За океан. Путевые записки

XXI. Вашингтон

Покончив с Нью-Йорком и его окрестностями, я переехал в Вашингтон. Расстояние между этими городами равно 350 верстам, но скорый поезд Пенсильванской железной дороги пробегает его в 4 часа. В Филадельфии, как мы заранее условились, вошел в поезд добрейший принстонский профессор Либби, и всю дальнейшую дорогу мы просидели в роскошном вагоне — так называемой «гостиной» (Parlor car), с большими стеклами; из такого вагона можно свободно любоваться окрестностями. Либби указал мне главнейшие здания Филадельфии: знаменитый университет, приют Жирара и др.; как известно, Филадельфия — второй по численности населения город Штатов (около 1 м. жит.), красиво раскинувшийся на берегу реки Делавера.

Через полчаса слуга-негр возвестил, что готов обед, и мы перешли в особый вагон-столовую (dining car). В Америке вообще вошло в обычай принимать в дороге пищу не на станциях, а в вагонах; этим сокращаются остановки, и публика не принуждена торопиться. Вагон-столовая прицепляется только днем. При входе имеется роскошная передняя с неизбежными здесь, как и везде в Америке, умывальниками. Затем идет собственно столовая с рядами столиков направо и налево от прохода и с безукоризненною сервировкой. Задняя часть вагона представляет довольно обширную кухню с плитою, ледником и складом припасов. Вся прислуга — негры, изящно одетые в черные фраки и чистое белье.

Хотя американцы и подсмеиваются над неграми, говоря, что за обедом нельзя знать, чисты ли у них руки, но надо отдать справедливость неграм: они как будто рождены быть прислугою; никто лучше их не сумел бы подавать бесчисленных блюд при качке вагона от быстрой езды и при суете железнодорожных обедов. Здесь установлена вообще однообразная плата за пищу — 75 центов, за которые каждый может требовать всё, что напечатано на особых карточках, где поименованы всевозможные блюда. Обед начинается обыкновенно водою со льдом и свежими ягодами со сливками и оканчивается мороженым и сладкими пирогами. Рыбные и мясные блюда разнообразны по названиям, но все почти одинаковы по вкусу.

Вскоре мы въехали в мрачный туннель и на самое короткое время остановились у станции; это была Бальтимора — главный город штата Мэрилэнд, на реке Патапско, впадающей в Чизапикский залив. Бальтиморцы пожелали иметь удобный воксал в самом центре города, но им не хотелось безобразить улиц воздушною железною дорогой или стеснять движение экипажей и пешеходов дорогою по улицам, и вот они проложили два огромных туннеля, один из которых, ведущий от воксала далее на запад, имеет более 3-х верст длины. Однако, благодаря этим туннелям, путешественник, не останавливающийся в Балтиморе, лишен возможности даже взглянуть на город. От Либби я успел только узнать, что в Бальтиморе около 350 000 жителей, имеется университет и знаменитый госпиталь, сооруженный на средства, пожертвованные Гопкинсом (Hopkins). Мы понеслись далее с такою поразительной быстротою, что я не мог ничего больше видеть и не заметил, как прибыл уже и в столицу.

Вместе с Либби я остановился в роскошной гостинице Эббит-гаус (Ebbitt House) и, прожив здесь целых четыре дня, занимался исключительно осмотром разных достопримечательностей Вашингтона, причём, кроме Либби, моим постоянным спутником был здешний геодезист и профессор Колумбийского университета Ховард Гор (Н. Gore), чрезвычайно обязательный человек, решительно прервавший ради меня все свои занятия.

Вашингтон построен на левом, северном берегу реки Потомак, считающейся наибольшею на восточном побережье Штатов. У самого города, отстоящего от устья в 10-ти верстах, ширина реки около 2¹/₂ верст. Еще в 1790 году конгресс предоставил первому президенту республики Вашингтону выбрать место для будущей столицы союза. Вашингтон избрал холмы на берегу Потомака, покрытые тогда диким, непроходимым лесом. Город Вашингтон заложен 15 апреля 1791 года, и этот день празднуется здесь ежегодно.

Город представляет ряд правильных улиц, идущих по направлениям меридианов и параллелей, с севера на юг и с востока на запад. Меридианные улицы, начиная от среднего широкого проспекта, пересекающего Капитолий, называются номерами 1, 2, 3… на восток и на запад; улицы же по параллелям, тоже начиная от средней, пересекающей Капитолий, означены буквами А, В, С. — Таким образом найти дом по данному адресу не представляет труда, и такая нумерация проведена здесь полнее, чем в Нью-Йорке, где, как я уже упоминал, южная часть города сохранила неправильные улицы и причудливые названия. Но так как система пересекающихся под прямыми углами улиц делала бы город однообразным и затрудняла бы сообщение между диагонально расположенными частями, то весь Вашингтон рассекается еще системою лучеобразно расходящихся проспектов, или авеню, имеющих два общих центра пересечения: Капитолий и Белый дом президента. Эти авеню, или проспекты, названы именами различных штатов Союза. Ширина улиц 16, а авеню 22 сажени. Все улицы превосходно вымощены асфальтом и по большей части обсажены деревьями. Полная длина их в настоящее время около 400 верст. Вашингтон, или, вернее, главные присутственные места, строились несколько лет, и только в октябре 1800 года сюда переехали правительственные учреждения Союза. Стоит упомянуть, что в то время вся администрация состояла всего из 54-х чиновников, а все письменные дела союзного правительства были уложены в 5 больших и 7 малых ящиков и вместе с чиновниками перевезены на одном небольшом парусном судне.

Население Вашингтона хотя и возрастает, но гораздо медленнее, чем в других американских городах. Тут нет торгового оживления; тут живут исключительно правительственные чиновники, богатые люди, ищущие тишины и уединения, да ученые. Во времена войны за освобождение невольников здесь нашли себе убежище и затем окончательно поселились тысячи беглых негров, которые занимаются преимущественно мелкою торговлею, ремеслами и служат в качестве прислуги. Общее число жителей Вашингтона составляет в настоящее время около 250 000 человек, из которых около половины — цветные. Замечательно, что все цветные люди говорят только по-английски. Я часто нарочно спрашивал негров, не помнят ли они своих прежних африканских наречий, но всегда получал в ответ, что другого языка, кроме английского, они не знают, хотя и на последнем, сказать мимоходом, говорят прескверно.

Самое громадное и замечательнейшее здание в Вашингтоне — это здание конгресса, или Капитолий. Оно заложено самим Вашингтоном 18 сентября 1793 года, но было сперва гораздо меньше теперешнего; в 1814 году оно было разрушено англичанами, и только потом восстановлено и доведено до настоящих размеров. Оно воздвигнуто на большом Капитолийском холме (Capitol Hill), возвышающемся на 90 футов над уровнем реки. Длина здания 107, а ширина более 40 саженей. Здание венчается громадным куполом, вершина которого отстоит от основания на 59 саженей, так что высота Капитолия только на V» сажени меньше высоты собора св. Павла в Лондоне и на 5 саженей меньше высоты храма св. Петра в Риме. Весь купол сделан из железа, а его крыша из меди. Капитолий выстроен в очень благородном стиле и весь выкрашен белою краской. Он обошелся в 15 миллионов долларов.

Кругом здания разбит прекрасный парк. Перед главным фасадом, со стороны Пенсильванского проспекта (Pennsylvania Avenue) воздвигнут памятник павшим воинам с надписью:

Памятник представляет роскошный пьедестал, на котором стоять статуи Истории и Гения Америки: несколько ниже — статуи Победы, Марса и Нептуна, а с противоположной стороны статуя Мира. Статуи сделаны из превосходного белого мрамора.

В парке вокруг Капитолия поставлено и несколько других памятников: безвременно погибшему президенту Гарфильду, первому верховному судье Маршалу и др.

На фронтоне Капитолия скульптор Crowford, как бы выражая тайное желание белых янки, изобразил аборигенов Америки в виде женщины, сидящей у гроба. Но, кажется, индейцы вовсе не хотят умирать.

Поднявшись по роскошной широкой лестнице, мы, т. е. я с профессором Гором, вступили в огромный коридор и прошли в круглую залу — ротонду, расположенную в самой середине здания, под куполом. Потолок ротонды украшен превосходными фресками, работы итальянского художника Брумиди, изображающими обоготворенного Вашингтона с Миром и Победою по сторонам и окруженных тринадцатью женскими фигурами, по числу 13-ти первоначальных штатов. Число 13 вообще играет важную роль в Соединенных Штатах, и на каждой монете непременно изображено 13 звезд. Стены ротонды украшены громадными картинами, изображающими главные моменты истории Соединенных Штатов (объявление независимости Союза, сдача генерала Бургойна в Саратоге, отречение Вашингтона в Аннаполисе после заключения мира и пр.) и истории страны вообще (высадка Колумба, сборы пилигримов для путешествия и переселения в дикую Америку, крещение индейской принцессы Покахонтас, открытие р. Миссиссиппи в 1541 г. и пр.)

Из ротонды мы прошли в помещение библиотеки конгресса, представляющей наибольшее книгохранилище в Америке: она заключает около 600 000 томов; пользоваться этой библиотекой могут все желающие, достигшие 16-ти летнего возраста. Далее по бесконечной лестнице мы поднялись на самый верх купола и осмотрели статую Свободы, венчающую здание; статуя вылита из бронзы и имеет около 3-х саженей высоты. Из многочисленных зал Капитолия две особенно громадны — это помещение для заседаний сената и палата депутатов (House of representatives). В последнюю мы прошли через боковую дверь прямо на хоры и видели происходившее здесь собрание, на котором одно за другим быстро решались какие-то неважные дела; «представителей» было немного, но публики на хорах достаточно.

Так называемый «Белый дом», резиденция президента, не велик, но построен среди обширного сада с оранжереями и разными затеями. Всё это занимает довольно большое пространство, обнесенное прекрасною железной решеткой. На углах сада, ближайших к двум въездам, поставлены красивые стеклянные беседки, где постоянно сидят приличные джентльмены (по одному в каждой беседке) в соломенных шляпах, наблюдающие за проходящими.

Однажды около 1 часа дня мы проходили мимо Белого дома и проф. Гор спросил меня, не желаю ли я лично видеть президента Гаррисона. Конечно, я воспользовался этим предложением, но боялся, что это будет сопряжено с разными формальностями и наделает моему любезному сопутнику много хлопот. Однако опасения мои были напрасны. Оказывается, что когда президент живет в Вашингтоне и здоров, то он принимает всех являющихся, ежедневно в 1 час дня. Действительно, мы вошли с главного подъезда и, даже не снимая пальто, прямо прошли в довольно обширную белую залу, отделанную весьма скромно и по старинному. Меблировка состоит из простых стульев, обитых красною шелковою материей; на стенах висят зеркала и большие портреты бывших президентов. В зале уже сидело довольно много лиц равного пола и возраста; несколько дам были даже с маленькими детьми. Ровно в час боковая дверь залы отворилась и вышел почтенный джентльмен, пригласивший всех присутствующих встать и расположиться в ряд. Затем он удалился, и через несколько минут снова вышел уже вслед за самим президентом — благообразным стариком небольшого роста в простом черном сюртуке и без всяких внешних отличий. К нему тотчас начали один за другим подходить все присутствующие, и Гарриcон каждому любезно пожимал руку, но это шло так быстро, что, конечно, происходило молча; когда дошла моя очередь, то добрейший Гор отрекомендовал меня, в самых лестных выражениях. Президент высказал удовольствие видеть русского, спросил, доволен ли я американскими порядками и как долго предполагаю пробыть в республике. Пожелав наконец счастливого путешествия, он обратился к следующим. В числе представлявшихся были два негра. Всё представление продолжалось не более четверти часа, и по уходе президента зала быстро опустела. По словам Гора, этот патриархальный обычай ведет начало с самого основания республики, как символ полного равенства всех граждан.

Перед оградою Белого дома раскинут не большой, но очень миленький сквер, в центре которого стоит конная статуя генерала Джаксона. Говорят, что эта статуя отлита из пушек и мортир, отбитых Джаксоном у англичан во время битвы под Новым Орлеаном 8 января 1815 года. Впоследствии, как известно, этот генерал был седьмым по порядку президентом республики (1828–36). Статуя не велика и, признаться, довольно неуклюжа.

Самый величественный памятник в Вашингтоне и, как уверяют американцы, наибольший памятник в мире — это памятник самому Вашингтону. Он действительно виден с каждого почти места в городе, и я любовался им еще перед въездом в Вашингтон из окна вагона. Памятник представляет огромный и совершенно гладкий, без всяких наружных украшений, но облицованный превосходным белым мрамором четырехгранный обелиск, одиноко стоящий посреди огромной, пока еще совершенно дикой площади, на которой, кроме редкой травы, нет никакой растительности. Стороны обелиска имеют в основании по 55 футов, а потом, постепенно суживаясь, доходят до 20; вершина представляет правильную четырехгранную пирамиду.

Полная высота памятника 555 футов, т. е. почти 80 саженей. Обелиск внутри пустой, и стены его, имеющие в основании по 2 сажени толщины, по мере поднятия вверх делаются всё тоньше и тоньше. Внутри устроена превосходная, весьма пологая железная лестница с частыми площадками; всего я насчитал 960 ступенек! По самой оси обелиска двигается клетка подъемной машины, вмещающая одновременно до 30 человек. Механизм подъемной машины помещается внутри фундамента, под поверхностью земли. Колодец для подъемной клетки и площадки лестницы освещены электричеством. Машина поднимает посетителей через каждые 2 часа, и за это удовольствие взимается плата по 25 центов с человека. Прогулку же наверх по лестнице каждый желающий может совершать бесплатно. Я попал к памятнику так неудачно, что до следующего отправления клетки пришлось бы дожидаться часа полтора, и потому, чтобы не терять напрасно времени, мне поневоле пришлось подыматься на собственных ногах; однако, хотя это было и чрезвычайно утомительно, я всё же не раскаивался. Дело в том, что именно внутренняя облицовка стен, доступная для обозрения во всей полноте только пешеходу, представляет наиболее интересную часть монумента; здесь вделаны в стены камни, частью пожертвованные, частью приобретенные за деньги, со всех концов не только всех штатов Союза, но и со всего света. Тут имеется камень с гробницы Наполеона, с вулкана Везувия, из храма древнего Карфагена, из Индии, Китая и т. д.

Постройка этого величественного обелиска началась в 1876 году, когда конгресс, в ознаменование столетия республики, ассигновал 1 200 000 долларов на памятник первому президенту. Постройка была окончена к концу 1884 года, а 21 февраля 1885 происходило торжественное открытие. Кстати, укажу на особенность американских нравов: Вашингтон, как известно, родился 22 февраля 1732 года (умер 14 декабря 1799 г.), и потому желали открыть памятник в годовщину рождения, т. е. 22 февраля, но в 1885 году 22-е февраля пришлось в воскресенье, и открытие было совершено днем раньше: народный праздник не может совмещаться с церковным.

На верхней площадке, уже в пирамиде, венчающей памятник, имеется достаточное помещение для многих посетителей. В каждую сторону устроено по два небольших окна, откуда открывается чудный вид на окрестности, на всю живописную долину реки Потомак. Отдаленный горизонт закрывается повсюду лесами, которых в окрестностях Вашингтона еще достаточно.

Спустившись вниз, я разговорился со сторожем при монументе, или, как его тут называют, уочмэном (watchman); между прочим он сообщил мне интересные сведения о родословной Вашингтона и о его гербе. Предки Вашингтона жили в Англии и известны уже с XVI столетия. Только в 1657 году прадед Джорджа, Джон Вашингтон эмигрировал в Америку, именно в Каролину. Джордж, как известно, не имел потомства. Герб фамилии Вашингтонов представлял несколько белых и красных полос, под которыми расположены три золотые звезды. При основании Республики этот герб сделан национальным флагом, причём только число звезд увеличено и равно теперь всегда числу штатов Союза.

Переходя к прочим достопримечательностям Вашингтона, опишу величайший в Америке «Национальный музей» (National Museum). Он занимает огромное пространство, так как представляет одноэтажное здание, но очень красив снаружи, благодаря затейливым башням и входящим и исходящим частям в стенах. Музей получил прочное устройство и снабжен богатыми коллекциями только после Филадельфийской выставки 1876 года: в него поступили все лучшие коллекции, приготовленные для этой выставки по случаю столетней годовщины Союза. Для американцев особенно ценны имеющиеся тут воспоминания о самом Вашингтоне, как, например, его погребец, сопровождавший главнокомандующего во всех походах, его письма и пр. Описывать все коллекции для того, кто их не видал, не может быть поучительно, и потому упомяну только, что тут имеются еще: безобразный паровоз, оказывающийся первым по времени паровозом в Америке, очень примитивного устройства телеграфный аппарат Морзе, но зато его собственноручной работы, и пр.; тут довольно полно представлена также история книгопечатания. Особенно хороши коллекция по этнографии, в которых, кроме одетых в национальные костюмы манекенов, развешено множество портретов (масляными красками) индейских военачальников; судя по этим портретам, индейцы должны быть очень красивым народом. Всего больше восхищали меня разные принадлежности индейской утвари и особенно замечательно хорошо и изящно плетеные корзины. Плетение это так мелко и густо, что в таких корзинах индейцы сохраняют воду и даже приготовляют жидкую пищу.

Рядом с Национальным музеем помещается знаменитый Смитсонианский институт, учреждение, которому нет равного в целом мире. Вот в нескольких словах его история: некий англичанин Смитсон (Smithson), умерший в Генуе в 1828 году, завещал весь свой капитал, около 100 000 фунтов, Соединенным Штатам Северной Америки для основания и поддержки учреждения, имеющего целью увеличение познаний человечества. Однако деньги эти были оставлены завещателем сперва племяннику, которому вменено в обязанность исполнить предсмертную волю дяди лишь в том случае, если он сам не будет иметь наследников. К чести этого племянника (Henry James Hungerford) должно сказать, что он действительно умер холостяком, и уже в 1836 г. все деньги были переданы в казначейство Соединенных Штатов. До 1846 г. они лежали без употребления и только нарастали процентами, а в этом году было приступлено к постройке здания на особом участке земли, отведенном казною. В настоящее время это — великолепное здание с простою, но выразительною надписью на фронтоне:

После постройки здания, снабженного метеорологическою обсерваторией, разными научными инструментами и библиотекою, учреждение располагает еще капиталом в 700 000 долларов, проценты с которого употребляет на снаряжение научных экспедиций, выдачу премий на заданные темы и пр. Директором института в настоящее время состоит известный Ланглей (S. Р. Langley). О ходе своей просветительной деятельности Смитсонианский институт издает всегда обширные и полные интереса ежегодные отчеты под заглавием Annual Report of the Board of Regents of the Smithsonian Institution.

Мне остается описать еще в общих чертах Вашингтонскую Астрономическую обсерваторию и знаменитое учреждение Съемок Соединенных Штатов.

Вашингтонская обсерватория — это единственная здесь правительственная обсерватория, учрежденная в 1842 году для потребностей морского ведомства, но, прославившись открытием в 1877 году спутников Марса, она сделалась одним из знаменитейших учреждений этого рода во всём свете. Открытие спутников Марса сделано Асафом Голлом; теперь сын Асафа, молодой Голл, состоит здесь наблюдателем, и под его руководством я осмотрел эту обсерваторию во всех подробностях. В башне главного здания помещается старый рефрактор Мерца (объектив в 9.62 дюйма в отверстии); знаменитый же 26-ти дюймовый рефрактор Кларка помещается в отдельной большой башне, построенной в саду обсерватории. Меридианный круг Пистора и Мартинса с отверстием объектива в 84» дюймов послужил к многочисленным наблюдениям для составления известных звездных каталогов. Из работавших тут астрономов особенно известны Coffin, Hubbard, Walker, Hall, Newcomb и Gillies. Весь штат обсерватории состоит в настоящее время из 15 лиц. Местоположение обсерватории среди города весьма неудобно, и теперь уже почти готово новое помещение совершенно за городом, близ предместья Джорджтаун, куда скоро перевезут и все инструменты.

Новую обсерваторию вызвался мне показать один из старейших здешних математиков, профессор Харкнесс (Harkness), под чьим руководством и производится самая постройка. Здания готовы только вчерне, и полы еще не настланы, но мы отлично везде проходили, благодаря перекинутым доскам и пользуясь помощью рабочих. Прежде всего мы вступили в большую круглую башню, назначенную для 26-ти дюймового рефрактора. Особенность этой башни та, что пол поднимается и опускается посредством особого гидравлического механизма. Таким образом здесь не нужно будет употреблять высоких кресел и сложных лестниц, на которые приходится обыкновенно лазить астрономам чуть не с опасностью жизни. При новом устройстве пола, наблюдатель при любом положении трубы будет спокойно сидеть на обыкновенном кресле; стоит нажать особую кнопку механизма, и сам пол вместе с наблюдателем будет следовать за подниманием или опусканием окуляра. Освещение всей обсерватории электрическое, а отопляется она теплою водою. Для воды строится особая водокачка в 50 саженях от главного здания. Особенно практичным и безопасным будет помещение для библиотеки: все полки и шкафы для книг делаются только из железа и стекла.

При обсерватории будет лишь один жилой дом самого директора, все прочие астрономы будут жить в городе. Но внутри главного здания, кроме вычислительной, будут две отдельные комнаты с кроватями и всякими удобствами для дежурных астрономов га случай ненастной погоды. В настоящее время новая обсерватория совершенно готова.

В управлении съемки (Coast and Geodetic Surrey), занимающем обширное и красиво построенное здание, я был принят, как товарищ, самым радушным образом, а бывший при мне директор, или, как он здесь называется, суперинтендент, Менденхол (Т. С. Mendenhall) принял меры, чтобы я мог всё легко осмотреть. На каждом шагу я видел тут что-нибудь новое и поучительное. К сожалению, геодезические работы интересуют в настоящее время такое небольшое число специалистов, что, описывая разные подробности, я боюсь утомит внимание читателя, и потому ограничусь только объяснением весьма остроумного нового базисного прибора, изобретенного одним здешним геодезистом г. Удуорд (Woodward).

В существующих базисных приборах источниками самых крупных ошибок являются: неизвестность коэффициента расширения жезлов от теплоты и неизвестность температуры жезлов при измерении базиса. Эти два источника погрешностей совершенна исключаются в новом приборе. Жезлы, как при сравнениях с нормальною мерой, так и во время измерений базиса, имеют всегда одну и ту же температуру, именно температуру тающего льда, которая, как известно, отличается замечательным постоянством. Для этого мерные жезлы помещаются в особых желобах, наполняемых тающим льдом. При приборе имеется специальный аппарат для измельчения льда в тонкие стружки. По мере таяния, вода вытекает из сосуда чрез маленькие отверстия, сделанные на дне, а сверху подсыпается свежий лед. Верхняя часть желоба открыта и прикрывается лишь куском фланели для более медленного таяния льда в жаркую погоду. В один желоб помещается зараз 40 килограммов льда, а в течение суток или, правильнее, 8-ми рабочих часов потребно около 750 килограммов льда. Такой прибор мог быть осуществлен только в Америке, потому что здесь лед в большом употреблении, и запасы его громадны. В больших городах на каждом шагу попадаются огромные двухконные повозки с лаконическою надписью «Лед» (Ice). В этих повозках лед ежедневно развозится по частным домам, торговым и другим заведениям подобно тому, как развозятся ежедневно письма и газеты. Особых ледников при квартирах не имеется.

Заканчивая описание моего пребывания в Вашингтоне, не могу не рассказать порядков в гостинице; тут в ходу исключительно «американский план», т. е. постоялец поступает на полное содержание, и я должен признаться, что такой «план» имеет значительные преимущества перед «европейским», потому что он избавляет от множества затруднений и мелочных расходов. Тут как-то не чувствуешь, что живешь в гостинице, кажется, будто поселился в семье старого приятеля. В Европе за каждую услугу необходимо платить, и потому иной раз стараешься обойтись и без неё; здесь же все услуги уже включены в плату за комнату, и потому нет основания стесняться; притом услужливые негры сами предлагают свою помощь на каждом шагу, и это делается не из корыстных целей, а именно только из желания быть полезными. Услужливость негров особенно проявляется в столовой во время приемов пищи; вместо европейских меню со множеством блюд и соответствующими ценами, вам подают карточку тоже с бесконечным перечнем блюд, но без означения цен, так что какое бы блюдо вы ни потребовали, это совершенно безразлично, и плата вперед включена в обычную цену комнаты. Не зная названий различных блюд, я часто даже затруднялся в их выборе, и когда по моему указанию подавали что-нибудь совершенно мне не по вкусу, то слуга-негр тотчас замечал это и предлагал принести другое блюдо. На мое замечание, что это будет, быть может, еще хуже, получался ответ: «это ничего, вы попробуете; если не понравится, я принесу еще что-нибудь другое». Словом, негры угощают тут как заботливые хозяева и хлопочут только о том, чтобы вы были сыты и довольны, совершенно не сообразуясь с потраченными продуктами и собственными хлопотами. Их старания бывают подчас даже трогательны.

В большой, роскошно отделанной столовой гостиницы Ebbitt House стоить множество всегда изящно сервированных столов и копошится несколько десятков лакеев-негров. Хотя для приемов пищи назначены известные часы (завтрак от 6 до 10 ч. утра, ленч от 12 до 2-х, обед от 3-х до 6-ти и ужин от 8-ми до 10-ти вечера), но когда бы я ни входил, всегда заставал тут и суету, и еду. Один из лакеев, нечто вроде старшего и распорядителя, стоить постоянно у входа в столовую и каждому вновь вошедшему указывает свободное место у какого-нибудь стола, причём всегда лично подводит к месту, помогает садиться и тотчас наливает стакан воды со льдом. Затем является негр уже специально в ваше распоряжение и начинает расхваливать блюда, названия которых напечатаны в сегодняшней карточке. Когда что-нибудь выбрано, негр на короткое время удаляется на кухню и возвращается с громадным подносом, переполненным множеством отдельных блюдечек; расставив всё это вокруг вашей тарелки, негр только ухмыляется и наслаждается вашим замешательством. Дело в том, что подано пока только одно кушанье, а многочисленные блюдечки содержат разные приправы; это происходит от I того, что здесь в обычае даже простой картофель, например, приготовлять на десятки ладов, отличающихся лишь способом нарезки и жарения.

В Нью-Йорке над каждым столом имеется механизм, приводимый во вращательное движение общим приводом вне столовой; этот механизм отгоняет мух и навевает прохладу. В Вашингтоне — городе аристократическом, таких механизмов во имеется: подле каждого посетителя стоит негр с изящным веером в всё время махает им, отгоняя мух и с самого посетителя, и со стоящих передо ним яств. Такой порядок невольно напоминает времена крепостничества, но у нас в России всё ото давно вывелось, здесь же, несмотря на то, что освобождение рабов совершилось почти одновременно с отменою крепостного права в России, барские привычки еще в полном ходу, и негры остаются прекрасными слугами. Замечу еще раз, что всё это делается бескорыстно, потому что неграм, услуживающим за столом, и вообще прислуге в гостинице даже запрещено брать с постояльцев деньги. Оригинально еще, что по окончании пищи каждому посетителю подается небольшая, обыкновенно цветная, стеклянная чаша с теплою водою. В эту воду погружают концы пальцев, которые и обтирают затем салфеткою. Эта тоже барская привычка мне однако понравилась, так как после множества сладких блюдо пальцы неизбежно делаются липкими.