Ярко-алое

Глава 16

Господин советник сбросил плащ прямо на пол и чихнул. Сегодня ему явно везло на дожди. Возвратившись в ставшее уже родным поместье, первое, что он понял, точнее, ощутил аж до продрогших костей: здесь тоже не обошлось без ливня.

Тайный советник шлепал по верхним, существующим только в Сети этажам. В окна прекрасно можно было рассмотреть, как сгибаются под ударами тропических стихий гордые клены.

Проверив лог, он обнаружил, что Кимико и Акеми провели это утро на открытой галерее, а затем, когда погода испортилась, опустили перегородки, превращая часть террасы в уютную комнату. Туда-то Тимур и ввалился, все еще мокрый, лысый и с разукрашенной щекой.

Госпожа дочь и наследница, которой Тимур так неудержимо хвастался перед смуглым землянином, барахталась на мягком белом коврике. Пыталась тянуться к кружащим рядом игрушкам-стрекозам.

Высокородная ее мать сидела в двух шагах, за низким рабочим столом. Полированная поверхность была завалена целой грудой схем, листов, списков и расчетов, в воздухе парили разноцветные диаграммы. Судя по всему, супруг-недотепа свалился прямо посреди усилий привести эти информационные джунгли в удобный для восприятия формат. Божественная кошка устроилась тут же, на столе, посреди бюрократического хаоса, и насмешливо-зеленым взглядом следила за попытками найти в безумии систему.

Тимур поспешно (авось не заметят) сменил аватару на домашний (и сухой) свой облик.

— Госпожа, моя супруга, — поприветствовал он Кимико и, не дожидаясь ответа, плюхнулся рядом с недовольно гукающей владычицей Кикути, — Почтенная госпожа ками.

Кошка в ответ презрительно дернула ухом.

Увертливая стрекоза была изловлена добытчиком-папой и торжественно вручена маленькой принцессе. Акеми тут же засунула сияющую драгоценными камнями игрушку в рот. Кими отложила световое перо. Тимур виновато вздрогнул и попытался прикрыть сразу повеселевшего ребенка от материнского взора. Что, конечно, было верхом абсурда. Все, что ощущала маленькая Кикути, дано ей было через ощущения Кимико.

— Госпожа моя, вы вернулись к работе? — произвел он маневр по отвлечению внимания.

— Гильдия игроков переструктурирует и оптимизирует один из своих островов. В целях экономии и более разумного использования ресурсов. — Она чуть нахмурилась. — Это, конечно, не сотворение, но нужен профессионал высокого класса, чтобы разобраться в копившихся более века надстройках. Привести все к единой схеме и в то же время не потерять дух старинной игры. В свете проводимой коалиционным правительством политики будет уместным, если я возьму на себя один из подобных проектов.

«Уместным» — это еще не то слово. Задача была рутинной, недостаточно интересной для творца ее уровня и, даже при внушительном гонораре, явно отдавала благотворительностью. Отличный пиар-ход. Именно то, что ожидается от верной жены высокопоставленного политика.

— Такая работа ведь требует колоссальных мощностей? Для анализа больших объемов информации. — Тимур нахмурился. Большинство резервов Кими были сосредоточены на ее дочери. — Или я опять чего-то путаю?

— Госпожа моя Фудзи вызвалась помочь с этой задачей. — Кимико почтительно и нежно коснулась кошачьих ушей. — Работа с подобным массивом данных не представляет для нее труда.

Русалочьи глаза высокомерно прищурились. Точно предлагали найти задачу, которая «госпоже нашей Фудзи» покажется трудной. Тимур не придумал ничего лучше, нежели молча поклониться.

Акеми тем временем воспользовалась мимолетным невниманием взрослых и выбросила обслюнявленную игрушку. Громкий возмущенный вопль заставил ее названого отца подхватиться с места и броситься на охоту за следующей стрекозой.

Малышка приняла приношение благосклонно: тут же ткнула им папе в глаз.

— Ой! — Аватара (будь она благословенна!) не дала довести это восклицание до логического завершения. Тимур попытался сморгнуть слезы, а Кимико и кошка понимающе переглянулись.

Господин Канеко потер пострадавшее веко. Левое. Должно быть, это передается по наследству от матери к дочери, как безусловный рефлекс. Надо быть осторожнее с тещей, когда она в очередной раз потребует допуска в поместье. От апперкота владычицы Фудзивара так просто не оправишься.

— Так держать, яркая моя! — Тимур загрузил в Сеть и активировал развивающие координацию программы-бабочки.

Супруга его следила, как выпавший из мира взрослых господин тайный советник самозабвенно ползает по ковру. Смеющееся дитя выгибало спинку, тянулось за порхающей у самых пальцев целью. Пока мать богини бодрствовала и способна была контролировать энтузиазм девочки, игры Акеми не грозили окружающему миру слишком уж глобальными катастрофами.

Пальцы Кимико сжались. Придвинули к себе новый свиток.

Тимур сделал вид, что не заметил. Осторожно, почти невесомо коснулся ощущений дочери, стараясь увидеть мир так, как видела его Акеми. Задохнулся от гордости: даже за прошедшие сутки маленькая госпожа научилась головокружительно многому.

Новорожденный человеческий детеныш — это смутная мешанина размытых ощущений. В первые дни Акеми видела неясные пятна и лишь постепенно училась различать цвета, выделять формы, обособлять их в отдельные объекты. Все вокруг являлось частью смутной мешанины, и не было никакой разницы, раздражал ли падающий свет сетчатку или же сигнал поступал из сети напрямую в глазной нерв. Девочка не различала еще таких тонкостей, как степень реальности окружающего пространства. Она, если на то пошло, вообще не отделяла окружающее от самой себя. И, не проводя таких различий, не видела ни малейшей причины, почему все вокруг не может слушаться ее так же, как собственное неуклюжее тело.

Акеми насупилась, вытянула маленькие пальчики.

— Ну же, ну же… — шептал Тимур, из последних сил удерживаясь от желания помочь, подтолкнуть, показать.

Воля ребенка вдруг вспыхнула коротко, отдалась в Сети бессловесным, коротким приказом. Одна из бабочек — огромный изумрудно-синий махаон, цветом и золотыми всполохами напоминающий древние витражи, — послушно опустилась на детский нос. Захлебываясь смехом, владычица туг же сжала загребущие ручки. Созданная Тайрой бабочка стойко переносила объятие — витражные крылья под детскими ладошками были мягкими и гибкими. Вполне способными выдержать энтузиазм маленького исследователя.

Гордый господин, ее отец, издал подбадривающий клич.

Когда Акеми начала изучать окружающий его мир, делала она это через взаимодействие с ним. В реальности маленькая госпожа способна была ощупать погремушку, засунуть ее в рот. Могла стукнуть игрушкой маме по лбу, а могла бросить на пол и кричать, пока папа не подберет и не вложит обратно в ладони. Такие игры заставляли владычицу тренировать пальцы, сжимать и разжимать кулаки. Требовали способности увидеть склонившуюся голову взрослого, скоординировать движение — так, чтобы попасть по цели. Это, в конечном итоге, позволяло ей узнать довольно много о себе, о погремушке, о маме. О папе.

Тимур виновато вздохнул. И пощекотал маленькую пятку.

Когда же Кимико выводила ребенка в Сеть, правила менялись. Подключение было построено легко и неощутимо, точно прикосновение ветерка, и рано или поздно малышка замечала, что неким неясным, неописуемым волевым усилием, похожим и непохожим на то, что сжимает на погремушке пальцы, она могла сделать что-то… иное.

Вот и сейчас. Акеми, сосредоточенно гудя, комкала терпеливую бабочку. Легкое, ставшее для ребенка уже знакомым усилие — и Тимур вместе с ней ощутил появление простейшего меню. Через вторую надсенсорную систему девочка воспринимала предлагаемые варианты, как и любые иные свойства вроде веса, формы, текстуры. И очень, очень быстро поняла, что еще одним усилием может выбрать, допустим, другой цвет. И применить его к своей игрушке.

Смятая жадными пальчиками бабочка вдруг вспыхнула — и окрасилась сверкающе-алым.

— Красный! — засмеялся Тимур, — Этот цвет называется ярко-красный. Как небо реального мира.

С торжествующим визгом Акеми выпустила пленницу. Захлопала, засмеялась, гордая своим достижением.

Тимур подхватил ее на руки, потерся носом о нос. Где-то за спиной отчетливо скрипело перо в руках госпожи, высокородной матери.

— А кто у нас самый умный? — спросил Железный Неко, подкидывая малышку в воздух. — А кто у нас просто гений?

На его глубоко дилетантский взгляд, маленькая госпожа обладала всем, что полагалось нормальному здоровому ребенку. Все традиционные органы чувств ее работали прекрасно. Даже вестибулярный аппарат…

Господин советник перевернул дочь вверх ногами, вызвав взрыв счастливого смеха.

…вестибулярный аппарат в норме. Две стандартные надсенсорные системы тоже функционировали в полном соответствии с возрастными требованиями. Две другие, которые, как понял Тимур, полагались высшим сословиям, спали пока в неактивном режиме, но тесты показывали, что они полностью сформированы. Еще одно псевдонервное образование, аналога которому советник Канеко не встречал еще на Акане, находилось пока в зачаточном состоянии. Но оно, похоже, должно было начать работу не раньше подросткового возраста.

Акеми, вновь перевернутая головой вверх, запустила пальцы в отцовские кудри. Беспомощно смеясь, Тимур ощутил, как госпожа, его дочь, настойчиво пытается вызвать такое же меню, какое встроено было в тренировочную бабочку. Естественно, аватара тайного советника воздействию извне не поддавалась. Совершенно покорный своей владычице, Железный Неко сам, своей волей перекрасил шевелюру в цвет аканийского неба. Ответом ему стал восторженный писк.

— Господин мой, — в голосе супруги, как в шелесте дождя за тонкими экранами, мешались прохлада и сдержанное неодобрение, — не нужно потакать каждому детскому капризу. Вы совсем ее избалуете.

— Конечно, я буду ее баловать. — Тимур воинственно взглянул из-под ярко-красных прядей. — Это моя священная привилегия. Дочерей воспитывают матери. А балуют — отцы.

Слова скатились с языка сами, без малейшего участия мысли или лингвистической программы. Он просто открыл рот, и оно все рассыпалось, покатилось по захламленному столу, брякнулось о полированный пол. Только заметив, как окаменели на мгновение сжимающие световое перо пальцы, сообразил, что именно ляпнул.

Порой тактичность Железного Неко поражала даже его самого.

— Прошу прощения. — Он смотрел куда-то в область кошачьих ушей. Но руки сами собой прижали к груди завозившегося недовольно ребенка.

— Вам не за что передо мной извиняться, — опустила ресницы Кими.

Не зная, что с собой делать, он коснулся кончиком пальца лба маленькой владычицы. Акеми не заплакала, не забеспокоилась, будто не ощущала повисшего между взрослыми напряжения. Через пару мгновений Железный Неко сообразил, что она действительно его не ощущала — мать просто заблокировала эту информацию, не давая ребенку повода разразиться оглушительным воплем. Она порой так делала в присутствии Тимура. И (он не сразу это заметил) никогда — в его отсутствие. Будто боялась, что, если девочка не будет с приемным отцом весела и приветлива, он может передумать и отнять хрупкую иллюзию их защищенности.

— Госпожа моя, если для развития ребенка нужно давать ей ощущения в полном объеме, то не стоит вводить ограничения лишь ради меня.

Глаза Кимико чуть расширились:

— Акеми развивается соразмерно! Я ни за что бы не поставила под угрозу ее будущее.

— Да, конечно же. Госпожа, прошу меня простить.

На этот раз девочка явно что-то почувствовала, завозилась, захныкала. Тимур пристроил ее на плече и принялся укачивать. Забавно, как быстро казавшиеся почти ритуальным таинством движения стали такими привычными.

— Госпожа, моя супруга. Я заранее приношу извинения, если выйду за рамки. — Вообще-то, задавать такие вопросы нужно Сину, но мерзавец Тайра молчал, как новотерранский патриот на допросе у нефилимов. — Прошло несколько месяцев. Акеми взрослеет. Ее нервные окончания сформировались — и центр и периферия. Импланты, сенсорные усилители — все успешно интегрировано. Я знаю, что в физическом мире вы обе все еще спите в реанимационном поле, но это просто предосторожность. Показатели в пределах нормы, вы оправились, она здорова. Когда же?.. Если что-то не так, я хотел бы об этом знать. Когда сможет Акеми самостоятельно войти в Паутину?

Сможет ли она вообще туда выйти?

Кимико медленно протянула руку. Коснулась кошачьих ушей. Пальцы ее были тверды и ласковы.

— Господин мой. Вы правы. И вы ошибаетесь. У меня все еще есть опасения.

Это было очевидно. Но сковал ли высокородную госпожу лишь страх за здоровье дочери? Или она вполне оправданно не желала рисковать, вводя в политический расклад новую переменную?

Тимур вспомнил о разговоре с «другом Сандером», об информации, которую выпустил в Сеть. Он действительно тянул с этим сколько мог. А потом еще немного.

— Чтобы подняться над Паутиной, разуму нужны крылья. — Кими повела рукой, и в длинном белом рукаве ее одеяния на мгновение мелькнуло что-то птичье. — У принцессы Кикути они были всегда, их не могло не быть. За эти месяцы сформировалось и оперение. Я могла бы попытаться отпустить ее. Но мы не можем быть уверены, что Акеми, даже с таким размахом возможностей, который доступен ей сейчас, удержится в воздухе. Второй попытки не будет. Пока есть хоть малейший шанс, что лишний день сделает ее чуть сильнее, позволит крыльям окрепнуть еще немного…

Тимур совершенно отчетливо услышал то, что скрывалось за этими пернатыми метафорами. Их хрупкой птице нужно будет не просто удержаться в воздухе. На нее взвалят неподъемный, неописуемый словами груз.

— Госпожа, я не слишком разбираюсь в вопросе, особенно когда речь идет о высших сословиях. Но разве не в этом отличие аканийцев от людей метрополии? В том, что в Сеть мы попадаем так рано? «Врастаем в нее, как дерево врастает в поддерживающий каркас, встраиваемся в нее, принимаем предложенную нам форму». Сейчас многое из того, что Акеми должна учиться делать сама, за нее выполняете вы. Это не кажется мне дальновидным.

— И да, — медленно ответила Кимико, — и нет.

Железный Неко выжидательно молчал. Предмет обсуждения на его руках извернулся и пнул папу в подбородок. Чуть поморщившись, Тимур опустил дочь обратно на теплый ковер. Вновь призвал развивающие координацию программы-бабочки.

— Самосознание аканийца проходит странный путь. Не похожий на пробуждение обычного человеческого разума, принципиально отличающийся от процесса формирования ками. — Кимико не отрываясь смотрела на азартно сопящую дочь. — Выполнение простейших операций в Паутине постигается в младенчестве наравне с умением видеть, двигаться, говорить. Сетевые навыки аканийца неосознанны, легки, естественны. В самурайских сословиях стараются не жертвовать ради их получения способностью действовать в реальном мире. Пользователи и сетевики от этого мира порой осознанно отказываются. Но ни те ни другие не в состояний объяснить варварам метрополии, как и что они делают.

Кимико замолчала. Вновь погладила кошку.

— А потом, — тихо сказала она, — есть еще и сетевые приложения, которые, если верить новотерранцам, делают аканийцев кем угодно, только не истинными людьми.

Тимур поморщился. Сделал жест, приглашающий ее продолжить.

— Сознание человека не просыпается в изоляции. Мы социальные животные, и нам необходима стая. Хотя бы затем, чтобы выделить себя, как нечто от стаи отличное. Младенец не научится говорить сам, не слыша речи взрослых. Слова, понятия, язык — все это существует вне отдельного разума, но в то же время является определяющей его частью.

— Как и аканийская Паутина.

— Как любая знаковая система. В изоляции человеческое сознание не имеет инструментов для работы с информационным пространством. Мы научились выращивать в телах импланты и еще до рождения загружать в них операционные системы. Этого недостаточно. Эффективная программа должна быть с Сетью единым целым. Даже простейшее лингвистическое приложение ежесекундно сканирует лексическое поле, обновляет базы данных, изменяется вместе с ними. Оно связано с миллиардами других программ, постоянно сопоставляет и корректирует их и само себя. Оно является частью живого языка. Вне Сети это просто еще один банальный варварский словарь.

Что-то в этой мысли вызывало смутное беспокойство.

Железный Неко подумал, что без помощи именно такого приложения он просто не понял бы половину сказанного супругой. Если на то пошло, он и сейчас не был уверен, что слышит именно то, что ему пытаются сказать. Какая-то логика в кружных рассуждениях, впрочем, начала вырисовываться.

Осталось вернуть ее к исходной точке — к Акеми.

— В сетевой профиль аканийца входят дюжины таких программ, — задумчиво произнес он. Посмотрел на извивающегося ребенка. — А в профиль творца?

— Сотни. Но программы эти несколько иные.

Да уж наверное.

— Госпожа моя…

— Важно понимать то, что приложения эти являются — должны являться! — частью личности. Чуть более мобильной, чуть более гибкой, потенциально заменимой. Но аватара — это то же тело, им надо уметь управлять. С сетевой памятью порой совладать сложнее, чем с обычной. Аналитическое приложение — интегральная часть мыслительных процессов, оно встроено в психику. На бессознательном уровне.

— Учиться управлять такими программами тоже нужно с самого раннего возраста.

— Госпожа Акеми учится владеть ими — сейчас. То, что доступные ей инструменты предоставлены мной, ничего не меняет: навыки вырабатываются. Время, пока возможна интеграция с ее собственным сетевым профилем, еще не истекло. Просто…

Канеко подозревал, что ничего «простого» в этом вопросе не было.

— Господин, сетевое «я» Акеми — не мое творение. В нем всего лишь собрано то, чему до́лжно перейти по наследству. Это как… Мне не с чем даже сравнить. Оно безмерно, сетевое зеркало божественных Кикути. Оно как ключ, открывающий все врата Аканы. И их запирающий. А сама владычица…

Тимур мог и сам додумать то, что Кимико не в силах оказалась произнести.

Мона клана Кикути — изображение священных врат.

«Сама владычица станет воплощением всех тории Аканы».

— Если она не выдержит слияния с тем, что ожидает ее в Паутине… — Голос Кими зазвенел. — Я не могу рисковать. Не буду. Время еще есть.

Времени, если Тимур не разучился слышать между строк, почти уже не осталось.

— Госпожа, моя супруга. Если разум должен «врасти» в Сеть, в предназначенную ему нишу, мы не можем тянуть с этим. Еще немного, и разделение ваше с Акеми будет для нее, как смена базового профиля. Мне доводилось пережить подобное. Это не зря называют смертью, не зря оплакивают. Мало кто, подобно советнику Асано, может выскальзывать из собственного «я», как из старого платья.

— Конечно, потеря значительной части психики не может пройти безболезненно! — Вновь она вскинула руки, и вновь взметнулись крыльями белые рукава. — Но вы не можете равнять хирургический разрез, нанесенный умелым врачом и стремительно исцеляющийся, с полной ампутацией, какой она бывает вне аканийской Сети!

Тимур замер. Тревожный звоночек, тренькавший где-то на границе сознания, превратился в отчетливый звон.

— Вне Аканы? В мирах метрополии что-то происходит кардинально… иначе?

— Ох, ну конечно, — отмахнулась урожденная княжна Фудзивара. — В метрополии нет Паутины в нашем понимании. Их сети примитивны, ограниченны и, из-за вечного страха перед вездесущими ари, жестко изолированы. Наши высшие приложения не могут там нормально функционировать. И мы сами — тем более.

— Как интересно, — очень спокойно заметил Железный Неко. — Можно с этого места поподробнее?

— Аканийцы не могут жить вне Паутины. Это, конечно, предпочитают не афишировать, но и особой тайны не делают. В конце концов, не зря же нет приговора страшнее изгнания. Владыка Садао знал, чем пугать диссидентов, — небрежный жест высокородной княжны. — Аканийцы, даже если они не принадлежат к сословию сетевиков, долго в метрополии не живут. В изоляции сетевые приложения рано или поздно начинают деградировать. А с ними наш разум.

— Как интересно, — повторил Тимур. — И как долго аканиец может продержаться… там?

— Откуда же мне знать?

— Предположите.

Кимико наконец заметила, что что-то не так.

— Как долго человек выдержит заточение в одиночной камере, прежде чем начнет сходить с ума? Пять лет? Десять? Ответ будет зависеть от того, сколь плотно изгнанник был интегрирован в аканийскую Паутину, насколько внутренне готов к изоляции, сколь жестко было проведено разделение. От того, в конце концов, где именно изгнанник окажется. В метрополии есть высокоорганизованные сети, особенно военные, но туда сложно получить доступ.

Она смерила его испытующим взглядом. Заговорила чуть медленнее:

— Еще, я слышала, существуют способы защиты, компенсирующие техники. Можно «взять» с собой собственную маленькую сеть, какое-то время она коконом продержится вокруг тебя. Двое творцов Фудзивара так работали на Старой Земле почти год.

— Если защиты нет?

— Супруг мой, что?.. — Встретив взгляд Тимура, оборвала вопрос, но он оставался в голосе, в интонациях. — Я не знаю. На эту тему не проводилось исследований. Статистика смазанная, данных нет. Точную хронологию распада личности отследить невозможно.

О статистике и хронологии в данном вопросе советник Канеко был осведомлен. Если это можно так назвать. Цифры и списки выжжены были в сознании вместе с перечнем невнятных околонаучных отговорок:

Существенное влияние на показатели оказывают социальные факторы, как то: позиция официальных властей, отношение местного населения, уровень преступности в районах проживания мигрантов.

В подавляющем большинстве случаев объект начинает принимать нейростимуляторы или же ищет иные способы заполнить пустоту в себе.

В первые годы количество самоубийств составляет более пятидесяти процентов.

Такая вот статистика. И хронология.

Тимур будто провалился в тот день, когда цифры эти впервые попали ему на глаза. Как теперь понимал — неслучайно. Доклад подбросили, холодно и тонко рассчитав момент.

Железному Неко исполнилось девятнадцать лет. Крови на его совести было, как у ветерана ангельских войн. Цель, ради которой стольких принесли в жертву, оставалась все столь же сияюще-недосягаемой. Попытка подумать о том, что творится вокруг, обернулась уверенностью: если не идеи их, то методы контрпродуктивны.

Высокие идеалы обернулись грызней за власть. Боец по кличке Неко принял как данность: меня использовали. Мысль эта, пару лет назад вызвавшая бурю ярости, теперь отдавалась усталым равнодушием. Все равно иной семьи, кроме Ватари, у него не осталось. Пусть используют.

А потом во время раскопок в закрытом правительственном архиве внимание почему-то привлек странный файл. Статистический отчет миграционной службы за указанный период с неожиданно высоким кодом секретности.

Там были списки. Цифры. Проценты. Там говорилось, если выжать из бюрократической тарабарщины один лишь беспощадный смысл: ссылка в метрополию равна смерти.

И приговор обжалованию не подлежит.

Мир рухнул. Изменился. Мгновенно — и навсегда. Тот Канеко Тимур, который существовал раньше, был совсем другим человеком. Самодовольной скотиной он был. Слепой и безмозглой к тому же.

«Ты меня под монастырь подвести хочешь! Мурр, господи, да сколько ж можно. С кем ты связался на этот раз? Условного приговора нам было мало?»

Наверное, он был в шоке. Завершил операцию, вернулся на свой домашний ресурс, забился в лабораторию. Точно животное, получившее глубокую рану. Не понимающее: то, что терзает его, — это боль.

Она внутри.

Несколько часов выпали из памяти. Архивы, лог, лабораторные датчики — все оказалось стерто. Впору представить, что Железный Неко мог бы натворить в таком состоянии, и испугаться. Но ненависть, задев горькими крыльями варваров метрополии, судейских чиновников и мудрых старших товарищей, обернулась вовнутрь. Виноват в случившемся был прежде всего Канеко Тимур. Он прекрасно это понимал.

Неко мог бы еще долго сидеть, задумчиво созерцая свой кинжал, и ками ведают, до чего бы додумался. В этом состоянии его и застал вломившийся в дом Кикути Нобору.

Последующие «переговоры» господин советник тоже помнил фрагментарно, но здесь дело могло быть в последствиях травм. Схлестнулись они беспощадно. И хуже ударов, больнее переломов язвили слова.

Это был один из тех подернутых маревом нереальности разговоров, которые выходят за пределы разума, достоинства, чести, да и просто чувства самосохранения. Не верилось, что пользователь Канеко мог бросить в лицо божественному владыке: ты недостоин имени своего и сословия, ты останешься вонючим пятном на истории Кикути. Еще меньше верилось в то, что услышал он в ответ от всегда безупречного принца.

Когда за Нобору захлопнулась дверь, Тимур чувствовал себя так, будто само его «я» почистили, стерли все лишнее, загрузили обратно уже в иной, обновленной версии. А потом взяли на сворку и пристроили к делу.

На столе лежал свежий доклад об активности изгнанных с планеты диссидентов, и одно имя в нем пульсировало живым алым цветом. Рядом ждали своего часа материалы по первому заданию, полученному от владыки Кикути, — первому шагу, который должен был привести к стабилизации положения. К возрождению планеты, куда могла бы без опасности для жизни вернуться изгнанница.

Так Железный Неко стал человеком Нобору.

А потом божественный трус обрушил маяки. И посмел, глядя Тимуру в глаза, утверждать, что было это необходимо.

Советник Канеко отвернулся. В оглушенных ушах гремел набат — поздно, слишком поздно.

Ками великие…

Медленно поднялся на ноги.

— Господин?

Женщина в белом стояла между ним и плачущим на полу ребенком. В комнате было жарко и душно. Как перед бурей.

— Семь лет назад мою мать, Канеко Надежду, арестовали за связи с террористическими элементами — то есть мной — и депортировали на Большую Землю. Последнее письмо от нее было получено незадолго до падения маяков.

Какие у нее огромные глаза. Как окна в ночь на бледном, будто снег, лице. И нервные, испуганные руки.

«Нужно уходить отсюда, — успел подумать. — Если сейчас у меня снесет крышу, стрелой в глаз тут дело не кончится. Акеми. Не должна пострадать Акеми».

Он спокойно развернулся. Вышел на террасу.

И растворился в ледяном, как ненависть, дожде.