Zа право жить

Юрий Черкасов. ДВЕ ДОРОЖКИ

КамАЗ нещадно трясло и швыряло. Бойцы подскакивали на лавках и ругали водителя. По тенту барабанил дождь. Я отодвинул полог и выглянул наружу.

Серое небо. Набухшие тучи. Разбитая рокада петляла между холмов. Слева лес. Справа лужи и скрюченные кусты. За нами тащилось еще несколько машин. Меня тронул за плечо сапер с позывным «Батай».

– Командир, где мы?

– Опушка леса у серой зоны, – чуть обернувшись, бросил в ответ.

Бойцы горестно взвыли. Неизвестность – главная беда воина. Одно радует – день нынче, хоть и декабрь, дождливый, серый, бесснежный. БПЛА противника по такой погоде нас не отследят.

Колонна остановилась. Захрипела рация, вызывая командиров взводов. Первый, за ним третий… Наконец пришел мой черед.

– Курим, – сказал я своим и спрыгнул на раскисшую землю.

Бойцы радостно загомонили, и тут же потянуло свежим табачным дымком.

Впереди колонны стояла «Рысь». Внутри сидел командир роты с грозным позывным «Свая».

Ротный у нас – золото! Лихой вояка, отец родной, потомственный прораб!

Он вытащил карту и включил фонарь.

– Получен подряд, блин, приказ. Вот квадрат у села Глубокая балка. Ровно в три часа ночи первый взвод устроит громкую имитацию фланговой атаки. Третий – перережет дорогу и активно пошумит в районе блокпоста. Твой, второй – фронтальный удар. Уразумел? Пойдете на цыпочках. С разведчиками противника в контакт не вступать – обходить. Полная тишина в эфире. Доведешь до бойцов под… приказ прямо перед началом штурма. Повторяю, Чтец – перед началом. А то развел, понимаешь, вольницу. Точка общего сбора – старый коровник. Крякнете в рацию, вас заберут. Смету, блин, диспозицию изучил?

– Да.

– Ты ведь эти места знаешь?

– До четырнадцати лет, пока дед не умер, считай все каникулы проводил в селе… Эй, вчера уже спрашивал. Свая, чего виляешь?

– Калитку закрой, Чтец. И молчок, что там бывал. Короче, в лоб пойдешь с точки, на генплане, блин, карте, обозначенной как луг. Вот, зырь, – ротный сделал отметку ногтем. – Расположитесь в районе сросшихся шалашиком сосен. Луг наверняка заминирован. Как стемнеет – разминируете, а начнется пальба – пойдете на штурм опорника.

– Силами взвода взять его будет трудно, – озабоченно вставил я.

– Я сказал «опорник»? – сделал удивленное лицо Свая. – А-а, это штабные напутали. Где им, кабинетным… На самом деле там ПВД – пункт временной дислокации.

– Все экзаменуешь?

– Калитку закрой. Короче, туда на днях завезли какие-то приблуды, и командованию до зарезу охота их получить. Объект нужно взять любой ценой. Слышишь, Чтец, – любой ценой! Он сляпан на скорую руку. Я смотрел кино с БПЛА – бревна перекрытий в один накат, – с истинно прорабским презрением процедил он. – Первый и третий взвод отвлекут внимание и примут весь удар на себя. Счет на минуты. Учти, Чтец, изменишь план – провалишь задание, понял? Эх, блин, с вами бы пойти!

Позавчера он поймал осколок чуть выше предплечья и поэтому не в духе. С ним сейчас лучше не заводиться.

– Чтец, сам же знаешь, что за тебя я любому глотку вырву, – добавил он. – И на то, что придумываешь клику… клички – возражений не имею. Ими пользуются уже во многих подразделениях. А значит, нашей роте – слава и почет. Но прекращай уже свои… перепланировки.

– Могу идти? – сухо спросил я.

Свая кивнул.

На свежем воздухе я закурил, сильно затянулся горячим дымом и гаркнул:

– Второй взвод, вытряхивайся из машин. Стройся по одному!

Ротный слишком горяч. А у меня четверть взвода – новобранцы. Не обтерлись еще, пороху не нюхали. «Утята». Легкая добыча для суки-смерти.

Я прошел вдоль шеренги и каждому «утенку» посмотрел в глаза. Если у кого увижу затравленное выражение или сомнение – отправлю обратно. В бою они точно жертвы. Проверено.

– Жалобы на самочувствие есть? Теперь попрыгали на месте! Услышу звон – отправлю чистить толчки! Цепочкой, за мной!

Взвод в полном составе зашагал к лесу. Ледяной дождь полил еще сильнее.

***

– И как теперь быть, командир? – в отчаянии простонал Батай.

До точки мы без приключений добрались перед сумерками и успели кое-что увидеть. От нас удалялось с десяток всепогодных БПЛА самолетного типа дистанционного минирования крошечными BLU-43/B «Dragontooth». А если по-нашему – «лепестками». Густота засева и разлет этой заразы впечатляли. Несколько штук даже залетели в ложбинку, где мы укрылись.

– Без самоликвидатора, – изучив одну, констатировал сапер. – Это же не конвенциональное оружие!

– Забыл, с кем воюем? – напомнил ему.

«Лепестки» – вещь поганая. Наступишь – не убьет, но ногу искалечит наверняка. И шуму наделает.

Я разглядывал луг в бинокль и скрипел зубами. Сырая стылая слякоть, тут еще подул ветер, а следом зарядами посыпался мокрый снег. Он в мгновение ока выбелил все вокруг. Температура резко ухнула вниз. А потом прошел небольшой дождь и отполировал поверхность луга. Плохо, плохо…

Бойцы начали шептаться. Непорядок. Мы – за два года хлебнувшие и повидавшие всего добровольцы, да только дисциплину все равно надо держать. Черт возьми, самому же до зуда хочется устроить совет, но у меня приказ! Чертова конспирация. Неужели ротный считает, что кто-то способен слить нашу позицию и планы врагу? И тут, словно в насмешку, мой взгляд уперся в обособленную группу «гусаров».

– Рассосались! Гасимся! – ругнувшись в нос, скомандовал всем. – Четкий шухер.

Резко свалилась темнота. Батай подобрался к краю лужка и испытал на прочность наст. Тот захрустел так, что у меня заложило уши.

– Вычеркиваем, – виновато буркнул он, и добавил: – Зато часовых нет.

– Какие еще варианты? У тебя же полный рюкзак всего.

– Сейчас это все бесполезный хлам, – покачал головой сапер. – Миноискатель можно не собирать. У «лепестков» пластмассовая оболочка.

– Ну, а если метнуть этот… якорь на шнуре?

– «Кошку». Нет. Даже если она и пробьет наст, то вряд ли что притащит. Взвесь «лепесток» на руке.

– Раскрутить ее, зацепить на той стороне и перебраться над лужком?

– Покажи: где на той стороне деревья?

– Должен быть выход. Думай.

– Гранатами пробить тропу, а? Пройтись со щупом, а после выложить настил?

– Режим тишины. Ты их по десять штук за раз накалывать собрался?

– Командир, если нам строго через луг, то мы в заднице. Без техники дела не будет.

Я еще немного поэкзаменовал Батая, выслушал многократное «Нет!», пошевелил извилинами, снова ругнулся и глянул на часы.

– Передайте по цепочке – надеть белые маскхалаты! Следопыты в дозор! Отдыхаем! Подъем через два часа! Кто-нибудь из «утят» – следите за временем! «Гусары» – ко мне! И… «Док» тоже.

***

«Гусаров» осталось четверо. Месяц назад было девять. По поговорке: «Старый гусар – плохой гусар».

… Майдан произошел, когда я учился в десятом классе, а военные действия против непокорного Донбасса начались в апреле. Луганска это особо не коснулось. Издалека доносилась канонада, и улицы были полны возбужденного народа. Едва начались каникулы, родители меня отправили в Минск к двоюродной тетке. Поехал на две недели, а провел там три месяца. В общем, блокаду города и самые жуткие моменты лета 2014 года я пропустил.

Обсудить положение дел оказалось не с кем – все друзья разъехались. Ходил, как потерянный, по непривычно опустевшему городу и глазел на разрушения. Занятия в школе начались только в октябре. Больше половины одноклассников не вернулись. Кто остался в России, кто подался на Украину. Зато объявилось много беженцев, но скоро и они обтерлись.

Оставшийся год школы прошел на расслабоне и как во сне. Половины учителей не было, дисциплины преподавались вчерашними студентами… И вообще, все казалось подвешенным на живую нитку.

С противостоянием было так же. Линия фронта – без движения. С обеих сторон – по тридцать тысяч войск. Не война, а комната ожидания какая-то…

В таком же подвешенном состоянии был и я. Детство прошло, а юность встала на паузу. Переехавшие на Украину одноклассники и друзья писали кровожадные сообщения, а те, что оказались в России – помалкивали.

Дома тоже было нехорошо. Мама родом с Житомирщины, а отец – русский. Оба что-то доказывали, ругались…Семья трещала по швам. В общем, не советчики. Ни на чью сторону я вставать не хотел. Мне важно было разобраться самому в причинах событий и встроить себя в новую жизнь. Страшно было застыть. Я взялся за чтение. Сначала проштудировал Историю Российской империи, а следом замахнулся на Мировую историю. Не брезговал философией смыслов и глубокой аналитикой. Шел от большого к малому, искал, нащупывал точку понимания.

И постепенно картина начала проясняться.

Стало понятно, почему Россия сразу не вступилась за Донбасс. Она оказалась попросту не готова. Встраивала в себя вернувшийся Крым, затеяла масштабные реформы, и конфликт ей вот прямо сейчас был не нужен. Помогали деньгами и оружием, в меру сил, и на том спасибо. От нас нужно было одно – время. И ополчение его давало.

С историей и происхождением Украины худо-бедно разобрался, а вот с мотивацией оказалось сложнее. Слишком много всего намешано. Но я терпеливо искал ответ.

Брат матери с Житомирщины, которого я не помню трезвым, хорошо выручил. Сначала жалел и звал нас к себе, потом притих, а спустя полгода начал проклинать. Сын его – мой ровесник – вообще оказался неоценимым гидом по украинству. Этот со старта вывалил все лозунги Майдана про путь в Европу и Рашку-какашку. Его быстро стало заносить в голословные утверждения об исключительности народа и в махровый национализм. Причем не на украинском или русском языке – на жутком суржике. А мне вспоминалось, что у него никогда не было денег для заправки допотопного мопеда. И хоть я был у них в гостях всего раз, но не проходило дня, чтобы двоюродный братик не был бит: за стукачество, предательство, подлость, воровство и просто за то, что тупая гнида. Так вот этот недоразвитый и необразованный организм мне сказал, что когда они завоюют Донбасс, то поделят между побратимами и наконец-то запануют. Наконьец-то запануэмо! Тут мне и стало понятно, что паном до одури, до умопомрачения, хочет стать лишь тот, кто всегда, от веку был при них челядью.

Беглый просмотр украинских чатов довершил дело. Я понял, почему братский народ превратился в небрата. Не хватало штриха, ключевого слова, на которое можно намотать клубок выводов. И тут мне вспомнился рассказ отца.

Однажды, еще подростком, после развала Союза он ехал в общественном транспорте. В те времена там всегда сидел билетер, но их службу со дня на день собирались расформировывать. Так вот, толстая тетка с сумкой поперек груди, распихивая пассажиров, ходила по салону, брала деньги, но билетик не отрывала. Перед ее наглостью никли интеллигенты, работяги, рыночные горластые торговки и хамоватая молодежь. Тетка таким образом обилечивала пассажиров, всю выручку складывая себе в карман.

Билетер воспользовалась моментом, когда можно все. А руководствовалась она утерянной грядущей выгодой и отсутствием контроля. Мне все должны! Так она считала.

На отца тот случай произвел неизгладимое впечатление, а у меня наконец-то появилось ключевое слово. Обилечивание!

Украине очень повезло. Все в ней есть. И плодородные черноземы, и теплые порты, и умеренный климат, и удобная логистика, и богатство полезных ископаемых, газо-нефте-аммиакопроводы – все составляющие для процветания. Ткни росток, не поленись – и из него вырастет плодоносящее дерево. Но власть имущим все было мало и очень не хотелось платить России за дешевые энергоносители и за их же воровство. Хотелось панувать и обилечивать без билетов. А народ размяк, расслабился, превратился в инертную массу. Это подметили на Западе и посулили принять партнером, много долларов, не обращать внимания на повальную коррупцию и обилечивание. Для собственных целей они готовы были сделать вид, что возвышают всякую шелупонь. Расклад был понятен и прозрачен: Россия требует денег и аудит, а новые партнеры обещают джек-пот. Произошел быстрый переход целых поколений в западную систему координат «Я», а русскую – «Мы» – отринули.

И пошло-поехало.

С Западной Украины в столицу понаехали мотивированные националисты и принялись наводить свои порядки. Откуда-то возникли горлопаны, с пеной у лживого рта доказывающие исключительность нации. Живо сочинили отдельную Украинскую историю. Она была куцей, да и с героями дело обстояло худо, поэтому решили возвысить паскуду Бандеру. В общем, на не очень зрелые и сонные умы свалилось столько всего, что умы те поплыли. А после Майдана и оборзели. Случился хрестоматийный парадокс: людей рывком выдернули из дремы, и, не дав времени на осмысление, бросили в сытный бульон вседозволенности. И Запад дал отмашку – можно. Идеальная ситуация, идеальный шторм! Жертвой стали общая историческая память, корни, вера и родственные связи.

И, что самое характерное, когда начался парад областных суверенитетов, со всеми решили вопрос миром, а с Донбассом разговаривать вообще не стали. И снова из этой странности торчат уши галичан. Все годы они ездили к нам на заработки. Хватало их ненадолго. Год-два-три – и домой. Да еще с рассказами, как зажиточно живет регион шахтеров и металлургов. То, что это дается тяжелым трудом, как-то ими не учитывалось. Душила их застарелая зависть. Хотелось быть богатым, как на Донбассе, но ничего при этом не делать.

Вот поэтому с их подачи и началась война. Они реально хотели нас превратить в рабов. У меня четко сформировался и застыл портрет врага: собирательный образ двоюродного братика как украинца и обилечивание – как украинство. Больше к теме не возвращался. Хватило и того, что есть.

Изучив несколько классических трактатов о военной науке, я пришел к выводу, что нынешнее состояние вооруженных сил с обеих сторон неспособно к наступлению. Для того чтобы нарастить все составляющие, понадобятся годы. А когда это произойдет, вот тогда и запишусь в ополчение. Такой дал себе зарок. Несмотря на то, что справился с задачей препарирования причин конфликта, мне трудно было сформулировать собственные мотивы, но нутром чувствовал: так правильно.

Поэтому после окончания школы я добросовестно дождался совершеннолетия, попутно выяснив, что в городе ловить нечего, очень серьезно поговорил с отцом и матерью и уехал в Россию. Через несколько месяцев родители помирились и удочерили двух крошек-сироток.

Как ни странно, мои выводы и перспективы более-менее оказались верны. Шли годы, но ничего особо не менялось. У Запада не хватало духу выступить напрямую, а у России – сил и возможностей. Договоры о прекращении огня и перемириях следовали один за другим.

За семь лет чем я только не занимался, но потом повезло, устроился вахтовым методом добывать нефть по всей Сибири. Снял квартиру в Москве и продолжал вкалывать. Мы так договорились с женой Лидой: пока учится она – деньги зарабатываю я, а потом меняемся местами. Но у нее дело шло туго. Бросала институты после первого семестра – все искала себя. Плюс глупый комплекс из-за незначительного физического увечья правой руки. А потом жена и вовсе начала таскаться по политическим тусовкам, съездам, топить за власть, против власти, и все как-то одновременно. Мозги ей, в общем, запудрили основательно. Нам бы ребеночка, но она боялась упустить свой шанс. Вся в политике – огрызалась, доказывала, коряво громила мои резонные аргументы, горячо обижалась, уходила, возвращалась…

Когда два года назад развернулись настоящие боевые действия, я заканчивал вахту и Лиду упустил… Точнее, она сама убежала на ту сторону. Мне и в голову не пришло, что так могло случиться…

Перед тем как удалить страничку в ОК, Лида сообщила, что учится на курсах снайперов. С тех пор в каждом бою я чувствую себя очень неуютно.

Спустя полгода, пока мы формировали линию обороны и копили силы, начали прибывать перебежчики. Вспомнили, что русские. Вот теперь и настал их черед. Да только цена поднялась. А штрафных батальонов у нас нет. Поэтому – «гусары»…

Всех я видел в бою и уважал за храбрость. Ребята честно платили кровью и жизнью.

Я коротко обрисовал им ситуацию.

– Один «лепесток» – мина не убойная. Нужно отхватить десяток. Наши бронежилеты с паховой защитой – выдержат. Значит, пострадают руки и ноги. Первый ползет и собирает на себя эту дрянь до тех пор, пока… сможет. По его следу второй делает то же самое. Мы должны обеспечить собой проход для атаки на ПВД до того, как начнется отвлекающая стрельба первого и третьего взводов, понимаете? Эффект внезапности. С этой стороны нас никто не ждет. Нужно тихо взять неприятеля врасплох. Там новое оборудование, приблуды… а ну как успеют сломать, повредить или вообще увезти? Поэтому гасить шум придется собственными телами. Док – тебе слово.

Взводный санинструктор отрапортовал:

– Жгут, бинты – норм. Обезболивающее вколю. Если кому станет совсем кисло – дам морфий. Все остальное – уже в расположении.

– Хорошо. – Я отпустил Дока и обратился к «гусарам»: – Мы с Батаем иссякли. Если есть свежие идеи…

Те дружно промолчали.

– Здесь самое узкое место. Ширина луга пятьдесят… нет, двадцать пять шагов, – вздохнув, поправился я. – Значит, на каждого по пять…

– Не выходит счет, – оборвал меня старший «гусар» с позывным «Лаки».

– Первым буду.

Я принял решение. Пусть сука-смерть подавится.

– Командир?! – в четыре голоса возмутились «гусары».

– Не обсуждается, – отрезал я.

Такова военная математика. А ротный с режимом секретности пусть утрется.

***

Что впереди? Кровопотеря, тяжелые увечья, ампутации конечностей?

Я выбросил поганые мысли из головы и огляделся. Знакомые места. И луг изучен, как свои пять пальцев. Недаром ошибся в шагах. Детские ножки…

На меня накатили воспоминания. Глубокая балка. Название села пошло от разлома в овраге. Думали, что это русло реки, но оказалось еще круче. Раньше здесь плескалось море, а то и океан. И разлом тому свидетельство. На его дне было без счету отполированных водой голышей с галькой. Народ строил из нее межи, заборы, облицовывал стены и возводил небольшие сараи.

Вспомнился дедушка. Он всю жизнь проработал в колхозе. Простой и немногословный. У него в чугунке на печи постоянно томился вкуснейший кулеш, который почему-то называл – кондер, а в глубине сарая стоял небольшой пресс. Дед давил для соседей густое пахучее постное масло – тем и кормился. Я был предоставлен сам себе.

Однажды в лесу пропала девочка Лидка: задира, егоза, сорвиголова и коварная выдумщица. Она ни минуты не могла постоять спокойно. Жаждала быть везде и сразу. От ее постоянной беготни, планов и каверз у меня был самый крепкий сон на свете. Едва голова касалась подушки, засыпал мгновенно. Лидка – с развлечениями в селе негусто – постоянно подбивала меня натаскать крупных голышей и устроить где-нибудь место для тренировок. Неугомонной девчонке одновременно хотелось стать балериной, танцовщицей, канатоходцем и капитаншей дальнего плавания…

Искали Лидку всем миром. Я тоже увязался со старшими. Частая цепь прочесала едва четверть леса и встала, наткнувшись на свежую стоянку браконьеров с пятнами кровищи. Народ решил, что девочка, став невольной свидетельницей, тоже сгинула. Я не поверил и втихаря улизнул. Не могла неукротимая Лидка так бездарно пропасть!

Я мнил себя завидным следопытом: прочитал пару романов Фенимора Купера и точно знал, откуда восходит солнце. Будучи с Лидкой примерно на одном уровне интеллекта и любопытства, пошел туда, куда самого бы понесли черти. Разумеется, я заблудился, но зато нашел в дебрях подружку. Лидка угодила в позабытый браконьерами капкан на лиса. Хищная пасть крепко ухватила ее за локоть тонюсенькой правой руки. Девчонка была без сознания.

Мне удалось разжать капкан. Из кровавого месива белела кость. Я наобум собрал заячьей капусты, обслюнявил листки и приложил к ране. А затем из подходящих кусков коры сделал лубок и туго привязал к руке девчонки шнурками от своих кроссовок. Она вскрикнула, но так и не пришла в себя. Стемнело. Взвалив Лидку за спину, пошел, выбирая места, где просветы между деревьев были шире. Я стучался головой о стволы, выписывал фигуры, спотыкался, но упорно шел. Девочка, ослабев от потери крови, лишь тоненько скулила. В какой-то момент я иссяк.

Очнулся утром на опушке леса, возле сросшихся шалашиком сосен у знакомого, как собственный карман, луга.

Я взял Лидку на руки и прошел пятьдесят шагов.

Потом меня врач из «Скорой» замучил расспросами, каким образом удалось ей вправить перелом со смещением, и как догадался обернуть рану самой подходящей травой. Я помалкивал и гордо выпячивал грудь – подружка смотрела на меня, как на героя.

Следующие несколько дней я таскал из балки крупные гладкие голыши и выкладывал из них две дорожки через луг к этим соснам шалашиком.

Кости у Лидки срослись хорошо, но оказался пережатым нерв, поэтому рука до конца не разгибалась, и нарушилась подвижность пальцев. Она вынужденно стала левшой. Накануне отъезда домой я показал ей место для тренировок… Она радостно взвизгнула, неожиданно поцеловала в щеку, вспыхнула и убежала. У меня в груди набух ком такого размера, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. С глупейшей улыбкой я бегал по гальке туда-обратно, туда-обратно, и даже ни разу не поскользнулся…

– Эх, глянуть бы на них…

– Что ты сказал? – вскинулся Батай.

– Да так… Сколько времени?

– Два тридцать ночи.

– Нормально. Взвод, ко мне!

Спустя пять минут все узнали поставленную задачу и масштабы проблемы.

– У кого есть идеи, прошу излагать, – безнадежно добавил я.

Бойцы занялись своей военной математикой.

– А может, обмотать руки и ноги нашими бронежилетами?

– Нет. Впереди бой. Без защиты нельзя.

– Найти бревно, уложить поперек и дрынами толкать перед собой?..

– Хлопотно слишком. Да и шуму наделаем.

– Вещмешки тяжелые. Один опустить с размаху, за ним – второй, и так до конца? – предложил долговязый боец с позывным «Хлыст».

– Боекомплект куда денешь?

– На себя.

– А ты донесешь?

– Ну, я как вариант…

– Сюда бы мои «гриндерсы», – подал голос молчун Танцор.

– Это те, в которых носок и подошва стальные?

– Они.

– А я ведь был на шоу «Милитари дэнс». Лихо ты чечетку отбивал. И партнершу помню. Светленькая такая, бойкая, улыбчивая. Где она? – живо поинтересовался кто-то из новобранцев.

– Ее нет… как бы.

На задавшего бестактный вопрос «утенка» тут же зашикали со всех сторон. Это правильно. Сейчас не принято ни выворачивать, ни лезть в душу. У каждого своя мера горя. И пьют ее в одиночку.

Повисла неловкая пауза.

– Все проще, – неожиданно подал голос вечно углубленный в себя снайпер с позывным «Белка». – Сумку от гранатометов набиваем камнями, цепляем всего два броника – и дальше, как предложил «Хлыст».

Я пихнул локтем сапера в бок.

– А ведь разумно…

Тот виновато засопел.

– Но нет уже времени. Осталось двадцать минут. И это… если что… Батай – старший.

Бойцы сдержанно и искренне загудели.

– Вытащим всех… Донесем, не сомневайтесь.

– Пойду, проверю посты, – внезапно охрипшим голосом сказал я.

Погода снова выкинула фортель – подул теплый ветер. Вот и сросшиеся шалашиком сосны.

Мне навстречу полз дозорный.

– Командир! Тут такое дело… Ни с того ни с сего повылазило такое! Или это фугасные мины, или я ничего не пойму.

Меня передернуло.

– Иди к нашим.

Я отлип от прибора ночного видения и ошарашено ругнулся. Луг пересекали два ряда темных пятен. По их бокам густо лежали мины – «лепестки». Я подкрутил колесико на приближение…

– Ч-черт, да это же… Сохранилась!

Два ряда голышей четко темнели по белому покрывалу луга. Теплый ветер сделал доброе дело, согнал наледь, а вместе с нею и «лепестки», с гладкой поверхности. Путь свободен!

И тут мне стало хреново. На той стороне луга кто-то стоял. Ноздрей коснулся странный запах. Темная фигура резко скрылась в темноте.

– Нет, не может быть, – простонал я и пополз обратно.

Спустя минуту у дальней стороны пункта временной дислокации резко хлопнула дверь, взвыл мотор, и завизжали колеса отъезжающей машины.

– По бездорожью погнала. Интересно, кому это среди ночи так приспичило?

Не успел я вторично ухнуть в трясину подозрений, как слева и справа раздалась частая стрельба и взрывы. Началось.

– Взвод, стройся в цепочку! – скомандовал всем. – Перейдем в другом месте. Если кто поскользнется – замордую, навечно толчки отправлю чистить, лишу сладкого и кислого… За мной! «Утята» – замыкающие!

Пятьдесят детских – двадцать пять взрослых. А между ними тринадцать лет жизни.

***

Через луг по проложенным мною в детстве двум дорожкам перебрался весь взвод. Я приказал готовить к бою гранатометы.

Нынешняя война – технологичная и маневренная. Нет нужды держать большие силы возле линии соприкосновения. Пункт временной дислокации – это место для разведчиков, снайперов и корректировщиков. Первый рубеж.

Показалось само строение – низкий квадрат из бревен, от которого кривыми лучами вились короткие окопы. На крыше были беспорядочно навалены сухие ветки и земля. Через каждые пять-семь метров зияли амбразуры. Никаких бетонных плит. Это для второй и третьей линии. Там, где настоящие опорники и укрепы. Но в них будет стучаться крупнокалиберная дальнобойная артиллерия. А после придем мы. Штурмовики – первые, кто забирает землю из плена и снова делает ее русской.

Слева и справа на пикетах и блокпостах гремели взрывы, и трассеры чертили муть неба. Бойницы с нашей стороны оставались темными и безмолвными. Никто нас не ждал. Все, как и было задумано!

– Гранатометы к бою! – скомандовал я. – Гасите по крайним бойницам. Промажете – убью!

Два раза бабахнуло – повалил дым.

– РПГ в центральную!

Хлыст пальнул из «Мухи»[6] – бревна встали дыбом.

– По плану «каскад» – работаем!

У нас кадровых военных – кот наплакал. Все в тылу формируют пополнение, а на передовой тянут лямку добровольцы. Простые ребята. Схемы взятия укреплений из учебников – это для генералов Генштаба. Мы придумываем свои.

Зато наш противник всегда воюет одинаково. Встречает плотным огнем, но как только мы начинаем теснить или делаем попытку окружения, моментально бросает позиции и поспешно сбегает в другое укрепленное место, после чего долго кроет по объекту прежней дислокации артой. Контактного боя противник избегает всегда.

Бой будет скоротечным. Штурмовикам пленные только обуза.

– Пусть тебя здесь не окажется! – пробубнив ритуальное пожелание, я, паля из калаша, первым ринулся в провал, но меня мягко оттеснили «гусары».

Я кубарем скатился, дал длинную очередь в свой сектор и присел, чтобы не попасть под огонь следующих за мной бойцов. План «каскад» во всей красе! Треть – двумя волнами в сам ПВД, еще треть – охват объекта, а «утята» держат тыл.

Внутри почти ничего невозможно было разобрать. Дым, чад, топот, крики, тени и короткие вспышки выстрелов. Кто-то из глубины щедро выпустил автоматную очередь.

– Командир, слева!

Я на рефлексах дернулся вправо, но схлопотал-таки две пули в грудь. Сила удара оказалась такой, что меня отшвырнуло и с метр протащило по какому-то хламу.

– С-сука! – простонал, пытаясь вдохнуть.

Бронежилету хана. Пусть он и с усиленными бронеплитами, но одна раскололась точно. Почему-то всегда в ближнем бою ловишь пули именно в грудь. Мне довелось проштудировать статью об этом феномене. Там говорилось о психологическом эффекте, размере поражаемой площади тела и боевом стрессе. Может, и правда. В голову бойцы ловили пули чаще всего от снайперского огня.

Истошно вопя «Oh, shit!», мимо пробежал неприятель, развернулся, обо что-то зацепился, повалился на меня и начал душить. Я успел высвободить руку, согнул, упер локтем в пол и резко ткнул растопыренные пальцы, целясь ему в глаза. Тот отвалился, завыл на одной ноте, но захлебнулся после автоматной очереди.

Стрельба утихла, и я расслышал звуки отъезжающих машин. Им вдогонку полетел выстрел из РПГ Хлыста.

Позывной «Лаки» погнал чеканить команды:

– Пикеты по ближайшему периметру! Зачистка! Четкий шухер! Собираем трофеи! Белка, ищи приблуды! Раненые есть? Танцора зацепило? Не в ногу, надеюсь? Э, я не понял, а где командир? Батай, зараза, тебе ж было велено его прикрывать!

– Ишь ты, – с трудом поднимаясь, хмыкнул я. – Сегодня же подам рапорт и всех четверых выведу из статуса «гусар». Благо на фильтрации скопилось много новых перебежчиков.

Стрельба слева и справа поутихла. Заухали вражеские минометы.

– У нас четыре минуты. Кто-нибудь из «утят», ведите обратный отсчет, – прорычал Лаки.

Заметались лучи фонарей.

– Командир живой, фух! – облегченно объявил сапер.

Бойцы загомонили между собой:

– Консервация и сухие пайки. Берем?

– Глупый вопрос.

– Минута.

– Глянь, на шевроне написано Академик. Это в смысле ученый?

– Баран, по-английски – Academi. Опа, ребят, а мы зажмурили бойца элитного ЧВК! Сдирай шеврон. Не поверят же.

– Ух, целый ящик гранат РГД!

– Складывай в мой вещмешок.

Я, как и все бойцы, ритуально обошел весь ПВД и заглянул в лицо каждому убитому врагу. На душе посветлело. Восемь – ноль! На-ка, смерть, выкуси! И ни одного знакомого. И ни одного… близкого.

Кто-то раздобыл и подвесил четырехсторонний фонарь.

– Опа, тут виски! Берем?

– Нас командир убьет, а ротный закопает. Потом раскопает и присвоит заначку.

– Так это нормально.

– Две минуты.

– Не вижу я ничего толкового. Где приблуды?

– Белка, выходи из спячки! Оптику всю тащи. Там наверняка что-то новенькое.

– Это не спячка, а сосредоточенность. Снайперское качество, между прочем, – с достоинством парировал тот.

Я изучал найденные бумаги. Порожняк.

– Командир, – позвал Лаки, – тут интересная винтовка на лежанке. И косметичка с именем или позывным, не разобрать.

У меня сердце пропустило удар.

– Дай-ка.

В отличие от Лаки, я прекрасно разобрал надпись. Нос ужалил отголосок до боли знакомого запаха духов. Значит, по ту сторону лужка стояла она. Тоже предавалась воспоминаниям…

– Глянь на винтарь. По-моему, она левша, – добавил «гусар». – Насечки видишь, с какой стороны приклада?

– Похоже. О, Ремингтон! Патроны есть?

– Голяк. Зато гильз полпачки. Понял, к чему я?

– Собирали… ла.

– Теперь считаем их и сравниваем с числом насечек – все сходится. А пули можно выковырять из черепов наших бойцов в этом квадрате. Хороший она снайпер, но каким местом, спрашивается, думала? Левшу же нетрудно вычислить. Теперь повсюду на нее начнется охота.

– Или плохой, – сглотнув горький ком, промямлил я.

– Не понял?

– Ты слышал, чтобы здесь от снайперского огня массово погибали наши бойцы?

– Н-нет.

– Вот и я тоже.

– Хочешь сказать… Да ну?!

– На этой войне все возможно, – в упор посмотрев на него, произнес я.

– Согласен, – потупился Лаки, встряхнулся и добавил: – А теперь вишенка на торте. Калибр 6.8 на 43 мм. Не натовский.

– Считаешь, приблуда? Обскакать нас хотят?

– Если снайперские винтовки начнут бить пусть даже на сто метров дальше – это уже преимущество. А оптика?! – добавил он. – Чистый эксклюзив.

– Но этой больше не стрелять?

– Конечно. Разберут спецы до винтика.

– Угу.

Лаки задумчиво грыз ноготь.

– Командир, а ведь ты прав. Снайпера работают парами, но я не вижу следов второго. Значит, реально испытывался опытный образец в полевых условиях…

Я глянул на Белку и озабоченно произнес:

– Он что, вместо коллиматоров набивает рюкзак фонариками?

– Похоже, – хмыкнул старший «гусар».

– Получается, задание выполнено? – забросив винтовку за плечо, поинтересовался я.

– Угу. Хреново, снайперша ускользнула, – бросил мне в спину Лаки.

– Да, хреново, – тускло подтвердил я, вышел наружу, закурил, глотнул горячего дыма и уставился вверх.

С неба на меня смотрели редкие равнодушные звезды и обглоданная дынная корка луны. Снайперская винтовка гнула к земле. Я ожесточенно тер большим пальцем по ребристым граням до тех пор, пока не пошла кровь.

– Три минуты.

Выплюнув окурок, а за ним и комок вязкой слюны, я скомандовал:

– Валим!

***

Я стоял у края выложенной голышами двойной тропинки через луг. Мимо пробегали навьюченные трофеями бойцы.

– Хлыст, тормози. Ты попал, когда пальнул по драпавшим из ПВД?

– Не. Промазал.

– Да?

– Готов понести заслуженное наказание.

– Ты хоть бы трофеи, вахлак, донес…

Следующим я перехватил Белку.

– Как улов?

– Набрал хренову кучу коллиматоров нового образца.

– Да ну?! Молодец! На цыпочках иди. Стекло хрупкое.

Последним трюхал сапер.

– Ты «лепестки» на тропе-то разложи и снежком присыпь, – посоветовал ему. – Пусть враги призадумаются, как мы проникли в ПВД.

Едва мы скрылись в лесу, как тряхнуло. Зарево осветило небо. Пункт временной дислокации ровняли с землей. Следопыты повели нас назад. Я шел замыкающим. Как всегда, с откатом после боя меня мучили два вопроса. Если встреча произойдет, кто нажмет курок первым? И готов ли на это? Оба ответа мне очень не нравились.

***

Первый и третий взвод запаздывали. Мы укрылись от промозглого дождя в полуразрушенном коровнике, поржали с пустяковой раны Танцора и пустили по кругу бутылку трофейного виски. Вторую оставили целиком для ротного. Пусть маленько размякнет.

Я достал кусок крупной наждачной бумаги, тщательно стер насечки с трофейной винтовки и передал ее Белке.

– Полюбуйся.

Снайпер благоговейно выдохнул, повертел оружие в руках, заглянул в окуляр и присвистнул:

– Вещь! Эх, из нее бы пострелять.

– Она свое уже отстреляла… и обнулилась.

– Командир, – подал голос Лаки, – бойцы интересуются, что там насчет так неожиданно объявившейся тропы через луг?

– Это русская земля, и она за нас, – тщательно подбирая слова, ответил ему.

Бойцы зашумели. Я поднял руку.

– Идет гражданская война. Гарантирую, что после нашей победы не найдется более русского человека, чем украинец. Они будут горланить о своей любви к России на каждом углу и пачками сдавать подельников. Но сейчас нам еще свое отбивать и нещадно наказывать упоротых. А заблудившихся, ушибленных… попытаться простить. Это будет очень нескоро. Главное, помните, что мы, русские, милосердны, и этим всегда отличались от остального мира.

Враг воюет по беспределу: силен, коварен и безжалостен. На его стороне западное неконвенциональное оружие, спутники и высокие технологии. Да-а… Зато сегодня «утята» нюхнули пороха, мы выполнили задание, впервые обошлись без потерь и шлепнули бойца элитного ЧВК. И у нас теперь хренова гора фонариков. Хороший день! И помните – на нашей стороне сила духа, правда… и чудо.

Неожиданно для себя я рассказал, как заблудившийся мальчик нашел пропавшую в лесу девочку, вынес из чащи, потом дети выросли, влюбились, женились, родился у них ребеночек, и все в их семье потом было хорошо. Вот хорошо – и точка.

Я закончил щедро сдобренную отчаянной мечтой историю и посмотрел в глаза каждому из притихших, размякших бойцов. Они этот разговор точно не забудут. Простые ребята. И суеверия им не чужды. Теперь они каждую нежданную удачу в бою будут приписывать волшебной помощи. И пусть. В борьбе с сукой-смертью любые средства хороши. Наших союзников вдобавок к русской зиме, лету, весне, осени, бездорожью, заковыристой нелинейной военной логике и бардаку прибыло! А кое-кто наверняка сейчас сочиняет собственную небылицу, которая может стать историей со счастливым концом…

И мне наконец-то стало ясно, каким будет единственный и категоричный ответ на оба мучительных вопроса.