Заброшенная дорога

3

– Нет, никого не убили, – сказал мальчишка-водонос, поглядывая с опаской на Фригерида. – Тот… рыжий воин, похожий на тебя… только пальцы кому-то сломал и ухо откусил… Нет, и не сгорел никто. Когда дом загорелся, оттуда и так уже все сбежали. А Евмолп переехал в бывший храм Гарпократа. Нанял монахов, чтобы изгнали беса, а потом прямо внутри устроил заведение. Хотите, провожу?

– Не пустит, – качнул головой Фригерид. – Ни за что не пустит. Аретроя всё ещё у него?

– Мероитка-то? Ушла, – охотно поделился сведениями водонос. – Она ведь свободная, вольноотпущенница. Сказала, что не будет работать в храме. Кощунство, мол.

– Она язычница? – поинтересовался Маркиан. – Не то чтобы для меня это было важно…

– Она посвящённая жрица, – гордо сказал Фригерид. – Знает иероглифы!

– Ах вот оно что! – Маркиан понимающе покивал. – Ещё одна. Везёт нам сегодня на посвящённых жрецов…

– Ты с ней поговори – сразу поймёшь, что не врёт. – Фригерид повернулся к водоносу: – И где она теперь?

– А тут рядом. Хороший дом, сад. У неё теперь богатый покровитель – Никанор, начальник таможни. Но сама ещё работает. Проводить?

Маркиан покосился на Фригерида.

– Девушка точно захочет тебя видеть? После всего, что ты учинил?

– А то! – Герул самодовольно приосанился.

– Ну тогда пошли. – Маркиан вручил водоносу монету.

Они развернулись. И увидели в просвете улочки единственного человека, долговязого в длинной белой тунике.

Долговязый дёрнулся, заметался, бросился прочь – и нырнул в боковой проулок.

Маркиан и Фригерид не сказали ни слова. Даже не переглянулись. Сработал инстинкт преследования: убегает – догнать.

Придерживая мечи, чтобы не болтались, они рванули по улочке.

Проулок, куда метнулась белая фигура, служил помойкой. Фригерид бежал впереди, Маркиан следом, поскальзываясь на арбузных корках, хрустя фисташковой скорлупой, распугивая крыс и воробьёв. Белая туника мелькнула в конце проулка и скрылась за углом.

Воины добежали до развилки и встали. Вправо и влево уходили совершенно одинаковые глинобитные проходы, узкие и замусоренные.

– Куда этот пёс дёрнул? – спросил Фригерид. И тут справа захлопал крыльями, взлетел с противным карканьем ибис.

Преследователи бросились туда, перескакивая через высохшие добела нечистоты, рыбьи потроха, финиковые косточки.

Далеко бежать не пришлось. Переулок упирался в тупик между оградами двух пальмовых садов. Долговязый в белой тунике пытался перелезть через ограду. Ему хватило роста ухватиться за верх, но не хватило силы подтянуться на руках, и он бессильно шаркал ногами в скользких сандалиях по серому саману ограды. Фригерид и Маркиан остановились и стали с интересом наблюдать.

– Ты бы сандалии скинул, – посоветовал герул, – цепче будет.

Долговязый с ужасом обернулся. Лицо было молодое, гладкое, с узкой чёрной бородкой-подковкой и тонкими усиками, волосы чёрные и длинные. Он послушался, сбросил сандалии, и вправду босиком сразу полез ловчее.

– Ты его знаешь, брат? – спросил Фригерид.

– Первый раз вижу. – Маркиан пожал плечами. – Я думал, это кто-то из монахов, но нет.

Герул неторопливо подошёл к беглецу – тот уже завалился животом на верх ограды, ещё секунда и перелезет, – ухватил за щиколотки и сволок. Долговязый завизжал, падая. Не теряя времени, Фригерид подсечкой уложил его на живот, навалился сверху и заломил руку. Тот завизжал громче. Свободной рукой Фригерид вздёрнул его за волосы.

– Кто такой? – рявкнул он. – Зачем за нами шёл? Кто послал?

Боль и паника в глазах долговязого сменились отсутствующим выражением.

– Господи Отче величия, – забормотал он, – спаси мя и очисти, и силы на одоление супостатов даруй, на Тебя же единого, Господи жизни и света и пяти небес, аз грешный уповаю…

Фригерид резко ткнул его лицом в землю и повозил.

– Кончай блажить! Последний раз спрашиваю по-хорошему, дохлятина: кто такой? Зачем за нами шёл? Кто послал?

– Полегче, брат, – вмешался Маркиан в роли доброго следователя. Подобрал плащ, чтобы не испачкать в помоях, присел возле парня и мягко заговорил: – Ты, приятель, не бойся. Ты ничего плохого не сделал. Ну следил за нами, ну побежал от нас. Необычно, подозрительно, но это не преступление. Мы тебя не накажем. Объяснись и ступай своей дорогой. Кстати, меня зовут Флавий Эмилий Евдоксий Маркиан. А ты, приятель, кто и откуда?

Фригерид снова вздёрнул парня за волосы. Лицо было в грязи, из носа текла кровь, но в глазах светилась молитвенная отрешённость.

– Господи света, душу предаю в руце Твоя, – проговорил долговязый и хлюпнул носом. – Сподоби мя венца мученика во имя Твое, яко апостола и пророка Мани сподобил еси. Аллилуйя, аллилуйя… Аминь, аминь, аминь…

– Манихей? – удивился Маркиан.

– Не знаю, манихей или кто, но парень крепкий, – уважительно заметил Фригерид. – Как у нас говорят, is habaith balluns. Это значит, – пояснил он по-гречески, – у него есть яйца.

– Я знаю.

– А я не для тебя говорю, я для него. Чтобы понял: скоро их не будет. – Фригерид придавил коленом спину долговязого и вытащил из ножен кинжал. – Последний раз, вот теперь уж точно последний, спрашиваю по-хорошему…

– Эй! – послышался гневный женский голос. – Вы что творите рядом с моим домом? Убивайте людей в другом месте, ради всех богов!

Фригерид поднял голову. Лицо расплылось в улыбке.

– Аретроя!

В проёме калитки садовой стены стояла девушка-эфиопка в коротком голубом хитоне, цветом кожи не чёрная, а вроде сегодняшних нубийцев – тёмного орехово-бронзового оттенка. Большие чёрные глаза сверкали гневом, но страха перед вооружёнными мужчинами в них не было. Смоляно блестящие волосы были по-гречески стянуты в узел. Медальон в виде диска, обрамлённого коровьими рогами, поблескивал тускло-золотистой бронзой между грудями в откровенном вырезе хитона. Аретроя скользнула взглядом по Фригериду, оценивающе смерила Маркиана, и гнев в её глазах сменился заинтересованностью.

– Девочка, мы никого не убиваем. – Маркиан встал с корточек и одёрнул пояс. – Просто немного допрашиваем. Мы бы занялись этим в другом месте – но так уж вышло, что мой друг Фригерид вёл меня именно к тебе.

– Твой друг остался мне должен двадцать четыре драхмы. – Эфиопка посторонилась и приглашающе указала на калитку. – Заходите, раз ко мне. И этого беднягу затаскивайте. Не надо мне нового скандала на весь город.

– А ну пошёл! – Фригерид поднял долговязого за шиворот и, согнутого в поясе, потащил к калитке.

Капая кровью из носа в пыль, манихей безропотно потащился за мучителем, но когда чуть не уткнулся лицом в декольте Аретрои, задрожал и дёрнулся назад.

– Нет! – пискнул он. – Лучше убейте! Не пойду в срамное блудилище!

– А-а, вот чем можно тебя сломать! – обрадовался Маркиан.

– Сломаем, не сомневайся… Вперёд! – Фригерид впихнул долговязого в калитку.

Маленький садик в густой тени финиковых пальм с трёх сторон окружали саманные стены. Двухэтажный дом из щербатого ракушечника выходил в сад двухколонным портиком, а сверху нависала галерея с плетёной решёткой из тамариска. Садик украшали терракотовые вазоны с цветущими в воде лотосами и статуэтки Приапа с венками на исполинских членах. Посреди были квадратом расстелены во много слоёв соломенные циновки, валялись подушки. Всё звало к неге и отдохновению, тем более что и солнце поднималось к зениту, знаменуя начало сиесты.

– Прекраснейшая Аретроя, прости за такое необычное вторжение, – сказал Маркиан, расстегивая фибулу плаща. – Сейчас мы узнаем, кто этот человек, выставим его прочь и предадимся более приятным занятиям. И чтобы нам побыстрее покончить с этим… – Он повесил плащ на фаллос Приапа и расстегнул на поясе бронзовую пряжку в форме львиной головы. – … Я попрошу тебя об одной дополнительной услуге.

– En to prokto deka drachmai epiphora, – деловито сказала Аретроя.

– Я о другом, хотя предложение интересное. – Туда же, куда и плащ, Маркиан повесил воинский пояс с мечом и кинжалом в ножнах, подвесными кошельками и сумочками. – Помоги развязать язык этому парню. Он манихей и, кажется, дал обет воздержания. Если ты…

– Я поняла. – Эфиопка сочувственно глядела на манихея, припёртого Фригеридом к мохнатому стволу пальмы, а тот изо всех сил жмурился, лишь бы её не видеть. – Двадцать драхм за это, красавчик.

– Давай, Аретроя, покажи мастерство! – Фригерид отпустил манихея, но тот вжался в пальму и замер.

– Пойдём со мной, мальчик! – нежно позвала Аретроя. – Пойдём в дом! Да не бойся, не буду я тебя соблазнять! Пальцем не трону! Просто хочу, чтобы ты умыл лицо. Страшно смотреть на эту кровь…

С зажмуренными глазами, бормоча под нос: «Дево Света, молю, от скверны плотския оборони мя», манихей позволил Аретрое увести себя в дом. Как только они скрылись, Фригерид толкнул Маркиана в бок и спросил:

– И как она тебе?

– Хороша эфиопочка, – признал гвардеец. – И даже лицом хороша. И явно уровень повыше, чем у тех дешёвых шлюх… Хотел бы я видеть, как она развяжет язык этому бедняге…

– Как, как, – передразнил Фригерид, тоже снимая плащ. – Развяжет пояс, а там и язык развяжется. Она дело знает, скоро сам увидишь… Тянем жребий, кто первый?

– Да погоди с этим. Как-то неприятно поворачивается дело, брат. Кто-то пустил за нами слежку. Кого-то очень интересует, куда мы поедем и что будем делать.

– Думаешь, те маги из крепости?

– Или монахи, но это вряд ли. Или даже кто-то из наших. В любом случае мы вляпались в какую-то запутанную историю.

– Я бы сейчас выпил, – признался Фригерид.

– Я бы тоже. – Маркиан громко похлопал в ладоши, но никто не появился. – У неё что, нет ни одного раба?

– Есть, есть рабыня, – сказала Аретроя, выходя в сад. Вид у неё был мрачный. – Только я отправила её погулять.

– Какая ты снисходительная хозяйка, – заметил Маркиан. – Это твой покровитель-таможенник приставил её к тебе? Следить, чтобы не принимала других мужчин?

– В точку. Умница. – Аретроя села на циновку, скрестив ноги. – Но Никанор слишком скуп. Порядочной женщине на одно его содержание не прожить. И слишком глуп: приставил дешёвую рабыню, которую я перекупила за драхму с каждого гостя.

– Ладно, оставим интересные истории на потом, – сказал Маркиан. – Как насчёт нашего манихея?

– И как насчёт выпивки? – спросил Фригерид.

– Мальчишка сейчас выйдет, ему надо прийти в себя… Хотите выпить? Вино кончилось, но есть египетское пиво. Вам какого, жёлтого на дынных корках или красного двойной густоты на финиках?

Воины переглянулись.

– Нам главное чтоб покрепче, – сказал Фригерид. – Чтобы все эти финики не чувствовались. А всё-таки, что ты сделала с парнем, что ему надо прийти в себя?

Эфиопка не успела ответить. Манихей сам вышел из дома с чисто вымытым и совершенно изумлённым, отсутствующим лицом.

– Севастий, братец! – ласково обратилась Аретроя. – Сделай одолжение, спустись в погреб, принеси нам «чёрное пойло Анубиса»… Это не тот кувшин, где танцующие вакханки нарисованы, а тот, где блюющие скифы. И три кубка для питья.

От звука её голоса Севастий будто опомнился.

– Сейчас, госпожа! – Он стрелой метнулся в дом.

– Что ты с ним сделала? – поразился Фригерид.

– Сказала несколько слов, – печально ответила Аретроя. – Не волшебных. Простых слов, которые ему никто никогда в жизни не говорил. Теперь он мой. Только на кой он мне? – Она вдруг яростно прошипела: – Вот ненавижу быть такой лживой стервой! Ненавижу играть людьми. Гоните мои двадцать монет! – Глянула на Фригерида: – И твой долг. – И грубо завершила: – А если хотите binein, то с каждого ещё по тридцатке.

– Недёшево, – заметил Маркиан.

– А то! Я вам теперь не шлюха, я гетера.

Маркиан глянул на неё с интересом.

– А ты, Аретроя, не проста. Ты производишь впечатление довольно городской, даже столичной девушки.

– А ты думал? Я из Мероэ! Наши цари были фараонами в Египте, а потом тысячу лет правили всей Эфиопией, пока аксумские крестопоклонники не разграбили храмы и не похитили богов…

– И ты действительно была жрицей?

– Да, я потомственная жрица-пророчица Хатор, – Аретроя горделиво выпрямилась.

– И знаешь иероглифы?

Вместо ответа она схватила Маркиана за руку, пригляделась к резному стеатитовому медальону на кожаном браслете.

– Это что у тебя?

– Оберег от дурной болезни. Если продавец не врал, эта штучка из фараоновой гробницы. Наверное, врал, но оберег пока не подвёл ни разу…

Мероитка захохотала.

– Знаешь, что там написано? «Я любимая кошка резчика печатей Небуненефа. Во имя Маат, верни меня хозяину». Понял? Это кошачий ошейник! – Вгляделась пристальнее: – Судя по стилю, Новое царство или Саисская династия. Так что продавец не соврал – вещица действительно фараоновых времён… О! Наконец-то Севастий! «Чёрное пойло Анубиса»! Наливай! – Она звонко хлопнула в ладоши. – Тебе, братец, не предлагаю – знаю, что вам запрещено.

Севастий, с обожанием поглядывая на неё, разлил по кубкам тёмное пиво.

– Это то самое? – с опаской спросил Фригерид. – Что тогда у Евмолпа?

– То самое. – Аретроя чуток выплеснула из кубка богам и первая залпом выпила. – Севастий, братец, расскажи что-нибудь! – попросила она ласково. – Пусть эти воины узнают всё что им нужно, отвяжутся и оставят тебя в покое.

Манихей посмотрел на неё с болью.

– Но я дал клятву молчания…

– Севастий! Милый! – Ответный взгляд Аретрои был ещё жалостнее, ещё молитвеннее. – Пожалуйста, расскажи им… ради меня! Ради нашей дружбы!

Колебания терзали Севастия. Он пошагал по садику взад-вперёд, бормоча под нос молитвы Отцу света, Матери жизни, Первочеловеку, ангелам и ещё каким-то двойникам, и наконец решился.

– Аретроя! – Его голос дрожал. – Я всё расскажу. Я нарушу клятву. Но если погибнет моя душа, пусть спасётся твоя. Умоляю, поклянись, что ты оставишь блудодейство, покаешься перед совершенными, принесёшь обеты слушателей и пожертвуешь всё имущество церкви Сынов Света!

– Клянусь! – воскликнула Аретроя. Её выразительные глаза сияли религиозным экстазом.

– Поклянись своими богами!

– Клянусь своими богами! – Незаметно для Севастия она состроила пальцами какой-то знак за спиной.

– Тогда я всё расскажу. – Манихей судорожно перевёл дыхание. – Я сириец из Газы. Мои родители были людьми Света в чине слушателей. Конечно, моё рождение было для них величайшим горем, ибо нет хуже греха, чем заставить ещё одну живую душу страдать заточённой во плоти…

– Севастий, – сказал Маркиан, – не надо рассказывать всю свою жизнь. Ближе к делу. – Он отхлебнул из кубка.

– Хорошо. Когда родители умерли, я остался без средств, потому что римский закон запрещает нам наследовать. К тому же епископ Порфирий добился изгнания нас из Газы. Наша община рассеялась. Я и братья мои Фома, Фалалей, Марон, Авель, Аггей, Марана и Саламан отправились в Египет, чтобы принять обеты совершенных и поселиться в манистане в Ликополе. По дороге в пустыне на нас напали разбойники-саракены и убили моих спутников, один я чудом остался в живых. Я добрался до Александрии, и там голодал и нищенствовал, пока не встретил Ливания…

– Наконец-то дошёл до дела, – буркнул Фригерид, глотнул пойла Анубиса и стал слушать внимательнее.

– Я стал выполнять его поручения. Сначала только за деньги. Потом он принял меня в ученики. Когда Онуфрий, каллиграф, ушёл к монахам, Ливаний велел следить за ним и за этими монахами. Сегодня утром я был в лагере легиона и слышал, как дукс приказал вам найти крепость. И я решил, что теперь будет правильнее следить за вами, а не за Онуфрием.

– Ты согласовал это с Ливанием? – спросил Маркиан.

– Нет. Ливания нет в городе. Я не знаю, где он. Скорее всего, в Александрии.

– Что ты знаешь про заброшенную крепость? – вступил Фригерид.

– Это место сбора всех софиополитов. Я не знаю точно, где она находится, и когда будет сбор. Я пока ученик, не посвящённый даже в первые мистерии.

– Софио… кого? – переспросил Фригерид.

– Мир скоро погибнет, – без выражения сказал Севастий. – Так учил апостол Мани, так учили Гермес Трижды Величайший, Зороастр и Христос. А те великие посвящённые мудрецы, которым служит Ливаний, высчитали точные сроки. Старый Рим падёт на наших глазах. Но поднимется Софиополь, город мудрости. Он выстоит в буре, сохранит лучшее и лучших от нашего мира… И станет Римом будущих веков.

– Однако, пахнет заговором против римского народа, – пробормотал Маркиан. – Дело скверное. Эти мудрецы – манихеи?

– Среди них есть сыны Света, но есть и язычники, и иудеи, и даже ваши, называющие себя христианами. Неважно, кто какого бога почитает – так говорил Ливаний, ибо есть некая сила выше богов.

Аретроя смотрела испуганно, но Маркиан не был особенно впечатлён.

– Ты знаешь других софиополитов, кроме Ливания? – продолжал он. – Знаешь, сколько их в той крепости? Вооружены ли?

Манихей лишь молча помотал головой. Он был мрачнее прежнего и, похоже, раскаивался в своих признаниях.

– М-мальчики! – Аретроя после нескольких кубков уже слегка заплеталась языком. – Знайте, я ничего этого не слышала. Ничего-ничего-ничего. Была пьяна. Провалы в памяти. Так и запишите. Официальный протокол. Может, уже отпустим бедного маленького Севастия?

– Разве можно его отпускать? Он всё расскажет своему Ливанию. – Маркиан в сомнении поглядел на Аретрою. – У тебя есть какой-нибудь погреб?

– К-конечно, – удивлённо ответила эфиопка. Откинула угол циновки и показала круглый дощатый люк зерновой ямы. – Здесь пусто. Только не убивайте его, хорошо?

– Нет-нет. Подержим в погребе, пока мы у тебя. Потом отправим под арест, и он останется жить… Стой! Держи его!

Фригерид вскочил, рванулся вдогонку за манихеем и схватил за шиворот в шаге от калитки. Севастий завизжал. Маркиан откинул люк. Из ямы пахнуло затхлостью, залежалым зерном и средствами от мышей – кошачьим салом и газельим навозом.

– Пять монет с вас за помещение. – Аретроя налила себе ещё кубок.

– Ты очень жадная, – сказал Маркиан. – Впрочем, чего ещё ждать от гетеры? Ладно, по рукам, казна и не такое оплачивала. – Фригерид сбросил в яму орущего Севастия, а Маркиан захлопнул люк и завалил циновками. – Ну всё, теперь можно отдохнуть!

Крики Севастия из-под земли доносились глухо и невнятно. Аретроя приложилась к земле и крикнула сквозь циновки:

– Братец, ты свою клятву нарушил? Нарушил! Чего же ты хочешь от слабой женщины? – Выпрямилась и залпом выпила кубок. – Ну всё, забудем о неприятном! – С нехорошей улыбкой встала и развязала пояс. – Начнём веселье!

Мужчины засвистели, зааплодировали. Аретроя отшвырнула пояс и стянула через голову хитон.