Юность Бессоновки

Ступени творчества

— Задумаемся, что же это такое — творческий труд? — так начал он. — Определения можно давать разные. Но имеется в виду всегда одно: труд, который захватывает, который приносит удовлетворение и радость. В принципе момент творчества, я уверен, есть в любом деле, а в нашем, животноводческом, больше, чем в каком-либо. Мы, люди, живые, имеем дело с живым — с организмом растущим, развивающимся, меняющимся день ото дня.

Есть один очень серьезный общественный предрассудок: деление труда на творческий и не творческий. Один вид деятельности, мол, сам по себе интересен, другой — скучен. Это отражается на престиже профессий. Работать в кино — это «о!». Работать на свиноферме... «у!». Но я бы делил все по-другому. Есть люди творческие, а есть — не приобретшие или растерявшие от лени и нелюбознательности этот прекрасный дар жизни. Так вот, первый и необходимый уровень творчества начинается с простого стремления сделать свою работу хорошо. Не просто как надо, а как только можно хорошо — отлично, блистательно.

Вы присмотритесь к нашим лучшим свинаркам. Все они выполняют одни и те же предписания. Надо кормить животное тем-то. И тем-то кормят. Но как по-разному! Как «обыгрывают» они этот самый положенный рацион, сколько у каждой секретов!

И вы знаете — это так захватывает. Бывает, зайду в свинарник, наблюдаю за работой оператора полчаса, а меня и не видят. Бывает и такое: уйдет свинарка в отпуск, а сама все на рабочее место приходит — как там, не распался налаженный ею порядок?

Второй уровень творчества, вторая его ступень — это когда человек выходит за рамки своих прямых обязанностей и хочет увидеть все дело в целом и что-то изменить в нем к лучшему.

В человеке таком сильно гражданское начало. Трудится он не за страх, не за деньги, а просто хочется ему что-то еще дать людям. Кроме того, что по должности положено. Я думаю, что таких людей много, их большинство. Не из хвастовства, а ради истины скажу, что и во мне это начало есть. Здесь важно, чтобы зерно упало на хорошую почву. Не поймут тебя окружающие или начальство, и закрепится извечное «моя хата с краю». Сам-то я в институте никогда не думал заниматься свиноводством, науки о свиньях и не ведал. Просто так вышло. Приехал сюда на практику — понравилось то, что любая удачная мысль подхватывается. Увидел в хозяйстве огромный пробел: откорм налажен, а воспроизводство ведется по старинке. Решил кое-что улучшить здесь. Одно дело потянуло сотни других, одна мысль — еще многие. Так вот счастливо и «увяз».

Возможностей для усовершенствования везде много. Вот посмотрите. Наука рекомендовала делать для свиноматок станки размером 120 на 215 сантиметров. В такой загородке свиноматка поворачивалась, давила поросят — они же крохотные и хрупкие. Уменьшили станки, сделали скобу, под которую поросята подлазят и которая мешает свинье двигаться. Резко увеличилась сохранность стада, высвободили часть производственных площадей. То есть, не строя новых помещений, стали получать мы больший приплод, увеличивать свинопоголовье. Каждый станок стал для колхоза стоить на сто рублей меньше. Тысячи, сотни тысяч рублей мы смогли дать хозяйству благодаря небольшим усовершенствованиям.

Другой пример: раньше стали отнимать от свиноматки поросят. Я вам об этом говорил на занятиях. Тоже — выгода. Тоже — экономия. А за всем этим и поиски, и эксперименты. И творчество в его высоком значении.

Долгое время меня не оставляло удивление во всех этих случаях: как же раньше об этом люди не подумали, почему не сделали — ведь решение близко вроде бы? Чуть подумай, поищи, проверь — и вот оно. На этом недоумении я нечаянно и «въехал» в науку. Сначала опубликовал одну статью в специальном журнале — хотелось, чтобы и другие люди знали, как работать лучше и легче, после — другую.

Когда близлежащие резервы были исчерпаны, захотелось копать дальше, задумался о том, как рациональнее поставить искусственное осеменение. Почувствовал, что не хватает уже моих институтских знаний, появилась настойчивая необходимость учиться дальше. Благо, публикации были, я и отправился в Москву.

Меня, человека от дела, приняли особенно внимательно. Известный академик говорил со мной два часа при первом знакомстве. Знал он, конечно, во много раз больше меня, но говорили мы с ним все же на одном языке: одни и те же проблемы волновали нас. Словом, понимание полное. Стал я готовиться к экзаменам. Особенно трудновато было вспомнить немецкий. Но в аспирантуру заочную поступил.

Диссертация мне далась нетрудно. Я твердо знал, какой практический результат мне нужен от всех моих теоретических поисков. Материал экспериментов уже был. Вы, наверное, слышали, что оформить работу труднее подчас, чем защитить. Так оно было и для меня. Поставил перед собой цель: в день делать две странички, не меньше. Случались дни, когда просто не было минуты сесть за работу, когда в свинарнике, в цехе приходилось быть до глубокой ночи — наверстывал после.

Защита прошла хорошо.

Не скрою, меня звали на научную работу, в исследовательский институт. Не потому, что я такой нужный. Нужны мои знания, мой практический опыт. Как говорил мне один «советчик» из научного центра, на моем багаже целая лаборатория может существовать годы, а уж мне — до пенсии их хватит.

Но мне вовсе не нужно «доживать» до пенсии. И я не собираюсь отрываться от источников моих замыслов — от этого самого цеха воспроизводства свинопоголовья.

Причем мне не хотелось, чтобы вы думали, что наукой я занимаюсь «доморощенной». Нет. Исследования провожу на уровне клетки. Морфология, биохимия, органическая химия — дисциплины, с которыми имею дело, вполне «тонкие».

К чему все это я рассказал вам? Не для саморекламы. Просто, чтобы доказать простую, для меня абсолютно ясную мысль: творчество — это прежде всего расширение горизонтов самого человека, это его естественное восхождение от простого к сложному, это нормальный путь развития, не требующий «крутых поворотов». Работать надо, и творческий импульс возникнет. Нет труда — не будет и творчества.

Мы еще долго сидели в классе на Чайках (так называется место неподалеку от Бессоновки, где расположился цех воспроизводства, так зовется и сама эта ферма для молодняка).

Девочки задавали вопросы. Интересно, что вопросы эти на сей раз не касались «будущего вообще». Десятиклассницы выясняли конкретные детали конкретной человеческой судьбы, конкретного мировоззрения, мироощущения.

Походня был очень искренен, откровенен, ему верилось до конца. И это была лучшая беседа о выборе профессии, какую мне когда-либо приходилось слышать.

Если бы бессоновские учителя и руководители колхоза были склонны к излишней отчетности, в какой-либо из своих документов они с полным правом могли бы включить в графу «профориентация» и это «мероприятие». Но в том-то и дело, что такая отчетность здесь никому не нужна, а подобной беседой никого здесь не удивишь. Просто старший делится своим опытом с младшими. И это не только разговор о профессии — разговор о жизни вообще, о каких-то самых основополагающих ее принципах. Разговор, который выходил за рамки любого запланированного мероприятия. Так отец может беседовать с детьми, так старший брат делится мыслями с младшими своими братьями и сестрами.

Григорий Семенович попрощался, сел в свою машину. Она еще побуксовала на скользкой, заледеневшей улице и скрылась вдали. Походню ждали заботы: и диссертация, и собственная семья, и собственные дети.

А девочки долго в тот вечер не могли расстаться. Пищи для сердца и ума было больше чем достаточно. Обсуждали, спорили, пересматривали свои взгляды, отстаивали прежние.

Задумались. В этом возрасте так важно вовремя задуматься всерьез.