За право летать

Глава первая Санька 17 августа 2014 года Планета Земля

Пыльная летняя жара, прибитая к мостовым несколькими каплями дождя, не желала покидать город. Она облепляла подоконники, висла на крышах, скручивала листья в трубочки, исподволь крошила старые питерские кирпичи. И Санька – вернее, старший мичман Александр Смолянин – вдвойне радовался, что приехал в город не тросовиком, а на своем верном «Урале», предмете жгучей зависти сослуживцев. Зависть они прикрывали едкими насмешками и бесконечными советами «сменить дедову рухлядь на простой двухместный глайдер». Против двухместности Санька вовсе не возражал; он любил, когда скорость, ветер в лицо, а Юлька прижимается сзади всем телом и смеется. А кроме того, мотоцикл – это стильно. А глайдер – пошло. Глайдеров этих наштамповали, как китайских велосипедов. Так и кишат.

Он поддал газу, перестроился в левый, запретный для простых смертных ряд и понесся по Московскому проспекту. Встречное движение было не в пример реже, чем попутное: народ в преддверии двадцать второго числа потянулся прочь из города. Разумеется, те, кто имел возможность пересидеть эту неделю на дачах, у родственников, на курортах – в общем, где угодно, лишь бы подальше от Питера.

Остановившись у светофора, Санька посмотрел направо. Рядом стоял, подрагивая, трепаный «зайчик», такой же нервный и испуганный, как и его водитель: рыхлый кругломордый пожилой шпак. Рядом с ним сидела такая же рыхлая тетка с обвисшими бесцветными волосиками. Стекло было опущено, и Санька почти ощутил запах кислого пота, пропитавшего кабину «зайчика». И водитель, и женщина боязливо косились на Санькину форму.

Эх вы, сказал он про себя. Очень хотелось сказать это вслух, и ещё много чего хотелось сказать, хлесткого и справедливого. Эти пацаны через неделю пойдут за вас умирать, а вы стремаетесь устроить им настоящий праздник!..

Но он ничего не сказал. Это был бы нелояльный поступок, и хотя за нелояльные поступки начальство не наказывало даже гардемарин, сами гардемарины никогда не простили бы ничего подобного ни своим, ни тем более инструктору…

Нравы у них были простые. К чему усложнять жизнь, если она легко и празднично может оборваться в четырнадцать лет?

Санька четко, как на смотру, вскинул руку к кожаному шлему, холодно улыбнулся и легко ушел вперед, едва желтый сменился зеленым.

Еще немного – и он, обогнув старинный памятник на площади, выкатился на Пулковское шоссе. Отсюда до военного космодрома, базы «Пулково», где базировались дивизия сторожевых катеров и летная школа, было одиннадцать минут. Оставалось время перекусить перед вылетом и купить шоколадку для медсестры. Санька не помнил, чье сегодня дежурство, но шоколадки любили все. И нельзя рисковать, что из-за какой-нибудь ерунды (вроде прыща на морде или покрасневших от недосыпа глаз) его гардемарин не допустят к зачету.

Сегодня из его ребятишек работали двое: за Анжелу он был спокоен, а вот Пашка его тревожил. Летал пацан хорошо, но нервно и, войдя в раж, начинал расходовать боезапас без удержу – если не сказать хуже. Последняя тренировка по учебной стрельбе прошла благополучно только потому, что перед самым началом Санька завел ученичка в каптерку и навешал плюх, приговаривая: «Не заводись, таракан! Мозгом думай!» Может, и сегодня навешать?..

Что было хорошо – оба его подопечных, как и он сам, не боялись радиационных поясов. Это был не слишком частый дар – и очень ценный. Большинство – пожалуй, девять из десяти – в Поясах летать не могли, что-то у них творилось то ли с визиблом, то ли с мозгами; ребята теряли ориентировку, видели всяческую чертовщину… Санька раньше пытался вытрясти из них, что там такое происходит, в Поясах, пока друг Толик по прозвищу Мохнатый не сказал ему:

«Не знаешь – и хорошо. Я бы тоже лучше не знал…» Мохнатый мог держаться в Поясах, но у него были седые виски.

Так что пару Анжела–Пашка ждало блестящее будущее. Они с ходу попадали в элиту – в «беспредельщики». В дивизии таких пилотов было пятеро, в Школе – один Санька. Полеты на предельных высотах, засады над местами предполагаемого выхода имперских кораблей из суба…

Санька свернул с шоссе на боковую дорогу и, притормозив перед шлагбаумом, посигналил.

Во множестве машин, разбегавшихся из Питера подобно тараканам, сидели перепуганные мужчины (рыхлые и мускулистые, лысые, лохматые и причесанные) и женщины (красивые, уродливые и никакие), – но только два пассажира «зайчика» вообще не думали о подступающем двадцать втором августа. Их не беспокоили брошенные без присмотра вещи, неизбежные по возвращении косые взгляды коллег и соседей, переживших Дни гардемарин в городе… Да и не собирались эти двое возвращаться так скоро. В трехстах километрах от города находился небольшой схрон, снабженный всем необходимым на несколько месяцев – затаиться, отлежаться, пропустить погоню «поверх себя». Нынешний тараканный исход подарил двум пассажирам «зайчика» благословенную возможность сняться с места, не привлекая к себе внимания, а это означало – шанс. Шанс, может быть, выжить.

У гардемарин было множество неписаных правил и всяческих примет. К примеру, выказывать волнение перед полетом считалось дурным тоном. Ботинки полагалось надевать соседские и лучше – летанные. Нельзя было оставлять недочитанные книги, незаконченные партии в го и «железку». Чертовски плохой приметой считался выигранный накануне спор (а пари, по традиции, ребятишки заключали на все, что возможно).

Ну и, конечно, в день вылета нельзя было не поскандалить с начальством. Начальство это знало и на скандалы шло более чем охотно…

Анжела и Пашка топтались у дверей медпункта в ожидании инструктора. Это тоже был незыблемый ритуал – медосмотр проходил только после благословения наставника. Смолянин вышел из-за угла, солидный и уверенный в себе.

– Ну что, кролики? Прыгаем?

– Кто прыгает, а мы летаем, – крутнув несуществующий ус, веско обронила Анжела.

– Ага. Ну, значит, соколы. Подставляйте хвостики… – хмыкнул Санька.

Гардемарины послушно развернулись. Инструктор плюнул на ладонь, вмазал каждому по увесистому шлепку и распахнул дверь в медпункт.

– Лидочка! – поманил он к себе медсестру. – Секретный пакет, получи и распишись.

– Ах, это вы, коварный… – томно шагнула к нему медсестра.

Гардемарины, обогнув целующуюся на пороге парочку, проскользнули внутрь. Тогда Санька отстранился от Лиды и аккуратно закрыл дверь.

Ждать надо было минут пять-семь. Может быть, десять. Санька прижался лопатками к стене, выравнивая спину, затем чуть наклонился вперед и застыл в мгновенном полутрансе. Конечно, будь он немножко умнее, ночью поспал бы. Но – не до сна было…

Из транса его вышибло почти тотчас. Остервеневший стартовый ревун долбанул в стекла, больно вдавил барабанные перепонки. Санька помотал головой и повернулся к окну.

Над летным полем неторопливо всплывал тяжелый сторожевой катер класса «Портос». Воздух дрожал и струился в антигравитационном луче, треугольное рифленое днище катера слегка покачивалось, бликуя. Зеркальные противолазерные блистеры на брюхе и фонарь кабины рассыпали по полю десятки солнечных зайчиков. Санька присмотрелся. Катер шел сеять «колокольчики». В подвесках, кроме объемистых желтых контейнеров, были зажаты лишь дежурные кассеты с «гремучками» – без них сторожевые катера летали только на ремзавод. С недавних пор всем кораблям было категорически запрещено выходить на орбиту без оружия. Даже учебным спаркам.

На двухстах метрах «Портос» завис, выпустил короткие крылья, медленно повернулся носом на север – и, издав характерный звук, в котором сплетались гудение, звяканье, свист и скрежет, резко сорвался с луча и по классической восходящей параболе ушел в выцветшее знойное небо. Некоторое время за ним держался инверсионный след, потом исчез.

Санька зажал нос и старательно продул заложенные уши. Его всегда удивляло, что полевые команды не обращают ни малейшего внимания на акустические удары.

На поле, ни на миг не сбившись, продолжалась обычная маета, деловитая и ленивая одновременно. Центром маеты был аварийно севший позавчера «Маниту» с Пасаденской базы. Ему здорово не повезло – лопнул гидроцилиндр управления по тангажу, и ребятишки намахались, как галерные рабы, пока буквально на руках доволокли свой достаточно тяжелый рыдван до чудом подвернувшегося Пулкова.

Санька был с теми, кто доставал их из кокпита и складывал на носилки; после того как корабль замер в конце посадочной полосы, у экипажа «Маниту» просто кончились все силы. Вчера за ними прислали самолет; на нем же привезли запчасти и нескольких инженеров. Санька жалел, что по-настоящему пообщаться с калифорнийцами так и не удалось – ребята, кажется, были неплохие…

Впрочем, откуда взяться плохим среди пилотов Оборонного флота? Среди тех, кто каждый день рискует собой, патрулируя ближний космос? И кто готов при необходимости собой пожертвовать?..

При встрече с имперскими линкорами у существующих земных кораблей просто не было шансов ни победить, ни уцелеть. Но самоубийственной атакой можно было заставить линкор отвернуть – или даже уйти.

Главное было – показать, что ты готов погибнуть для того лишь, чтобы нанести ему легкую царапину, булавочный укол. Но для того, чтобы показать это достаточно убедительно; обычно требовалось по-настоящему погибнуть.

Имперцы чаще всего не выдерживали такого натиска…

– Он так пристально смотрел, – сказала Маша, – что я даже испугалась. До сих пор руки трясутся.

– Брось, – мотнул головой, сбрасывая с глаз редкую, но длинную прядь, которой обычно маскировал лысину, Виктор, он же Клавдий. – Мальчишка. Позер.

– И все равно… Нас будто испытывают на выживаемость. Сколько мы ещё продержимся? Год? Три? Пятьдесят? Я устала, Вик. Главное, что ведь нет цели. Ты прекрасно знаешь, что мы уже давно ничем не управляем. Все катится по каким-то рельсам, по тросам, которые вон везде натянули… а нас нет. Все. Нас просто нет. Это даже не поражение. Это тотальная аннигиляция. Помнишь, была такая игрушка?

Виктор кивнул. Дорога была почти пустынна, но он вел машину очень собранно и на стороннее не отвлекался.

– Сейчас они почему-то вывозят Дальний Восток, – с тоской продолжала Маша. – Вне всякой очереди. А во Владике я же знаю – ни одного провала. Но их почему-то вывозят…

– Все ты знаешь, – пробурчал Вик. – Все тебе докладывают в первую очередь. Раньше, чем начальству…

– Но я же чувствую…

Маша знала, что ничего объяснять не нужно. Что Вик точно так же, как и она сама, знает о том, что никакая непосредственная опасность дальневосточникам не грозила и не грозит… они с ним видели по-разному – но видели, в сущности, одно и то же: что сеть зияет дырами, латание которых при самых благоприятных условиях займет не одно десятилетие. Что люди вымотаны, растерянны, давно утратили чувство цели и понимание перспектив… и что вся деятельность сети сведена, по сути, к самосохранению.

А теперь ещё – череда эвакуаций, более или менее массовых, торопливых, беспорядочных, зачем-то замаскированных под изъятия… и иногда почему-то тянуло вспомнить древнее словечко «провокация»…

Вик свернул на боковую дорогу, и «зайчик» весело запрыгал по колдобинам. До схрона оставалось часа полтора.

– Усе у порядке, шеф! – пытаясь изобразить бас, отрапортовала Анжела.

Пашка, вывалившийся в коридор следом, весело подхихикнул:

– Шеф, а шеф? А сам-то как?

– Отставить дразнить шефа! – скомандовал Санька, выдохнул и двинулся к Лидочке, манящей его пальчиком с шоколадным ноготком.

В кабинете он привычно-быстро разделся до трусов и лег ничком на платформу универсального «диагноста». Потряхивание, темнота, жужжание, прикосновения – и мягкие, и неприятные игольчатые… Принципов работы «диагпоста» никто не знал и потому не умел его обманывать. Случалось, что прибор отбраковывал пилотов, внешне совершенно здоровых, – и пропускал то хиляков, то сопливых. А шоколад… Не только гардемарины славились своим суеверием.

На этот раз все обошлось. Традиционный прощальный поцелуй с Лидочкой чуть подзатянулся, но на это грех жаловаться. Правда, Юльке лучше не рассказывать. Она таких простых вещей могла и не понять.

«Молнию» у воротника Санька застегнул уже в коридоре, сгреб под мышки своих подопечных и зашагал по коридору в сторону Центра управления полетами. Гардемарины придушенно пищали, но не вырывались. Знали, что будет только хуже.

У дверей Центра он ссадил их под стеночку – там, дожидаясь своей участи, играли в «компьютерку» Заяц, Стойко и Васечка, гардемарины Мохнатого – Анатолия Севернова, старого приятеля Саньки. Старого – они дружили уже года три, огромный по пилотским меркам срок.

– Там? – спросил Санька, указав на дверь большим пальцем.

Трое под стеночкой, не отвлекаясь от сложных подсчетов, синхронно кивнули.

– Он мне рубль должен. – И Санька повернул дверную ручку. Вслед ему неслось: «…у меня две тысячи четыреста фениксов, триста кентавров и три артефакта. У тебя сорок две тысячи багов и один артефакт. Бьемся? – Да. – Тогда я применяю синий артефакт…»

В просторном зале Центра шла обычная работа. Несколько офицеров-операторов со световыми указками в руках чертили по вогнутой карте Пулковского Сектора трассы кораблей; ничего особенного конфигурация группировки не обещала, и Санька про себя вздохнул одновременно и с разочарованием, и с облегчением. Частила морзянка: стартовавший недавно «Портос» рапортовал о начале «сева». В углу старший смены операторов, известный всем по прозвищу Главбух, вполголоса раздраконивал новичка. Справа, в полупрозрачной выгородке, топтался Мохнатый, а за столом перед ним сидели четверо: начальник школы седобородый адмирал Марков, его зам по учебной части каперанг Геловани флотский кадровик – фамилии Санька не помнил – и… И темноглазый белокурый красавец с четкими, словно вычерченными, чертами лица, высокий – даже сидя он возвышался над остальными на полголовы – и удивительно располагающий к себе… Марцал.

Санька заулыбался. Встретить перед полетом марцала было лучшей из примет. Она отменяла все плохие…

Мохнатый получил планшет с заданием, весело откозырял, развернулся и легким шагом двинулся на выход – попутно показав язык приятелю.

– Инструктор Смолянин за полетным заданием прибыл, – доложился Санька.

– Отлично, сынок, – прогудел адмирал. А зампоуч наклонился к уху кадровика и быстро зашептал, выразительно на Саньку поглядывая.

– Рад вас видеть, инструктор! Слышал о вас много хорошего…

Негромкий голос марцала был полон сдерживаемой жизненной силы. Санька непроизвольно вытянулся по стойке «смирно», но на физиономии его сама собой образовалась совершенно неуставная широченная улыбка.

К марцалам просто невозможно было относиться без восторга. В конце концов, они были единственными, кто пришел на помощь Земле, кто в первые дни вторжения, когда хроновики имперских линкоров вывели из строя всю земную оборонительную технику, приняли на себя главный удар… Санька помнил те ночи – все бежали из города, дворы и улицы опустели, а мать и прабабка махнули рукой и остались, и темными сентябрьско-октябрьскими вечерами они с Санькой сидели на балконе, а в небе творились яркие чудеса и рассыпались звезды.

Это дрались марцалы. Их небольшие легкие корабли сгорали десятками и сотнями – но имперцы дрогнули и попятились, как пятится огромный пес от разъяренной маленькой кошки. А когда линкоры и крейсера вернулись через несколько лет, Земля уже и сама смогла дать отпор…

– Рад стараться! – так же негромко отозвался Санька.

– Нравится вам нынешний выпуск? – спросил марцал.

– Конечно! Прекрасные ребята. Особенно Макс Малышев, Анжела Делло и Вад Крайчук. Летают, как боги. Лучше меня.

Марцал улыбнулся.

– Хорошо, мы обратим на них внимание. Сейчас как раз формируются экипажи для корветов «Паллада» и «Юнона». Кстати, как вы сами отнеслись бы к перспективе переменить место службы?

– Я готов служить там, где нужно, – твердо сказал Санька. – Там, где смогу принести максимум пользы человечеству.

– И максимум вреда его врагам, – кивнул марцал. – Что же, сейчас у вас полет, потом вы отдохнете… Поговорим вечером. Часов в десять вас устроит?

В десять Санька рассчитывал уже звонить в дверь Юлькиной квартиры и нетерпеливо прислушиваться к шагам за дверью…

– Так точно. В десять вечера. А… где? Здесь?

– Зачем здесь? Лучше в «Сайгоне». У вас ведь есть подруга? Приходите с подругой. А пока – успехов! Да, и будьте сегодня предельно внимательны. Не исключено, что имело место проникновение.

– В нашем секторе? – не поверил Санька.

– Нет, конечно. На стыке Полярного, Аляскинского и Чукотского. Правда, пока это только подозрения, никаких объективных данных нет. Но тем не менее… Все, получайте задание. Остальное – вечером.

Сам предполетный инструктаж Санька прошел автоматически и тут же забыл. Еще бы: приглашение в «Сайгон»! Совершенно легендарный роскошный клуб, где в основном тусуются сами марцалы и те, кто работает непосредственно с ними. Туда не то чтобы не пускают посторонних, но…

В общем, просто так туда не попасть. Разве что днем, в самое кафе – кофейку попить с пирожными. Но днем там ничего интересного нет. Стены, столики, пустая эстрада. Иногда заводят патефон.

А вот сегодня…

Ха-ха! Юлька будет просто вне себя от счастья. Она вообще торчит от всего марцальского. Этого ей хватит потом на полгода рассказывать: «Когда мы с Сашей были в „Сайгоне“ в последний раз…»

Он мысленно показал Юльке язык.

«А что это за новое место службы? – подумал вдруг он. – Если зеленых выпускников готовы взять в экипажи корветов, то…»

На Балтийском заводе, он знал, вот-вот выпустят в небо первый корабль новой серии: эсминец «Гавриил». Он был разработан специально для борьбы с имперскими крейсерами в околоземном пространстве. Эсминец якобы нес почти равное с крейсером вооружение – и хотя, конечно, уступал им в бронировании и дальности полета, но зато многократно превосходил их в маневренности как по курсу и тангажу, так и по скорости. Вообще-то проект был жутко секретным, и никаких конкретных данных в Школу пока не поступало. А если разобраться – от кого секретить?..

Так – неужели?

Даже захватило дух…

Гардемарины были преувеличенно спокойны.

– Что за параша ждет нас, шеф? – лениво спросила Анжела, сглотнув в конце фразы.

– Дальняя дорога и пиковый интерес… Пляшите, соколы! Задание реальное. Найти и уконтрапупить пассивно-орбитальную цель.

– Вау! – подпрыгнул Пашка.

– А какую именно? – деловито осведомилась Анжела.

– Кто же сейчас может знать? – Пашка покрутил пальцем у виска. – Какая высота орбиты, шеф?

– А это – вам вычислять, – засмеялся Санька. – Я только наблюдать буду. Цинично. Как вы по шести точкам…

– Легко, – сказала Анжела презрительно. Задание действительно представлялось не самым сложным. Требовалось найти и сжечь старый спутник, начавший падать. Их много ещё остается на орбитах – ставших мертвым железом при первых же хроносдвигах, выданных линкорами и крейсерами вторжения. За эти десять лет низкие спутники уже упали и сгорели сами собой, некоторым высоким – помогли. У остальных время от времени по разным причинам меняется орбита. Метеорит попадет, или осколок боевой ракеты, или остатки разбитого корабля… а может быть, в контуженных цепях управления пробежит какой-то спонтанный импульс, и тогда сам собой сработает двигатель. Как правило, это приводит к тому, что спутник начинает терять высоту. И где-то в шестистах километрах над поверхностью этот снижающийся спутник задевает первый «колокольчик». Потом второй, третий…

Выделенный гардемаринам спутник задел шесть «колокольчиков». Выстроить его траекторию можно было даже в уме, не прибегая ни к сложным вычислениям на бумаге, ни тем более к визиблу.

– Вылет «этажеркой», – продолжал Санька. – Пара в строю «пеленг» идет первым этажом, и я – вторым этажом. Ведущий – гардемарин Делло. Ведомый – гардемарин Мамедов. Задача: обнаружить и сбить неуправляемое искусственное небесное тело. Желательно успеть до вечера. Вопросы есть?

– Не вопрос, шеф. Рассуждение. Можно? – Анжела подняла руку, как в классе.

– Кратко.

– Направление движения с востока на запад – таких спутников было запущено очень мало. Может быть, он есть в справочниках?

– И что это нам даст?

– Его вооружение. Потому что скорее всего это спутник-перехватчик.

– Разумно, – сказал Санька. – Только ведь и вооружение – тоже мертво.

– И все-таки: может быть, попробовать его не сбивать, а забрать?

– Не будем корректировать задание, гардемарин, – сказал Санька, а сам подумал: на месте разберемся.

Легенды о секретных военных спутниках ходили самые разные. Точных данных было мало: то ли военными до сих пор по инерции соблюдалась секретность, то ли действительно вся информация о таких программах была утрачена – вместе с компьютерами…

Ангар «Арамисов», легких сторожевиков, располагался на краю летного поля, почти в трех километрах от Центра. До ангара долетели на легком глайдере-пикапе, стоя в кузове. Чуть потрескивал антиграв, встречный ветер лохматил волосы. От картонных коробок, аккуратно сдвинутых к заднему борту, вкусно пахло копченой рыбой. На вопрошающий Санькин взгляд водитель пикапа, сорокалетний красношеий мужик, сначала ответил хитрой усмешкой, но потом пояснил: «В Гоби, на точку. Сын да сноха у меня там служат. Пишут: папа, нам бы рыбки бы копченой… Ну, любят они её. А тут как раз туда борт с ремонтниками идет…»

С ремонтниками… Значит, и там кто-то сел на вынужденную. Не из Школы, об этом Санька бы знал. Но, помимо полусотни учебных судов, к базе Пулково было приписано двести сорок бортов – боевых, вспомогательных и транспортных. Многие уже выработали ресурс, особенно «Аисты», давно выведенные из боевого реестра, но продолжающие служить почтовиками и связниками. С ними сплошь и рядом что-то случалось.

– Как гулять будете? – спросил Санька гардемарин. – Со всеми или особо?

– Как получится, – уклончиво сказал Пашка, и Саньке показалось, что это значит; со всеми. Но Анжела удивила, уточнив:

– Мы решили вообще не участвовать ни в каких гуляниях. Это какой-то глупый и неправильный обычай. В конце концов, мы же не камикадзе, а нормальные солдаты. Правда же, Пащкец?

– Ну, – буркнул тот.

– И что это значит: нам ни в чем нельзя отказать? Люди потом смотрят и говорят: так вот они какие, наши защитнички… Я – то есть мы – так не хотим.

– И что, будете сидеть по домам?

– Ну… – Анжела быстро взглянула на Пашку, тот вдруг покраснел – мгновенно. – Почти.

Н-да, подумал Санька. Молодежь взрослеет, глазом не успеваешь моргнуть…

Легкий сторожевик «Арамис» выпускался в одноместном и двухместном вариантах. Двушки имели значительно большую автономию, «копейки» могли брать дополнительное вооружение – либо, что немаловажно, спускать на базу из космоса какие-нибудь не очень крупные предметы. Скажем, катапультировавшегося пилота…

Сегодня все трое вылетали на «копейках», и Санька в последний момент, подчиняясь неосознанному позыву, попросил оружейников подвесить к своей машине дополнительную пару контейнеров с «гремучками» и хронодинамическую пушку с полным боекомплектом. Это оружие только недавно появилось на базе, и стоило опробовать его по реальной, пусть и не маневрирующей, цели.

А может, сработало где-то внутри предупреждение марцала о возможном тайном визите какого-то имперского корабля… И если это так, то сегодня или завтра, возможно, появятся в газетах сообщения об очередном массовом похищении людей.

Сволочи…

Он проверил в последний раз, как закрепились в кабинах гардемарины (на самом деле это нужно было только для того чтобы похлопать их по плечу перед тем, как наглухо задраить фонари), махнул рукой буксировщикам: вывозите. Потом и сам забрался в свою машинку.

Снаружи «Арамис», пока стоял на земле, напоминал что-то среднее между увеличенным в несколько раз гоночным автомобилем «Формулы-1», только без колес, и акулой-мутантом-ниндзя. Там, где взгляд непроизвольно искал колеса, косо топорщились – чуть назад и чуть вниз – тонкие узкие стабилизаторы-плавники с еле заметными утолщениями гравигенов на концах. В отличие от более тяжелых кораблей, того же «Портоса», «Арамис» вообще не нес брони, а весь был выполнен из триполяра – особой керамики, черно-зеркальной снаружи и прозрачной изнутри. Обзор для пилота был, конечно, уникальный – вся передняя полусфера…

Но и погибал он от одного попадания. Хотя, конечно, попасть в маленький стремительно маневрирующий кораблик достаточно сложно. Но можно. Особенно часто «Арамисы» подставлялись на выходах из атак…

Машины гардемарин уже заняли место на стартовом столе. На низких килях вспыхнули и погасли рубиновые сигнальные огни: готовы.

Потом – задрожал воздух. Санька видел, как по земле туда, к черным блестящим корабликам, покатилась чья-то фуражка. Потом, подхваченные восходящим потоком, «Арамисы» стали быстро всплывать вверх, заметно покачиваясь. Было видно, какие они легкие.

Санькину «копейку» подцепили к глайдеру-тягачу и быстро потащили к старту. Сторожевик немного заносило на поворотах.

Кораблики гардемарин остановились высоко, гораздо выше, чем «Портос», – что и понятно, тяжелые сторожевики действительно тяжелее, причем намного. Санька смотрел вверх. Черные стрелки сорвались с места почти одновременно и буквально через секунду, заложив боевой разворот, растворились в небе. Санька мысленно выставил хорошие жирные пятерки обоим.

Потом он дал сигнал готовности. Пушер, проложенный под бетоном, подхватил кораблик и быстро поставил его на стартовый стол. Автоматическим движением Санька проверил ремни, положил правую руку на джойстик, левой взялся за сектор тяги. Качнул педали…

И – как всегда, неожиданно – вместе с кораблем ухнул вниз, судорожно выдохнув и даже вскрикнув на выдохе. Обманутый исчезающей гравитацией, вестибулярный аппарат выдал в мозг ложный сигнал падения.

Через несколько секунд поток воздуха подхватил ставшую почти невесомой «копейку» и понес вверх. Мимо, кружась, пролетела та злосчастная фуражка. Потом её отнесло в сторону, она выпала из зоны пониженной тяжести и стала планировать обратно – наверное, на посадочную полосу.

В прошлом году был случай: в антигравитационный луч затянуло инженера-электрика. Слава Богу, и сам мужик не растерялся, был он когда-то парашютистом и умел управлять в воздухе своим телом, – и оператор антиграва сообразил, что надо делать: включая-выключая генератор, он спустил бедолагу почти до самой земли, а тут уже аварийщики успели навалить холм той пены, которой заливают полосу, если кто-то садится на брюхо – с выключенными (или разбитыми что чаще) гравигенами. Вот и инженер ухнул в тот холм как продавец воздушных шаров в именинный торт….

Это прозвище потом за ним прочно закрепилось – правда в усеченно-ласкательном виде: Шарик.

Подъем замедлился, а потом совсем прекратился. На альтиметре было четыреста шестьдесят метров над уровнем моря.

Санька отстучал ключом свой позывной, снял блокировку маршевых двигателей (одновременно заработали локальные компенсаторы) и надел шлем визибла. Сейчас ему предстояли несколько не самых приятных секунд…

Он пережил их, потом усилием воли заставил расслабиться мышцы лица и шеи, закрыть рот… Очень трудно не воспринимать визибл как живое существо, запускающее глубоко в тебя свои тонкие щупальца.

Впрочем, в какой-то мере оно и есть – живое. Полусущество, полуустройство.

Секунда отвращения. Потом вневременная дурнота, похожая на приближение смерти. И…

…и всемогущее время изменило свой ход, а пространство сделалось иным. Может быть, оно и не сжалось, но – стало доступным взгляду. Он мог увидеть все, хотя и сквозь фиолетовую слабо светящуюся пленку – надо было лишь знать, куда смотреть. Вон – идет патрульное звено тяжелых «Хаммеров», прикрывающих полярный сектор. Сами по себе «Хаммеры» почти безоружны, но каждый несет по четыре очень хороших ударных катера «Нэйл». Именно «Нэйлы» в июне отогнали два имперских линкора… До патруля было почти шестьсот километров – строго вверх. По сторонам пока видно плохо, но стоит выйти из атмосферы, и обзор расширится раз в десять – пятнадцать… А совсем рядом неслись кораблики гардемарин, он мог их видеть во всех подробностях и именно в том ракурсе, в котором они сейчас находились. Ребята держались километрах в десяти друг от друга, закладывая очередной виток пологой расширяющейся спирали. Высота у них была уже за сто семьдесят, а скорость приближалась к орбитальной. Санька удовлетворенно улыбнулся – и плавно двинул сектор тяги вперед, одновременно выбирая джойстик на себя…

Компенсаторы на «Арамисах» были отличные, но все равно лаг реакции у них имелся: это значит, что первая фаза каждого маневра – пять сотых, одна десятая, две десятых секунды – организмом все-таки воспринималась. А поскольку двигатели способны были придавать кораблику ускорение до сорока g, то и пять сотых секунды могли растянуться черт знает на сколько лет.

Конечно, к такому резкому маневрированию прибегали нечасто – только в бою…

Пилота после боя доставали из кокпита со сплошным синяком вместо тела. Были случаи смерти от кровоизлияний в мозг. Впрочем, это случалось не часто. Потому что далеко не всем удавалось вернуться домой после боя с имперцами.

Как ни странно, на первом витке падающий спутник найти не удалось. И хотя Санька делал вид, что всего лишь подстраховывает гардемарин, на самом деле пристально обшаривал взглядом окрестности – и был весьма обескуражен пустотой пространства. Возможно, конечно, что орбита рассчитана неверно… но, скорее, спутник опять по какой-то причине непредсказуемо сманеврировал – а значит, нужно связываться с центром и спрашивать, нет ли новых данных от «колокольчиков». Это займет время, и не такое уж малое. Впрочем, в любом случае, даже если имел место маневр, потерявшийся спутник вот-вот должен был пересечь терминатор и войти в тень, где искать его было гораздо труднее. Зато там, в тени, Хьюстон – западный Центр слежения. У них и спросим…

Да, все так и оказалось: неизвестный спутник внезапно ускорился и поднялся в апогее почти на двести километров, при этом уменьшив наклонение орбиты на четыре градуса.

Анжела рассчитала зону перехвата, Санька молчаливо согласился. Это должно было произойти примерно над Индонезией. Во всяком случае, оттуда, от линии вечерней зари, они будут преследовать этот неуловимый реликт.

Можно было, конечно, остаться на нынешней орбите и как бы плыть по течению практически вровень с целью, но Санька решил поберечь «колокольчики» – во-первых, люди старались, сеяли, а во-вторых… Во-вторых, при соприкосновении с чем-то материальным невесомые «колокольчики» лопались, исчезали – и это фиксировалось на Земле симпатами, то есть людьми, с которыми «колокольчики» находились в дальней сверхчувственной связи. Симпаты, которых марцалы отбирали и долго готовили по специальным методикам, ощущали гибель жалкого комочка тончайших нитей как болезненный укол. Конечно, при любом полете избежать соприкосновения с «колокольчиками» невозможно, и пилотам строго-настрого внушали: сначала задание, а потом уже все остальное. Но…

Юлька была симпатом. И Санька слишком хорошо знал, какой болью отливаются ей чьи-то лихие маневры на средних высотах.

Поэтому он положил руку на ключ и отстучал гардемаринам: «Делай как я». После чего свечкой ушел в зенит.

Хорошо летать, имея почти неограниченный запас тяги! Санька, конечно, уважал, но и жалел (про себя) до-марцальских космонавтов, имевших в своих жестянках топлива только на один разгон, а потом вынужденных болтаться в тупом инерционном полете до полного изнеможения. Не имели они такого вот счастья: махнуть на три-четыре тысячи километров вверх – просто так…

Вынырнув из пояса «колокольчиков», Санька вновь передал бразды правления Анжеле, а сам вернулся к роли наблюдателя. Анжела приняла внезапный прыжок инструктора просто как новую вводную, быстро рассчитала курс и повела звено через северную полярную зону – надо полагать, чисто из эстетических соображений. Триполяр корпуса практически не пропускал заряженные частицы радиационных поясов, но, когда их плотность становилась высокой, начинал ярко и красиво светиться. Кораблики летели, похожие на сгустки полярных сияний.

Они пересекли Сибирь, частично прикрытую огромным, как галактика, циклоном, потом Китай, над которым расстилалась правильная геометрическая сетка искусственного облачного покрова. Над Индонезией Анжела заложила пологий вираж, аккуратно сбросила скорость и приготовилась ждать. До появления цели оставалось пятнадцать минут. Потом десять. Потом пять.

Санька не знал, была это случайность или Анжела все настолько точно рассчитала, но маневр получился гладкий и четкий, без склеек: пара гардемарин вышла из виража и тут же легла в нисходящий иммельман, плавно разгоняясь до орбитальной скорости. И, по Санькиным прикидкам, в точку рандеву они попадали с тридцатисекундным запозданием, то есть оказываясь примерно в двухстах километрах позади цели. Как и положено при орбитальном перехвате.

Только цели на месте не оказалось…

Чего-то подобного Санька подсознательно ожидал. Именно такой вот мерзкой развесистой подляны.

Он колебался недолго. И – вызвал Бомбей, второй восточный Центр слежения.

Данные были обескураживающие. Спутник задел ещё четыре «колокольчика», и все они находились на той же самой расчетной траектории…

Над Аравийским морем звено поравнялось со спутником-невидимкой; во всяком случае, «охотники» находились в одном кубическом километре с ним. Да что же это за фигня-то такая?..

И тогда Санька снял шлем визибла. Опять дурнота, иллюзия слепоты – вернее, бессилия зрения. Исчезли краски, яркость, объем, глубина… Потом глаза привыкли.

Вот – пара корабликов гардемарин. Их видно только на фоне Земли, две черные маленькие стрелки. А вот…

Теперь он понял наконец, по какой причине они не могли заметить таинственный спутник. Визибл – это помощник глаз, очень хороший помощник, но это не глаза. Чтобы видеть с его помощью, надо примерно знать, что ты хочешь видеть. Старые спутники – это металл и полупроводниковые панели. Визибл подсознательно искал вокруг именно это. А вовсе не то, что возникло в поле зрения Саньки…

Никакому визиблу не под силу было воспринять такое! А именно: две человеческие фигуры… Да нет, просто голая девочка и голый парень. Которые так увлечены друг другом, что дела им не было никакого до окружающих их легких сторожевиков.

– Бог ты мой! – громко сказал Санька. А потом ясно и четко назвал то, чем эти двое занимались в околоземном пространстве.

Разумеется, его никто не услышал.

Санька не знал, сколько секунд провел в полнейшей оторопи. Много. Несколько. А потом руки его сами собой вернули на место шлем визибла. Вновь – резкая дурнота…

Возможно, он просто хотел убедиться, что все увиденное невооруженным глазом ему не померещилось. Что визибл – подтвердит. Ведь надо просто понять, на что смотреть.

Он не успел.

Снизу, от Земли, метнулась белая молния и уперлась в кораблик Пашки. Визибл растянул и мультиплицировал этот миг, и можно было долго ещё смотреть, как маленькая звезда прожигает корму кораблика и как после этого кораблик наполняется до краев белым пульсирующим светом, как этот свет наконец продавливается сквозь швы и щели, подобно крему из тубы, как кораблик распухает и теряет очертания, потому что части его, разлетаясь, начинают кувыркаться и поворачиваться – медленно, быстрее, ещё быстрее… На другом конце белой молнии Санька увидел несколько теней, размытых и словно бы шерстистых, этакие сгустки тьмы: имперские фрегаты! Он вдавил на пульте тревожную кнопку; в специальном отсеке погиб маленький «колокольчик», не совсем такой, какими засевают пространство, но схожий по сути: сейчас где-то внизу скорчился от внезапной боли оператор, скорчился – но, преодолевая боль и черноту в глазах, показывает пальцем точку на карте и выдыхает высоту: четыреста двадцать…

В дальнем уголке сознания сухо, как рычажок арифмометра, щелкнуло понимание, что это конец. Конец всему, потому что инструктор, потерявший в полете гардемарина, может поставить на себе жирный крест.

Потерял, потерял, потерял… Поверить в это было невозможно. Но все ещё кувыркались, разлетаясь в пустоте, обломки.

Нужно было спасать второго подопечного, не имея ни скорости, ни настоящего обзора, ни понимания того, что происходит.

Визибл поглотил отчаяние. Преобразовал его во что-то другое…

Анжела бросила свой кораблик в боковое скольжение, и предназначенные ей торпеды проскочили рядом и разорвались двумя исполинскими стеклянными одуванчиками. Теперь Санька рассмотрел врага: действительно, имперские фрегаты класса «Волк» – четыре единицы. Несколько уступают «Арамисам» в маневренности и скорости, раза в три превосходят по вооружению и несут хорошую броню. Очень хорошую броню… Перед глазами словно бы пролистались страницы «Наставления» с перечнем уязвимых мест «Волков»: гравигены, расположенные по окружности корпуса, кольцо маршевого двигателя – под корпусом, оружейные порты в вершине купола. В атмосфере «Волк» – как и прочие имперские корабли – передвигался, как правило, ребром к потоку воздуха; вне атмосферы разворачивался куполом вперед и становился похож на медузу, а медуз Санька не выносил. От медуз его начинало корежить и выворачивать…

«Волки» широко разошлись, отрезая «Арамисам» путь вниз, к атмосфере, где легкие окрыленные кораблики могли бы получить ещё немного преимущества за счет плазменных эффектов. Не хотите драться внизу? Не настаиваем.

Санька дал Анжеле сигнал: вверх! Идея была проста: прикрыть девочку и дать ей уйти. Он был уверен, что продержится с минуту реального времени – то есть почти сутки субъективного, того, которое воспринимается мозгом при работе визибла в боевом режиме. Уже сейчас был боевой режим. Исчезли цвета, предметы обрели контурную резкость и какую-то запредельную контрастность. Мыслей – тех, что могут быть облечены в медленные неповоротливые слова, – не стало. На все происходящее можно и нужно было реагировать тем или иным движением, не более.

Анжела не исполнила приказ! Не увидела, не восприняла, а скорее – не смогла. Уж слишком тесным был контакт с противником, из такого захвата вырваться не так просто.

Что славно – в боевом режиме всегда возникала какая-то иная – не словесная, не в картинках – связь с товарищами: инсайт. Просто ты знал, что сейчас собираются сделать они, а они знали, что делаешь и намерен делать ты. При некоторой слетанности группа начинала действовать слаженно, как единый организм.

Но если товарищ погибал, тебе доставалась вся его боль.

Санька видел – знал – одновременно, что «Волки» выпустили очередную порцию торпед ближнего боя, и теперь в сторону каждого «Арамиса» их шло по пять штук, визибл рисовал траектории, уже пройденные и предполагаемые, и в пространстве образовывалось что-то вроде двух рук с необыкновенно длинными и гибкими когтистыми пальцами, и руки эти намеревались ухватить маленьких вертких мошек… они шли, как акулы на кровь, на кольцевые гравитационные поля маршевых двигателей, – и в нужный момент Санька с Анжелой одновременно выключили двигатели, отстрелив по «зубилу» – маленькой торпеде-гремучке с переоборудованной головной частью: обычным гравигеном, окруженным довольно сильным зарядом взрывчатки. При подрыве этого заряда возникало гравитационное кольцо, значительно более интенсивное, чем в двигателе «Арамиса». Эта штука имела двойное назначение: отвлекать и уничтожать вражеские самонаводящиеся торпеды – а также поражать тяжелобронированные цели. Скажем, крейсера… Правда, для этого «зубило» должно сдётонировать прямо на броне. Что проблематично, учитывая реальные скорости.

Сейчас оба «зубила» прекрасно справились с ролью приманок: все торпеды вышли на них и взорвались на безопасном для «Арамисов» расстоянии. Снова заработали двигатели, подхватывая и разворачивая легкие суденышки навстречу противнику. Анжела, вверх! – раз и ещё раз пытался сказать Санька, но то ли не умел, то ли она его опять не слышала.

Она не уйдет, наконец понял он. Значит, нужно биться вдвоем. И понимать за двоих.

«Волки» чуть перестроились, сомкнулись попарно, и одна из пар стала набирать высоту, как бы подставляясь под удар. Они хотят нас растянуть, подумал Санька, ну уж нет. Анжела прижалась почти вплотную. Вторая пара «Волков», та, что оставалась внизу, приближалась стремительно. Санька выпустил две «гремучки» с обычными боеголовками, но их почти, сразу же сбили. Триполяр корпуса то и дело полностью терял прозрачность, отражая лазерное облучение. Если бы не бешеное маневрирование по курсу, «Арамисов» уже давно сожгли бы лучами.

И все же только в ближнем бою был шанс уцелеть. Слишком большие угловые скорости, слишком плотное маневрирование – превращение методичного боя в хаос, замена расчетов интуицией и случайностью. А кроме того, ближний бой – это бой на быстрое истощение, тут-то мы и поглядим, кто чего стоит.

Сзади!

Вторая пара «Волков» выпустила вдогон «Арамисам» ещё несколько торпед. Надо было немедленно выбирать, выполнять противоторпедный маневр или продолжать атаку, которая в этом случае становилась самоубийственной. Или почти самоубийственной.

Оба «Арамиса» выпустили весь запас «гремучек», в том числе и два «зубила». Для защитных систем атакуемых «Волков» теперь появилось чересчур много работы, чтобы отвлекаться ещё и на почти обезоруженные земные корабли. Впрочем, затею с ближним боем придется забыть – биться почти нечем. Санька намерен был, остановив двигатель и работая лишь маленькими гравигенами, нырнуть под «Волков» и потом уйти вертикально вниз…

Он остановил двигатель, а Анжела – нет.

И все. Уже было понятно, что сейчас произойдет. Ничего нельзя было изменить, хотя намеченный ею «Волк» и попытался уйти от удара…

Сначала где-то рядом с «Волком» взорвалась уцелевшая «гремучка». Потом тельце «малого охотника» соприкоснулось с серым щитом его купола. Работающий на полную мощность двигатель в момент взрыва своим гравитационным кольцом вскрыл броню фрегата, как дисковая пила – черепаховый панцирь.

На какой-то миг Санька раздвоился. Он был здесь – и он был там, в месиве керамики, металла и не желающей умирать плоти. Холодная ярость – немыслимый, запредельный страх – и такая же запредельная решимость умереть… и ещё тоска, и ещё одиночество, которое уже навсегда… нет, не навсегда… Павлик, подожди, я с тобой!..

Все испарилось в ослепительной вспышке, оставившей после себя огромную дыру в куполе фрегата.

И тут же в эту дыру нырнули несколько торпед, гнавшихся за корабликом Анжелы…

А на месте Анжелы в том огромном мире, который вмещал сейчас в себе Санька, образовалась остекленелая полость. Боль придет – потом. И пустота осознается – только потом. Все потом…

Почти равнодушно Санька смотрел, как кувыркаются в пространстве обломки фрегата. Время текло уже так медленно, что можно было никуда не торопиться. Визибл, кажется, пошел вразнос.

Если бы он не снял тогда шлем, он вовремя заметил бы подкрадывающихся «Волков»… мог бы заметить. Во всяком случае, у них у всех был бы шанс уйти. Бессмысленно вступать в бой при таком соотношении сил. Но он, как дурак, снял шлем – и тем самым погубил ребят. Погубил. Погубил…

В это нельзя было поверить. Хотя – вот она, пустота. Ее можно потрогать, как трогают замороженную руку. Холод под пальцами.

И – парадоксально – вдруг нахлынуло чувство новой свободы. Было так плохо, что хуже уже не будет. И значит, можно делать все. Вообще все…

Уцелевший «Волк» отбивался как от «гремучек», так и от торпед, потянувшихся за «зубилом». Кораблик Саньки уплывал под брюхо фрегата, защищенное куда хуже, чем купол. Санька подумал, снял с предохранителя пушку, крутнул «Арамиса» и послал два снаряда в маршевый двигатель фрегата. Пушка била медленно: ду-у-уммм… ду-у-у-ммм… По крайней мере один снаряд попал в цель: в центре серого диска Санька увидел характерную темно-красную кляксу.

Снаряды пятидесятисемимиллиметровых хронодинамических пушек разгонялись обычным порохом, но в измененном времени, и – с точки зрения внешнего наблюдателя – могли достигать скорости более десяти тысяч километров в секунду. Но – могли и не достигать, ограничиваясь какой-нибудь сотней. Или даже десятком… Миниатюрные хроновики, срабатывающие во взрывном режиме, не всегда попадали в такт с пульсацией вакуума. Собственно, только это неприятное своеволие не позволяло ХДП стать идеальным оружием для боя на близких и средних дистанциях. На полигонах их доводили до ума уже лет пять или шесть…

Санька хотел было влепить в поврежденный фрегат ещё пару-тройку снарядов – но тут заметил впереди и внизу, километрах в трехстах, другую группу кораблей: четыре маленьких – таких же, наверное, «Волков» – и что-то большое, громоздкое…

Крейсер! Крейсер, сволочь! Это для того, чтобы он без малейшего риска выбрался из пространства Земли, эскорт из засады расстрелял Пашку. Это для него расчищали дорогу «Волки», один из которых унес с собой Анжелу.

Санька знал, что подойти к крейсеру вплотную ему не дадут. У него оставалось секунды три-четыре реального времени – и восемь снарядов в магазине…

Он дал максимальное ускорение – сорок пять g, – целя кораблем в центр овального силуэта. Крейсер начал боковое скольжение, уходя из-под атаки, а «Волки» попытались закрыть собой, как щитами, дорогу к нему – но Санька обманул их маневром и проскочил буквально в щель, причем вслепую, потому что лазеры били в упор непрерывно, и триполяр почти не успевал обрести прозрачность. А потом оказалось, что заслон уже позади, что «Арамису» бьют в корму и вот-вот разнесут двигатель, что торпеды настигают…

Но все это будет не сейчас. Через секунду. Или даже через две.

А сейчас…

Крейсер был огромен. Он был даже больше, чем показалось сначала. Санька засек по крайней мере двенадцать огневых точек на куполе. Его нащупывали малой мощностью, чтобы потом синхронно встретить полной. Тогда кораблик просто испарится. Но Санька маневрировал резко и непредсказуемо, не позволяя стрелкам как следует прицелиться. Наверное, поэтому на крейсере медлили с пуском торпед….

Потом Санька начал стрелять сам.

Не по огневым точкам. Не просто в купол. У него было очень много времени, и он целился в зализанные утолщения по краям диска – места расположения гравигенов.

Из семи выпущенных им снарядов шесть попали в цель. ХДП наконец проявила себя как достойное оружие.

Каждый снаряд нес в себе двадцать граммов металлического дейтерия и мюонный детонатор. Вряд ли сами по себе такие снаряды могли пробить броню крейсера, рассчитанную на удар в несколько гигаджоулей. Однако при взрыве вблизи работающего гравигена каждый раз возникало мощное гравитационное кольцо, удесятеряющее разрушающий эффект…

Когда две торпеды настигли «Арамиса» и взорвались за кормой, крейсер был уже обречен.

Санька понял, что в него попали, – а чужой корабль стал медленно запрокидываться вверх и уменьшаться, теряя четкость очертаний. Потом появились «Волки» – где-то совсем далеко. Потом стало темно.

Подбитый двигатель «Арамиса» отстрелился сам, и кораблик, потерявший три четверти массы, чиркнул по верхнему слою атмосферы и унесся точно в направлении Луны, имея остаточную скорость тридцать восемь километров в секунду и подчиняясь уже только законам всемирного тяготения. Через четыре часа сорок минут он должен был достичь поверхности спутника – но его успели засечь симпаты «колокольчиков» и передали данные патрулям наверху.

Дрейфующий кораблик был перехвачен марцальским сторожевиком. Пилот пребывал без сознания. Ему оказали первую помощь и быстро, но притом с величайшей осторожностью доставили на базу Пулково, а оттуда в госпиталь. Там он начал приходить в себя…

Вик попрыгал на балке мостика, вернулся к машине.

– Не проехать, – сказал он. – Арматуры вон сколько торчит, а главное – колея наша поуже, завалимся.

Маша это видела и сама.

– Деревню проезжали – там, кажется, была лесопилка. Может, купим досок?

– Угу, – сказал Вик. – И не забыть потом большими буквами где-нибудь на стенке написать: мол, Маша и Вика были тут.

– Не ерничай.

– А ты не говори ерунды… Допустим, найдем мы брод. Наверняка найдем, речка курам на смех. Но какого черта и кто разобрал мост? Это главное, а не как перебраться…

– Ты прав, – сказала Маша. – Скрепя зубы признаю, что ты прав. Что дальше?

– А дальше вон идет абориген. Сейчас спросим. Действительно, на том берегу появился старик с коробом за плечами и большой палкой в руке. Ничуть не удивляясь, он ступил на балку моста, неторопливо прошествовал по ней и остановился перед «зайцем».

– Здравствуйте, – сказал Вик. – Давно здесь такое?

Старик почесал лоб.

– Здоров, бояре. А вы-то сами с откедова будете?

– Да как сказать. – Ответным жестом Вик почесал затылок. – Если по документам – так с одного, если по правде – с другого, а вообще взять – так и вовсе странствуем.

– А по совести?

– Так опять же – смотря по чьей. Ежели по ментовской…

– Это плохо, – грустно сказал старик. – Ментов тут стало видимо-невидимо. Оцепление стояло. Когда ж это?.. третьего дня, кажись. Щас оцепление убрали, а народу незнамого много осталось. Так мы на всякий случай пару мостиков раскидали. Мало ли что…

– Чтоб за черникой не ездили?

– Во-во. Бают, после взрыва её и собирать нельзя. Особенно посторонним-городским. Нам-то все можно, нас ни черт не берет…

– Какого взрыва?

– А подземелье ебнуло. Видать, с той войны ещё оставалось. Глубокое, красного кирпича. Кирпичи далеко разлетелись…