За стеной из диких роз

8.

Мрачный образ хозяина замка преследовал Аннабелль, вызывая всё ту же странную, мучительную жалость. Огненный контур, обрисовывавший опущенные, словно придавленные невыносимой тяжестью, плечи, наклонённую вниз голову, из-за игры света и тени превратившуюся в большое чёрное пятно, сцепленные в замок руки, настолько напряжённые, что вскоре Клод перестал их чувствовать, но позы не менял. Эта короткая сцена была выжжена в памяти Анны и настигала её всякий раз, когда девушка пыталась уснуть или, не думая ни о чём, сидела у окна. Стоило ей на секунду забыться, как образ всплывал перед глазами яркой вспышкой, вырывая девушку из умиротворённого состояния подобно ночному кошмару. В её голове тут же появлялось множество вопросов, всеобъемлющих, как ночь, в темноте которой только чувствовалось присутствие тайны, но едва ли удавалось описать эту загадочную тьму. Девушка терялась в переплетении своих вопросов, их было слишком много, чтобы она могла выбрать какой-либо один, и она разочарованно опускала руки, утешая себя тем, что, наверное, ещё не пришло время узнать все ответы.

Между тем она прожила в замке уже месяц. За это время она успела убедиться в собственной бесполезности и в реальности смерти от скуки, поскольку она, как ей казалось, не делала решительно ничего. Она успела несколько раз обойти весь замок и запомнить все комнаты, к концу второй недели она прекрасно ориентировалась внутри замка, как будто жила там несколько лет. Ей даже удалось найти несколько тайных ходов, которые вели преимущественно либо в спальни, либо на кухню. Больше всего девушке полюбилась библиотека, занимавшая несколько этажей одной из башен. Бесконечные колонны книг стремились ввысь и, казалось, подпирали потолки вместо балок. Книг было так много, что места на полках для них не хватало, и их складывали на полу. Прежний посетитель библиотеки отличался чувством юмора или фантазией, и складывал из этих книг башни, настолько красивые, что рука не решалась вытащить хотя бы один фолиант, даже если это было преинтереснейшее издание, заставлявшее сгорать от любопытства. К восхищению при виде этих скульптур примешивался так же страх быть погребённой под лавиной книг, готовой обрушиться, если целостность постройки будет нарушена.

Аннабелль предпочитала мрачные кабинеты в мужских покоях, не перегруженные украшениями, картинами, блестящими безделушками и опасностью смахнуть какую-нибудь статуэтку на пол неаккуратным движением руки. Жестикулировать ей было не перед кем и всё же девушка подсознательно старалась совершать как можно меньше резких движений возле предметов, отличавшихся хрупкостью, лёгкостью, тонкостью, блеском. В тёмных комнатах с тяжёлыми плотными занавесками была уютная прохлада, такая же, как в библиотеке, приятный полумрак, так что в любое время можно было зажигать свечи, садиться в глубокое кресло, для этого и предназначенное, и читать. А может, рисовать. Изобразительное искусство давалось девушке с трудом, но простые этюды она ещё могла выполнить. Она подолгу рассматривала картины на стенах, фарфоровые и бронзовые статуэтки, от нечего делать давала им имена.

Впервые за долгое время её никто не беспокоил. Девушка даже могла сказать, что живёт в своё удовольствие: она спала, сколько ей было угодно, сквозь сон изредка слыша шаги в коридоре, звуки музыки и разговоры. В такие моменты особенно сложно было бороться с любопытством, когда за её дверью кипела жизнь. Кто-то веселился, разговаривал, шутил, смеялся. Там, по ту сторону стены, были танцы, песни, беседы, взрывы хохота, стихавшие на рассвете и сменявшиеся дневной тишиной, загадочной, поглощавшей все звуки, вопросы, а вместе с ними и ответы, надёжно хранившая тайны прошедших и грядущих ночей. А Аннабелль стала служительницей этой тишины. Вскоре ей стало казаться, что она забывает звук собственного голоса.

Однако молчание изобиловало множеством незаметных звуков, которые обыкновенно не слышны или не привлекают внимания: звуки собственных шагов, шелест занавесок на ветру, скрип книжных шкафов, напоминающий шум гнущихся стволов векового леса, шёпот ветра за окном, хлопанье крыльев птицы, усевшейся на подоконник по ту сторону стекла. Вместе они звучали так умиротворяющее, что звук чьей-то речи казался громоздким, пронзительным, слишком шумным, ненужным. И всё же молчание утомляло. Аннабелль читала вслух, говорила с картинами на стенах, со статуэтками, при этом чувствуя себя ужасно глупо. От безысходности она стала посещать музыкальный салон. В прежние времена она крайне не любила исполнять что-либо, романсы вызывали у неё отвращение, а юные леди, которые могли музицировать часами напролёт — жалость. Но теперь она сама села за фортепиано и провела пальцами по клавишам, представляя довольные лица людей, которые прилагали немало сил, чтобы только загнать её за этот инструмент зла. Лица тех людей, которых сейчас, наверное, уже нет. И вот, она сама стала одной из тех, кто пропадает за инструментом часами, поёт до хрипоты, разговаривая с кем-то, кто вряд ли сможет услышать. В библиотеке она нашла ноты и осваивала новые романсы. С презрением к самой себе она пыталась написать свои, но они получались либо слишком мрачными, либо слишком похожими на уже существующие, либо не получались вовсе.

Изредка хозяин замка, вызывавший у Аннабелль больше любопытства, чем библиотека, романсы и картины вместе взятые, составлял своей гостье компанию. Девушка заметила за ним ужасную привычку ходить крайне тихо и, как следствие, неожиданно появляться. Аннабелль не всегда могла заметить следовавшую за ней чёрную тень и ужасно, до крика пугалась, когда мужчина выскакивал у неё из-за спины с громким: «Доброго дня, belle». В ответ на её испуг и просьбу больше так не делать Клод лишь смеялся. Пусть этот смех и раздражал Анну, почти как прямой отказ в её просьбе, она была вполне довольна, чувствуя, что постепенно начинает приближаться к хозяину замка или завоёвывать его внимание. Их всё учащавшиеся встречи, пусть даже заканчивавшиеся её испугом, Аннабелль воспринимала как свои маленькие победы.

Девушка всё искала повода отомстить хозяину замка за испуг. Однажды провела несколько часов в засаде, ожидая, когда Клод пройдёт мимо, чтобы напугать его, но хозяин замка в тот день даже не вздумал появиться. Тогда Анна решила, презрев приличия, разведать, где находятся его покои. Она обошла весь замок несколько раз, но не нашла ни единого помещения, которое бы выдало, что является обитаемым. Клод крайне умело прятался в собственном замке, не оставлял следов или подсказок, по которым его можно было найти, сам появлялся, когда считал это необходимым, разговаривал с Аннабелль и вновь исчезал так, что девушка даже не замечала этого. Он всё чаще предоставлял её самой себе, не появляясь даже за ужином, что несколько задевало Анну, как будто нарушение негласного правила. «Конечно, это его замок и Клод устанавливает порядки», — убеждала она саму себя и, вопреки её бесновавшейся гордости, оставалась ждать своего единственного собеседника. Смириться с этим было крайне тяжело, она никак не могла отделаться от чувства, что стала чем-то вроде игрушки, о которой вспоминают, когда угодно или когда совесть замучит, а потом оставляют на неизвестно долгое время.

Клод мог не показываться рядом с ней днями, иногда она видела его чёрный силуэт в коридорах, но он, заметив её, мог с одинаковой вероятностью исчезнуть или остаться для беседы с девушкой. Они обсуждали книги и музыку, спорили, шутили, искренне наслаждаясь общением. В такие моменты хозяин замка являлся девушке в новом свете, он был образован, часто подкреплял свои слова мнениями классиков или же спорил с философами, книги которых случайно оказывались в руках Аннабелль. Девушка увлечённо наблюдала за ним, если ей представлялась такая возможность, точно перед её глазами открывалась какая-то картина. Медленно, осторожно перед ней всплывали отдельные фрагменты, которые она всё пыталась сопоставить вместе, получить единое целое, но получала лишь разрозненные, перемешанные кусочки мозаики.

— Где Вы так часто пропадаете? — спрашивала она. Он никогда не отвечал одинаково. То он был в лесу, то «под звёздами», то просто прятался от дней, то убегал от неизвестного никому зверя.

— Я заставляю тебя беспокоиться? — спрашивал он спокойно, как будто это был дежурный вопрос, вроде: «как Вам сегодняшняя погода?». И всё же тон этот был странен, что-то менялось в голосе хозяина замка, он становился тише, медленнее, спокойнее. Клод словно взвешивал каждое слово, хотя ещё секунду назад он яростно сыпал фразами, оспаривая Платона.

— Нет, — быстро отвечала Аннабелль, чувствуя глубоко в сознании укол: «ты не должна так говорить». И улыбалась.

— Хорошо, — только и отвечал хозяин замка.

Они редко задавали друг другу личные вопросы. Не знали, кто где родился, смутно догадывались о возрасте и вкусах друг друга, но не стремились сократить эту разделявшую их пропасть. Аннабелль — из любопытства, а Клод — из осторожности. Словно им было достаточно наблюдать друг за другом издалека, избегая опасного сближения, когда узнаёшь друг о друге достаточно, чтобы думать, что знаешь всё, и привязаться к чужой душе непростительно крепко. Аннабелль не задумывалась над этим, её поступки были продиктованы любопытством, за время одиночества сделавшимся главным из всех её чувств. Ей было интересно узнать, что же представляет из себя удивительный (и странный) хозяин замка, так яростно не желавший рассказывать о себе.

Анна пыталась общаться со слугами. Она последовала совету Клода и стала внимательней вглядываться в углы комнат и в пустующие коридоры. Заметить слуг можно было только по тому, как воздух вокруг них едва заметно дрожал, словно вокруг маленького костра. Слуги избегали её, бесшумно проходили мимо, даже когда Аннабелль говорила им в лицо: «я тебя вижу», пыталась догнать или сразу же заговаривала с ними. Ответов не было. Она предлагала писать записки, даже нашла грифельную доску и предлагала отвечать с её помощью, но беседа не заходила дальше ответа на вопрос: «как тебя зовут?». Замок точно насмехался над девушкой, надёжно храня свои тайны, маня её ими, но не давая приблизиться ни на шаг.

До тех пор, пока однажды она не нашла под своей дверью записку.

«Спаси его!»

Крупный почерк, скруглённые буквы, трижды подчёркнутые слова, а до этого — несколько плотно заштрихованных строк — адресант долго не мог подобрать нужных слов. Аннабелль застыла на несколько секунд, нервно сжимая записку в руках, ожидая увидеть что-то ещё, прочесть зачёркнутые слова, подстёгивавшие любопытство волнением, но нет. Её оставили один на один лишь с коротким: «спаси его» и роем догадок. Кого? От чего? Как? Анна не знала, но подозревала худшее, или то, что могло оказаться худшим.

«Клод!» — громко позвала она. Ответа не последовало. Да и с чего бы ему прозвучать? Он появился по её зову лишь однажды, а с тех пор она его больше не звала. Он говорил, что часто бывает вне замка, а чем больше побед одерживала весна, тем чаще Аннабелль видела хозяина вне стен своей обители. И всё же она пробежала по этажу, громко повторяя его имя. Клода не было ни в библиотеке, ни в одном из кабинетов, ни в одной из комнат, где Анна привыкла пересекаться с ним. Чем дольше она искала его, тем больше росло в ней беспокойство. А может, и правда что-то случилось? Из раза в раз она задавала себе этот вопрос, открывая дверь очередной комнаты, оказывавшейся пустой. Скорее всего, хозяина не было в замке. «Или он спит», — успокаивала себя Аннабелль, злясь, непонятно отчего. Почему ей раньше не пришло в голову оговорить порядок действий, если что-то случается в отсутствие Клода? Или где его искать, когда он нужен? Но что толку злиться теперь, когда время упущено? Сейчас ей оставалось только забыть о здравом смысле, вооружиться надеждой и броситься на поиски. В душе́ она пожалела Эмиля, потратившего не один день на её поиски. Теперь она прекрасно понимала его состояние. Искали ли они с Марион её опять? Не вышло ли происшествие в кабаке им боком? Промелькнувшее вспышкой воспоминание добавило беспокойства.

Она обходила этаж уже в третий раз, лелея призрачную надежду, что вот-вот Клод чудесным образом материализуется из воздуха, выскочит у неё из-за спины, как он обычно это делает, заставляя давиться воплем ужаса, и будет смеяться, как подросток, всё не устающий от одной и той же шутки. Но при этом девушка чувствовала, что эта надежда беспочвенна, и чем возиться с ней, лучше было бы приступить к серьёзным поискам, но она просто не знала, что делать. Это чувство потерянности мешало принять какое-либо решение и Аннабелль делала то меньшее, на что была способна: шла по коридору, обнадёженно глядя в окно. Она была почти уверена, что стоит ей отвернуться — и Клод появится на аллее, ведущей к замку. Но его всё не было. И тут на очередном окне она увидела надпись. Белый развод неожиданно приобрёл очертания, превратился в буквы. Это была очередная надпись, словно нарочно оставленная для девушки.

Крупные, размашистые буквы были едва различимы. Аннабелль провела пальцем по стеклу — неизвестный писал мылом. Он много раз стирал надпись и оставлял новую поверх вытертых слов, фрагменты которых оставались на стекле. Там было и приветствие, и кусочек надписи «добрый день», была даже попытка поинтересоваться здоровьем адресата, но и она была стёрта. Вместо этого было только: «Он в лесу».

Анна нехотя взглянула на тёмную стену леса, высившуюся прямо за воротами замка и простиравшуюся до самого горизонта. Появилось ужасное желание не идти туда. Скорее всего, всё это — шутка. Ведь жил же Клод как-то здесь без Аннабелль и никто не отправлялся в лес спасать его, когда он пропадал в нём дни и ночи напролёт. Зачем же поднимать из-за этого такую тревогу теперь? Нелогично. Совершенно нелогично! Да и кому придёт в голову отправлять на поиски Клода девушку, которая не выходила за пределы дворцового парка?

Именно так думала Аннабелль и шла по главной аллее. Без каких-либо идей, тем более, без плана и с пустыми руками, она чувствовала себя ужасно глупо, но не знала, как это исправить У неё не было ничего, что могло бы помочь ей найти Клода кроме мужества, которое требовало, чтобы она бродила по лесу до тех пор, пока так или иначе она не найдёт хозяина замка. Или пока он не найдёт её. Стоило ей оказаться под потолком из ветвей, как ей вспомнились плотоядные растения, злобные дети-маги, ведьма, потребовавшая её голову. Анна стала медленно переступать на месте и незаметно двигаться назад. «Стоять!» — потребовало мужество. Девушка нахмурилась и замотала головой, совершенно не желая ввязываться в очередную историю. С одной стороны, это было то самое приключение, но тот факт, что кроме азарта оно включало в себя опасность для жизни, быстро отбивал желание участвовать в нём. Однако откуда-то появилась ещё одна мысль: если с Клодом что-то случится, то Анна, скорее всего, навсегда останется пленницей этого места. Девушка быстро успокоилась и, обречённо оглянувшись на замок, пошла по тропинке, взрытой следами копыт.

Зиме можно было начать подумывать об окончательной капитуляции. Близился май, белый покров исчез, лишь в тени деревьев, в глубоких ямах между корнями и в оврагах лежали остатки снега, словно обрывки савана, перепачканные, полупрозрачные, готовые вот-вот исчезнуть. Земля успела высохнуть и теперь с нетерпением ждала дождей и гроз. Лес перестал казаться мрачным и чёрным, теперь он приобрёл буроватый оттенок, и то тут, то там попадались золотые пятна солнечного света, расплывавшиеся по коре деревьев. Сухие деревья весело шумели, треща ветками, точно напевая, на некоторых виднелись первые листья. Весна в этом году была поздней, но её неизменное очарование и яркий наряд, весёлый смех, в котором сливались щебет вернувшихся с зимовки птиц, бежавших по земле ручьёв талой воды, шелест молодых листьев давали достаточно вескую причину простить её опоздание. Это давало надежду, что она останется подольше. Скоро должны были появиться первые цветы, розовыми облаками будут стоять яблони и вишни, а луга превратятся в лоскутные одеяла земли. Весне неважно, что было до неё: чёрно-белая зима, мрачная бурая осень, удушливое лето, кровавая бойня, застланное дымом небо, подкрашенное оранжевыми сполохами огня. Ей всё равно, она лишь улыбнётся стирающей все ненастья улыбкой и украсит весь мир, предавая его ужасы забвению и облегчая боль утрат того, что исчезло вместе с талым снегом. Уже сейчас дышать становилось легче, воздух больше не резал горло, вырывая из него клубы пара, и дыхание становилось удивительно свободным, хотелось остановиться и просто дышать, прислушиваясь к шагам приближавшейся весны, вдыхать её густой и терпкий сладковатый запах.

Но у Аннабелль не было на это времени. Она пошла по следам Герцога, искренне надеясь, что конь не ушёл слишком далеко от замка. «Надо было корзину взять», — подумала девушка и скептично фыркнула, несколько разочарованная собственными мыслями. Она должна беспокоиться о хозяине замка, представлять его истекающим кровью где-нибудь в овраге, а она думает о корзине! Конечно, она беспокоилась о нём, но недостаточно, чтобы сердце билось, как сумасшедшее, а по спине бежал холодный пот. «Клод!» — в очередной раз позвала она, внимательно глядя на тропу под ногами. Вдруг ей послышалось, как где-то невдалеке заржал конь. Анна свернула с тропы и побежала на звук, прорываясь сквозь сухой папоротник, шурша прошлогодними листьями и спотыкаясь о скрывавшиеся под ними корни. Она была абсолютно уверена, что слышит лошадиное фырканье и негромкий мужской голос. Ей даже казалось, что звуки становятся громче, и, окрылённая надеждой, она бежала быстрее, почти не вспоминая о плотоядных кустах и не напоминая себе, что совершает ошибку.

Голоса стихли так же неожиданно, как зазвучали. Анна огляделась в поисках кого-нибудь, чего-нибудь: тропы, сломанных ветвей, следов. Вокруг не было ничего, даже птицы стихли. Всё молчало, даже деревья перестали щёлкать ветками и трещать стволами, склоняясь под порывами ветра. Тишина не предвещала добра, а Аннабелль была из тех, кто ненавидит затишья перед бурей даже сильнее, чем надвигающийся шторм. Она попробовала вернуться на тропу, с которой ушла. Искала собственные следы на рыхлой земле, на плотно слипшихся прошлогодних листьях, сломанные ветви, но не находила ничего и двигалась, скорее, наугад, чем пользуясь какой-либо логикой. Самым веским аргументом для неё стало: «кажется, я проходила мимо этого куста». Больше всего её теперь беспокоил не шанс найти Клода, а возможность быть найденной.

Небо выцветало на глазах. Вскоре его светлые пятна, видневшиеся сквозь переплетения ветвей, сделались серого, почти белого цвета, будто кто-то ленивой рукой размазал облака по всему небосклону. Где-то вдалеке начало расползаться большое тёмное пятно, но к тому моменту, как девушка смогла увидеть его размытый край, прошло не меньше часа. Всё это время Аннабелль бродила по лесу, надеясь высмотреть среди деревьев угольно-чёрного коня, Клода или шпили замка. Она звала Клода, то ли моля о помощи, то ли строя из себя героиню. Крик царапал горло тупыми когтями, Анна начинала кашлять от боли, но продолжала звать, а когда сил почти не осталось, она слабо бормотала его имя, изредка приправляя бесконечное: «где же ты?» крепким словцом.

Ей начало казаться, что она ходит кругами, когда она увидела полностью втоптанный в землю папоротник. Аннабелль посмотрела на него с высокомерным безразличием, но вдруг остановилась. А что, если это не «её» папоротник? Что, если это притоптал кто-то до неё. Она с ужасом осмотрелась в поисках чьих-нибудь следов и нашла длинные и глубокие царапины на коре дерева. Она не знала, насколько свеж след, но желание уйти как можно скорее, чтобы не оказаться на месте несчастной коры, она чувствовала отчётливо.

Девушка развернулась и побежала обратно. Где было это «обратно», она не знала, поэтому выбранное ею направление правильнее было бы назвать «куда глаза глядят». И бежала отчаянно, моля, чтобы кто-нибудь, кто угодно, нашёл её. Вместо ответа она услышала раскаты грома и мощный порыв ветра, прокатившийся сквозь лес и заставивший деревья вздрогнуть. Птицы от неожиданности взмыли вверх тёмной тучей и потерялись под облаками. Аннабелль ускорила бег, но понимала, что вряд ли ей удастся выйти куда-нибудь. «Нужно было искать реку или ручей», — вспоминала она, с горечью осознавая, что было уже непростительно поздно. С ветвей закапали первые капли дождя, а через секунду мощные потоки гремели всюду, выбивая из стволов и ветвей оглушительную дробь, в шуме которой терялись все остальные звуки. Платье Аннабелль намокло и стало настолько тяжёлым, что каждый шаг давался с трудом, волосы прилипли к лицу, земля выскальзывала из-под ног и девушка уже устала падать и подниматься, но раз за разом вставала со скользкой, мокрой земли. Она уже позабыла о том, что когда-то хотела выйти из леса, а ещё раньше — пыталась найти кого-то. Теперь она шла просто так. Вопреки всем силам, которые хотели погубить её. Она так часто оказывалась в опасности, что теперь окончательно утратила страх перед ними, осталась лишь усталость, нежелание бежать куда-либо. Хотелось остановиться, лечь под ближайшей осинкой и успокоиться, но она всё шла, обещая себе отдых там, за стеной леса, у тёплого очага.

Анна в очередной раз упала, но не смогла подняться. Она прижалась щекой к мокрой земле, ещё чувствуя исходившее от неё тепло, которым её напоили солнечные лучи, а теперь так рьяно отбирала вода. Девушка ощущала, как ритмично капли разбивались о неё, точно маленькие пули, и казалось, что там, где они падали, вырастали красные цветы, подставлявшие атласные лепестки этим хрупким небесным алмазам. Эта картина предстала перед глазами Аннабелль так ярко, как настоящая, и девушке показалось, что она не видела ничего прекраснее, чем эта нарисованная её воображением картина: алые цветы в призрачном сером мире, окутанном дымкой дождя. Сквозь дождь она увидела снег, сделавшийся совсем прозрачным. «Сегодня он растает», — подумала она, чувствуя дыхание весны на своём лице.

— Аннабелль! — оглушающе громкие шаги вернули девушку к реальности. Она медленно села, оглядываясь по сторонам, словно её разбудили, прервав удивительно красивый сон. Клод чёрной тенью появился из-за деревьев и подошёл к ней. Через секунду на плечи девушки был накинут плащ, плотный, тёплый и надёжно защищавший от дождя.

— Я Вас искала, — произнесла она еле двигавшимися губами.

— Что? — переспросил он, его голос с едкой насмешкой дрожал от гнева. — Я искал тебя.

— Мне оставили записку, — продолжала она, придерживая одной рукой плащ, а второй обыскивая карманы. — Я не знала, что это значит, поэтому решила найти Вас.

Она протянула ему смятый, промокший насквозь клочок бумаги, все надписи, которые были на нём, расплылись, оставив после себя только бесформенные пятна. Клод несколько минут пытался прочитать что-нибудь в этих растекшихся кляксах, но теперь на бумаге не было даже намёка на слова. Он сложил записку и убрал в карман.

— Что там было? — уже более сдержанно спросил он.

— «Спаси его», — ответила девушка и с помощью Клода поднялась с земли.

— Неужели такая мелочь заставила тебя беспокоиться обо мне? — саркастично усмехнулся он. Хозяин замка хотел сказать что-то ещё, но лишь помотал головой.

— Нет, — помотала и она. — Мне стало интересно.

— Ясно, — сказал он и, придерживая Аннабелль за плечи, громко свистнул. Послышался топот копыт, из чащи появился блестящий от воды Герцог. — Ты удовлетворила своё любопытство?

— Отчасти да, — отвечала девушка, иронично улыбаясь самой себе. Насколько глубоко уходили корни её вредности, если даже на последнем издыхании ей хватало сил храбриться и язвить? Она напомнила себе, что до добра такое поведение не доведёт, и с чистой совестью скромно плюнула на это. — Мне же никто не говорил, что делать в случае таких мелких форс-мажоров, — невинным тоном произнесла она.

— Могла дождаться меня.

— Я думала, что Вы умираете, — мрачно произнесла она.

— То же самое я мог сказать о тебе пять минут назад, — парировал Клод и помог ей подняться в седло. Сам он взял коня под уздцы и повёл его спокойным шагом.

Аннабелль устало подалась вперёд и легла на шею коня, бессовестно вцепившись в гриву от страха соскользнуть с намокшей спины. Она сверлила Клода взглядом закрывавшихся от усталости глаз, словно хотела узнать, что за лицо скрывается под капюшоном, не убирая разделявшую их преграду из плотной материи. Клод чувствовал её взгляд. Он надеялся, что вскоре девушка уснёт, но та отчаянно держалась за реальность, балансируя на самом краю. Иногда на её губах появлялась мечтательная улыбка, он видел её только краем глаза и резко отводил взгляд. Вместо улыбки он читал насмешку, хотя и понимал, что его собственные глаза обманывают его, чтобы оградить от чар этого миниатюрного существа.

— Ты забрела далеко от замка, — сказал он, прерывая затянувшееся молчание.

— Как Вы нашли меня? — сонно проговорила девушка.

— По следам.

— Вы следопыт?

— Скорее, хранитель леса, — поправил он.

— Это титул? Или должность? — спросила она, чувствуя наконец-то живое общение, удивительное тепло, которое ощущается вместе с доверием собеседника.

— Это способ скоротать время, — усмехнулся Клод.

— Да, при таком жилище увлечение не помешает, — согласилась Аннабелль. — Я бы тоже не отказалась от чего-нибудь подобного.

— Ты неплохо поёшь, — пожал плечами хозяин замка.

— Я ненавижу пение, — честно ответила она. — А то, что Вы слышали, были крики души.

— Ясно… — согласился Клод. Анна тем временем продолжала:

— Я бы хотела снова приносить пользу. Пока я жила в Имфи, я лечила людей. Люди были разные, тёмные, как правило, но теперь я понимаю, что мне не хватает их. Вообще кого-нибудь живого рядом, с кем можно было бы поговорить, — она осеклась. — Не подумайте ничего плохого, Вы прекрасный собеседник, но Вас часто не бывает дома. Я Вам, конечно, не жена, чтобы упрекать, просто… забудьте, — она разочарованно уронила голову на шею коня.

— Ясно, — только и повторил Клод. — Ты стала спокойнее вести себя рядом с человеком без лица, — заметил он.

— Я всё надеюсь увидеть его. Но не сейчас, — улыбнулась Анна, принимая вызов. — Здесь полно загадок, даже не знаю, за какие взяться.

— Ты сможешь решить их все, если будешь внимательна, — тяжело произнёс Клод, будто кто-то заставлял его говорить это. Но одновременно с этим в его словах звучала надежда. Дождь остановился, теперь только редкие капли срывались с ветвей и с громкими щелчками разбивались о плащ, укрывавший девушку. Поняв, что непогода миновала, Аннабелль села, затем и вовсе остановила коня и спешилась.

— Иначе я замерзну, — ответила она на немой вопрос Клода.

— Как пожелаешь, — пожал плечами хозяин замка. — Нам оставалось не более пяти минут.

— Я обратно не полезу, — настойчиво произнесла она. Клод кивнул в ответ. Анна долго шла рядом с ним. На языке у неё вертелся один и тот же вопрос, но задать его ей не хватало смелости. Во-первых, потому что он казался неуместным, особенно в сложившейся ситуации, а во-вторых, ей просто было неловко, словно она собиралась спрашивать очевидное. Она и так чувствовала себя глупо и не хотела усугублять положение, и всё же…

— Замок заколдован, да? — спросила она. Неизвестно, кто замер раньше: Клод или Герцог, но оба одарили девушку вопросительными взглядами. Анна пожала плечами. — Невидимые слуги, граница, защищающая Ваши владения (Ваши ли?), ведьма и колдуны в округе, плотоядный куст по соседству. Не удивлюсь, если и конь говорящий.

— Интересно, — с сомнением произнёс Клод. — Нет, Герцог не говорит, — конь разочарованно заржал. — И давно ты додумалась?

— С самого начала, если честно, — произнесла она. — Но принять эту мысль было куда сложнее.

— Так и было задумано.

— Значит, Вы никакой не хранитель леса и не хозяин замка? Вы пленник? — улыбнулась она почти триумфально.

— Я хозяин замка, — настойчиво произнёс он.

— И всё же не можете покинуть его, — повторила Аннабелль.

— Возможно, — кивнул он. — И что теперь?

— Ничего, — проговорила Анна. — Я отчасти удовлетворила своё любопытство. Я решила предложить Вам свою компанию в Ваших лесных прогулках. Можете отказаться от неё, как пожелаете, но скоро лето, и, я думаю, вам надоест искать меня во всех чащах каждый погожий день.

На её губах появилась по-лисьи довольная улыбка. Клод смерил её долгим взглядом, а потом рассмеялся, потешаясь то ли над её словами, то ли над собой. Анна отвела взгляд и увидела появившуюся впереди кованую решётку. Она ускорила шаг и вскоре оставила хозяина замка позади, а сама почти бежала навстречу к тёплому огню камина и чаю.

Уже близился закат, а с ним и комендантский час. Аннабелль сидела в столовой и потягивала горячий чай, принесённый слугами. К нему подали множество сладостей, но девушка не прикасалась к ним не в силах оторвать руки от тёплой чашки — без неё мир вокруг казался ужасно холодным. В дверях появился Клод, он внимательно посмотрел на девушку, свернувшуюся калачиком в кресле. Слишком уютно выглядела эта картина, совсем по-домашнему, если такое слово можно было применить к замку, где всё должно было быть по правилам и в соответствии с дворцовым этикетом. Но кому было до этого дело? Анна дружелюбно улыбнулась ему, как товарищу по несчастью. Клод ответил сдержанным кивком.

— Напомни, откуда ты взяла ту записку? — спросил он серьёзным тоном.

— Нашла под дверью, — ответила девушка.

— Ты не выходила из комнаты ночью?

— Нет. Может, это кто-то из слуг.? — пожала плечами она. — Мне грозит опасность? — почувствовав нараставшее напряжение.

— Нет. Но по ночам дверь лучше запирать… — заговорил он.

— Я запираю, — перебила его девушка.

— И. Если ты желаешь. Я могу брать тебя с собой. Я не лучший собеседник и точно не принц на белом коне, но если тебе так важно разбавить своё одиночество, то добро пожаловать, — сухо произнёс он.

— Я надеялась скрасить Ваше одиночество, — оскорблено произнесла Анна. — Но если Вас раздражает моё общество, я продолжу изображать украшение для Ваших гостиных, — она отвернулась к огню, а Клод коротко рассмеялся и, поклонившись, покинул столовую. На соседнем кресле, возле которого стоял хозяин замка, Анна увидела сложенный вчетверо листок. Нехотя она покинула своё кресло, его тёплый и уютный мир, преодолела несколько шагов по холодному полу и, схватив листок, бегом вернулась обратно, к пледу и чаю. Она развернула бумагу. На нём оказался её портрет. Нежное лицо в обрамлении пышных локонов и та самая улыбка, немного хитрая, словно заговорщическая, которую Анна раньше так часто прогоняла со своего лица. Лист немного намок. Девушка поднесла его к огню и в тёплом свете пламени на бумаге проступила надпись, те самые убегающие буквы.

«Belle».