В сумрачной спальне двое. Мальчик лежит на высокой резной кровати.
Женщина сидит в кресле у изголовья.
Вечернее время течет медленно, свеча горит ровно.
— Расскажи мне, Феня, о птицах.
— Птицы, батюшка, бывают разные, — начинает женщина, — голуби, воробьи, вороны. Голуби на Русь мудрость и веру принесли. Вот слушай:
«Восходила туча сильная,
Туча сильная да грозная,
Пала книга Голубиная,
И не малая, не великая:
В долину она сорока сажень,
Двадцати сажень в поперечину.
И к той книге ко божественной
Соходилися, соезжалися
Один сорок царей со царевичем,
Другой сорок князей со князевичем,
Да сорок попов, сорок дьяконов,
Много люду, народу мелкого,
Христианского, православного.
Но никто к той книге не подступится,
Никто к Божьей не притронется...»
— Не-е, я эту сказку знаю…
— А что ж ты в ней знаешь?
— А вот: «Ерусалим-град — всем градам отец, кроме царства Московского»!
— Ох, ты, — истинный царь! Самый корень тянешь! — улыбнулась женщина ласково и грустно.
— Лучше, Феня, о русских птицах сказывай, — мальчик лег на бок.
— А русских птиц, Ванюша, бывает всего три — Сирин, Алконост да Гамаюн, они нам, русским людям, самые главные.
«Мамка» Аграфена, сестра фаворита царицы Елены боярина Оболенского-Стриги поправила подушку, подоткнула одеяло у ног мальчика и стала медленно, туманно выводить сказку, почти петь.
— Птица Сирин, как дева крылата.
Поглядит на тебя — залюбуешься,
Запоет тебе — задивуешься,
А крылом взмахнет — за собой сведет...
— Как русалка?
— Как русалка.
— А друга-то птица — Алконост.
Как падут на Русь годы грозные,
Да найдут на град люди черные,
Да нахлынут на брег воды темные,
Да и муж жену побивать начнет,
То снесет Алконост яйцо малое,
Яйцо малое — золоченое.
И зароет яйцо да под горенку,
Да под лесенку и под спаленку,
Так и муж с женой поцелуются,
Помилуются да помирятся,
Не на шесть часов — на шесть месяцев,
На шесть месяцев со неделею.
А зароет яйцо во сырой песок,
Во сырой песок моря бурного,
Так и море то успокоится,
Успокоится да разгладится,
И уляжется не на шесть недель,
А на шесть годков с половиною.
А зароет яйцо посередь двора,
Да у терема государева,
Так минует Русь лихо черное,
Не на век минет, а на шесть веков!..
— Не хватит яиц, — сонным голосом пробормотал Ваня.
— Как, не хватит? — встрепенулась Аграфена.
— На всех не хватит, — на мужа, на жену, на море, на царя, на Русь, на меня да на тебя. Или тебе не нужно?
— Нужно, сударь, нужно! — задумалась девушка, пришлось ее в бок толкнуть:
— А Гамаюн?
— Гамаюн птица веселая, про нее на ночь сказывать нельзя, не уснешь.
— Ну, скажи, хоть немножко, как ее вызвать?
— Ее не зовут. Она на Руси всегда рядом, невидимо летает. Как где выпьют меда сыченого да вина зеленого, так и запоют да запляшут. Это Гамаюн чудит. Он и пьяного развеселит и трезвого обнадежит. Пока Гамаюн по-над Русью летит, земля наша стоит. Стоит, не клонится.