Забытая Византия, которая спасла Запад

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. О СТРОЕНИЯХ И ГЕНЕРАЛАХ

Едва ли это было благоприятным началом для того, что стало византийским Золотым веком. Три дня густой дым висел над разоренной столицей, пожары догорали на улицах. Мятежники оставили за собой шлейф разрушений. Главные ворота императорского дворца, здание Сената, общественные бани, многочисленные дома и дворцы сгорели дотла. Центр города лежал в обугленных руинах; огонь затронул даже Софийский собор и расположенную неподалеку церковь святой Ирины. Константинополь выглядел так, будто по нему прошлась опустошительная орда варваров — и понимание того, что именно его жители нанесли городу такой ущерб, нависало над улицами, как черное облако.

Обозревая нанесенный урон из окон своего дворца, Юстиниан тем не менее видел не катастрофу, а прекрасную возможность. Разрушение устранило обломки прошлого, расчистив путь для новой амбициозной строительной программы, которая должна была превратить город — и всю империю — в блистательный центр цивилизации.

Никогда прежде жители Римской империи не видели подобной строительной кампании, проводившейся с такой скоростью. Тауресий, скучный городишко, в котором родился Юстиниан, был перестроен и стал называться Юстиниана Прима[70]; повсюду росли больницы и бани, усиливались и оборонные сооружения. Были построены мосты над могучими реками, а вдоль основных магистралей расположились постоялые дворы, чтобы имперские гонцы могли менять здесь лошадей.

Самые впечатляющие работы, впрочем, остались на долю Константинополя. Новое роскошное здание Сената, оснащенное сливочно-белыми мраморными колоннами и покрытое превосходной резьбой, выросло возле центральной площади города взамен старого, сгоревшего. Были воздвигнуты три статуи варварских королей, склонившихся перед высокой колонной, увенчанной конной статуей Юстиниана в полном военном облачении.[71] К западу от своей колонны Юстиниан построил крупное подземное водохранилище, чтобы питать многочисленные фонтаны и бани и обеспечивать свежей водой всех жителей города. Константинополь блистал новыми постройками, но для императора это было только начало. Теперь он занялся проектом, который должен был превзойти все остальное.

Без сомнения, собор святой Софии был самым важным строением из тех, что были разрушены во время восстания. Изначально построенный Констанцием II, чтобы проводить здесь таинство святого причастия, он был уничтожен более ста лет назад во время восстания, когда талантливый оратор и церковный реформатор Иоанн Златоуст был изгнан в Грузию.[72] Спустя одиннадцать лет император Феодосий II восстановил храм, воссоздав его унылый облик, и большая часть жителей города полагала, что вскоре вновь увидит привычные очертания собора. Но Юстиниан не намеревался следовать избитым замыслам предшествующих веков. Это был шанс переделать собор на новый лад, соответствующий его видению империи. Этот замысел был без малого революционным, в равных долях сочетающим искусство и архитектуру, и должен был стать долговечным памятником самому императору, воплощенным в мраморе и кирпиче.

Спустя месяц с небольшим после восстания «Ника» началось строительство великого памятника правлению Юстиниана. Выбрав двух архитекторов, у которых воображения было больше, чем опыта, император велел им создать строение, подобного которому нет нигде в мире. Одного только размера было недостаточно — в империи имелось множество величественных памятников и огромных скульптур. Требовалось нечто другое, соответствующее рассвету нового золотого века. Стоимость не должна вас волновать, сообщил император архитекторам, но все должно быть сделано быстро. Ему было уже за пятьдесят, и он не собирался допустить, чтобы его наследник нанес последний мазок на созданное им полотно и объявил его своим.

Архитекторы не подвели. Отвергнув классическую форму базилики, которая использовалась на протяжении трехсот лет, они выступили с дерзким и новаторским замыслом.[73] Создав самый большой безопорный свод в мире, они утвердили его на квадратном основании и распределили его вес на ряд нисходящих полусводов и куполов. В постройку собора были вложены богатства всей империи. Каждый день из Египта доставляли золото, из Эфеса — порфир, из Греции — толченый белый мрамор, из Сирии и Северной Африки — поделочный камень. Даже старая столица обеспечивала материал для новой: колонны, некогда стоявшие в римском храме Солнца, были увезены, чтобы украсить возводящуюся церковь.

Здание возводилось со скоростью, от которой захватывало дух. Архитекторы разделили своих людей на две части, разместив одну на южном конце, а другую на северном. Подстегиваемые присутствием императора, который ежедневно посещал место стройки, две команды соревновались между собой, возводя здание с лихорадочной скоростью. В конечном счете с момента закладки первого камня и до завершения строительства прошло всего пять лет, десять месяцев и четыре дня — значительное достижения для любой эпохи, особенно если принять во внимание отсутствие современных механизмов.[74]

В первый раз войдя в просторную внутреннюю часть собора святой Софии через огромные ворота, предназначенные для императора и патриарха, Юстиниан был потрясен видением небес, воплотившихся в каждом изящном изгибе и каждой широкой арке.[75] Гротообразный внутренний свод, имевший сто семь футов в высоту и раскинувшийся почти на четыре акра, был украшен простыми крестами и полностью покрыт золотом, так что казалось, будто он парит над землей, как если бы был «подвешен на золотой цепи, спадающей с самого неба». Свечи и лампады, размещенные на верхних галереях, неземным сиянием заливали внутреннее пространство храма, отбрасывая мягкие отсветы на великолепные мозаики. От пола поднимались разноцветные колонны, покрытые замысловатым орнаментом в форме завитков и глубокими рельефными узорами в виде сложных монограмм Юстиниана и Феодоры. Напротив входа в собор был расположен огромный пятидесятифутовый иконостас с большими серебряными дисками с гравировкой, изображающей Марию, Иисуса и святых. Далее располагался высокий алтарь, содержавший непревзойденную коллекцию реликвий, начиная от молотка и гвоздей Страстей Христовых и заканчивая погребальной плащаницей Иисуса. Даже деревянная обшивка огромных царских врат[76] не была похожа ни на что в мире, поскольку состояла из древних обломков Ноева ковчега. Изумленный Юстиниан остановился в молчании, упиваясь открывшимся ему ошеломляющим видом. Так продолжалось долго, а потом те, кто стоял близко к императору, услышали шепот: «Соломон, я превзошел тебя!»

Праздное хвастовство было не в привычке императора, и он не оставлял своего великого замысла исправить неловкую ситуацию с Римской империей, в которую не входил Рим. Поскольку после восстания «Ника» в стране установился относительный мир, император мог сосредоточиться на своем плане отвоевания потерянных земель. Как и следовало ожидать, нашлось множество людей, твердивших ему о невозможности осуществить задуманное. Главным среди них был Иоанн Каппадокиец, который, как и любой не зря поедающий свой хлеб казначей, рассматривал эту затею с финансовой точки зрения и полагал, что она экономически нецелесообразна. Он слишком хорошо помнил катастрофу африканской кампании Василиска, которая подорвала имперскую экономику на следующие шестьдесят лет. Убеждая Юстиниана не рисковать ресурсами империи в ненужной военной кампании, он добился резкого сокращения размера армии, посланной с Велизарием. С одной стороны, это гарантировало, что империя уцелеет в случае неудачи похода; но с другой — маленький размер армии увеличивал возможность неудачи, которой предполагалось избежать. Впрочем, это мало занимало Юстиниана — его вера в способности своего полководца была несокрушимой.

В конце лета 533 года Велизарий выступил в поход с восемнадцатью тысячами человек, и что более важно для потомков — со своим личным секретарем Прокопием, который вел отчет о событиях, при которых лично присутствовал. Армии, прибывшей в Сицилию, чтобы пополнить припасы, сразу же улыбнулась удача: выяснилось, что флот вандалов отсутствовал, поскольку был занят подавлением мятежа на Сардинии — поддавшись на уловку, осторожно подброшенную Юстинианом. Велизарий воспользовался возможностью и действовал быстро. Высадившись на берег страны, которая сейчас называется Тунисом, и не обнаружив тут ни одного вандальского солдата, византийцы получили землю, которая сама была готова упасть им в руки.

Долгие годы правители вандалов настраивали против себя африканское население своими попытками обратить его в арианство. После многочисленных разрушительных мятежей паранойя варваров дошла до того, что они снесли стены своих городов, чтобы не позволить бунтующим подданным восстать снова. Таким образом Велизарий, прибывший в Африку, обнаружил, что города лишены укреплений, а их жители приветствуют его как освободителя.

За пятьдесят шесть лет до этого Василиск мешкал со своими кораблями, пока вандалы не разбили его наголову, но Велизарий, располагавший всего лишь десятой частью войск, бывших у Василиска, направился прямо к Карфагену — единственному из всех вандальских городов, сохранившему стены. Его целью было заставить Гелимера выйти наружу и нанести быстрый мощный удар, пока неожиданность была на его стороне. Но когда он был всего в десяти милях от города, его лазутчики сообщили, что большое войско вандалов поджидает его впереди в тщательно подготовленной засаде. Казалось, самым благоразумным в этой ситуации был стратегический отход на нейтральную территорию, но Велизарию не терпелось схватиться с Гелимером. Доверившись своему чутью, великий полководец решительно двинулся вперед.

Большинство опытных войск Гелимера сейчас отсутствовало, сражаясь в Сардинии, поэтому король вандалов совершил ошибку, пополнив свои ряды неопытными новобранцами. Это помогло ему собрать армию внушительного вида, но поскольку она была слишком большой, чтобы ею мог эффективно командовать один человек, ему пришлось разделить командование над ней со своим братом. К несчастью для вандальской Африки, неопытный брат Гелимера оказался полностью некомпетентен в военном деле и совершил грубую ошибку, в результате чего весь его фланг был уничтожен византийским авангардом. Гелимер пытался спасти положение, бросившись в атаку — но его войска бежали, едва завидев внушающих страх гуннских союзников Велизария, в своем поспешном отступлении смяв ряды собственной пехоты. Каким-то образом Гелимеру удалось сплотить свои войска, но как только его превосходящие силы стали теснить византийцев, он наткнулся на тело своего брата и обезумел от горя. Отказавшись двигаться с места, пока тело не будет должным образом похоронено, Гелимер потерял темп, и внезапной решительной атакой Велизарий разбил армию вандалов.

Путь к Карфагену теперь был свободен, и победивший полководец с триумфом вошел в ликующий город, захватив дворец Гелимера как раз вовремя, чтобы поспеть на пир, подготовленный для короля вандалов. Население города, вышедшее на улицы, чтобы приветствовать его, бросало цветы перед его лошадью и размахивало ветвями. Некоторые опасались грабежей и разрушений, как это случилось в последний раз, когда римская армия захватила Карфаген[77] — но Велизарий дал строгие распоряжения своим людям. Это был не захват, но освобождение. Возвращение Риму бесценной провинции, проведшей больше столетия под гнетом варваров, было проведено торжественно и радушно: не было ни чванства, ни контрибуций. Еда закупалась по справедливым ценам, а за соблюдением дисциплины строго следили.

Армия завоевателей не задержалась надолго. Опытные войска Гелимера вернулись из Сардинии, и теперь разъяренный король со своим оставшимся братом[78] выступил в поход, чтобы отбить свою столицу. Перекрыв акведук, который обеспечивал город свежей водой, вандалы вынудили Велизария покинуть город, чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Выбрав широкую равнину, которая не давала преимуществ ни одной из сторон, Велизарий повел свои войска в решающее сражение этой войны.

Две стороны сошлись друг против друга, истекая потом под пылающим солнцем Северной Африки. Поначалу сильно уступающая в числе, но более дисциплинированная византийская армия, совсем неощутимо начала теснить вандалов. Гелимер бросился вперед, пытаясь ободрить своих людей, но тут история повторилась: в жестоком бою его брата убили у него на глазах. Парализованный горем, король остановился, и его колеблющиеся войска были полностью разбиты атакой византийцев. Теперь вандалы думали только о бегстве; барахтаясь в общей неразберихе, люди с трудом прокладывали себе путь к отдаленным горам, возвышавшимся над пыльной африканской равниной. Тысячи из них погибли в схватке, обагрив поле битвы варварской кровью, прежде чем усталый Велизарий не отозвал погоню.

Победа подорвала силы вандалов так основательно, что они практически исчезли с исторической сцены. Гелимер уцелел, сбежав в горы и продолжая бороться, но когда зима закончилась, он понял, что его дело безнадежно, и сдался. Велизарий с триумфом вошел в суетливый город Гиппон и обнаружил там как огромную казну Гелимера, так и похищенные сокровища Рима.

Через несколько месяцев пали Сардиния, Корсика и Гибралтар, довершив выдающуюся победу. Вандальское королевство было уничтожено менее чем за год, и мир, наблюдавший за этим, сделал соответствующие выводы. Империя возвращалась, чтобы вернуть свое.

Оставив в Африке заместителей, чтобы они покончили с сопротивлением, Велизарий собрал трофеи и наиболее значимых пленников и отплыл в Константинополь. Юстиниан с восторгом приветствовал своего полководца. Ошеломляющее возвращение земель Северной Африки подтверждало возможность его заветной мечты о воссоединении империи. Велизарий доказал всем сомневающимся их неправоту и обеспечил безмерное уважение и империи, и императору. Юстиниану нужно было тем или иным образом выразить свою благодарность, и в своей обычной манере он выбрал самую причудливую награду. Велизарию, объявил он, будет дарован триумф.

Это было высшей наградой, которую мог получить римский полководец, хотя с 19 года до н. э. триумфа не удостаивался никто за пределами царствующей семьи. Однако для Юстиниана, преклонявшегося перед историей Рима, это было лишь очередным свидетельством того, что его правление знаменует собой возвращение славы старой империи.

Молодой полководец шел к ипподрому сквозь восторженные толпы, его лицо было окрашено красным, и яркое солнце сверкало на его доспехах. Согласно традиции, рядом с ним находился раб, державший золотой венок над его головой и шептавший ему на ухо: «Помни, ты всего лишь человек».[79] Вслед за ним под развевающимися знаменами вандальского королевства шел Гелимер, его семья и самые доблестные вандальские воины. За ними почти бесконечной чередой следовали обозы с военными трофеями: троны из цельного золота, колесницы, украшенные драгоценными камнями, серебряная менора, которую Тит присвоил в Иерусалиме в 71 году н. э., и сокровища, которые вандалы похитили из Рима. Вошедшую на Ипподром громадную процессию жители приветствовали стоя, а высоко над ними Юстиниан и Феодора восседали на троне в императорской ложе. Шум толпы стал оглушительным, когда с Гелимера сорвали его королевские одежды и заставили преклониться в пыли перед императором. Лежа ниц посреди символов своей былой славы, поверженный на колени король прошептал строки из Экклезиаста: «Суета сует, и все суета».[80]

Как бы Велизарию ни хотелось остаться в Константинополе и насладиться наградой за свой поход, у императора уже было для него новое задание. В представлении Юстиниана отвоевание Северной Африки всего лишь вымостило дорогу к куда более важному и символически значимому завоеванию Италии, и не было причин его откладывать. Приказав флоту быть готовым незамедлительно, император послал Велизария с двадцатью пятью сотнями человек на завоевание Сицилии, в то время как другой полководец повел основную армию в Северную Италию сухопутным путем через Далмацию.

Время вторжения было превосходно рассчитано. Власть готов пользовалась достаточной поддержкой среди рядовых итальянцев, но главной трещиной в этой поддержке была религия.[81] Церковь долго была проводником римской культуры и гражданских ценностей — духовенство все еще носило аристократические римские мантии (которые теперь назывались ризами), даже когда их паства уже восприняла варварскую манеру одеваться. Это проводило жирную черту различия между носителями цивилизации и варварами. Вне зависимости от взаимоотношений со своими подданными, готы оставались арианскими еретиками, которые никогда не могли рассчитывать на полное принятие.

Было очевидно, что Италия достаточно созрела, и пора ее срывать — но сперва Велизарию нужно было завоевать Сицилию. Это он проделал в своем обычном блестящем стиле, быстро пройдя сквозь остров. Единственным местом, где он натолкнулся на сопротивление, был Палермо; тогда, направив корабли прямо на городские стены, полководец велел своим людям высаживаться прямо туда. Внезапное падение Сицилии полностью лишило духа Теодахада, короля остготов.[82] Когда к нему явился посол от императора, король в ужасе предложил добровольно сдать Италию. В этот момент казалось, что самые древние земли империи будут возвращены так же быстро, как и Африка.

К этому дело и шло — но, к несчастью для обитателей полуострова (и дальнейшей истории Запада), византийский полководец, двигавшийся через Далмацию, выбрал именно этот момент, чтобы провалить наступление, и был убит в третьестепенной битве. Поскольку у войска не было приказа двигаться дальше без командующего, солдаты разбрелись по зимним квартирам и отказались трогаться с места без дальнейших указаний. Византийская угроза внезапно стала куда менее впечатляющей, и Теодахад успокоился. Сожалея о том, как поспешно он согласился капитулировать, он бросил имперских посланников в тюрьму и приготовился к сопротивлению, собрав армию так скоро, как только мог. Возможность быстрой победы была безвозвратно потеряна, и Италия, еще блистающая на закате классической эпохи, теперь погрузилась во тьму гибельной войны. Эта область останется кровавым полем боя еще многие столетия.

Византийское наступление замедлилось и окончательно захлебнулось, когда даже Велизарий в Сицилии столкнулся с проволочками. Когда он уже был готов отправиться в южную Италию, его настигла весть, что в Африке разгорается серьезное восстание. Прошли месяцы, прежде чем полководец добрался туда и подавил его, а вернувшись — обнаружил своих людей на грани мятежа. Ко времени, когда он их утихомирил, уже начался август, и сезон, пригодный для военных кампаний, закончился.

Промедление раздражало Велизария не меньше, чем его людей, и в начале следующего года он пересек Мессинский пролив, твердо намереваясь наверстать упущенное время. Теодахад не позаботился отстроить готские укрепления, и почти все города на юге стремительно пали один за другим. Каждая победа еще сильнее ослабляла боевой дух остготов — но это также означало, что часть своего войска Велизарию требуется оставлять позади. Ко времени, когда полководец достиг Неаполя, его армия была слишком мала, чтобы взять штурмом практически неприступный город. Впрочем, кроме прямого приступа, оставалось еще много способов проникнуть в город, и изобретательный ум Велизария вскоре позволил ему найти один из них.

Один из его людей забрался на старый акведук, чтобы выяснить, как тот устроен, и обнаружил небольшой неохраняемый проход, что вел за городские стены. К сожалению, он был недостаточно большим для человека в доспехах, но Велизарий знал, как это обойти. Шумно атаковав другой участок стены, он воспользовался грохотом сражения, чтобы замаскировать звуки, с которыми его люди расширяли отверстие. После того, как работа была закончена, Велизарий с готовностью отступил и ждал до наступления ночи, а затем послал шестьсот человек по этому проходу и начал общую атаку. Охрана быстро оказалась перебита, ворота были открыты, и за какие-то часы самый важный город готов на юге оказался в руках византийцев.

Падение города заставило паникующих готов убить своего бесхребетного короля и покинуть Рим, отступив в почти неуязвимую Равенну. Избрав энергичного знатного человека по имени Витигес своим новым королем,[83] готы занялись укреплениями в своей новой столице, оставив всего четыре тысячи человек для невозможной задачи по укомплектованию людьми и защите обветшалых разваливающихся стен. Спустя несколько недель под стены Рима прибыл Велизарий.

Грозная слава имперской армии бежала впереди нее, и ко времени, когда первые византийцы были замечены у стен Рима, гарнизон готов уже убедил себя, что сопротивление бесполезно. Благодаря осторожным переговорам, заблаговременно проведенным великим полководцем, папа Сильверий уже пригласил Велизария в город, и готы думали только о спасении своих жизней. Пока византийцы вступали в город через Ослиные ворота, на другом конце города гарнизон готов поспешно уходил по старой Фламиниевой дороге.

Первый раз за последние шестьдесят лет Римская империя получила контроль над своей древней столицей. Ее жители с гордостью приветствовали возвращение своей старинной славы и кричали: «Никогда больше северные дикари не осквернят могилу Цезаря!»[84] Ключи от Рима вместе с захваченным вождем готов были отосланы в Константинополь, где они во всем своем великолепии были выставлены напоказ перед троном Юстиниана.

Это был выдающийся год, но Велизарий слишком хорошо понимал, что война не окончена. Всего лишь с горсткой людей он смог завоевать Сицилию, южную Италию и Рим — но успех Византии был по большей части иллюзорен. Когда Витигес осознает, что грозный Велизарий держит Рим всего с пятью тысячами человек, весь поход окажется под угрозой провала. Триумфальный вход в Рим обернулся отчаянной попыткой починить его стены до того, как Витигесу станет известна правда.

Когда хозяин Равенны обнаружил, что уступил почти половину своего королевства столь малым силам противника, он пришел в гнев, и через три месяца крупная армия готов уже стояла перед воротами Рима. В момент прибытия они чуть было не поймали Велизария и тем самым едва не завершили только начавшуюся битву. После того, как Мильвийский мост был укреплен башней, полководец выехал из города, чтобы обозреть вражеские позиции. Он был уверен в своей безопасности, поскольку полагал, что готы не смогут пересечь Тибр достаточно быстро, чтобы он чем-то рисковал. К несчастью, стража, отвечающая за защиту башни, бежала, едва завидев неприятеля, и готы безнаказанно хлынули через мост. Велизарий внезапно оказался окружен их арьергардом и отрезан от Фламиниевых ворот. Хорошо заметный на своей гнедой лошади, он пытался проломиться сквозь вражеские ряды и вырваться из кольца, в то время как римские перебежчики указывали на него готам. Велизарий сражался с отчаянной смелостью, криком подбадривая своих людей и подгоняя шпорами свою лошадь. Готы, удивленные яростью его атаки, отступили, и Велизарий со своими людьми смог проскользнуть в город.

С лицом, покрытым кровью, пылью и потом, с голосом, сорванным от крика, командующий был почти неузнаваем и был вынужден снять шлем, чтобы пресечь слухи о своей смерти. После того, как он успокоил своих людей, уставший командир лично посетил каждый пост, заряжая войска своим оптимизмом. Только когда он убедил себя, что большего сделать нельзя, он позволил своей жене увести себя, чтобы наконец поспать.

Не зная о том, насколько близка была победа, Витигес приказал перекрыть все десять акведуков, ведущих в Рим, каждый из которых более тысячи лет снабжал водой городские фонтаны, водопровод и водяные мельницы, которые обеспечивали город мукой. Велизарий вышел из положения с помощью рек, которые протекали через город — обеспечив таким образом устойчивое снабжение мукой и хлебом — и приготовился к новой атаке. Витигес построил огромные башни, чтобы проломить стены Рима, и спустя несколько недель привел их в действие. Сражение было безнадежным, поскольку готы атаковали сразу две секции стены. Снова и снова они были близки к победе, но Велизарий, казалось, присутствовал во всех местах одновременно, стреляя со стен и рубя штурмовые лестницы. К концу дня более тридцати тысяч готов были мертвы, а башни Витигеса превратились в дымящиеся развалины. Впрочем, глядя со стены, было трудно увидеть просвет в море вражеских солдат. Велизарий знал, что отразить дальнейшие атаки подобного рода будет невероятно трудно, и поспешно написал Юстиниану письмо с просьбой о подкреплении.

Военачальник просил людей уже не в первый раз, и сначала Юстиниан просто не обратил на это внимания. Велизарий покорил Африку всего лишь с горсткой людей, неоднократно являя чудеса изобретательности, позволяющие кампании продолжаться, и император привык недооценивать значение людей и материальной поддержки, необходимых для завоевания Италии. Но здесь было и кое-что другое — легкая тень беспокойства в его супруге, грызущий страх, что в действительности все обстоит не так, как кажется. Феодора начала подозревать, что постоянные просьбы о большей армии были всего лишь уловкой. Разумеется, враждебных варваров можно разбить с уже имеющимися войсками. Вероятно, полководец готовится обнажить меч против своего господина. В конце концов император послал подкрепление в несколько тысяч человек, но Феодора не оставила своих подозрений. Этого полководца нельзя было упускать из виду.

Новые люди склонили чашу весов в пользу Велизария, и вскоре полководец почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы перейти в наступление. Во времена Средневековья осада зачастую дороже обходилась осаждающей армии, чем осажденной. Вынужденный переносить тяготы военной жизни под открытым небом, страдая от недостатка в провизии и пытаясь избежать болезней в условиях антисанитарии, Витигес вел безнадежную борьбу и понимал это. Даже земля, на которой располагался его лагерь, была истощена. Уже давно она превратилась в море грязи, и его людям приходилось забираться в поисках пищи все дальше и дальше. Это делало его чрезвычайно уязвимым для контрударов, и каждая успешная вылазка все хуже влияла на их душевный настрой.

Настроения в лагере готов не улучшились, когда Витигес получил весть, что передовому отряду византийцев удалось выскользнуть из города и захватить город Римини, что находился всего в тридцати трех милях от Равенны. Для короля готов вся эта борьба была напрасной тратой сил, и опасность, которой подверглась его новая столица, стала последней каплей. Проклиная ветра, что занесли в Италию такого врага, раздраженный король приказал отступать. Но и тогда готам не дали уйти с миром. Каким-то образом догадавшись о времени ухода, Велизарий с громом вышел из-за своих стен и обратил паникующее войско Витигеса в позорное бегство.

С бегством последнего гота Витигес, вероятно, утешал себя тем фактом, что Италия не сталкивалась с людьми вроде Велизария с тех времен, как Ганнибал пересек Альпы более семи веков назад. Всего с тысячей человек византийский военачальник покорил королевство, что насчитывало сотни тысяч и за два года сумел сокрушить его военную мощь. Через пять лет он с не намного большим количеством людей покорил Африку и Италию, подчинив их воле империи.

Трудно сказать, на что был бы способен Велизарий, будь у него подходящая армия и пользуйся он большей степенью доверия. Испания и Галлия, ждущие завоевания, находились в соблазнительной близости; вероятно, был шанс возродить и саму Западную империю. Если бы имперская власть была восстановлена таким образом, можно было бы избежать опустошительных Темных веков — или как минимум смягчить их разрушительность.

К несчастью для империи, случая проверить это так и не представится. Выдающиеся успехи Велизария посеяли в душе Феодоры семена зависти и недоверия, и плоды их были печальными. Велизарий был слишком молод, слишком талантлив и слишком популярен, чтобы ему можно было доверять.

Когда Юстиниан получил еще одно письмо с просьбой о подкреплении, он послал в ответ семитысячное войско и человека по имени Нарсес, чтобы тот присмотрел за блистательным полководцем. Нарсесу было хорошо за шестьдесят, и он отлично подходил для этого задания. Будучи тем самым евнухом, который помог Велизарию подавить мятеж «Ника», он, без сомнения, был самой могущественной фигурой при дворе и пользовался неизменным доверием из-за своего положения, которое не давало ему возможности претендовать на трон.

Подкрепления были встречены с радостью, но Юстиниану следовало предвидеть, что присутствие пожилого евнуха подорвет авторитет Велизария и сведет военные достижения практически на нет. Полководцы, которые стремились к быстрому продвижению по карьерной лестнице, поняли, что император сейчас благоволит Нарсесу; прошло немного времени, и командиры разделились на тех, кто сохранил верность Велизарию, и тех, кто переметнулся к евнуху. Единственным решением было разделить и без того небольшое войско пополам. Пока Нарсес сдерживал основные силы готов, Велизарий зачищал Северную Италию.

Двигаясь со своей обычной скоростью, он прошелся по северу, освобождая итальянские города от владычества готов. Большинство городов с готовностью открывали ворота, чтобы избавиться от своих угнетателей-еретиков и воссоединиться с империей. Военачальник был только рад способствовать им — но это вело к уже знакомой проблеме перекачивания людей из его гарнизонов в города по мере того, как накапливались одержанные победы. Когда архиепископ Милана стал умолять Византию о помощи в освобождении его города, у Велизария осталось только три сотни человек. Он продолжал действовать, пока архиепископ миланский не открыл ворота, и вырезал гарнизон готов.

Легкость, с которой пал Милан, была приятна византийцам, но в то же время спровоцировала яростную реакцию короля готов. Милан был жемчужиной в короне Витигеса, самым большим городом в Италии, и когда он услышал новости о его захвате, то послал армию в тридцать тысяч человек, чтобы вернуть его.

Каким-то образом осажденным защитникам удалось послать весть Велизарию, он приказал двум ближайшим генералам освободить город от осады, и тогда опасность разделенного командования получила ужасное подтверждение. Скорее всего, командиры, которым было поручено освобождение города, опасались за свою карьеру, а потому отказались сдвинуться хотя бы на шаг без одобрения Нарсеса. Пока они колебались, Милан умирал. Отчаявшиеся защитники города были вынуждены есть собак и мышей; будучи на грани голодной смерти, они наконец оставили борьбу и согласились сдаться готам. Условия оказались чудовищными. Милан должен был стать предостережением остальной Италии, примером, который бы показывал, чем оборачивается сопротивление силе оружия готов. Женщин и детей согнали в одно место и продали в рабство, мужчин убили на месте, а город был сожжен до основания.

Ужасающая судьба одного из самых прекрасных городов в Италии была тем более трагичной, что ее можно было с легкостью предотвратить — но она хотя бы убедила Юстиниана в том, насколько недальновидно недооценивать авторитет Велизария. После этого случая Нарсеса поспешно отозвали. В итоге командование Велизария никто больше не оспаривал, и он был твердо намерен нанести удар, который положит конец всей войне. Войска Витигеса все еще имели значительное превосходство, но теперь король боялся византийского военачальника и не отваживался выходить за стены Равенны. Если бы Велизарию удалось взять город со всеми загнанными туда врагами, война была бы окончена в один день.

Известие о том, что ужасная византийская армия уже в пути, повергло Витигеса в панику, и единственное, о чем он мог еще думать, — как сохранить свой трон. За несколько недель до этих событий до него дошла весть, что персидский царь Хосров угрожал войной окраинам Византии, и теперь Витигес отправил безнадежное письмо персидскому монарху в надежде заручиться поддержкой извечного врага империи. Если бы персов удалось убедить вторгнуться на Восток, угроза могла бы заставить Юстиниана отозвать своего внушающего страх полководца, что спасло бы припертого к стенке короля готов.

Хотя посланники Витигеса были схвачены и убиты задолго до того, как они достигли Персии, удача все же улыбнулась готам. После восьми лет борьбы Хосров наконец укрепился на персидском троне и не нуждался в приглашении готов, чтобы начать войну. Силы византийцев на востоке были значительно истощены итальянской кампанией, и в любом случае он был полностью уверен, что без Велизария они окажутся легкой добычей. Разумеется, оставался еще незначительный вопрос «вечного мира» с империей, который он подписал лично — но Хосров был не из тех, кто позволяет неудобному клочку бумаги помешать ему взять должное и достигнуть славы. Послав войска в Сирию, персидский царь мобилизовал свою армию, намереваясь полностью воспользоваться тем обстоятельством, что империя занята делами на Западе.

Витигес надеялся, что персидской угрозы, висевшей в воздухе, будет достаточно, чтобы испугать Юстиниана и заставить его преждевременно свернуть итальянскую кампанию. Никто не знал, как долго продлится осада Равенны, и император не мог позволить себе держать своего лучшего полководца прикованным к осаде практически разбитого врага, когда персы свободно разгуливают на Востоке. Единственным решением было договориться с Витигесом. В обмен на половину готской казны Юстиниан соглашался оставить за готами все их земли к северу от реки По.

Когда два посланника, несущие условия Юстиниана, достигли лагеря Велизария, полководец пришел в ужас. Витигес был разбит, а Равенна находилась на грани падения. В ярости полководец попытался урезонить имперских посланников, но они не могли ослушаться повеления императора. Осознав, что все бесполезно, Велизарий склонил голову перед неизбежным, но отказался подписать соглашение. Он не желал оставлять свое имя под такими позорными условиями, и поскольку на это не было приказа императора, он отказался, молчаливо выказав этим неповиновение.

Его знаменитая удача снова спасла положение. Опасаясь очередной уловки со стороны Велизария, король готов не поверил, что предложение было искренним, и отослал его обратно в византийский лагерь, сказав, что не будет принимать соглашение во внимание, пока его не подпишет сам Велизарий. В ответ полководец хитроумно заявил, что не подпишет соглашения, прежде чем Юстиниан прямо не прикажет ему этого, чем вынудил имперских послов проделать долгий путь обратно в Константинополь, чтобы получить ответ императора. Временно отделавшись от надоедливой парочки, Велизарий дал готам понять, что других предложений не будет, и это заявление убило последнюю надежду Витигеса. Послав вестников, чтобы они тайно проникли в византийский лагерь под покровом ночи, готский король сделал заманчивое предложение: если Велизарий примет корону возрожденной Западной Римской империи, ворота Равенны будут открыты, и готы склонятся перед ним.

Немногие смогли бы оценить преимущества ситуации лучше, чем Велизарий. За добрых пять лет он прошел Италию вдоль и поперек, и если бы готы объединились под его началом, ни за Западе, ни на Востоке не нашлось бы силы, способной остановить его. Такие возможности оказались бы неодолимым искушением для большинства из его командиров — но преданность Велизария была непоколебима. Притворно согласившись на условия Витигеса, он вступил в Равенну в мае 540 года и принял капитуляцию готов. Улицы заполонили ликующие готы, не знающие об обмане. Написав в Константинополь, Велизарий уведомил Юстиниана о своих действиях, объявив, что война окончена, и Италия снова принадлежит Римской империи. Выдающаяся победа была одержана без единой капли крови, и Велизарию должно было быть интересно, получит ли он триумф или даже большую награду.

Он полагал, что способ, которым он завоевал Равенну, отличается от тысяч других завоеваний только в мелочах, но принятие готской короны — даже в виде уловки — было непростительным преступлением, которое пробудило в императрице Феодоре дремавший до того страх. С этих пор между ними начнется война, а Феодора была не из тех, с кем легко помириться.

Впрочем, эти предзнаменования еще не омрачали мыслей полководца. В следующем месяце до него добрались запыхавшиеся посланники с вестями о вторжении Хосрова и призвали его в Константинополь. Собрав всю готскую казну и изрядно удивленного Витигеса с его семьей, Велизарий повиновался приказу. Готы не понимали, что их предали, пока корабли не вышли из гавани.[85]

Военачальник прибыл на Восток и обнаружил его в полном беспорядке. Хосров сделал все возможное, чтобы за время своего четырехмесячного рывка продвинуться к Антиохии, третьему по величине городу в Византии. Племянник императора Герман, который отвечал за защиту Сирии, предложил персам огромную взятку, если они покинут территорию Византии, но увяз в деталях переговоров и раздосадованно бросил город на произвол судьбы. Шесть тысяч солдат, ответственных за защиту протяженных стен, благоразумно бежали при приближении огромной армии захватчиков, и персы вошли в город.

Городское ополчение синих и зеленых безуспешно пыталось сопротивляться захватчикам, но оказалось бессильно против профессиональной персидской армии. Резня была ужасающей. Солдаты двигались по улицам, грабя и поджигая все на своем пути, и когда все ценное было разграблено, Хосров сжег город и продал его население в рабство.

Персидский царь с самого начала не ошибался относительно слабых мест Византии и с готовностью продолжил свои действия против Сирии. Впрочем, ко времени прибытия персов положение дел радикально изменилось, и успехи Хосрова резко прекратились. Испуганный персидский гонец предстал перед Великим царем и захлебываясь, посоветовал монарху бежать. «Я повстречался с полководцем, который превосходит всех других людей!» — сообщил он. Велизарий явился на Восток.

Прибытие великого полководца взбодрило войска и сразу повысило боевой дух. Новости о пребывании Хосрова в Сирии дошли до Велизария, но он не собирался дожидаться царя. Раз персы вторглись в империю, он собирался ответить тем же. Не было ничего лучше небольшого грабежа, чтобы заставить персов бежать домой. Едва только Хосров вторгся на территорию империи, как, к своему ужасу, обнаружил, что Велизарий уже выжег весь обратный путь к столице Ктесифону. Все выглядело так, что война с Персией будет закончена одним ударом.