За океан. Путевые записки

VII. Лондон

Четырехчасовой переход из Остенде в Дувр прошел для меня незаметно; почти всё время я беседовал с английским доктором Иэтсом (Yeates), который много рассказывал о лондонской жизни и дал мне несколько весьма полезных наставлений. В Дувре, куда мы прибыли в 3 часа ночи, таможенные чиновники даже не вскрывали моих чемоданов; пользуясь несколькими минутами, остающимися до отхода поезда, мой случайный спутник повел меня в «Бар» (Bar), род кабачка, где угощал английским пивом. Последнее оказалось неважным, но в угоду англичанину я похвалил пиво и тем, кажется, еще более расположил спутника в свою пользу. Английские вагоны роскошнее и удобнее бельгийских и освещаются электричеством. Прямо с места, поезд пошел с такою быстротою и с таким грохотом, что говорить было невозможно; за темнотою ночи нельзя было любоваться и видами (говорят, окрестности Дувра очень живописны); я чувствовал лишь, что поезд пролетал один туннель за другим. Часа через полтора начало уже светать, и я заметил, что мы несемся поверх домов необъятного города. Еще несколько минут — и поезд, миновав мост через Темзу, остановился внутри огромного воксала «Канон-стрит» (Canon Street), где, на той же платформе, прямо против окон вагонов я увидал вереницы извозчичьих кэбов. Мой спутник предложил довезти меня до гостиницы; я с удовольствием принял его предложение, и мы тотчас уселись в один из кэбов. Нигде в Европе нет таких экипажей, но, право, это самый удобный экипаж для городской езды. Поворотливость его идеальная, а большие колеса не дают чувствовать толчков; пассажир совершенно защищен от дождя, так как, кроме верха, имеются дверцы до высоты груди, а спереди спускается, в непогоду, особая рама со стеклами; наконец он весьма поместителен, так как вещи можно класть не только на переднюю площадку, но и на крышу, где сделана особая решеточка и где уложится самый большой дорожный сундук. Переговоры с кучером, сидящим сзади, производятся через небольшой клапан в крыше. Но всего более обращено внимания на личные удобства пассажира: в стенки кэба вделаны два зеркала, имеются пепельница, спички, особый карман с платяною щеткою и с сегодняшнею газетою. Кучера, или, как их тут называют, драйверы, одеты джентльменами — в круглых котелках, в чистом белье и у каждого заткнута в петлицу роза или другой цветок, а то и целый букетик. Лошади поразительной силы и выносливости, их уродуют только безобразно короткие хвосты.

Извозчики шутя уверяют, что короткие хвосты очень выгодны: когда лошадь находится в стойле, то ей приходится отмахивать мух головою и потому она меньше ест. Другой извозчик, на мой вопрос: зачем он стрижет хвост так коротко, отвечал: мой хозяин — член общества покровительства животных и не желает, чтобы лошади мучили мух, отгоняя их от себя хвостами. Вообще англичане — народ практичный; в газетах я прочел тут такой анекдотический разговор между родителями:

Отец. Я полагаю купить для Роби не пони, а велосипед, он не требует пищи.

Мать. Это так, но зато от велосипеда у Роби разовьется волчий аппетит.

Выехав из-под стеклянного свода воксала, мы покатили по роскошной набережной Темзы. Здания величественные, а мостовая великолепная и гладкая, как стол. На слой бетона уложены дубовые кирпичики, залитые смолою. Лондон просто подавляет своею колоссальностью; чувствуешь, что это столица могущественного государства. На каждом шагу памятники; телеграфных и телефонных проволок видимо-невидимо. По случаю раннего утра улицы были почти пусты, и встречались только городовые, очень прилично, но просто одетые в однобортные мундиры и брюки навыпуск; на головах они носят красивые каски, крытые черным сукном; у каски ремешок, лежащий на подбородке как бы для того, чтобы напоминать городовому, что ему надлежит смотреть, а не разговаривать.

Свернув с набережной и проехав ряд роскошных улиц, мы остановились у гостиницы Metropol. Несмотря на громадность гостиницы, в которой имеются сотни комнат, свободных не оказалось; это меня смутило, так как я отнюдь не желал злоупотреблять любезностью моего спутника, торопящегося к своему семейному очагу. Но швейцар «Метрополя» догадался сам и вручил нашему драйверу записочку с наименованием другой гостиницы, где, по его соображениям, должны быть свободные комнаты. Через несколько минут мы уже были на Джермин-стрит (Jermyn street) и остановились у подъезда небольшого, но весьма приличного дома, перед всеми окнами которого выставлены жардиньерки с благоухающими цветами. Это был Брунсвик-отель (Brunswic Hotel). Прощаясь с моим спутником, я желал расплатиться за кэб, но любезный доктор решительно воспротивился, уверяя, что ему доставило большое удовольствие быть чем-нибудь полезным русскому путешественнику, и, пожелав мне всего хорошего, поехал дальше. Я был крайне удивлен такими любезностями совершенно незнакомого мне человека, тем более, что раньше слышал только о ненависти англичан к русским и о славе лондонских жуликов.

Обстановка в отведенной мне комнате была роскошная: ковер на весь пол, огромная двухспальная кровать с особыми подушками в виде валиков и простыми и пр. В камине, который, разумеется, не топится летом, вместо дров находилась корзина с искусственными цветами. Правда, тут не было электрического освещения, но, вероятно, потому, что Брунсвик-отель один из стариннейших в Лондоне и считается семейным отелем; тут было чисто патриархальное спокойствие. Вместо лакея, на мой звонок явилась премиленькая молодая англичанка с кувшином кипятка. Оказывается, что англичане всегда моются теплою водою. На мою просьбу принести мне чаю, горничная отвечала, что у них не принято подавать в нумера и предложила спуститься вниз в общую дайнинг-рум (dining room), столовую.

В столовой, за отдельными столиками, покрытыми скатертями ослепительной белизны, сидело уже несколько человек (было 6 ч. утра) и в том числе какой-то молодой пастор. Окна были открыты (подняты), и свежий утренний воздух, насыщаясь ароматом цветов в жардиньерках, проникал в комнату. Я сед к столику подле пастора и спросил себе чаю; когда чай был подан, пастор вступил со мною в разговор и заметил, что, вероятно, я приезжий, так как здесь никто не начинает день чаем, а каждый предварительно съедает бифштекс, яичницу с ветчиной и какую-нибудь рыбу; это тем более удобно, что плата за завтрак совершенно одинаковая, как за один чай, так и за перечисленные предварительные кушанья. К чаю, вместо мягкого хлеба, подают так называемые тосты (toast), т. е. теплые ломти хлеба, намазанные маслом и слегка поджаренные. Вслед за чаем едят варенье, джам (jam), разнообразных вкусов с какою-то приятною горечью. Пастор принял во мне живое участие и перечислил места, которые следовало бы мне осмотреть в Лондоне. Оказывалось, что гостиница, в которую я попал совершенно случайно, находится в центре города близ Piccadilly, главной Улицы, и отсюда легко совершать поездки по разным направлениям.

В городе оживление и шум поразительны. Кроме пешеходов и кэбов, по улицам движутся многочисленные омнибусы с верхами (империалами). Каждый омнибус запряжен только парою лошадей, но везется ими легко, благодаря чрезвычайно гладкой мостовой. Вообще в Лондоне мало конно-железных дорог, и они заменяются тут этими омнибусами, которых насчитывают в городе до 40 000. По главным улицам они тянутся непрерывною вереницей иногда в несколько рядов, и по надписям легко соображать, в который нужно сесть. Скамейки на империале устроены поперек, так что все сидят лицом вперед; наверху ездят и дамы, причём их зонтики и красивые костюмы приятно разнообразят картину общей суеты. Я взобрался на один из таких омнибусов и стал наблюдать уличную жизнь. Вдоль тротуаров зачастую стоят какие-то оборванные старики с громадными объявлениями на груди, спине и даже на голове. Вид этих господ важный и степенный. Постояв несколько минут на одном месте, они медленно переходят на другое. Среди экипажей беспрестанно попадаются велосипеды налегке или с кладью; на некоторых трехколесных велосипедах перевозят даже значительные грузы.

Вскоре я выехал на довольно красивую, но небольшую площадь — Трафальгарский сквер, с высокою колонною Нельсону. Колонна окружена четырьмя лежащими бронзовыми львами громадной величины. По бокам два бассейна с колоссальными центральными и множеством боковых мелких артезианских фонтанов. На улицах много торговцев с газетами, табаком, спичками, нитками, катушками и пр. Все они кричат и надоедают прохожим. Наконец я очутился перед величественным собором св. Павла считающимся одним из замечательнейших зданий Лондона, но снаружи впечатление портится цветом портлендского плитняка, из которого собор построен; этот серый камень испещрен белыми потеками от дыма и дождя, так что кажется, будто стены облиты грязною водою. Говорят, что на этом месте стояла церковь уже во II-м веке; постройка же собора начата Вильгельмом Завоевателем. С тех пор собор несколько раз подвергался пожарам и в последний раз перестроен заново в 1673 году архитектором Wren. Его высота 404 фута. Внутренность собора довольно мрачная, так как окна не велики и забраны цветными, покрытыми живописью, стеклами. Тут похоронены многие знаменитости, в том числе Нельсон и Веллингтон. С галереи вокруг верхнего купола я долго любовался видом на город; погода была восхитительная, и солнце обильно расточало свои лучи. Говорят, что ясных дней в Лондоне немного, и в туман поднятие наверх не представляет, конечно, интереса. Сверху особенно красивы многочисленные мосты через Темзу; все они различной и довольно красивой архитектуры. При мне строился еще новый мост ниже всех прочих, в восточной части города; мост этот необычайной высоты, чтобы под ним могли свободно проходить суда с высокими мачтами. По берегам были уже воздвигнуты гигантские устои, внутри которых помещается элеваторы для подъема и спуска пешеходов.

Желая воспользоваться ясной погодой, я обратился к городовому, с просьбою указать мне ближайшую фотографию. Тот сейчас же написал мне, на вырванном листке записной книжки, фамилию и адрес фотографа Тейлора (Taylor), и я легко разыскал его, причём оказалось, что это был фотограф Её Величества, обладающий величайшим фотографическим заведением в свете! Меня встретила прелюбезная англичанка и обещала исполнить мой заказ в самый короткий срок. Обещание было исполнено в точности, но фотографические карточки оказались неважными.

На набережной Темзы я убедился, что вода этой реки весьма грязная, а берега облицованы простым известковым и весьма некрасивым камнем. Был отлив, и грязь облицовки выделялась еще резче. Однако река очень оживлена, и по ней плавает множество пароходов, как грузовых, так и пассажирских. По набережным, в торговой части города, трудно ходить — так много там ломовых извозчиков с громадными подводами, готовыми ежеминутно задавить прохожего. Все дома представляют тут просто склады, в которые товары подымаются паровыми лебедками непосредственно с подвод в верхние этажи.

Самая роскошная и приличная часть города — северо-западная. Тут расположены дворцы, сады и т. п. Букингамский дворец, местожительство королевы, громаден, но мрачен. Перед его воротами стоят парные часовые — рослые гвардейцы в красных мундирах и огромных медвежьих шапках. Вообще здесь солдаты очень красивы, высоки и опрятно одеты; впрочем, сама форма одежды очень изящная. Смешно только, что все солдаты носят ремешки от головного убора полуспущенными на подбородок. Поразительный контраст с солдатами составляют лондонские почтальоны: это всё какая-то мелкота; все они бедно и грязно обмундированы, лица их измучены и заморены. Им, кажется, действительно приходится много бегать; почтовые ящики очищаются каждый час. Кстати об этих ящиках; они очень красивы и представляют отдельные колонки на тротуарах, своим ярким красным цветом легко бросающиеся в глаза. В такой же ярко-красный цвет окрашены почтовые кареты, в которые собирают почту.

Англичане вообще, кажется, любят красный цвет. Хотя тут нет недостатка в самых усовершенствованных способах сообщения, однако в некоторые окрестности Лондона ходит еще старинная почта в виде огромных и высоких шарабанов, запряженных цугом. Кучер и кондуктор такого шарабана одеты в фантастические красные кафтаны; кондуктор вооружен длиннейшею медною трубою, звуками которой он сзывает желающих ехать или предостерегает прохожих от опасности быть раздавленными.

Похвально удобство лондонских городских водопоев; они устроены подобно, например, петербургским, но здесь можно напоить не только лошадь, но и человека, для чего у каждой колоды имеется особый фонтанчик; притом пользование водопоем — бесплатное.

Чтобы не перебивать рассказа описаниями моих поездок в окрестности, я кратко упомяну о тех зданиях, которые мне удалось осмотреть в самом Лондоне.

Конечно, прежде всего я посетил Британский музей, помещающийся в огромном отдельном здании на Great Russell Street и, как известно, представляющий величайший музей в мире. Он открыт для публики с 1759 года и заключает сокровища, собранные со всего света. Правительство истратило на него около 40 000 000 рублей. Прямо от входа посетитель попадает в огромную залу — сени, откуда ведут двери в разные боковые отделения и роскошная лестница наверх. Перечислю отделения: библиотека (50 000 томов), рукописи (45 000 древних папирусов), римская галерея, греческая галерея, где, между прочим, помещены огромные модели семи чудес света (сады Семирамиды, храм Дианы Эфесской, статуя Юпитера, мавзолей в Галикарнасе, Колосс Родосский, маяк в Александрии и египетские пирамиды), ассирийская галерея с целыми частями зданий из Ниневии, Коюнджика и Вавилона и наконец египетская галерея с колоссальными статуями богов и фараонов, настоящими саркофагами, обелисками и прочими сокровищами, вывезенными англичанами из Александрии после очищения её французами в 1801 году. В верхнем этаже музея помещаются более мелкие, но не менее ценные предметы: египетские мумии, утварь чуть ли не допотопных жителей, множество древних золотых и серебряных украшений, огромные коллекции монет, ваз, сосудов и идолов разных времен и народов, особенно древних и средних веков. Для подробного осмотра Британского музея нужны, конечно, не часы, а дни и недели; я мог ограничиться лишь самым беглым обзором.

Другой замечательный музей в Лондоне — это Музей Естественной Истории. Он только недавно устроен (большая часть сокровищ переведена сюда из Британского музея, именно всё, что относится к естественной истории) и занимает великолепное здание на лучшей улице Cromwell Road, среди роскошного и обширного сада. Все здание облицовано снаружи украшениями из терракоты, которые представляют головки разных птиц и зверей; это придает фасаду чрезвычайно оригинальный и веселый видь. В сенях прежде всего бросаются в глаза: гигантский скелет кита и великолепный бюст или, вернее, целый памятник Чарльзу Дарвину (1809–1882). От сеней начинаются по разным направлениям ряды зал, из которых каждая посвящена особому семейству или даже виду животного или растительного царств. По каждому отделу имеются толково составленные иллюстрированные каталоги с подробными объяснениями и историческими справками; эти каталоги продаются отдельно при входе в каждую залу и стоять сущие пустяки — 1 или 2 пенса. Понятное дело, я не предполагаю описывать здесь все сокровища, хранящиеся в музее; упомяну только о предметах, обративших на себя мое внимание. В отделе животных: чучелы слонов, верблюдов, гиппопотамов, жирафов и обезьян, из которых особенно замечательны огромные и страшные гориллы. В отделе птиц: бесконечное множество колибри и других птиц, причём все они очень живописно размещены по сучкам искусственных деревьев с превосходно сделанною листвой; небольшие деревья с сидящими на них птицами заключены в громадных стеклянных витринах. Подле каждой чучелы птицы помещены скелет того же рода птицы и её яйца. В отделе растений поражают посетителя огромные гербарии и разрезы стволов некоторых деревьев. Один такой разрез имеет около сажени в диаметре, и на нем легко насчитать 1550 слоев! Подле каждого класса животных или растений помещена карта географического его распространения.

Вообще коллекции размещены рукою знатока, и приняты меры, чтобы сделать их удобообозреваемыми и поучительными. Кроме зал, открытых всем и каждому, имеются отдельные кабинеты с надписями «students only», назначенные для специальных занятий. Лично меня более всего заинтересовала чрезвычайно полная, лучшая в мире, коллекция метеоритов; она занимает обширную залу и заключает более 400 метеорных камней, собранных по всему свету, от метеорной пыли до знаменитого сидерита Cranbourne, найденного в Австралии в 1854 г. и имеющего вес до 200 пудов.

Известно, что падение камней с неба еще 100 лет тому назад считалось сказками, и все находимые раньше метеориты, как, например, камень, найденный каким-то казаком в 1749 году близ Красноярска и переданный Палласу в 1772 году, принимались за куски самородного железа. Между тем уже в древнейших сочинениях упоминается о случаях падения камней на землю; так, в 10-ой главе книги Иисуса Навина говорится о камнях, поражавших полчища царей аморейских у Галгалы; о том же упоминают Плутарх, китайские летописи и пр. Только знаменитый каменный дождь, выпавший в 1803 году во Франции, близ городка L’Aigle (в 120 верстах к западу от Парижа) и исследованный на месте комиссией Академии Наук, побудил ученых обратить внимание на метеориты.

Из числа сидеритов, заключающих по большей части чистое железо, кроме упомянутого уже Cranbourne’a, я видел здесь камень, найденный при проложении дороги близ Тулы в 1846 г., огромный камень Otumpa, найденный в Гран Чако, в Аргентине в 1783 г. и мн. др. Из сидеролитов, состоящих почти из равных количеств железа и камня, тут имеется кусок Палласова железа, подаренный нашею Академией Наук. Наконец между Аэролитами, состоящими почти исключительно из камня, я видел камни из Легля, 57 образчиков нашего каменного дождя близ Пултуска в 1868 году и пр.

Замечу, что здешний музей открыт для публики ежедневно до сумерек (зимою до 4-х, летом до 7-ми часов вечера) и в этом отношении Лондонский музей доступнее нашего Петербургского, в который зимою пускают только один раз в неделю, а летом — когда путешественников и любопытных особенно много — вовсе не пускают.

На Jermyn Street, в нескольких шагах от гостиницы, где я стоял, помещается Геологический музей, который должен быть интересен уже по одному тому, что геология — излюбленная наука англичан. Музей громаден и переполнен не только чисто геологическими коллекциями, но и предметами строительного и горного дела. Так, в нижнем этаже размещены образцы всех строительных материалов, употребляемых в Англии, и тут легко можно составить себе наглядное представление о том, каким огромным и разнообразным запасом материалов располагают английские инженеры и архитекторы для своих построек. В нижнем же этаже, по стенам, развешены портреты знаменитейших английских геологов: Вильяма Смита, Чарльза Ляйелля и других. Во втором этаже помещаются коллекции руд и минералов; говорят, это величайшая и богатейшая коллекция в мире. Между прочим я увидел здесь превосходные модели всех замечательнейших бриллиантов и модель, в натуральную же величину, величайшего из найденных, самородка золота, имеющего около двух футов в длину и около одного фута в ширину и толщину. На табличке у этого самородка имеется следующая надпись:

Model of the Welcome Nugget, the largest known mass of native gold, weighting 2019³/₄ onces, found June 11-th 1818 at Bakery Hill, Ballarat, Victoria. Value of the gold £8376. (Модель самородка «Желанный», наибольшей до сих пор известной массы самородного золота, весящей 2019³/₄ унции (около 4-х пудов), и найденной 11-го июня 1818 года в Бакери Хилл (в Австралии). Ценность металла 8376 ф. ст. (около 80 тысяч рублей).

Таким образом этот самородок вдвое тяжелее знаменитого самородка (весом 2 пуда 7 фунтов 92 золотника), найденного в Царево-Александровске на Урале в 1842 году. Но наш самородок хранится в музее Горного института в С.-Петербурге, а английский давно употреблен на чеканку монет, и хранится только его модель.

В числе драгоценностей здешнего музея, в особой витрине, сохраняются подарки Мурчисона, привезенные им из России; из них заслуживают упоминания: роскошная золотая, осыпанная бриллиантами табакерка, полученная Мурчисоном от Императора Николая I-го, громадный поднос из стали и золота, подарок уральских горных инженеров и заводчиков, и коллекция великолепных ваз из яшмы.

Несколько зал заняты окаменелостями, расположенными в строгой системе по формациям. Тут же превосходные модели пластов целых областей, например, модель геологического разреза долины Темзы, модель Монблана (в масштабе 1:63 360), модель всех Альп вообще и пр.

В верхнем этаже музея помещены очень красиво и даже изящно сделанные модели целых горных заводов, разрезы рудников и пр. Всё это сделано со всеми мельчайшими подробностями, рабочими с тачками и т. п. Но стенам зал развешены всевозможные горные инструменты, предохранительные лампы для шахт и т. д.

К числу лондонских музеев должно отнести также известный Тоуер, бывший некогда крепостью, королевским замком, местом пыток, тюрьмою и т. д. Теперь это арсенал и музей старины. Уверяют, что Тоуер — наиболее древнее здание Лондона; будто постройка его начата Юлием Цезарем. Как бы для того, чтобы напоминать об этой древности, здешние сторожа одеты в фантастические средневековые костюмы, в длинные красные камзолы и огромные черные шляпы. Тоуер представляет целую систему зданий, заключенных в одну общую ограду, окруженную еще глубоким крепостным рвом. Здания весьма разнообразной архитектуры, указывающей на различие времен их постройки; внутри — множество закоулков, темных переходов, узких спиральных лестниц и т. п.

Лондонский Тоуер снаружи.

В главном и наибольшем четырёхугольном здании с башнями помещается склад старинного оружия, лат, конского снаряжения и пр. Всё это расставлено и развешено очень живописно, но до того тесно, что посетитель, двигаясь по узким переходам, ежеминутно рискует выколоть себе глаза, наткнувшись на острие штыка, пики или сабли. Самою замечательною частью Тоуера считается Башня Бошана (Beauchamp Tower); в этой отдельно стоящей башне, построенной при Генрихе III-ем, заточались, или, вернее, замуровывались самые важные государственные преступники. Здесь каждый этаж представляет центральную комнату, кругом которой расположены весьма тесные каморы, лишенные и дверей и окон. Перед помещением преступника часть стены разбиралась и затем снова заделывалась; оставлялось только ничтожное отверстие для подавания пищи. В настоящее время можно входить во все эти каморы и изучать любопытные автографы по стенам. Многие надписи принадлежат историческим деятелям, нашедшим здесь предпоследнее успокоение.

В отдельном здании показывают регалии английских королей; тут хранится множество золотых корон, скипетров и т. п. Короны весьма массивны, но сделаны далеко не изящно.

Вообще, несмотря на внутренний порядок и образцовую чистоту во всех помещениях, прогулка по Тоуеру производит тяжелое впечатление; во всяком случае на каждом шагу невольно вспоминаешь, что тут была некогда темница и притом образцовая. Однако англичане, по-видимому, очень любят свой Тоуер. Я осматривал его в будний день, а посетителей было множество; часто попадались на глаза целые семейства, причём старики-отцы объяснили своим детям выставленные предметы с такими подробностями, что нельзя было не вывести заключения, что они бывали здесь по многу раз и основательно знакомы с историей Англии.

Чтобы окончить перечисление посещенных мною музеев в Лондоне, упомяну еще о национальной картинной галерее, помещающейся в великолепном здании у Трафальгарского сквера. Хотя тут огромное число картин, но они не знамениты, и их даже трудно рассматривать, потому что все картины вставлены в рамы со стеклами, которые отражают свет и не позволяют видеть, что находится под стеклом. Признаться, я впервые ознакомился с обычаем прикрывать стеклами картины, написанные масляными красками.

Из осмотренных мною храмов наиболее замечательно Вестминстерское аббатство, где я побывал во время церковной службы. Это монументальное готическое здание начато еще Эдуардом Исповедником в 1055 году. По стенам внутри размещены могилы знаменитейших людей Англии. Тут похоронены все английские короли и королевы, а также деятели на поприщах науки, искусства и государственной службы, например, Ньютон, Мильтон, Джон Гершель, Маколей, Дарвин и др. На каждой гробнице имеются разнообразные скульптурные орнаменты из камня и бронзы и соответствующие надписи. На гробнице Ньютона имеются глобус и разные другие научные эмблемы. Надписи по-латыни гласят: Hic depositum est quod mortale fuit Isaaci Newtoni, т. e. здесь покоится то, что было смертного у Исаака Ньютона, и Humani generis decus, т. е. Ньютон есть украшение рода человеческого.

Главный фасад Вестминстерского аббатства.

На могиле Гершеля сделана английская надпись:

Sir John Frederick Herschel, b. 1792, d. 1871, the celebrated astronomer, who, having explored the heavens, rests here near Newton, т. e. знаменитый астроном, который, исследовав небеса, покоится здесь, рядом с Ньютоном.

Каждому молящемуся дают евангелие и молитвенник в массивных старинных кожаных переплетах. Богослужение совершал сам епископ в фантастической красной бархатной мантии. Хор в 50 человек, из которых около половины мальчики, одет, поверх черных сюртуков, в белые балахоны до самых пят. Церковная служба отправляется с замечательным благоговением и торжественностью. Чуть не более половины службы молящиеся простояли на коленях, для чего у каждого места имеется особая кожаная подушка.

Посещение различных достопримечательностей Лондона облегчается образцовыми средствами сообщения внутри города. Я упоминал уже о многочисленных омнибусах и кэбах, но совершать переезды в 10 верст и более, из одного конца города в другой, на лошадях было бы слишком медленно. Вот почему лондонцы додумались до подземной паровой железной дороги, подобной которой нигде больше нет. Под городом имеется целая сеть туннелей с многочисленными колодцами, выведенными на лицо земной поверхности. Каждый колодец представляет приемник публики вверху и железнодорожную станцию внизу. В туннелях непрерывно носятся небольшие поезда из 6–8 вагонов с локомотивом; так как в каждом туннеле два пути, то поезда беспрепятственно двигаются и в ту и в другую сторону. Кто запасся планом города с показанием станций подземной железной дороги, тот не встретит затруднений в пользовании этим благодетельным и образцовым средством сообщения. Ждать не приходится; днем поезда следуют через каждые три минуты. Быстрота передвижения поразительна. Я всякий раз удивлялся лишь замечательной системе тормозов. На полном ходу поезд почти мгновенно останавливается у платформы, ярко освещенной электрическими фонарями; после самой краткой стоянки, в течение которой публика успевает однако выйти или войти, поезд снова несется и сразу почти уже полным ходом. Передвижение в колодцах совершается в отличных клетках подъемных машин. Одно неудобство подземных дорог — это мрачность как вагонов, так и туннелей: и те и другие постоянно наполнены дымом и смрадом, и хотя я не чувствовал особого стеснения для дыхания, но вообще, мне кажется, тут требуется особая привычка. Говорят, что число пассажиров до подземным дорогам Лондона доходит в год до 120 000 000. Это, впрочем, и не удивительно: население Лондона уже перевалило за 6 миллионов, а многие пользуются услугами подземной дороги ежедневно.

Понятно, что в числе туннелей подземной железной дороги есть туннели под Темзою, но, проезжая по ним, не замечаешь разницы, т. е. не чувствуешь, идет ли поезд под городскими зданиями, или под дном реки. Поэтому я посетил специально пешеходный туннель под Темзою, начинающийся у самого Тоуера и оканчивающийся в южной части города, среди многочисленных тут складов и фабричных зданий. Подземный, или, вернее, подречный, пешеходный туннель — это огромная чугунная труба около сажени в диаметре. Он довольно бедно освещается электрическими лампочками. Длина туннеля 200 сажен. На концах устроены грязные спиральные лестницы. За пользование туннелем взимается ничтожная плата в полпенса, но сборщик платы сидит у северного выхода, так что с южного конца вход свободен, и кто, войдя оттуда и выйдя к Тоуеру, не желает платить, тот принужден возвращаться обратно. Говорят, что прогулки по этому туннелю не безопасны, и там бывали случаи грабежа и даже убийства.

Уличная жизнь в Лондоне ничем особенным не отличается от уличной жизни в других городах, но однажды поздно вечером я встретил уличный спорт нового рода. Проходя какою-то пустынной улицей, я увидал целую толпу молодых людей, одетых в гимнастические костюмы, т. е. в коротенькие фуфайки и легкие башмаки. Эти господа просто бегали взад и вперед, пользуясь серединою улицы и не стесняя прочих прохожих. На мои расспросы я получил в ответ, что не все имеют возможность купить велосипед или предаваться иным гигиеническим упражнениям, поэтому многие мелкие чиновники и приказчики, после неподвижного сиденья за конторкою в течение целого дня, предаются телесным упражнениям в виде свободной беготни по пустынным улицам. Нельзя не сознаться, что такое времяпровождение по вечерам несравненно полезнее карточной игры и да утих развлечений, лишь усугубляющих вред сидячей жизни в течение рабочего дня. Во всяком случае после усиленной беготни в легком одеянии эти чиновники и приказчики, вероятно, пользуются здоровым и завидным сном.