За океан. Путевые записки

III. На Рейне

Покидая Гамбург, я сел в скорый, так называемый парижский поезд, но взял билет только до Кёльна. Спутниками моими по купе оказались два солидных немца, спешивших на съезд мануфактуристов в Мюнстере. Они рассказали мне немало интересных подробностей о гамбургской жизни и особенно о страшном пожаре, истребившем более половины города в 1842 году. Вот почему в центральной части Гамбурга осталось так мало старинных зданий. Проехав целых три больших моста через Эльбу и ее рукава, мы покатили по так называемой Хейде (Heide), т. е. безлесной гановерской равнине, покрытой вереском; только изредка попадались небольшие деревеньки, с довольно печальными домиками, крытыми черепицею. После Мюнстера окрестности приняли другой, более оживленный видь; тут начинается самая промышленная часть Вестфалии и расположены известные заводы Круппа, у местечка Эссен. По поводу этого местечка у немцев сложился даже следующий непереводимый каламбур: Welcher Unterschied ist zwischen Essen und Trinken? — Von Essen bekommt man die Kanonen, und von Trinken eine rothe Nase.

Проехав Дюссельдорф с его знаменитым политехническим институтом и после краткой остановки в Дейтце, довольно сильной крепости, мы пересекли наконец Рейн по великолепному мосту с красивыми и затейливыми башенками на каждом устое. После предыдущих мелких и узких германских рек, вид Рейна привел меня в такой восторг, что, по совету соседей по вагону, я решился изменить мой маршрут, потерять липший день, но зато прокатиться вверх по реке и осмотреть хоть небольшую её часть, например, до Бингена, против которого построен памятник войны 1870–71 гг. С моста через Рейн можно любоваться уже общим видом Кёльна и особенно величественною двойною колокольней его собора. Я остановился в отличной гостинице Диш (Hotel Disch) с разными удобствами и электрическим освещением. В каждом номере имеются две электрические лампочки: в середине потолка, для освещения всей комнаты, и у кровати, для любителей чтения перед сном.

На другое утро, вставши пораньше, я тотчас, тут же в гостинице, запасся билетом и покатил по правому берегу Рейна, рассчитывая вернуться назад на пароходе. Единственным спутником моим по вагону оказался молодой американец, специально изучавший Германию в географическом и историческом отношениях и вооруженный целою сумкой разных путеводителей и справочных книг. Он заявил, что еще ближе Рюдесгейма, первоначальной цели моей поездки, есть место достойное осмотра, именно известное Семигорье (Siebengebirge) со скалой дракона «Drachenfels», воспетою Байроном. Мы вместе вышли на небольшой станции Кёнигсвинтер (Königswinter) и по зубчатой железной дороге поднялись на вершину скалы. Она окружена живописными, когда-то вулканическими горами, которые сплошь покрыты виноградниками. На самой вершине трахитовой скалы лежат развалины старинного замка и при них небольшой ресторан для освежения туристов. Должно отдать справедливость немецким проводникам: они весьма добросовестно объясняют окрестности и называют правильно все видимые горы, деревни и пр. Надо помнить, что такие объяснения им приходится повторять по многу раз в день. Кроме Drachenfels, скалы, на которой Зигфрид убил чудовищного дракона, сторожившего сокровища Нибелунгов, Семигорье составляют еще следующие шесть вершин: Petersberg, Wolkenburg, Ölberg, Löwenburg, Lohrberg и Nonnenstromberg; все эти горы занимают пространство всего в несколько квадратных верст; но, кроме природных достопримечательностей, тут много и исторических памятников еще средневековой старины. Американец отправился пешком изучать все подробности, я же спустился обратно и на следующем поезде поехал дальше.

Вид обоих берегов Рейна, даже из окна мчащегося поезда, поистине восхитительный; то здесь, то там мелькают развалины замков, разрушенных еще войсками Наполеона I-го. Вот где причины особой ненависти германцев к французам, страшной любви к Рейну и желания воздвигнуть именно тут свой национальный памятник. Побывавши на Рейне, убеждаешься, что это германская река. От Кобленца пошло уже настоящее ущелье; это самое узкое и вместе с тем самое глубокое место Рейна. Провести тут железную дорогу было не легко; проложено много туннелей, из которых один сквозь знаменитую скалу Лорелей, при одном виде которой немцы плачут от восторга. Лорелей, или Скала Скорби, представляет большой выступ шиферу изборожденный рукою времени; здесь суда нередко разбивались, а лодочники, поглощаемые волнами, испускали предсмертные крики, повторяемые по 15 раз насмешливым эхо. Таково происхождение легенды, которую чудные стихи Гейне сохранять навсегда в памяти людей. На мое счастье, новыми спутниками по купе оказались голландцы, молодые супруга, совершающие свою свадебную поездку. Муж еще до свадьбы основательно изучил Бедекера и толково объяснял мне и своей жене все подробности проезжаемых мест. На противоположном, левом берегу Рейна тянется плоскогорье Эйфель, замечательное своими многочисленными вулканами, которые в отдаленную геологическую эпоху провалились сквозь пласты сланцев, известняков и песчаников. Теперь тут имеются лишь так называемые маары.

Прибыв в Рюдесгейм, мы втроем прямо из вагона перешли на зубчатую железную дорогу и стали подниматься на вершины Нидервальда. Виды сверху действительно поразительны и, говорят, лучшие в Германии. Под ногами красивый изгиб Рейна со многими островками, на одном из которых — развалины Мышиной башни, где был съеден мышами легендарный бингенский епископ. Вдали видны Обервальд, Хунсрюк и пр. Кроме того, здесь немцы впервые перешли через Рейн в 1870 г., и здесь же новый германский император Вильгельм I впервые вновь увидал Рейн при возвращении с победоносной войны.

На самом лучшем месте, на вершине небольшого холмика и без того высокого берега, воздвигнут национальный памятник, увенчанный колоссальною статуей Германии. Эта статуя отлита из бронзы, имеет более шести сажен высоты и одною рукой опирается на меч, а другою, поднятой вверх, держит германскую императорскую корону. Под статуей укреплена бронзовая доска, на которой огромными буквами начертано: Zum Andenken an die einmüthige siegreiche Erhebung des deutschen Volks and die Wiederaufrichtung des deutscben Reichs 1870–71 (в память единодушного победоносного воспрянутия германских народов и восстановления Германской империи, 1870–71 гг.).

Нидервальдский национальный памятник.

Ниже на расширяющейся части пьедестала помещены: железный крест, огромный орел и гербы всех немецких государств, а под ними рельефные бронзовые доски. На передней представлены главные действующие лица войны 1870–71 гг., а именно: в середине Император Вильгельм верхом, в походной форме и с железным на груди крестом, полученным еще в 1813 году Около императора стоят: Бисмарк в кирасирской форме и со свертком пергамента, на котором начертано объявление войны, затем Мольтке с картою в руке, далее следуют фигуры всех тогдашних королей и герцогов Германии с группирующимися около них полководцами и генералами. На заднем плане выделяются представители простых солдат: прусский артиллерист при пушке, гессенский егерь, пионер, баденский драгун верхом, пехотинцы, гусары, уланы и даже целый понтонный парк. Под этой доской в граните выбит текст известной песни «Die Wacht am Rhein». По бокам стоят две изящные фигуры «войны» и «мира».

На боковых досках пьедестала представлены весьма трогательные сцены: слева — разлуки, а справа — свидания после войны. На левой доске изображены: сын в форме баварского кавалериста, прощающийся с родителями и семьею; младший браг представлен таким, как будто он просит отца отпустить его вместе со старшим. Фигуры и выражение лиц производят впечатление; трогательно даже выражение собаки, чувствующей начало долгой разлуки. В середине прусский пехотинец — жених прощается с невестой; она склонила голову на его плечо и рыдает. На этой же доске изображен еще ландверист, забранный в моряки: тут отец прощается с женою и детьми. Таким образом, на этой доске в трех отдельных группах изображены сцены разлуки сына, жениха и отца. Соответственно этому, на другой боковой доске представлены сцены свидания после возвращения из похода. Родители восторгаются, глядя на своего сына, украшенного орденами и возмужавшего в течение тяжелой боевой службы; кругом — дети прыгают от радости; жених обнимает свою невесту и смотрит на небо, оба плачут от избытка чувств; наконец, и ландверисту удалось благополучно отслужить и возвратиться в свою семью. У основания памятника изображены аллегорические фигуры старика Рейна и молодого Мозеля. Они выражают последствия войны: старый Рейн передает сторожевой рог молодому Мозелю; сам он уже утомился так долго оберегать границу Германии.

Общую мысль и место постановки памятника нельзя не назвать удачными. Это действительно монумент для памяти павшим, в награду живущим и в назидание потомству. Памятник заложен 16 сентября 1877 г. и открыть 28 сентября 1883 г. в присутствии императора, королей, князей, герцогов и представителей всей Германии. Ныне памятник служит священным местом для ободренных удачами войны немцев. Не только праздные путешественники, но даже крестьяне и разные бедняки стекаются сюда ежедневно сотнями. Я спросил одного босоногого мальчика и узнал, что он поступает работником в Гейдельберг из одной дальней деревни; хотя и не по пути, однако он счел своей обязанностью первый выход из родительского дома сделать к национальному памятнику.

Вблизи, в роще выстроен домик, в котором живет какая-то глухая старушка, продающая виды, описания и модели памятника. Вероятно, чтобы не подрывать её торговли, тут же, на дереве, прибита доска с лаконическою надписью: Die photographische Aufnahme des National-Denkmals ist verboten (фотографирование национального памятника воспрещается).

Кругом — весьма живописный и обширный лес с разными затейливыми постройками: обелиском, искусственными развалинами, подземным ходом и т. п. Погода стояла чудная, воздух ароматический, молодые голландцы восхищались всеми немецкими выдумками, как дети… Только по прошествии нескольких часов я распрощался с моими случайными спутниками и спустился по зубчатой дороге вниз, прямо к пароходной пристани. Тут оказалось, что обратный пароход давно ушел, и единственным средством сегодня же добраться до Кёльна оставалось переплыть на другую сторону Рейна и возвращаться по левому берегу, где тоже имеется железная дорога. Между Рюдесгеймом и противолежащим городком Бингеном существует особое пароходное сообщение каждые два часа (среди лета — чаще), но я и тут опоздал, так что был принужден или ждать около двух часов, или искать лодочника. В это время какая-то лодка только что отчалила от берега; я стал звать, и лодочник вернулся, но пассажиры в лодке были недовольны потерей времени, и мне удалось их успокоить только обещанием заплатить за перевоз всех нас.

Пообедав в Бингене, в прелестном ресторане на самом берегу Рейна, я немедленно сел в поезд и через Кобленц и Бонн благополучно вернулся в Кёльн; но тут, уже ночью, случилось со мною довольно неприятное приключение. Зная, что гостиница находится недалеко от воксала, и надеясь на память, я пошел пешком, несмотря на моросивший мелкий дождик. Однако вскоре пришлось убедиться, что я сбился с пути и попал в такие кварталы Кёльна, где улицы оказались пустынными и слабо освещенными; дождь между тем усилился. Весьма редко попадавшиеся мне прохожие, к которым я обращался с вопросом, как пройти в Disch Hotel, отзывались незнанием, а улицы я и сам не мог назвать. Только на другой уже день я узнал, что нужно было спрашивать не Disch Hotel, а Hotel Disch; таковы странности немецкой речи. Блуждая по узким и кривым закоулкам и промокши буквально до последней нитки, я наконец повстречал почтальона, который оказался понятливым, объяснил мне дорогу, но заявил, что идти довольно далеко. Боясь вновь заблудиться, я начал уговаривать почтальона проводить меня до гостиницы и обещал его вознаградить, но тот, вероятно, не доверяя, стал отговариваться спешным делом и хотел уже бежать от меня. Опасаясь за себя, я стиснул плечи почтальона и объявил, что не выпущу его, пока он не приведет меня к гостинице. Сперва почтальон сопротивлялся, но потом смирился, и мы через полчаса благополучно добрались до места, после чего я с удовольствием расположился спать, крайне измученный продолжительным путешествием с раннего утра до поздней ночи.

Следующий день я решился посвятить исключительно осмотру Кёльна и начал со знаменитого собора, или, как его тут называют, Dom’a. Этот собор строился чрезвычайно долго, с 1248 по 1880 г., и представляет очень красивое чисто готическое здание с двумя прозрачными, ажурными колокольнями, высотою по 157 метров. Внутренность собора величественная, но несколько мрачная, благодаря цветным стеклам в узких окнах, покрытым живописью, и темноте стен, сложенных из трахитовых плит, добытых из каменоломен Семигорья. Довольно странно, что доступ наверх для осмотра производятся по билетам, за определенную плату. В нижней части колокольни имеются колокола, из которых главный, весьма внушительных размеров, весит 27 000 килограммов; он приводится в колебание 28-ю человеками, что объясняется тем, что здесь вращается весь колокол, а не один язык, как в православных храмах. Проводник уверял, что в состав этого колокола вошла медь от 22 пушек из числа отбитых пруссаками у французов в последнюю войну. Подымаясь далее наверх, я обратил внимание, что спирали лестницы вьются поочередно, то в одном, то в противоположном направлениях, так что, несмотря на продолжительность подъема, не чувствуешь головокружения. Всего снизу до площадки у того места, которое служит конечною целью подъема публики и от которого начинается ажурная пирамида колокольни, я насчитал 436 ступеней. На этой площадке, в особой нише, стоит машинка, из которой за монету в 10 пфеннигов желающий может получить флакончик с одеколоном!

После собора, я со случайным знакомым, встреченным на колокольне, отправился осмотреть известную в Германии фабрику шоколада и конфет Штольверка. Контора фабрики представляет громадную и весьма изящную валу с бесчисленными столиками, за которыми занимаются служащие. По стенам, между затейливыми орнаментами, красивыми готическими буквами начертаны назидательные изречения для служащих и рабочих. Некоторые более любопытные, я записал:

Получив в проводники смышленого рабочего, мы пустились по бесчисленным лабиринтам зал и коридоров. Видели, как орехи какао перемалываются в порошок, перетираются с сахаром, высушиваются и наконец превращаются в шоколадную массу, которая формуется в плитки. Чтобы масса плотно заполняла формы, последние расположены на особом станке, приводимом в беспрерывное сотрясение. В каждую форму работник бросает опытной рукою комок шоколадной массы, и от сотрясений масса эта скоро заполняет все изгибы и фигуры формы. Интересны также станки, на которых приготовляются из леденца фигурки жучков, бабочек, солдатиков и т. п. На стальном цилиндре и соответствующей ему платформе сделаны углубленные фигурки. Работница кладет на платформу пласт мягкого леденца и прокатывает его под цилиндром; получается множество фигурок, соединенных тонкою пленкой. Когда они высохнут, вся масса рассыпается на отдельные фигурки, а пленка превращается в мелкую сладкую пыль.

При фабрике имеется особое отделение, где выделываются красивые картонажи и цветные обложки для конфет и шоколада. Здесь имеются свои литографные и скоропечатные станки. Перед склейкой картонажи укладываются слоями с последовательными отступлениями, так что мастерица одним мазком широкой кисти подготовляет их целыми десятками. Другая мастерица тотчас закупоривает в картонажи куски шоколада, уже завернутые предварительно в олово. В этом отделении работают исключительно девочки 12–15 лет, под наблюдением старых дев. На вопрос, имеют ли эти девочки время для посещения школы, мне отвечали, что все они уже окончили свое школьное образование и получили аттестаты начальной школы, без которых они и не принимаются на фабрику. Несмотря на обильное питание сластями, девочки имеют довольно печальный вид, и мои замечания вызывали у них кислые улыбки.

Покинув фабрику, я отправился в музей Вальрафа, где видел множество картин, статуй и разных древностей. Музей представляет величественное, отдельно стоящее здание с роскошными и обширными залами с превосходными мозаичными полами. Из других осмотренных мною зданий стоит еще упомянуть о так называемом Gürzenich — род местного торгового клуба. Это очень древнее здание в готическом стиле с разными затеями, роскошною лестницей и пр.

Покончив с Кёльном, я проехался еще в Дейтц на противоположном берегу Рейна. Он соединен с Кёльном двумя мостами: железным с массивными каменными устоями и красивыми памятниками по концам (Фридриху-Вильгельму IV на кёльнской и королю Вильгельму I на стороне Дейтца) и понтонным, составленным из 42-х судов.

Устроившись в поезде, идущем в Утрехт, я сталь опасаться за мое незнание голландского языка. Но спутники по вагону успокоили меня и уверили, что в Голландии можно путешествовать и без знания местного языка, так как сами голландцы — отличные лингвисты. Проехав станцию Эммерих (Emmerich), последнюю на прусской территории, мы пересекли границу, не имеющую, впрочем, естественного рубежа и означенную только пограничным столбом. Таможенный осмотр производился на первой голландской станции Зевенаар (Zevenaar). Как и везде, тут нельзя провозить вино, табак и одеколон. Между тем, перед самым выездом из Кёльна меня, чуть не насильно, заставили купить огромную бутыль одеколона в изящной плетенке. Благоразумные соседи по вагону посоветовали переложить бутыль из чемодана в карман, и несмотря на безобразно оттопыренный бок, я миновал таможенный досмотр благополучно.