительно смертоносными, но даже при этом сохраняется соперничество мастерства и намеков, которое стороннему наблюдателю и заметить удается не всегда.

— Битва полутонов. Столкновение аллюзий. Убийство репутации.

Кими бледно улыбнулась. Ресницы ее затрепетали. Медленно опустились.

— Есть определенные признаки… — Врач легким прикосновением к плечу попросил Тимура чуть сдвинуться, провел рукой в хирургической перчатке над телом засыпающей госпожи. — Полагаю, все творцы, ступившие под своды зеркального дворца, поняли: Вишневому союзу бросили вызов. Полагаю также, владыке Сакураги не было дела, разобрался ли в происходящем кто-то еще.

«Так почему же?..»

— То, что случилось сегодня, интригой творцов не было. Доводить дуэль мастерства до грубой поножовщины — это не просто дурной тон. Это открытое признание бессилия. Даже хуже — подтверждение собственной несостоятельности, несоответствия требованиям, предъявляемым к высшему сословию.

— Для человека, подобного Кохаку, это… это хуже поражения, — хрипло заговорила Кимико. — Господин, отправляясь на бал, я верила, что предстоит политическая схватка. К ней готовилась, для нее подбирала союзников. А попали мы на…

— …войну, — тихо подсказал Железный Неко. — Причем никакими законами не отягощенную.

«Добро пожаловать в мою жизнь, о госпожа. Только что-то подсказывает, что и ваша собственная судьба не была столь закрыта и ритуализирована, как пытаются тут представить».

Тимур мужественно погасил в себе инквизиторские порывы. Скрестил руки на высоком матрасе, поудобнее устроил голову. Пол холодил уставшие колени, где-то за спиной колдовал над настройками оборудования Тайра, и недружелюбное это присутствие мурашками отдавалось меж лопаток. Надо было попрощаться и уйти, но при одной мысли об усилии, которое потребуется, чтобы подняться на ноги, начинало мутить. Он задержится еще чуть-чуть. Только на минутку.

Охранные системы одна за другой отчитывались о статусе. Аналитические приложения тихо переваривали события последних дней, шепча что-то о процентах и вероятностях.

Тайра Синобу сплетал и разворачивал медицинские сети над их головами.

Тимур попытался проанализировать чувство, что мягкой теплой шалью опустилось на его плечи. Не радость, нет, ничего столь яркого, острого. Но — удовлетворение. Глубокое, бездонное спокойствие, какого он не мог вспомнить в себе с тех пор, как сидел вот так же, пристроив голову на подлокотнике кресла Надежды Канеко.

Железный Неко прикрыл глаза. И впервые за долгие месяцы позволил себе подумать о своей матери.