Забытые на обочине

Но его разбудили, потому что назначили прогулку. Первый раз за все время он вышел из помещения. На прогулку всех одели во флотские бушлаты и валенки, руководил прогулкой санитар Федор, а всего вышло восемь человек. Вернулись семеро. Один сбежал.

Гуляли в небольшом, как половина теннисного корта дворике, окруженном глухим бетонным забором, метров двух с половиной. Из старшин был только Сухишвилли, но этот грузин командовать не любил, по пустякам не придирался и когда начали играть в снежки - курил в углу вместе с санитаром. Вообще, на прогулку выпускали только тех, кому уже поставили предварительный диагноз, чья дальнейшая судьба была определена. И почему среди них оказался Тимченко, потом никак не могли выяснить. Тимченко прибыл после Сани, был подведен под присягу, но потом вел себя так послушно и тихо, что "тапочек" почти не получал.

Как этот Тимченко умудрился сбежать, Саня видел от начала и до конца. Уже позже, когда все обсуждали этот побег и говорили, что на Тимченко дурь напала и он побежал не думая, ни с того ни с сего, у Сани было свое мнение. Он считал, что все было очень хорошо подготовлено и просто по нотам расписано. Санитар стоял спиной к тому углу, где в этот момент оказался Тимченко. Дворик был в поле зрения Сухишвилли. Но тот даже не крикнул, когда кто-то из гулявших встал лицом к стене, оперся на неё руками, а Тимченко с разбегу вскочил ему на плечи и сиганул через забор! И только когда уже исчез, Сухишвилли закричал.

- Стой, нехороший человек! Куда?!

Федор забегал по дворику, закричал, метнулся было к дверям в корпус, но испугался, что разбегутся и остальные. На его крик прибежал младший врач Лебедев и всех погнали назад в палату.

Через час за помощь Тимченко в побеге Саня получил "десять на десять тапочков". Было решено, что именно он подставил свою спину Тимченко. Доказывать что-нибудь другое было бессмысленным занятием, можно было получить и добавку.

Как оказалось, Тимченко был бандит, до того как попал сюда, умудрился в увольнении кого-то ограбить и теперь следствие привело сюда за ним групппу для ареста из Комендатуры. Как про это узнал Тимченко и как ему организовали побег осталось неизвестно. Тимченко более не вернулся в ООС.

А Саня опять оказался под койкой Саара.

Эпизод 5

Саня прожил под койкой Саара до субботы. Он вряд ли выбрался оттуда до понедельника, но Петраков отпросился у Дьяконова на побывку домой, уговорил врача отпустить ему на поруки Заварова и клятвенно пообещал, что оба пить не будут, в понедельник поутру явятся обратно трезвые, как стекло.

Саню выпустили из заточение, влепили ему щадящую порцию наказания, всего лишь пять на пять "тапочек". Петраков выстроил ООС в Кают-компании и зычно обьявил.

- Я убываю в краткосрочный отпуск! Со мной и мой помошник Заваров. Вместо меня временно обязанности главного старшины исполняет Фирсов. Подчиняться полностью, как мне самому.

Праздник! Фирсов был свиреп, но никогда не наказывал несправедливо, а рукоприкладством не по делу не занимался вовсе. Едва за Петраковым и Заваровым закрылась дверь, как Фирсов обьявил.

- Делайте что хотите, засранцы, онанируйте, спите, пойте, но чтоб было тихо. Я отдыхать буду.

Завтрак прошел в веселой болтовне, майор Смирницкий к защите Афганистана не призывал, взял свою миску и ушел в кубрик. Чекалин допил кофе и сказал Сане.

- Покурим, потолкуем?

Саня кивнул, а когда они забились в угол Большого кубрика, уселись на койку Чекалина, тот сказал.

- Ну, нас уже четверо. Ты, я, Раздаков, Мишка Фридман, Саар и надо потолковать с этим амбалом Зиновичем.

- Мишка Фридман? - попытался припомнить Саня.

- Да. Он боевой еврей, из Одессы. Поговорить с тобой хочет. А с Зиновичем хуже, его в старшины назначили, так что будь осторожен.

Саня подумал, что старшины Малого кубрика с Зиновичем сделали правильный ход. Такого бугая, нужно было тут же назначать старшиной.

- Я поговорю с белорусом и с Фридманом тоже. - сказал Саня. - Но чтобы нам потом утвердится, надо и с Рекаловым договориться. Он все же самый старший, Смирницкий не в счет.

- Рекалову на все наплевать. - заметил Чекалин.

- Вот именно. Но он мне сам намекнул, что эта хунта ему не нравится.

- Хунта? - не сразу понял Чекалин. - А, ну да, хунта.

С Мишкой Фридманым разговаривать намеками не пришлось. Среднего роста, носатый, сухой и подвижный он страдал из-за отсутствия очков, был сильно близорук, линзы его по правилам отделения ему не давали. По своей слепошарости он постоянно делал в ООС что-то не то, за что был нещадно бит. Не получал давно полагающегося ему звания "заслуженного артиста ООС", хотя блестяще бил чечетку. "Жидом" его, кроме Заварова, не называл никто, а Петраков даже предложил учредить очередное почетное звание - "заслуженный еврей ООС", но остальные старшины идею не поддержали.

Фридман понял Саню с полуслова и радостно захихикал.

- Правильно, сэр, понесем шпану капитально, чтоб я так жил! Мне сейчас, правда, полегче с ними стало, но я старый еврей и человек мстительный.

- Почему тебе стало полегче? - спросил Саня.

- Да потому, что вы мое место заняли, уважаемый! Заваров на меня свою желчь изливал, а теперь на вас, пардон, переключился. Я его, паскуду, уже зарезать хотел ночью.

- Зарезать? - подивился Саня, а Фридман примолк, покосился на него, помолчал, потом сказал очень тихо.

- Ладно, Саня, вы мне кажетесь приличным джентльменом. И уж если мы куем такой заговор, то я кое-что вам сейчас покажу. Но если продадите меня, то, извините мадам, я вас зарежу.

Не понимая, что хочет сказать своими странными словами Фридман, Саня следом за ним вышел из Кают-компании. Они добрались до койки Фридмана, стоявшей под окном. Сосед его лежал, закрыв глаза, подняв коленки, убрав руки под одеяло, улыбался, кривился и не очень скрывал, что усиленно занимается рукоблудием. Фирсов на сегодня официально разрешил.

- Заслоните меня от дверей. - прошептал Фридман.

Саня пересел к спинке койки, Фридман сунул руку под матрас, покопался там, потом прижался к Сане и прошептал.

- Смотрите, Саня.

Саня посмотрел и увидел в руке Фридмана сверкнувшее лезвие тонкого, длинного ножа для резки хлеба. Саня не понял, удивился ли он или испугался.

- Во черт... Мишка, где ты его достал?

- Подарил один "афганец". Он его на кухне спер месяца два назад. Три раза обыск делали, все перевернули, но так и не нашли. Я этому "афганцу" письма домой в стихах писал. Его невесте. Ну как - нужный для дела прибор?

- Опасно. - ответил Саня. - Если только на самый худший случай, когда нас убивать начнут. Кто ещё про нож знает?

- Петраков догадывается, Заваров уверен, что он у меня, Сухишвилли предлагал бутылку водки втихаря и десять пачек сигарет. Ему санитар Петрович все за деньги таскает, даже выпить.

- Острожней, Мишка. Лучше выброси его в форточку.

- Еще чего! Ну, когда прикажете начинать мятеж, сэр?

- Наберем восемь человек и начнем.

- Логично, сэр. - подумав согласился Мишка. - Восемь на восемь. Рекалов и Смирницкий без участия. Так что восемь на шесть, должны управится. Сложней будет потом удержать новый порядок.

Они негромко побеседовали о "новом порядке", совершенно выпустив из внимания, что при составление плана мятежа допустили серьезную ошибку. Шесть человек старшин, восемь человек - мятежников. Все правильно. Но остальные почти тридцать человек жмуриков в расчет не принимались. Предполагалось, что эта инертная масса будет смирно лежать по койкам, ожидая результатов гражданской войны в ООС. Не принимать их в расчет было нельзя, а потому это и оказалось в дальнейшем страшнейшей ошибкой.

- Ну, сэр. - закончил беседу Мишка. - Как говорят у нас в Одессе, три фута чистой воды под киль вашего корабля добрых начинаний!

- Ты одессит? - спросил Саня.

Мишка хитро глянул искоса.

- Ну, вам скажу правду, поскольку вы мне внушаете доверие... Нет, сэр, я не одессит, это болтовня для понта. Я коренной москвич. Вот когда этот бардак в нашей с тобой жизни кончится, приедешь в Москву, найдешь улицу Кирова, на ней Московский Главпочтамт. Встанешь к нему спиной и под углом, через улицу - первый дом, первая парадная, первый этаж со двора. Это и есть место, где жили прадедушка, дедушка, бабушка и папа с мамой Фридманы. Там же умрет и мой внук, не говоря про меня - Михаила Михайловича Фридмана. Приедешь и напьемся мы с тобой до поросячьего визга. И все это забудем.

Фридман снова запрятал свое оружие, сосед-онанист справился со своей сексуальной задачей и заснул. Саня вошел в Кают-компанию, где его радостно встретил гигант Зинович.

- Земелечка! Это же я тебя из тюрьмы, из-под койки вытащил! Я теперь старшина!

- Шкура ты, а не старшина. - ответил Саня и белорус потерялся.

- Как это, земелечка?

- Купили тебя на звание, вот и все. А я под койкой оказался из-за тебя.

- Дак я же знаю, знаю, я про то очень помню! - сбавил тон Зинович. Меня ж за просто так не купишь! Они же фашисты, что я совсем чурбак, не вижу, да?

Ну, что ж, подумал Саня, этот, пожалуй, тоже в нашей команде. Удачный день.

Но день оказался очень большим праздником. Перед обедом дежурная сестра принесла Сане распечатанное письмо от матери. Она писала как всегда сумбурно, а от радости делала много ошибок. Но главное было понятно: отцу несколько деней назад дали, наконец, звание генерала и должны были отправить служить в ГДР. Что было и почетно, и выгодно. Матушка сообщила, что по её мнению, звание отец получил не без его, Сани помощи. Он, отец, гордился тем, что его сын служит рядовым в Афганистане. Это соответствовало его принцам. Мать, конечно, не обратила внимание на то, что у Сани сменился номер полевой почты. Она вообще жила в своем мире, за спиной отца и всю жизнь занималась только семьей. О брате Геннадии она тоже писала радостно. Она относилась к нему даже лучше, чем к родному, то есть к Сане. Геннадий ушел из офицерского училища в Риге, потому что они перезжают в Москву. Отца уже перевели из Прибалтийского военного округа. Теперь они будут жить в Москве! То есть возвращались туда, где были когда-то корни семьи.

Саня так обрадовался этому письму, словно вдохнул свежего воздуха. Разделить эту радость в ООС было не с кем. И только после обеда Саня сказал Мишке Фридману.

- Ты знаешь, когда я выберусь отсюда, то буду жить в Москве.

- Поздравляю сэр! - обрадованно ответил Мишка. - Наладим в столице свое Общество Сумасшедших! А отчего такие перемены твоей жизни?

Саня рассказал о письме матери, а Мишка спросил удивленно.

- Слушай, сэр, а как твой батя с таким весом допустил, чтоб тебя загребли в войска? Под знамена Вооруженных Сил?! На кой хрен это приличному человеку надо?

- Мой отец человек принципиальный... Старого закала. - попытался обьяснить он характер своего сурового отца. - Старшего брата в офицерское училище направил, а меня под знамена.

- Ну и дурак! - ответил Мишка, однако поправился. - То есть, все такие принципильные - дураки! От них все беды. Потому как, сэр, чем человек принципиальней, тем в душе он больший подлец! От принципиальных только гадостей и жди.

Хороший был день без Петракова и Заварова. Но вечером под окнами раздался призывный крик, это Петраков соскучился без своего коллектива и пришел проверить, как там дела. По лицу его было видно, что на свободе он тоскует без той власти, которая была у него за решеткой в ООС, где он был большой человек, а не какой-то завхоз. Но все же он ушел до утра понедельника.

Эпизод 6.

Эпизод пропускается, чтобы дописать его в будущем. Подготовка заговора продолжается. Круг заговорщиков составляют: Говоров Саня, Чекалин, Саар, Фридман, Зинович, Раздаков, Балтрушайтис. Заваров подозревает заговор и заставляет Саню выпить "Большой юбилейный бокал" собственной мочи. Но час переворота приближается. ООС покинул майор Смирницкий. Оставшиеся старшины окончательно звереют от скуки. "Тапочки" отпускают всем подряд, даже "народным артистам ООС". Раздакову сломали нос. Приходит слух, что курсант Олесь умер в госпитале. Заваров пообещал Сане, что он пойдет той же дорогой, что и Олесь.

Эпизод 7

Все началось в тот день, когда смену приняли санитар Петрович и сестра Зоя. Началось в обед. Саар, убиравший со стола, случайно или нет, вывернул на колени Заварова кружку с киселем. За это получил в ухо, от чего упал на пол, а Заваров, без всякого суда и приговора, сорвал с ноги тапочек и принялся лупить эстонца по лицу и голове, не разбираясь, где "холодные", где "горячии".

- Хватит! - закричала в полный голос сестра Зоя. - Хватит, бандюги проклятые! Что вы мучаетне мальчишек ни за что ни про что?! Тихо же у нас стало, спокойно! Всех бандитов разогнали, только вы прощелыги остались! Я командирам про вас напишу! До генерала дойду, вы все в тюрьму пойдете прямым ходом!

- Ты что, Зоя? - спросил Петраков, а Заваров пнул ногой Саара и принялся чистить халат.

- А ничего! - разбуянилась медсестра. - Ты что из себя сумасшедшего корячишь?! На бабах ты свихнулся, не сумасшедший ты! Еще ответишь за воровство в своем госпитале, по полной катушке ответишь!

- Ладно. - сказал Петраков. - Посмотрим.

Он ушел в Маленький кубрик, а раскрасневшаяся Зоя засуетилась.

- Не убирайте со стола ребятки, это дело Петровича! Идите по койкам и отдыхайте! Накомандовались бандюги и хватит!

Петрович сказал испуганнно.

- Зря ты так, Зоя. Нам самим с тобой хуже будет.

- А ты не холуйствуй! И про тебя доложу, что ты водку втихаря старшинам носишь! Все доложу!

Петрович качнул головой, но возражать не стал.

Неизвестно почему, но для всех ООСовцев выступление Зои никакой радости не принесло. Сделать она ничего не могла, что в успех её намерений никто не верил.

Но до ужина все было спокойно. А когда Зоя вместе с санитаром отправилась на кухню, Петраков вышел в Большой кубрик и обьявил.

- Слушать меня! За ужином, как только я кину на пол тарелку, обьявляется полная свобода! Каждый делает что хочет, кто во что горазд! Нет больше присяги, нет старшин, нет "тапочек"! ООС распускаем! Вой, кричи, дрочи! Саар, Раздаков - выбросите в форточки пару одеял! Семенов разорвешь несколько подушек! Самый лучший сумасшедший получит звание "заслуженного"! Делай, что хошь!

До конца старшину мало кто понял, а Зинович прогудел.

- Старшина, а мне что делать? Я же не сумасшедший?

- Богу своему молись, дурак! - закричал Заваров. - Брякайся на колени и бей поклоны, пока лоб в кровь не расшибешь!

- Ты Бога не трожь, - сердито ответил Зинович.

Заваров хотел было ему ответить, но в дверях отделения уже появилась Зоя и радостно сообщила.

- А я вам свежий кефир несу и печенье! Садитесь к столу, мальчики, садитесь!

Петрович молча поставил на стол бачки и чайники, он был хмур и не выпускал из руки дверную ручку. Все принялись усаживаться за стол. Петраков подмигнул Мишке Фридману и сказал.

- Твой номер первый.

Мишка захихикал, а Саня не понял, какой номер был подготовлен у его соратника по будущему мятежу.

- И конфеток я вам, мальчики, раздобыла, таких теперь и в гарнизоне нет! - суетилась, Зоя. Она не реагировала на испуганное и настороженное молчание в Кают-компании.

Через минуту Петраков потянул свою миску с кашей и сбросил её на пол.

В тот же миг Мишка Фридман вскочил на стол, и, скинув халат, оставшись в одних кальсонах принялся осполнять танец дикарей, и неожиданно громко запел ломанным фальцетом.

Тумбала, тумбала тум, балалайка!

Тумбала тумбала тум, балалайка!

Тум балалайка, шпиль балалайка!

Шпиль балалайка, шпилен, майн херц!

Он высоко вскидывал ноги в ритме своей боевой песни и, будто футболист, сбивал со стола миски, чайники, кружки. Этот призыв ко всеобщему разрушению тут же был подхвачен. Через несколько секунд все отделение превратилось в Ад. Неизвестно почему, но первым делом ООСовцы поскидали с себя всю одежду и голяком принялись выплясывать под Мишкины вопли. Сам Мишка вошел в такой раж, что сбив все со стола, продолжало танец, стремясь попасть босой ногой по лицам товарищей. Тихоня литовец Балтрушайтись натянул на голову матрац и прыгал рыбкой в окно. Он падал, ударившись о непробиваемое стекло и тут же повторял попытки выскочить наружу. Парочка косоглазых парнишек принялись кусать друг друга за уши и рычать. Борька Зинович в углу пал на колени и завыл: "Алиллуйя!" Пух и перья от разодранных подушек взвился в воздух.

- Ребятки, ребятки! - пыталась что-то прокричать Зоя, но голос её тонул в общем реве.

Неизвестно зачем санитар Петрович, выбежав из Кают-компании, переключил свет в кубриках на синий, от чего вся картина кавардака стала мрачной и жуткой.

- Одеяло! Где мое одеяло! - кричал Саар, вышвырнув свое одеяло в форточку.

Рекалов и Фирсов ускользнули в Маленький кубрик, а Петраков с Заваровым подбадривали ООСовцев пинками, сами орали не хуже остальных.

Кто-то уже пытался оторвать от полу скамейки, но они не поддавались.

Петрович отмахнулся дверной ручкой от двух напавших на него парней, схватил Зою и выдернул её за двери, которые тут же и закрыл, прокричав медсестре.

- Ну, что дура?! Получила, что хотела?

Саня попытался оценить обстановку, ему показлось, что пришел как раз тот нужный момент, для выполнения основной задачи, быть может этот момент и не повторится. Он оглянулся.

Чекалин рвал зубами матрас и рычал. Саар стоял на четвереньках и лаял по собачьи. Зинович прекратил молитвы, вытащил из кальсон свой громадный член и принялся онанировать. Двое парней забились под койку и неизвестно чем там занимались. Мишка Фридман соскочил со стола, но его место занял незнакомый Сане парень и пустил струю мочи по стенкам и головам. Саня понял, что нужно принимать решение. Он кинулся искать Чекалина.

- Значит, ты, сука, мен я убить хочешь? - услышал он шипение за свой спиной. Саня повернулся и увидел Заварова. Но в тоже мгновение сзади на Саню кто-то накинул одеяло и свалил на пол. Он почувстовал тяжелые удары по голове, а затем его принялись топтать слоновые ноги, которым не было числа. Кто-то танцевал на его голове, прыгал на ребрах так, что перехватил дыхание. Упрямо бил в пах, на мгновение он почувствовал режущую боль в боку и потерял сознание.

Когда очнулся, то оказалось, что все так же лежит на полу под одеялом, но шум в отеделении стихает.

Он не смог подняться на ноги и с одеялом на голове, как лошадь под попоной, пополз к своей койке, ничего не соображая. Его снова начали бить сверху, но от боли в боку он ничего не соображал. Кое-как забрался на койку, с которой был скинут матрац.

Потом сбросил с головы одеяло и в синем сумраке разглядел летающий снежинкам пух. Он тронул себя за бок - тот оказался мокрым, а кровь на руке в синем свете казалась черной.

Саня привстал, упал от боли, голова разрывалась от грохота. В следующую секунду он увидел перед собой лицо Фридмана и тот спросил торопливо.

- Ты что? Кто на тебя напал?

- Не знаю, - услышал Саня свой голос. - Дай нож.

- Что?

- Дай свой нож. Сейчас же...

- У меня него нет, Саня! Украли!

- Кто украл?!

- Не знаю! Утром украли, я сам его искал.

Весь и без того утихающий шум перекрыл рев Петракова.

- Отбой! Всем по местам! Тихо, как в могиле! Лежать, падлы! Лежать!

Тишина обрушилась мгновенно. Потерянные, обессилевшие ООСовцы потянулись к койкам. В Большом кубрике появился Петрович, следом за ним Зина и санитар прокричал.

- Всем лежать! Все в порядке! Свобода кончилась! Тихо! - он повернулся к сестре. - Иди во двор! Собирай одеяла, дура! Тебе же за них платить придется! Тихо, парни, все кончилось!

Саня снова пощупал свой бок, ему казалось, что кровь хлещет безостановочно.

- Ложись, отбой, быстро!

Сеня не слышал, кто отдает команды.

- Всем лежать, эта дура матросов флотского экипажа вызвала! Они тут нас все покалечат! - кажется, это визжал Петрович.

Потом все стихло. Саня перевернулся на бок, увидел тревожные глаза Саара и произнес сквозь зубы.

- Через минуту начинаем, Саар.

- Что, пожалуйста?

- Начинаем. Убьем все старшин. Передай нашим. Штурмуем Маленький кубрик. Бей всех. Ровно через минуту.

- Есть, командир. - ответил Саар, сполз на пол и под койками, ползком - исчез в глубину Большого кубрика.

Саня медленно досчитал до шестидесяти и встал. К нему метнулся Петрович и, ни слова не говоря, ударил углом дверной ручки по ребрам. Сам тут же слетел с ног от удара по черепу - кулачище Зиновича сработал как кувалда.

Саня с трудом нагнулся и поднял дверную ручку санитара, сказал хрипло.

- Вперед.

Были ли их пятеро, или шестеро, когда они ворвались в Маленький кубрик, Саня уже не различал. В синем мраке он увидел, как Петраков поднимается с койки. Прыгнул и ударил его дверной ручки в висок. Заваров сделал кульбит через голову, дико заричал и вскочил на ноги.

Драка а командирском кубрике началась поначалу беззвучная, отчего ещё более жуткая. Через несколько секунд в кубрике уже почти нельзя было шевельнуться! Все, буквально все жмурики, тихие и забитые, смекнув, что бьют ненавистных старшин - вломились в тесное помещение! Через секунду на спине Петракова топталось несколько человек и он лишь сипел, даже не пытаясь отбиваться.

Рекалов стоял в углу, прикрываясь подушкой, но его никто пока не трогал. Фирсов вскочил на койку и отбивался, как медведь от собак, руками и ногами. Саара с Рекаловым схватили Сухишвилли на руки, и, словно бревном в двери - били его головой о стену.

Кто-то задел Саню по ране на боку и от боли все окончательно перемешалось перед его глазами. Всё, кроме ненавистной рожи Заварова, который метался по кубрику, нырял под койки, выскакивал в неожиданном месте и Саня никак не мог его достать.

- Экипаж! Матросы! - визгливо прозвучал от входа в отделение чей-то голос. В следующий миг Саня неведомыми силами оказался в Кают-компании, уже заполеннном дюжиной парней в черных бушлатах и бескозырках. Они долго не рассуждали - сорвали поясные ремни, намотали на руку и тяжелыми флотскими бляхами принялись раздавать удары направо и налево. Без всякого разбора. Самый рослый из них вошел в ярость и сокрышал любого ООСовца с одного удара бляхи по голове. При этом гигант орал.

- Симулянты поганые! Сволочь! Не хотите родине служить?! Ну, я вам сейчас покажу, дезертирам!

И показал! Чекалин получил удар ремнем по черепу, грохнулся затылком об пол и затих. Зиновича приподняли в четыре руки, подкинули и уронили, после чего навалились на него так, что богатырь ООС припечатался к полу неподвижно. Саня ринулся, согнувшись на матроса, его ударили сзади по затылку и он зарялся носом в пол. Но снова вскочил и бросился, теряя остатки разума, на громадного, как слон, матроса.

Эпизод 8

Очень болел бок. Саня застонал и перевернулся на спину. Над головой горели синие лампочки. В Большом кубрике было тихо, из Кают-компании доносились приглушенные голоса. Саня попытался присмотрется и обнаружил, что половины людей в кубрике нет, наверное, их увели куда-то.

Он привстал и увидел, что вся простынь под ним залита кровью, кальсоны тоже липкие и красные. Голова у него закружилась. Он попытался спустить ноги но пол. Руки его неожиданно наткнулись на какой-то твердый предмет под одеялом. Он уцепился за него и увидел, что держит в руках длинный и тонкий нож для нарезки хлеба. Он тупо смотрел на клинок с красными потеками крови, пока над ним не прозвучал голос Петровича.

- Так это твоя работа?! Стой и не двигайся, я все видел! Кранты тебе, орелик! Теперь уж кранты настоящие!

- Кто ты такой, адмирал? - Саня не узнал санитара.

Как ему сказали потом, он почти неделю никакого не узнавал, а всех называл почему-то "адмиралами".

Громадного матроса из флотского экипажа, который лежали в Кают-компании с перерезанной глоткой, Саня не видел никогда. И только через месяц мог хоть что-то вспомнить о последнем дне своего пребывания в стенах ООС.

Заключение.

Теперь Саня Говоров в Риге, в гражданской больнице. Что-то ещё путается в голове. Писать про все, что было, надоело. Наверное, много что напутал, но сам ничего того, чего бы не было, придумать не мог. Всё было как страшный сон и больше не охота вспоминать.

Г.В.Нестеров.

январь 1991 г.

глава 7. Сорок минут до Москвы.

Гриша закрыл красную папку и с натугой вернулся в сегодняшний день. Его сердце стучало гулко и напряженно, словно он снова ещё был в Большом Кубрике. Всё так и было! Но всего, что он прочитал - сам Гриша просто и написать не мог! Основа - была его. Но Марк Семенович был прав, когда сказал: "Кто-то тебе, Гриша, очень крепко помог написать это творение. У тебя был профессиональный соавтор". Кто-то, вместо Гриши, - изрядно приукрасил события, напридумывал лишнего... Заваров был звероват, но не настолько. Никакого наказания в виде бокала мочи или собственного кала тоже не существовало. Была пара эстонцев, но не было такого - "Саар". Майор Смирницкий устраивал охоту на тех, кто лежал на "хитрой койке". А что касалось главстаршины Петракова, то Гриша никогда и не подозревал, что он столь безбрежно любил женщин и именно на них свихнулся. "Тапочки" - были. "Холодные" и "горячие" - очень болезненные. Концерты - были. Присуждение званий "заслуженного и народного артистов ООС" проводилось. Короче сказать, ООС - был при своем уставе и своей жесткой жизни, с драками, забастовками. Флотский экипаж вызывали. Так что, в целом, это получалась правда, но какая-то слишком яркая, что ли... Все действующие лица словно живые стояли перед Гришиными глазами. И в первую очеред он сам - "Саня Говоров." Почему он придумал себе такое имя, теперь вспомнить не мог, опять же кто-то подсказал. Наверное тот врач Арвид Зирниньш.

Поезд все так же стучал колесами, а в купе появилась тихая молодая женщина с ещё более тихим ребенком, который спал у неё на руках. Когда они вошли, Гриша не приметил.

- Скоро Москва. - осторожно уыбнулась женщина.

- Да. - ответил он и засунул красную папку в сумку, подумав, что последняя глава там не дописана, хотя отношения к ООС в Балтийске она уже не имела никакого. Когда в Риге, в тамошней психушке, он закончил писать карандашом "Синий Свет" и отдал его молодому врачу Арвиду Зирниньшу, тот пришел утром следующего дня, взволнованный и напряженный. Он зазвал Гришу в свой кабинет, плотно прикрыл дверь и спросил.

- Нестеров, ты знаешь что написал?

- Что было. - ответил он. - Про тот армейский сумасшедший дом.

- Да ты не про желтый дом написал! - непривычно загорячился латыш. Это же срез всего нашего общества! Картина жизни страны! Это очень опасный документ, Нестеров, ты понимаешь?

- Да ну! Это записки сумасшедшего. - улыбнулся Гриша.

- Ты не сумасшедший. - Зирниньш вдруг осекся, произнес очень тихо. Знаешь, что сделаем? Я попробую передать твои записи за границу! Исправим грамматику, сделаем копии и...

- Зачем?

- За границу, чтобы их издали! Фамилию твою не укажем, а кем ты себя назвал в этой работе, понять нельзя. Может ты - этот бандит Заваров! Или Фридман. Ты большую правду написал! Особенно про национальное унижения в стране порабощенных народов! Как они там эстонца унижали, литовца этого оскорбляли, грузина и остальных!

- Мы сами себя унижали. - засомневался Гриша. - Сами же русские, а нации там были не при чем.

- Все одно! Мы все арестанты в этой стране! Страна рабов, Нестеров. И ты это сильно написал. Главное - кормили сытно, как свиней в хлеву, и больше ничего! На прогулки водили! Это мощный документ, Нестеров. Он нам поможет.

Гриша ничего больше писать не хотел - устал и измотался от работы. Пропущенные главы его не интересовали. В одном доктор Арвид Зирниньш оказался прав: после того, как Гриша всё это написал - по ночам ему Балтийская психиатрия никогда не снилась, а на яву он вспомнал её без волнения.

Теперь казалось странным, что эта папка не потерялась, а так и следовала за ним. Но все это в далеком прошлом.

Гриша посмотрел в открытое, стеснительное лицо своей соседки по купе, на её спящего ребенка и вдруг понял, что дверь за мрачными годами его жизни окончательно закрылась.

- Вы покушать не хотите? - спросила женщина. - У меня пирожки есть.

Начиналась новая жизнь, с чистого листа, в которой он, Гриша Нестеров, был будто новорожденный.

- Чайку мы попить ещё успеем? - весело спросил он женщину с ребенком.

- Нет, - она мягко улыбнулась. - Уже Москва.

- А спирту для бодрости? В честь приезда? Не хлебнете?

Она не удивилась предложению, поколеблась, глянула в лицо спящего ребенка и стеснительно сказала.

- Он ведь очень дорогой... Спирт?

- Да что вы, я же угощаю!

- Можно, немножко. Для смелости.

- Что так?

- Я к мужу еду... А он нас бросил. Может примет, а может выгонит.

- Примет, - уверенно сказал Нестеров. - Куда он от такого парня денется!

Ему казалось, что он способен справится со всеми проблемами, как своими, так и чужими.

- Это девочка. - покраснела женщина. - В том-то все и дело...

глава 8. Москва. Площадь Пушкина.

Он положил на мокрую скамью журнал и сел на него, совершенно обесиленный. Бронзовый А.С. Пушкин оказался к нему спиной - стоял на постаменте весь мокрый, а на его обнаженную голову падал легкий дождь в перемежку с мелким снегом.

Город настолько ошеломил Гришу, что не не мог даже дать себе отчета, где и как пролетели почти шесть часов. Прежде он хорошо знал центр Москвы, наезжал сюда из Риги почти каждый год, любил столицу и все достопримечательности, но теперь не узнавал, практически, - ничего! Дело не в том, что посреди площади возле магазина "Детский мир" уже не торчал любимый памятник отца - прямой, как штык, Феликс Дзержинский. Но кроме памятника чекисту, исчез бассейн "Москва", где Гриша собирался выкупаться, поскольку именно с этим бассейном у него были связаны воспоминания с первой женщиной его жизни. От бассейна не было никаких следов, зато поднялись пять золотых глав Храма Христа Спасителя - откуда, когда и зачем он здесь появился было непонятно. Красная площадь, которая отложилась в его сознании как нечто просторное, привольное, звучное - теперь напоминала тесную ярмарку, базар, рынок, черт знает что и подходы к ней стали узкими и суетливыми. Манеж - взбугрился куполами подземных магазинов. Улица Горького, превратившись в Тверскую, удволилась количеством народа на тротуарах, расцвела яркими красками, незакомой рекламой, непривычной атмосферой.

По телевизору, в Ярославле, Гриша, конечно, видел эти перемены, но на яву... Это был уже другой город - другой архитектуры, других улиц, иных людей. И не в том дело, что с каждого угла исчезло нелепое словословие белым по кумачу: "СЛАВА КПСС!", а его заменило не менее вразумительное: "КАК У ВАС С ДЕНЬГАМИ?" Вся сущность и дух города была новой и непривычной. Все грохочущеее, говорящее, рычащее моторами автомобилей вокруг Гриши, казалось ему зрелищем на кино-экране, слегка стороннним и мало имеющим к нему отнощшение - сейчас сеанс закончится, экран погаснет и улицы вновь станут серенькими, пустыми, проезжая часть заполнится двумя-тремя марками отечественных автомобилей. Перекусить на ходу - проблема, выпить пивка наишешся где, а уж мечтать о том, чтоб на ходу, просто так, в первом магазине купить американскую ковбойскую шляпу - просто не приходилось.

Гриша снял эту шляпу со своей головы и радостно повертел её в руках. Точно такая шляпа, какую он увидел впервые в американском фильме "Великолепная семерка" и мечтал о ней многие мальчишеские годы. Настоящий "стетсон"! Он надел шляпу и поднялся со скамьи. Он вдруг решил, что этот звонкий и пестрый мир - его мир! Его напряжения, стремлений и желаний. Мир, к которому он очень быстро приспособиться, найдет свое место, хотя ещё не знает даже своих самых первых шагов.

Около полудня он позвонил брату. Пришлось покупать карточки, незнакомые таксофоны работали несколько иначе, телефон ответил дико, но, как будто, голосом брата:

- В настоящий момент никого нет дома! Оставьте свое сообщение после сигнала. Спасибо.

Гриша в растерянности опустил трубку, потом сообразил, что к чему, позвонил вторично, вновь прослушал сообщение и проговорил в трубку.

- Геннадий, это я, Григорий Нестеров. Я вернулся. Не бойся, мне от тебя ничего не надо. Просто сходим на кладбище к родителям. Позвоню вечером.

Теперь надо было звонить снова потому, что телефон Геннадия у него был в записной книжке, но адрес Московской квартиры брата он не знал. Он мельком подумал, что громадная квартира родителей в центре Риги (откуда его и призвали в армию) теперь перешла неизвестно к кому.

Сумерки сгущались, пелена влаги висела в воздухе, тяжелые капли падали с полей его шляпы, но настроение у Гриши не ухудшалось. Он поднялся со скамьи, пересек улицу и нашел таксофон.

На этот раз ему ответил ясный и нервный женский голос.

- Я вас слушаю!

Женщина говорила, перекрикивая фон очень громкой музыки.

- Это Нестеров. - сказал он. - Григорий.

- А, это вы! Прекрасно. - резко хохотнула женщина. - Мы вас ждем второй день! Геннадия ещё нет дома, но, как я понимаю, вы едете к нам?

Что-то неприятное звучало в этом черезчур деловом вопросе, никакой приветливости не чувствовалось и Гриша ответил.

- Да... Я не знаю, как добраться. С кем я говорю?

- Жена вашего брата, Григорий. Меня зовут Кира. Где вы сейчас?

- В Центре. Возле Пушкина.

- Спускайтесь в метро и добирайтесь до Курской. А там пешего ходу пять минут. Код в дверях - пять, восемь, три. Четвертый этаж. Запомните адрес.

Он запомнил адрес и не сразу понял, что значат цифры неведомого кода: 5-8-3. Но через полчаса сообразил его назначение, обнаружив на входных дверях панель с цифрами.

Он уже поднимался на лифте, когда подумал, что брат Геннадий за эти годы стал для него окончательно чужим человеком, и невоможно даже предположить, что он из себя представляет и чем живет. Никаких писем он не получал от него лет семь, в сумасшедшем родственнике Геннадий не нуждался, что вполне закономерно. Ни обижаться на него, ни помощи ждать не следует. И вообще - лучше бы всего было ограничится телефонным разговором, спросить, как найти могилу родителей и на этом отношения прекратить. Благо их и не было.

Но все-таки - полукровная родня, батюшка, можно сказать, общий.

Лифт остановился, Гриша вышел на лестничную площадку, нашел дверь под цифрой 46 и нажал на звонок. В глубине квартиры послышались быстрые шаги, двери распахнулись и на пороге появилась миниатюрная девушка с копной черных волос, в черном трико, на высоких каблуках. Из-за спины её ударила громкая музыка.

- Вы к кому? - с веселым удивлением спросила она.

- Я Нестеров... Кира?

- А! Нет, я не Кира! - девушка повернулась в коридор и прокричала. Кира Дмитриевна это к вам! Вы заходите.

Гриша ступил в большую прихожую и увидел, как издали, из кухни, со сковородой в руках вышла высокая женщина в неряшливом халате, небрежная в одежде, растрепанная, откровеннно усталая и лишь с большим трудом натянувшая на серое лицо вежливую улыбку.

- Григорий?

- Да.

- Идите за мной.

Красотка в тугом трико хмыкнула и нырнула в другие двери, именно из-за которых, сотрясая стены, грохотала музыка и доносились веселые голоса.

Кира ввела Гришу в маленькую комнату, тесно, словно на мебельном складе, заставленного кроватями, шкафами, тумбочками - в углу спал младенец.

Здесь не жили, здесь только ночевали, болезненнно подумал Гриша, не зная, куда даже свою шляпу положить.

- Раздевайтесь, Григорий. - Кира поставила сковороду на стол. - На музыку и прочее не обращаейте внимания. Это соседи у нас молодые обормоты, им не запретишь.

- Соседи? - потерялся Нестеров. - Мать писала, что отец получил... Генеральскую квартиру в Москве.

Кира неприязненно покривила пухлые губы.

- Получил. Это она и есть. Четыре комнаты. Но теперь, чтобы выжить, три комнаты мы сдаем, как видите.

- Сдаете?

- Да. Тем и живем. Ничего большего ваш братец заработать не может.

Кира заведомо была враждебна как к нему, а к брату Геннадию относилась однозначно презрительно. И даже не скрывала этого. Но все же, видимо, поняла, что груба излишне. Она поравила волосы, сверкнула яркими, выразительными глазами - единственным, что выделялось на её сером лице, и сказала чуть мягче.

- Простите, что я такое говорю, что начала с мерзостей, но все происходит именно так.

- Как? - спросил Гриша, удерживая в руках куртку и шляпу.

- А вот так! - с вызовом ответила олна. - Братец ваш умеет только трепаться! Все люди вокруг зарабатывают, открывают банки, фирмы, крутят дела с иностранцами, а от Геночки я вижу только болтовню третий год! Промотал, продул в карты все отцовское наследство! Практически потеряли квартиру, да ещё вот этого спиногрыза мне заделал!

При последних словах она указала на детскую кроватку, взяла из рук Гришиа шляпу с курткой и повесила на гвоздь за шкаф.

- Но у него есть работа, зарплата? - неловко спросил Гриша.

- Работа, дорогой кузен, это сейчас абстрактное понятие. - насмешливо ответила Кира, быстро взглянула на него и попыталась улыбнуться. - Ах, да. Вы же десять лет.... Ясно, что многое вам непонятно, извините. Есть хотите, или подождем Геннадия? Он звонил, сейчас будет.

- Подождем, - всполошился Гриша, вспомнив, что приехал с подарками, полез в свою сумку и подал Кире два пакета.

- Здесь я кое-что купил. Для встречи.

Она тут же вывернула пакеты на стол - Гриша купил бутылку коньяка, небольшой торт и половину семги с хвостом.

Кира глянула на конькяк и сказала сухо.

- Такие вещи мы теперь пьем только по большим праздникам.

Музыка за стеной грохнула уже с нечеловеческой силой, Кира метнулась в коридор и Нестеров услышал, как она визгливо прокричала.

- Ребята, имейте же совесть! У меня Вовка только заснул!

Ей не ответили, но музыка немного притихла.

Кира вернулась в комнату, не глядя на Несетерова прошла к ребенку, кинула через плечо.

- Присаживайтесь на любое место, не церемоньтесь, мы родня в конце концов.

- А вы сейчас тоже не работаете?

- Нет. Раньше служила в театре, а теперь и он погорел.

- Вы актриса? - встрепенулся Гриша.

- Да. Но теперь мы никому не нужны.

Она не смотрела Грише в лицо, все время куда-то ускользала, даже не пыталась изобразить хотя бы формальную приветливость и Гриша вздохнул.

- Кира... Вы, пожалуйста, не думайте, что я приехал вам сесть на шею. Я понимаю, что человек лишний. Не надо на меня злиться...

- Я не злюсь. - сдержанно сказала она. - Я просто устала. Но если позволите быть откровенной...

- Конечно! - заторопился он.

- Ваш брат неудачник. Болтун и неудачник. Если бы ни эта квартира, просто неизвестно, на что бы мы жили. Он может наобещать вам райские кущи. Посулит работу, миллионы и не сделает ничего.

- Да мне ничего и не надо! - перебил её Гриша - Я устроюсь, я вам мешать не буду и если повезет, то помогу, чем смогу.

Кира слабо улыбнулась.

- Хоть от кого-то слышишь человеческие слова. Вы ещё их того мира, где люди помогали друг другу... Дай Бог вам счастья... А вот и Геннадий!

Как она услышала сквозь музыку шаги в коридоре, осталось неизвестным, но через секунду дверь распахнулась и поначалу через порог перекатилась сумка на колесиках, а потом появился и Генка - все такой же темнорыжий, остроносый, в джинсовом костюме и такой же куртке. Между сводными братьями не было ничего общего - Привет, братан! - весело крикнул он, ногой откинул сумку в сторону, шагнул в комнату и они обнялись. Геннадий отскочил, пытливо взглянул Грише в лицо и спросил игриво.

- Ну что? Как твое здоровьишко? Крыша медленно скользит, черепицею шуршит? Здоровым тебя, надеюсь, выпустили?

Веселье его было неприятным и Гриша поморщился.

- Все нормально.

Кира дернулась к сумке на колесиках, распахнула её и спросила с удивленной настороженностью.

- Гена, откуда это?

- Купил! - с вызовом ответил Геннадий. - Должен же я братана встретить по первому разряду?!

- Но на какие шиши, Генка?!

- Молчи, женщина! Нашел деньги!

Она болезненно смотрела ему в лицо, потом скользнула глазами по всей фигуре и вдруг закричала со слезой.

- Ты продал свои швейцарские часы?! Мои часы, которые я тебе подарила на свадьбу?!

- Ну ладно, ладно, потом разберемся! - попытался успокоить Геннадий. - Накрывай стол.

- Да ты же свинья! Свинья из свиней! Ты все готов пропить, скотина! Нам нечего жрать, а ты устраиваешь пиры!

- Да что ты орешь?! - тут же взвился и Геннадий. - Я брата десять лет не видел! Ты что, нашим нищенством хвалиться хочешь? Да не по русски это! Он и так всё уже видит! Веди себя прилично, мать твою так! Тихо, я сказал!

Гриша с ужасом понял, что в этой семье дело может дойти до драки, как себя вести он не знал и произнес растерянно.

- Ребята, не надо... Я могу уйти...

- Сиди!! А ты, стерва, - накрой на стол! Часы твои поганые я не продал, а заложил! Через неделю выкуплю! - он повернулся к брату. - Ты куришь, Гриша?

- Да...

- Пойдем, подымим на лестнице, а мадам пока остынет.

Они вышли на лестницу, остановились у подокнника, где стояла высокая банка, набитая окурками.

- Вот так и живем, братан. - невесело сказал Геннадий и тут же заметил. - Ого, какую марку ты куришь! А я вот, без фильтра.

- Да так, - смутился Гриша. - "Кэмел". Я его в юности любил.

- Ты что, при деньгах? Откуда?

- Да нет, денег у меня немного. - он набрался духу и проговорил решительно. - Геннадий, я к тебе не приехал на хлеба. Посидим, отметим встречу, сходим на кладбище и я уйду. Может в Ригу поеду, старых друзей поищу...

Геннадий захохотал.

- В Ригу! Он поедет в Ригу! Братишка! Рига - это теперь самая настоящая заграница! Чтоб туда поехать, нужен вызов, нужно получить визу! Там не только что нет вывесок на русском языке, а даже зпрещают говорить по русски! Друзей твоих наверняка никого не осталось, потому что латыши их всех из республики выгоняют всеми своими силенками! Ох, братан, теперь все по другому, время нас подрубило.

- Я об этом как-то не подумал...

Брат улыбнулся косой и неприязненной улыбкой, сказал с тоской.

- Черт побери, как бы мы жили сейчас, Гришка, еслиб не эти сволочи, которые все в стране перевернули!

- Как бы жили?

Геннадий глубоко затянулся и, помолчав, ответил убежденно.

- Шикарно бы жили. Сыновья заслуженного генерала! Мы бы ВСЁ имели при советской власти! С генеральских погон нашего покойного батюшки навар бы имели до гробовой доски! И батяня тоже хорош! Принципиальный! Он ведь звание уже в ГДР получил, за год, как Берлинская стена рухнула. Его сослуживцы хапали, как могли! Имуществом военным торговали, дачи строили, машины гаражами приобретали, а он из себя все идейного корячил!

- Отец был честный человек...

- Что толку от его дурацкой честности? Его дружок генерал Скуратов составами барахло из ГДР вывозил! Составами! Говорят, там целый танковый полк умудрился немцам продать, со всей техникой и боеприпасами!

- Посадили? За решотку?

Геннадий обесиленно опустился на ступени.

- Наоборот. Скуратов теперь при власти пристроился. В парламенте сидит. Новую русскую армию создает... Ну, что теперь нам говорить. Тебе инвалидность не дали?

- Нет. Зачем? Я здоров.

- Жаль. Хотя бы что-нибудь получал. Ладно, братан, что-нибудь я для тебя придумаю.

- Не надо, Гена. - твердо сказал Гриша - Не надо. Я устроюсь, все будет хорошо.

Геннадий сердито сунул окурок в банку на подоконнике.

- Как ты устроишся, да ещё хорошо? Для устройства сейчас нужен начальный капитал. Большие деньги, чтоб раскрутить дело. На завод пойдешь, или на вокзал уголь грузить?

Гриша не узнавал в этом брюгливом, издерганном человек своего старшего брата. Всегда напористый, даже нагловатый, сейчас в свои тридцать три года он казался разбитым неудачами стариком. Он никого никуда не мог "пристроить", даже собственную семью.

- Не надо, Гена. Жалко, что и я тебе помочь не могу пока... Но я, пожалуй, уеду из Москвы. Все-таки здесь очень для меня шумно...

Решение это он принял только сейчас, да и уверен в нем не был. Скорее всего хотел лишь убедить сводного брата, что ни в коем случаем обузой для него не будет.

Геннадий произнес осторожно.

- Слушай, я тебя не гоню, конечно, но если хочешь... У меня однокурсник один есть, он меня всю дорогу к себе в Питер зовет. Там он какую-то фирму наладил...

Гриша плохо расслышал слова Геннадия. Через дистанцию в десять лет до него донесся насмешливый голос: "Нет, сэр, я не одессит, это трепотня для понта. Я коренной москвич. Вот когда этот бардак в нашей с тобой жизни кончится, приедешь в Москву, найдешь улицу Кирова, а на нем Московский почтамт. Встанешь к нему спиной, а через улицу, первый дом, первая парадная, первый этаж со двора - это и есть место, где жили прадедушка, дедушка, папа и мама Фридманы. Там же умрет мой внук, не говоря про меня, Михаила Михайловича Фридмана. Там мы с тобой и напьемся, до поросячьего визга, сэр. А эти мрачные времена - забудем."

- Ну, пошли отметим встречу. - позвал Геннадий.

Гриша затушил в банке сигарету и вдруг понял, что идти в эту маленькую, заплеванную и заставленную барахлом комнату с ребенком в кроватке, с этой озлобленной молодой женщиной - он не хочет. И тут же пришло соображение, что сводный брат, как в детстве был ему чужим человеком, так и остался. Не было у них ни то что ничего общего, а даже сочувствия друг к другу. То что он, Гриша, здесь совершенно чужой человек, обуза и даже неприятная обуза, было категорически однозначным. Никакие посиделки за бутылкой положения дел изменить не могли, а судя по отношениям в этой семье весь этот час встречи ничем, кроме скандалов не кончится. Да и устроиться здесь на ночлег было невозможно.

- Подожди, Гена. - приостановил Гриша. - Вынеси мою сумку, пожалуйста.

- Ты что? - удивился брат. - Сваливаешь?

- Вынеси, Гена. - упрямо повторил Гриша . - Я пойду в гостиницу. Я не знал, что тебя сегодня встречу. Меня там один человек ждет.

- Да ты что, Гришка?! Кто тебя ждет? Что это ещё за номера?

- Вынеси сумку. - настойчиво повторил Гриша, по колебаниям брата понимая, что тот и не настроен его всерьез удерживать. - Скажи Кире, что я заболел... Ну, скажи, что у меня вывих психический.

- Так оно и есть, Гришка! Ты не обращай внимания, что у нас такой бардак. Мы же...

- Я пойду.

Геннадий ещё что-то говорил, но потом нырнул за двери и вернулся с Гришиной одеждой и сумкой. Виновато вздохнул и сказал.

- Ты уж меня прости... Эта стерва даже и не думает повиниться... Разведусь я с ней... Такая вот жизнь. Ты позвонишь? На кладбище сходим...

- Где отец с матерью лежат?

- На Хованском. Участок сто сорок один. Там памятник стоит... Не увидимся, значит, мы с тобой больше?

- Я позвоню, ты не обижайся. - Гриша залез в карман куртки, достал деньги и сказал. - Я тебе немного дам денег. Ты свои часы выкупи, хорошо?

- Да ты что, Гришка! - Геннадий едва не заплакал. - Совсем уж меня в грязь топчешь?!

- Нет, что ты! Возьми, возьми...

Он сунул Геннадию в руки сто долларов, попытался улыбнуться, подхватил свои вещи и пошел по лестнице вниз, на ходу надевая шляпу и куртку.

Брат крикнул в след.

- Ты сообщи, как устроишся!

- Конечно. Я напишу.

Гриша вышел на улицу, понимая, что больше сюда никогда не вернется и в течение следующих десяти лет брата не увидит.

...Геннадий прикрыл за собой входные двери. Из комнаты напротив вылетела хрупкая девушка с громадной копной черных волос на голове и крикнула ему в лицо:

- Ку-ку!

Он проводил взглядом до кухни её тоненькую фигурку, толкнулся в свою комнату и Кира взглянула на него насмешливо.

- Спровадил брательника?

- Он сам ушел. - буркнул Геннадий. - От твоей физиономии такой ненавистью несло, что мне самому стало жутко.

- Я все-таки актриса. - польщено заметила Кира. - Ничего, не расстраивайся. Мужик здоровый, как-нибудь пристроится.

За стеной раздался очердной взрыв хохота под музыку и Геннадий поморщился.

- Пора гнать эту шоблу. У меня уж башка трещит от такого борделя.

- Как прикажешь. - легко ответила Кира и засмеялась.

глава 9. Еврейский пират как он есть.

Только оказавшись на улице, Гриша понял, что не ушел бы от брата, еслиб не вспомнил слова Мишки Фридмана с приглашением приходить к нему, когда окажется в Москве.

Сумерки сгущались, народ был оживлен не смотря на слякотную погоду, возле метро шла бойкая торговля цветами. Первый встречный разобьяснил Грише, как добраться до Главпочтамта. А там,по разумению Гриши, на улице Кирова жил Мишка Фридман. И в голову Грише не приходило, что в разрыве десяти лет могло много что переменится, друг пол психиатрическому отделению мог его и не помнить. В сознании Гриши этого разрыва по времени просто не было. Была черная временная яма между событиями, не более того. И эту яму он сейчас перепрыгивал с легкостью козленка - даже не глядя себе под ноги.

Улица Кирова стала Мясницкой. Главпочтамт стоял на месте. И все остальное с информацией десятилетней давности сошлось. Но не сразу.

На первом этаже оказалось три одинаковых черных двери, но рядом с одной висела доска под бронзу, на которой была четко выбита надпись "ОРИОН-АРТ"

КЛИП-АРТ-СТУДИЯ

ФРИДМАН М.М.

Что должно было обозначать "клип-арт-студия", Гриша не мог догадаться и не размышляя дого, нажал на клавишу звонка. Почти тут же хриплый голос спросил откуда-то с потолка.

- Кто нужен?

- Михаил. - ответил Гриша. - Фридман.

Дверь резко распахнулась и Гриша тут же ослеп - световой удар был такой силы, что он отшатнулся с порога, закрыл глаза, а когда открыл, то лишь увидел на фоне слепящего прожектора абрис мощной фигуры:

- Оружие, наркотики - есть?

- Чего? - не понял вопроса Гриша.

- Входи.

Прозвучало, как приказ. Гриша, все ещё ничего не видя, шагнул через порог, тут же почувствовав, как чьи-то шаловливые руки ощупали его по карманам.

Ослепительный свет погас, и оказалось, что дело происходит в просторной прихожей, а напротив Гриши стоит могучий парень в майке, с внушительной дубиной в руках.

- Садись, - кивнул сторож на кресло у круглого стола. - Шеф сейчас занят. Как доложить?

Гриша не успел ответить, как в глубине длинного коридора послышались быстрые шаги и появился мужчина невысокого роста, с крепким круглым брюшком изрядно нависавшим над джинсами. Редеющими волосы у него были собрана в косичку, а могучий нос украшали очки в модной оправе и с толстыми стеклами. Он все равно щурил светлокарие глаза с зеленым отливом. Без всякий приветствий наскочил на Гришу и выпалил.

- На секс-сеанс? Опыт есть? О, черт, у тебя фигура как у медведя, а мне сегодня нужны Апполоны!

Только когда он заговорил, Гриша определили, что все же что-то от Мишки Фридмана десятилетней давности в этом потрепанном мужчине осталось тот же лукавый блекс глаз, скороговорока, неряшливость и напор. Ответить на нелепые вопросы Гриша не успел, да Михаилу этого и не надо было:

- Ладно, медведь, негритянку трахать будешь, или ты расист?

Гриша посмотрел ему в лицо и произнес нерешительно.

- Мишка, ты меня не узнаешь, конечно, я...

- Подожди! - обидчиво закричал тот. - Как это не узнаю?! У меня профессиональный глаз!... Так... Встречаться-таки, мы встречались... Не в этом году и не в прошлом... В Майями?... Подожди! Во Владимирской тюрьме пайку делили, да?!

- Нет. - улыбнулся Гриша. - В Балтийске...

- В Балтийске?...Балтийск... ООС... Нестеров!! - завизжад Михаил. Нестеров Гришка! Зараза! Откуда ты свалился?! Ну да, выпустили из психушки! Ну, точно - Нестеров!

Он метнулся к нему, подпрыгнул, крепко обнял, ткнул носом в шею, тут же стряхнул с глаз неожиданную слезу.

- Нестеров, сэр, свинья копченая! Наш родной ООС! Я ж тебя все эти пятнадцать лет ждал! Ах, черт!

- Десять...

- Велика разница! Когда выпустили?

- Пару дней назад... Утром приехал сюда.

- И разом ко мне?! Молодец! Тебе чего сначала - стакан или барышню?

- Что? - не понял Гриша.

Но приступ сенитиментальности душу Михаила уже миновал и он сказал по деловому.

- Так, Гриша! Поначалу сейчас закончим работу, потом отметим твое появление и обсудим диспозиции на будущее! - он повернулся к гиганту-охраннику. - Вася, всем скажи, что репетиций сегодня больше не будет! Гришаня - иди за мной!

Следом за Михаилом Гриша прошел по коридору, хозяин распахнул двери, Гриша вступил в просторную комнату и замер.

Посреди пустой и большой залы стояла широченный диван, залитый мягким, красноватым светом. Вокруг дивана стояло два человека и откуда-то с потолка лилась заунывная мелодия.

А на диване, совершеннно голая пара - усердно пыхтя, занималась любовью, в позе "по собачьи". Партнерша была не то чтоб вовсе черной негритянкой, а предельно смуглой. Она стояла на четвереньках и раскачивалась в такт белокожего парня, качавшегося на её ягодицах. Кроме того, "негритянка" кусала длинный огурец, который партнер засовывал ей в рот.

- Раз-два! Раз-два! - закричал от дверей Михаил, давая ритм влюбленным. - Суй в рот, суй куда надо в одном ритме! Раз-два!

Чернокожая красотка на диване последовали совету, в едином ритме кусала огурец и давали черным задом отдачу в пах партнеру.

- Отлично! - вопил Михаил. - Но где аудио-ряд?! Почему никаких звуков?! Валера, мы пишем звук?

Последний вопрос относился к парню, на плече которого была теле-камера, и он стоял на коленях, чтоб одновременно поймать в обьектив и огурец во рту "негритянки" и паховую область её партнера.

- Пишем звук, Миша! Не дергайся. - ответила немолодая, полная женщина в углу комнаты, которая сидела при какой-то непонятной Грише аппаратуре.

- А если пишете, то где он этот звук?! Текст где?! - рассержено прокричал Михаил. - Актеры - дать текст! Артицизма, артицизма больше! Совокупляетесь, как скоты, как роботы! Элегантно работайте, с выдумкой!

- Мама мия! - тут же застонала "нагритянка". - Ой! Ай! Еще, еще! Как хорошо! О-о! Какой ты могучий!

Измазанная черной краской "негритянка" старалась изо всех сил, стонала и пыхтела, хотя огурец во рту мешал сказать что-либо вразумительное. Но этого и не требовалось, посколькеу партнер ограничился сладострастным рычаним, подхватил "негритянку" руками за живот, а сам встал на диване в полный рост, отчего его подруга тоже оказалась почти в вертикальном положение, но продолжала грызть огурец и стонать.

- Ай, хорошо! Бардзо сладко!

- Отлично! - запрыгал Мишка вокруг дивана. - Это нечто новенькое, если не считать Гонконга! Не кончай, Игорь, не кончай! Тяни еще, чтоб не повторять дубля.

- У-ух, засажу! - сквозь рычания проорал на диване Игорь, сделал неловкое дивжение и любовники, потеряв равновесие, свалились на пол. Они было собрались прекратить совокупление, но Михаил испуганно завопил.

- Отлично! Прекрасная импровизация! Продолжайте на полу! Это же целомудренная Большая Любовь без остановки! Валера, ты держишь кадр?

- Держу, держу! - оператор с камерой залез с ногами на диван и продолжал фиксировать Большую Любовь, которая с той же степенью страсти продолжалась на грязном ковре.

- Еще один огурец! - закричал уже вспотевший Михаил, обнаруживщий, что в порывах страстей "негритянка" сьела овощь почти до основания.

- Нет больше огурцов! - завизжала толстуха из угла.

- Как нет?! - возмутился Михаил. - Реквизита даже нет?!

- Все сожрали! И бананы тоже!

- Да что они сюда жрать, или трахаться приходят?!

- Засажу! - диким голосом закричал партнер "негритянки", охнул, отепился от девушки и обессиленный пал на диван.

- Невозможно работать! - простонал Михаил. - Перерыв. Это просто бардак, а не работа. Огруцов нет, бананов нет...

Ошеломленный до потери всякого соображения Гриша так и застрял на пороге комнаты. Ни оцениить, ни отреагировать на происходящее он не мог. Вся компания поражала своей сосредоточенной деловитостью, казалось они готовили какой-то номер к выступлению на эстраде, а не занимались любовью. Даже на веселый бордельчик это похоже не было, во всяком случае на такой, который мог себе Гриша представить. Деловито, скучно, обыденно.

- На сегодня конец! - сообщил Михаил. - Всем спасибо! Кончили сеанс, ко мне старый друг прехал! Лариса, выдай господам актерам гонорар! Вынужден сообщить дамы и господа, что работали сегодня плохо! Без фантазии и выдумки, без эмоций, словно уголь разгружали.

- Какая режиссура, такая и работа! - с вызовом ответила "негритянка". - Это же ломовой жеребец, а не лирический партнер. Кого ты мне подсунул, Миша?

Актер возмутился и в свою очередь облил "негритянку" грязью.

- А ты селедка вонючая! Грудь вообще у тебя, как уши у спаниэля! И краска эта черная скользкая! Она меня не возбуждает, Михаил Михайлович!

- Тихо! - прикрикнул Михаил. - Вы мне тут "черной" парнухи не устраивайте! Мы занимаемся высоким искусством, не забывайте про это!

Бывшие любовники принялись сварливо скандалить, Михаил схватил Гришу за руку и вытащил его на кухню, где рухнул на табурет и перевел дух.

- Вот так и живем!

Он вскинул глаза на Гришу и засмеялся.

- Черт возьми, Гришка! Какой же я дурак зоологический! Ты же, можно, сказать, из иного мира прибыл! Не врубаешся, что тут к чему! Ладно. Тебе, я по своему опыту знаю, сейчас надо крепко надраться! Только в пьяном виде можно вернуться в этот сумасшедший мир и понять его! Надеремся, и я тебе все рассскажу, чтоб ты понял что тут к чему! Я, Гриша, не забываю тех, с кем пережил лихие годины. Садись. Лариса сейчас стол накроет. Лариса! диким голосом закричал он.

Толстушка Лариса вошла на кухню и глянула подозрительно.

- Мишанька... Ты что, решил уйти в "штопор"?

- Да, дорогая. Ко мне из мглы страшных времен приехал друг. Всех выгони, в работе обьявляется тайм-аут.

- На сколько у тебя запой планируется? - озабоченно спросила она.

- Дня три... А ты, моя хорошая, будь с Гришей ласковой. Все три дня. И попрошу без всяких там презервативов! Он, моя дорогая, прибыл из мест весьма отдаленный и чистенький сейчас, как Христос! Всех выгони, охрану тоже.

Лариса глянула на Гришу, улыбнулась, но сказала с отстатками деловой озабоченности в голосе.

- Миша, нам надо сдать три новых кассеты этим ребятам из Петербурга. Мы обещали и гонцы приедут к обеду.

- Сдай что-нибудь из архивов.

Лариса лукаво подмигнула Грише, засмелась и прикрыла двери. Михаил внимательно посмотрел Грише в лицо и сказал негромко.

- Ты не представляешь себе, Гришка, как я рад и как мне страшно тебя видеть. Ты меня словно за ущи потащил назад, в умерщее время. Ты ведь все ещё там, в тех годах, в другом мире прошлого советского века.

- Не знаю. - стенительно улыбнулся Гриша. - Но я не такой дремучий... Телевизор смотрел, газеты иногда читал.... Миша, а у тебя здесь что бардак?

Мишка даже подскочил от обиды.

- Бардак?! У меня студия! Как бы тебе дикарю не показалось это дико, а я делаю высокое искусство!

- Да?

- Да! Я делаю "белое" порно, а не гоню "чернуху"! Высококачественные клипы, которые представлют из себя шедевры! И отношусь я к этому в высшей степени серьезно. Но честно сказать, в основном я сейчас зарабатываю пиратством. Я старый еврейский пират, понял?

- Нет. - сознался Гриша.

- И хорошо, что не понял! - одобрил Михаил. - Я и сам ещё не до конца понимаю свою творческую позицию. Но плюнем на это. Тебя когда выпустили?

- Два дня назад.

- И сразу пришел ко мне? - удивился Михаил. - Получается, у тебя здесь и зацепиться не за кого?

- Да... Получается так. - ответил Гриша и тут же заторопился. - Но ты не волнуйся, Миша. Я тебя только повидать хотел. Посидим, поболтаем и я уеду.

- Куда? - жестко спросил Михаил.

Гриша растерялся. Он все ещё не имел ни малейшего представления о своем даже самом ближайшем будущем.

- Куда? - повторил Михаил. - Я же помню, тебя из Риги в армию призвали. Отец, матушка, родня твоя ещё жива?

- Нет... Брат сводный, но он...

- Понятно. У тебя на твоей глупой роже написано, что деваться тебе некуда. Документы твои в порядке?

- Да... Военный билет, справки...

- Еще один паразит на мою шею! - захохотал Мишка. - Вот такое моё еврейское счастье! Ладно, Гришка, не жуй мочалку! Где хватает жратвы на двух, там и третью ложку найдем!

Гриша сказал смущенно.

- У меня есть немного денег. На первые дни....

- Немного - это не деньги! - Михаил неожиданно пропел ломким фальцетом.

- А мы рукой на прошлое - вранье! А мы с надеждой будущему в след!... Ладно, Гриша. Я тебя не брошу, хотя бы потому, что одной клятвой с тобой повязан. Пусть она и сумасшедшая, да скажи ты мне, что в этом мире нормально?... Сейчас надеремся, как поросята, а потом поговорим серьезно.

Он неожиданно убрал с лица улыбку, наклонился и спросил тихо.

- Гриша, ты мне теперь скажи только... Я быть может все эти годы о том вспоминал... Кто тогда в ООС, в драке матроса ножом зарезал?

- Не знаю... Наверное, я...

- Точно?

Гриша пожал плечами. Михаил привстал, дотянулся до холодильника, вытащил пару бутылок и поставил их на стол, после чего сказал все так же спокойно.

- Ты убил. А может - я. А может кто другой.

- Миша... Тот нож был твой, у тебя. Ты его прятал.

- Прятал. - - согласился Михаил. - Но когда вся буча началась, я его в своей захоронке не нашел. А кто спер - не знаю. По началу подумал на белоруса Зиновича, помнишь?

- Здоровенный такой? Богу молился?

- Да... Он мог спереть. Но потом, Гриша, когда тебя уже повязали и от нас убрали, я смекнул, что если бы этот белорус и спер мой нож, резать бы он им никого не стал. Не умел он этого делать. Он кулаками орудовал. Ему такое оружие без надобности, Гриша. А матроса зарезали лихо, умеючи, точно в один удар по сонной артерии. И глотка вскрыта. Такому трюку нужно специально обучаться, Гриша. Практику на манекенах проходить, а потом и на живых людях тренироваться. А таких было всего четверо... Хулиган Чекалин, Фирсов, Заваров и Смирницкий.... Но последний отпадает, его уже не было.

- Да я помню...

- Я об этом много думал. И вспоминал побоище. Чекалину башку разбили ещё в середине драки. Он в сознание только утром пришел. Фирсов вообще в схватке не участвовал. Боялся, сидел сортире. Так что кандидатов на роль убийцы остаются всего всего трое... Заваров, ты и я.

- Зачем ты это вспоминаешь? - растерянно подивился Гриша. - Все это давно было и...

- Подожди. "Зачем" - я тебе потом растолкую. Положим, первый кандидат - я. Но мне резать людей по глотке не позволяет вера моих предков, хотя сам я язычник и ни во что не верю. Но дело, Гриша, в другом.

Гриша посмотрел ему в глаза и сказал мягко, но настойчиво.

- Мишка, я не хочу об этом вспоминать. Возвращаться к этому не хочу. Я за это десять лет сидел...

- Именно! - заголосил Михаил. - И я полагаю, что сидел ты - за другого человека! За чужую вину!

Гриша помолчал, взялся за бутылку пива, посмотрел на этикетку и спросил вполне равнодушно.

- Ну и что с того, Миша?

- А ТО с того, что тебе эти годы тот виноватый должен оплатить! Ты за них должен получить компенсацию! Понял?!

- Нет. - улыбнудся Гриша. - И понимать не хочу.

- Потому, что - дурак! Ты должен получить с убийцы хорошие деньги! Ты парился в психушке - за него!

- За кого?

Михаил помолчал, а потом ответил твердо, хотя и не смотрел Гише в глаза.

- Матроса в той драке зарезал Заваров.

- Может быть... Ну и что? Он, наверное, уже в тюрьме сидит. Его Бог без нас накажет.

- Жди! В тюрьме-то он посидел годик, но ныне опять процветает!

Гриша встрепенулся.

- А ты с ним встречаешся?

- Еще чего! - презрительно хмыкнул Мишка. - Я с таким дерьмом в одном автобусе не поледу. Но я слежу за нашим шоу-бизнесом. Так вот. Лет шесть тому назад Заваров взошел как Подмосковная звезда эстрады блатного класса.

- Какого? - не понял Гриша.

- Вся тамошняя шпана стонала от его блатных песенок... Кепочка на глаз, сигарета в зубах, тельняшка и гитара - сценических образ, простите за выражение. Пел хуже, чем моя жопа музыкальней квакает. Но успех у определенной публики имел, отдадим должное. Даже на телевидение было попал, но потом разразился скандальчик. Погорел Завар на наркотиках. Получил год с небольшим и звезда его закатилась. Однако не так, что б очень, Гриша. И по моим сведениям он теперь снова при шоу-бизнесе, где крутятся большие деньги.... И от этих денег, Гриша, он обязан тебе уделить изрядную толику. Десять лет ты отсобачил за него.

- Может быть, но...

- Никаких "но"! - Михаил вцепился в плечо Гриши. - Он наслаждался жизнью, а ты куковал за решоткой! И коль скоро ты теперь здесь, я этого так не оставлю. Мы с тобой прижмем Заварова. Найдем и прижмем. Его надо потрогать за вымя. О том я и хочу подумать!

- Думай, - кивнул Гриша,а Михаил внимательно посмотрел на него.

- Слушай, тебя там какими-нибудь препаратами в зомби не превратили? В механического человека? Тебя что, уже ни деньги, ни водка, ни женщины не интересуют?!

- Отчего же...

Гриша стеснительно улыбнулся и произнес неуверенно.

- Знаешь, мне кажется, что я ещё как-то не проснулся... Все очень странно... Москва, ты и твоя какая-то шалая работа...

За дверьми кухни раздались громкие голоса и шум развеселой компании, Михаил вскочил.

- Ничего, Гришаня! Сейчас проснешся! Сейчас мы тебя встряхнем! Начнем наш праздник, черт побери! Через неделю Международный Женский день! Начнем подготовку! И-ёйх! Люблю безобразия!

Он потащил Гришу в большую комнату, где на громадной постели, лишь час назад служившей ложем порочной любви, был уже накрыт стол, если можно так определить. А вокруг него сутилась пестрая компания веселых парней и девушек, знакомить с которыми Михаил не стал, лишь прошептал быстро.

- Здесь два гомосеки, а вон той рыжей - остерегайся! Есть информация, что она СПИДоноска!

Ни гомосеков, ни спидоноски Гриша не разглядел, праздник в честь грядушего через неделю Женского Дня обрушился без подготвки и, к своему удивлению, Гриша сразу почувствовал себя в этой незатейливой компании словно родным.

Через несколько часов, когда Гриша уже развеселился не меньше, чем остальные, Мишка исполнил свой сольный номер - вскочил на стол и спел, конечно, - "Тум-балалайку". Так же лихо, как когда-то в Балтийске.

После этого пения происходящие события в голове Гриши несколько смешались и деталей празденства он не помнил.

Очнулся, когда Мишка приподнял его со стула и повел по коридору, укоризненно бурча.

- Уж больно ты резво рванул с места! Я тоже не учел, что у тебя был длинный тауйм-аут.

В полной темноте они толкнулись в двери спальни и Михаил подтолкнул его в спину.

- Иди, иди, спи сколько влезет. Утром я разбужу.

Гриша шатаясь шагнул в темноту и в углу комнаты вспыхнул желтый свет ночника - полная женская рука опустила выключатель и исчезла под одеялом. Женщина лежала на боку и её крупное сильное бедро приподымало теплое одеяло, как волдырь на спине.

В голове у Гриши шумело, но он почти протрезвел, кое-как разделся и сел на край постели, посидел неподвижно и спросил осторожно.

- Мне можно рядом?

Ему никто не ответил и он услышал ровное и глубокое дыхание. Он острожно залез под одеяло и тут же почувствовал теплоту сонного тела, аромат густых духов. Он вытянулся, слегка прижимаясь к большому телу и свет погас, женщина перевернулась к нему грудью, обняла за шею большой и тяжелой рукой, спросила сонно.

- Ты не очень пьян?

- Не знаю.

- Помнишь как меня зовут?

- Лариса...

- Нет. Лариса ушла домой. Я - Светлана.

- Светлана, - повторил он.

Она прижалась к нему бедрами и засмеялась.

- Господи, ты уже завелся!

Мягким движением всего тела он перевернул её на спину, лег сверху, словно на горячий песок пляжа, попробовал потянуть вверх тонкую рубашку с её ног и тут же низ его живота перехватила судорога, напоминающая щекочущую боль, он дернулся, скрипнул зубами и замер. Все было кончено. Не начинаясь.

Женщина обняла его за спину и сказала, подавляя легкий смех.

- Меньше надо пить, милый. Такое бывает. Полежи так спокойно.

Он знал, что выпивка здесь не при чем, но послушался, застыл неподвижно и - заснул.

Чтобы проснуться от веселых голосов, музыки и шуме во всей квартире чтоб там ни было, при всех сложностях жизни, в компании Мишки веселится умели - когда наступал час праздников. А скоро праздник - Международный Женский День, признаете вы его или нет.

Глава 10. Лютая псарня.

Михаил потеряно стоял посреди спальни, держал в руках по бутылке пива и спросил удивленно.

- Гриша, куда, к чертовой матери, девались три дня, ты не знаешь?

- Какие три дня? - спросил с постели Гриша и не узнал своего хриплого голоса.

- Как какие? Сегодня уже четверг! - он горестно вздохнул. - Ну, ладно, ты хоть чем-то полезным был занят, а я-то, неужели так и пил без передышки?

- Наверное.

Гриша сел на постели, чувствуя что весь он пропах чем-то незнакомым, слегка приторным и возбуждающим.

- Гришка! - укоризненно застонал Михаил. - Мы эдаким образом помрем в нищите! Работать, черт побери, надо!

- Я не понял твоей работы.

Михаил взглянул на него и засмелся.

- Я - пират! Произвожу пиратскую видео-продукцию. Но в душе художник! И потому для этой своей души снимаю фильмы, которые пошляки называют "порнухой". И к этому делу я пристрою тебя.

- Не хочу. - подавил испуг Гриша, а Михаил засмеялся.

- Не бойся. На постели с девочками работать не будешь.

Он хитро сощурился и радостно сообщил.

- Ты подходишь на роль наемного убийцы!

- Кого?

- Киллера! Выражаясь профессиолально! Если ты за пару тысяч баксов кого замочишь, то тебя ни казнят, а по новой посадить в психушку!

- Спасибо...

- Подожди! - Мишка уже захлебывался, радуясь своей идее. - Пришибешь кого по заказу, и если поймают, то из психушки лет через пять по новой отпустят, а у тебя - много тысяч баксов! Ты, с определенной точки зрения, бесценный человек, Гриша! Можешь на этой специализации просто разбогатеть!

Гриша помолчал и спросил нерешительно.

- Кого тебе надо убить, Миша?

- Если б я знал! Кандидатов не имею... Ну, ладно. Займемся твоим трудоустройством. Гриша, что ты умееншь делать руками? Или что ты можешь наварить мозгами?

Почти без раздумий Гриша ответил.

- Ничего.

- Так я и думал! Через неделю пойдешь на курсы шоферов. Потом будешь своего начальника возить.

- Кого?

- Меня, конечно! - заржал Мишка. - Личный шофер - правая рука хозяина! И половина его сердца с мозгами!

Гриша взглянул на него, неуверенно улыбаясь.

- Михаил... Ведь ты меня в общем-то и не знаешь. Всего пара месяцев в Балтийске...

- Стоп! - сухо и серьезно оборвал Михаил. - Пусть пару месяцев, Гриша, но мы с тобой прошли такую школу, выдержали такую проверку, какую не дадут многи годы ординарной жизни. Вокруг меня неплохая публика, Гриша, но не один не проверен на кровь! А ты - проверен. Теперь не трепи языком и поезжай в Степановск! Найди Заварова!

Гриша опешил.

- Зачем, Михаил?

Тот присел на край постели, глубоко вздохнул и начал толковать вразумительно.

- Гришаня, повторяю: этот мерзавец - тебе должен. Он отнял у тебя десять лет жизни, ты хоть это понимаешь? Подлец ушел от наказания, так пусть хоть заплатит!

- Как и чем?!

- Деньгами!

- А может у него и денег нет?!

- Узнай. Понюхай. Он при шоу-бизнесе крутился и сел на год за наркоту! Такие не успокаиваются.

- Но...

- Молчи. Ты не понимаешь главного. Заваров - из блатных. Был, есть и останется таковым до гроба.

- Михаил, - беспомощно сказал Гриша. - Но я не уверен, что убил не я... И почему ты решил, что именно Заваров?

- Вот это и установи! Пусть он скажет свое слово. И мы успокоимся. И ты будешь знать, на что спрособен. В прошлом должна быть ясность, Гриша, без этого жить нельзя.... Сьезди, вечером вернешся. Не сможешь вернуться позвони.

- Миша! - взмолился Григорий. - Но как я его найду в этом Степановске?!

- Витьку Заварова?! - Михаил засмеялся. - Да он же лабух! Лабух раскрученный! Местная звезда! В любом музыкальном киоске, в любом кафе с музыкой спросишь, где отыскать Завара, тебе и скажут! Городишко маленький, они там гордятся своими знаменитостями! Если не справишся, или какой конфликт, сразу звони сюда.

- Дай мне свой телефон, я запишу.

Гриша достал из сумки записную книжку, записал телефон и точный адрес Михаила, потом они позавтракали и Гриша решил, что с Заваровым поговорить, во всяком случае, не помешает. Никаких долгов с него он спрашивать не собирался, скорее просто было интересно посмотреть, что сталось с бывшим афганцем, бывшим помошником старшины в Обьединенном Обществе Сумасшедших города Балтийска.

Через четверть часа Михаил торжественно протянул ему синюю книжицу с золотым тиснением и заявил.

- Григорий! Отныне ты официально зачислен референтом в штат студии "Орион-Арт"! Храни документ, он вполне официальный.

Что включает в себя должность референта, Гриша уточнять не стал, порешив, что любой лишний документ в его положении не помешает.

Прощаясь, Михаил обьяснил, как добраться до Степановска, осведомился, есть ли у Гриши деньги на дорогу, а тот сказал.

- Миша, у меня есть кое-какие деньжата и я даже могу тебе помочь немного, если ты на мели...

- Все свои деньги и документы носи с собой! - коротко посоветовал Михаил. - О любых непредвиденных поворотах судьбы - сообщай. Чтоб я знал, где искать твою могилу.

Это прозвучало как шутка, и обоим в голову не пришло, что юмор сей очень быстро приобретет свой внутренний и категорически не комедийный оттенок.

Гриша покинул гостеприимный кров друга в одиннадцатом часу дня.

...Он и предположить не мог, что через час в студию "Орион-Арт" с грохотом ворвуться люди в масках, комуфляже и с автоматами. Еще через три минуты после этой успешной атаки Михаилу Фридману предьявят все положенные ордера на обыск и задержание, всю студию "Орион-Арт" перероют, многое что тут же увезут. В том числе - и самого владельца предприятия.

Михаил сопротивления разумно не оказывал, однако как свободный человек демократической страны спросил ерепенисто.

- Это по какому праву, господа?!

- По праву Налоговой Полиции, господи Фридман. - вежливо ответили ему.

- Я неукоснительно плачу налоги! - так же независимо ответил господин Фридман и получил ответ не менее твердый.

- А ещё мы уполномочены в порядке борьбы с "пиратской" видеопродукцией изьять вашу контрабанду. А если мы ещё докажем, господин Фридман, что вы изготовляли "порнуху", то срок вышего отбывания в зоне наказания может получится неисчислим! Добровольно во всем признаетесь?

- Как бы ни так! - независимо ответил Михаил, хотя по существу предьявленных фактов обвинения крыть ему было нечем.

Через парочку часов его усадили в ничем не примечательную машину и увезли прямым ходом туда, где на окнах укреплены прочные решетки, а двери железные и запираются только с одной строны. Плюс удобное спальное ложе в виде деревянного настила, сиречь - нары.

...Чуть теплое солнце первых мартовских дней казалось неожиданным и непривычным. В прозрачных лучах резко высветились черные ветви голых деревьев рощи, сквозь которую Гриша шел к маленькому Подмосковному городу, после того как пригородная электричка довезла его за сорок минут до платформы. Свою ковбойскуюшляпу он скинул, сумку со скудными пожитками перекинул через плечо, дышалось легко и он с внезапной радостью подумал, что впервые за много лет вот так свободно и бодро идет не по асфальту, а по чистой земле и небо над ним достаточно ясное, а где-то над головой радостно поют птицы.

Ему даже померещилось, что в Степановске его ждет если не счастье, то какая-то неведомая удача. Во всяком случае, он был наполнен приятными предчувствиями, хотя, строго рассуждая, от встречи с Заваровым ничего хорошего ждать не приходилось.

Он не намеревался предьявлять ни Заварову, ни кому либо ешё никаких претензий. Гриша ещё в поезде Кострома-Москва настолько круто отрубил от себя всё свое прошлое, что все проблемы - тот матрос с перерезанным горлом, удушенный в палате старик Покатилов, прострелянный на ярмарке сторож палатки, даже свидание с братом Геннадием - словно стерлись с полушарий его мозга. Всё это было в исчезнувшем прошлом и мозг сработал автоматически, включив какую-то свою защитную систему. Быть может Григорий Нестеров быстро взрослел, добирая опыт утерянных лет... К великому счастью Человека, какие-то спасительные процессы его сознания происходят помимо его воли.

Григорий миновал рощу и поначалу оказалася в районе одноэтажных, деревянных и кирпичных домов, а уже за ними поднимались блочные, высокие здания, впермежку опять же со строениями светлого кирпича. Обычное Подмосковье, где такие городки именуют то поселком, то ещё попросту деревней, тысяч на сорок-семьдесят жителей, наверное.

Но в центре все оказалось на месте - и светофор, и пара больших магазинов, кафе, ресторан, а за площадью - рынок. Впрочем, маленькие рынки попадались на каждом оживленном перекрестке: старушки торговали овощами, прошлогодней картошкой, вареньем, соленьями, а милиция проявляла бдительность и время от времени вяло вышибала старух за ближайший угол, чтоб через двадцать минут они вновь наладили свой бизнес.

Помятуя наставления Михаила, Гриша вышел на центральную площадь присмотрелся и обнаружил кафе с очень яркой вывеской над дверьми: "СВИРЕЛЬ".

Не долго размышляя, он вошел внутрь и сквозь холл шагнул было в зал, но немолодой швейцар метнулся к нему и сказал строго, хотя и вежливо.

- Разоблачиться надо, молодой человек. И сумочку сдать. Не бойтесь, у вас ничего не украдут.

Гриша отдал шляпу, и сумку, прикинув, что красть при всем желании из его имущества было нечего - в сумке оставалась лишь папка с "Синим светолм" смена белья и бутылка с остатками коньяка, так и довез до сюда прощальный подарок санитра Кислова.

Гриша прошел в зал и теперь, коль скоро его раздели, просто так задавать вопросы было неудобно, следовало хоть что-то заказать.

Бойкая девчонка в фирменном наряде деревенской девушки ("Свирель" все же!)подскочила к нему, приветливо улыбнулась и спросила.

- Завтрак?

- Завтрак. - кивнул Гриша, порадовавшись, что его лишили мучений выбора.

- Если будете курить, то потихоньку. - заговорщицки улыбнулась девушка и Гриша решил, что она достаточно контактна, чтоб с ней можно было вступить в разговоры.

Так оно и оказалаось. Одолев завтрак, годный к тому, чтоб насытить голодный солдатский взвод, Гриша выпил кофе, потихоньку покурил и слегка ошалел, когда ему представили счет - за такую сумму можно было накормить два взвода. Он оставил официантке сдачу и спросил.

- Простите, мне надо найти музыканта... Заварова.

Девушка тут же ответила.

- Витьку? Так он здесь уже два года не играет!

- А раньше играл?

- Ой, что вы! Пел под гитару! Тут такое творилось - каждый день драки! Одна шпана собиралась с округи! Нет, наш новый хозяин таких лабухов не приглашает.

- А где мне его найти?

Приветливость девушки приувяла, судя по всему круг знакомых лабуха Витьки почтения ей не внушал.

- В каком-нибудь гадюшнике. - сухо кинула она. - Он сюда иногда заходит, вы у швейцара Андрея Петровича спросите.

Приличные чаевые все же растопили её суровость и она добавила тихо.

- Только если от Петровича хотите что узнать, сразу ему десятку покажите.

Операция оказалась простешей. Принимая свою сумку и шляпу, Гриша положил на стойку две монеты по пять рублей и спросил небрежно.

- Андрей Петрович, мне бы Заварова Виктора найти надо.

Швйцар ответил не сразу не потому, что колебался, а из-за того, что очень внимательно, словно первый раз видел, рассмотрел обе монеты, потом так же акуратно глянул в лицо Гриши и спросил деловито.

- Земляк? Однополчанин?

- Однополчанин. - улыбнулся Гриша.

- Найди "Диско-клуб", но они работают вечером.

И он так замолчал, что было понятно: имеет дополнительную информацию, которая опять же нуждается в доплате.

Гриша нашел ещё одну монету в два рубля, которой оказалось достаточно.

- Попробуй поискать его на Железнодорожной. Минуешь переезд, перед мостом увидишь дом за железным забором. Там собаки лают. Пошукай там.

Гриша кивнул и вышел из кафе - Мишка Фридман оказался прав: Заваров был здесь достаточно популярной личностью.

Все более удаляясь от центра, Гриша вновь оказался в районе одноэтажных домов с печными трубами над крышей. Без труда он нашел улицу Железнодорожную и сразу увидел длинный железный забор.

Калитка оказалась запертой, а за ней, на большом и запущенном участке виднелся приземистый темный дом с четырьмя окнами по фасаду, обширный сарай в углу, навес для машины и перекопанные грядки под скелетом парника, на котором ещё не была натянута пленка.

Возле калитки Гриша обнаружил кнопку звонка, под которой была прибиты металлическая табличка с гравировкой трех собачих голов. Насколько он понимал в породах, выгравированы были овчарка, бульдог и пудель. Гриша нажал на звонок и показалось, что одна из занавесок на центральном окне отодвинулась и там промелькнуло чье-то лицо.

Ни вторая, ни третья попытка существенных результатов не дала и Гриша решил было переждать, пойти прогуляться, но увидел, что широкие ворота были слегка приоткрыты. Он прошел на подворье и поднялся на высокое крыльцо, громко постучал в тяжелый двери. Опять никаких резхультатов, если не считать того, что из длинного сарая раздался протяжный собачий вой, тут же подхваченный разнобойным лаем - озлобленным и голодным.

Гриша потоптался на крыльце, собаки продолжали выть и он прошел к сараю. Приоткрыв тугую створку ворот осторожно заглянул внутрь, опасаясь собачьего нападения. Но предосторожность оказалась лишней. Все собаки сидели в просторных клетках, каждая в своей, а всего их было штук пятнадцать.

Гриша с детства любил собак и из любопытства прошел внутрь, к вольерам. Появление его сопровождалось общим рычанием и лаем разнопородных псов, однако он тут же определил, что это - далеко не дворняжки, а псы отборные, выхоленные и здоровые. Половину собак составляла порода вовсе Григорию незнакомая - невысокие, белые, напоминающие поросят, с красными глазами и несколько одряблой шкурой. Они скорее даже не поросят напоминали, а свиней малых размеров. Эти - не лаяли, а угрюмо глядели на Гришу красными глазами и ему показалось, что ждать от этих уродов доброго не приходится. В крайних клетках содержались настоящие гиганты - кавказские овчарки, ризены и московские сторожевые.

В сарае было чисто и настолько уютно, что в одном углу даже стоял круглый стол, стулья, два легких кресла, пепельница в виде раковины и маленький телевизор.

Гриша присел на стул. Собаки, не дождавшись от него никакой подачки, понемногу прекратили лай. Он прикинул, что содержать такую свору - занятие достаточно накладное, а главное непонятна была сама цель собрания разнопородных псов. Стая гончих или борзых означала бы, что хозяин охотник. Но на что способны эти белые неуклюжие свинтусы было решительно непонятно.

Гриша не успел закурить, как собаки вновь заволновались, а через мгновение ворота скрипнули и в них показался неряшливо одетый старик, который втащил на веревке драную дворняжку из породы бродячих. Старик что-то бормотал, дошел до ближайшей клетки, приоткрыл её и пинком вбил дворнягу нвутрь - в гости к свиноподобным псам.

Гриша не успел ничего понять, как эти белые свиньи в количестве трех штук показали на что они способны. Не издавая лишних звуков, не предупреждая несчастную бродяжку о своих намерениях, они бросились на неё с трех сторон, вцились зубами в горло, в ляжки и приблудный пес завизжал жалобным тонким голосом, в котором слышалась смертная мука. Дворняга пыталась отбиваться, но её рвали на части совершенно профессионально и убежденно.

- Эй! - вскочил Гриша со стула. - Эй, дед! Ты что делаешь, живодер?!

Быть может старик был глуховат, повернулся не сразу, а когда повернулся, то по сонно-равнодушному лицу его можно было увидеть, что появление Гриши ему непонятно, и столь же недоуменя вызвают его крики.

- Ты что квохчешь? - сипло спросил живодер.

- Старый черт, живую тварь своим уродам скармливаешь?! - двинулся было на деда Гриша и тут же осекся, услышав от ворот жесткий и звонкий голос.

- Стоять! Не двигаться!

Гриша резко обернулся. В проеме воротом, на фоне яркого солнечного света он увидел лишь тонкую фигуру в высоких сапогах, ореол светлых волос над головой и какую-то короткую толстую палку в руках женщины.

Дворняжка, которую казалось, уже почти разорвали на куски, нестерпимо вижжала и Гриша возмущенно заголосил.

- Что это тут за живодерня такая?! Да я сейчас милицию вызову!

- Кто тебя при прислал?! - выкрикнула женщина, вскидывай руку со своей короткой палкой или трубой.

- Сейчас узнаете, кто прислал! - пообещал Гриша и сделал шаг к вольерам.

Из палки в руках женщины блеснул огонь, послышался хлопок приглушенного выстрела и тут же Гришу что-то так ударило в живот, что его швырнуло на решотку вольера и он упал на цементный пол. Боль была непереносимой, на несколько секунд Гриша даже потерял зрение, но сознание сохранялось, он сообразил, что ему прострелили живот и попытался встать.

Второй выстрел - и вторая пуля попала ему в висок, это он тоже понял, когда падал, уже теряя сознание по настоящему. А удар был такой силы, словно чемпион-дискобол попал ему в голову кирпичем.

Сознание вернулось к нему толчком - мгновенно вынырнул из тьмы, открыл глаза и тут же почувстовал боль в животе и с правой стороный головы. Правый глаз видел тоже не стопроцентно, заплыл и болел. Но все же Гриша понял, что лежит на диване, над ним белый потолок, под которым висит люстра на три рожка. По его лицу стекали холодные капли - оказалось, что череп был обмотан мокрым полотенцем.

Гриша прикинул, что одна пуля застряла у него в кишках, а вторая, следовало понимать, - пробила череп, и по элементарному соображению, ему полагалось быть мертвым.

Он покосился, определил, что лежит в большой чистой комнате, в углу телевизор, на полу - ковер, в стене маленький камин, на котором стоят старинные часы. Его походная синяя сумка лежит на столе.

Потом он услышал в глубине дома детский голос, а следом за тем женский.

Превознемогая боль, он сел и обнаружил на столике возле сумки свой документ референта фирмы "Ориент-Арт", сигареты и деньги. Получалось, пока он валялся сраженный пулями, кто-то удостоверился в его личности.

- Все в порядке? - неприветливо прозвучало от дверей и, обернувшись, Гриша увидел женщину лет двацати пяти, в тугих джинсах, остроносых сапогах на высоком каблуке и в сером свитере. Фигура у неё была почти мальчишеской, с маленькой светловолосой головой на длинной шее. Лицо было бы простым, непримечательным, если б не резкие линии рта и подбородка. Она была настроена неприязненно, чего и не скрывала.

- Очухались, я спрашиваю?

- Да. - ответил Гриша и собственный голос тут же отдался в правой строне головы ударом боли.

- Чего вы здесь искали?

- Заварова Виктора... Мне дали адрес.

- Виктора здесь нет. Кто вас сюда направил?

- Швейцар... Из кафе "Свирель". А где Заваров?

Женщина помолчала, потом неприветливо улыбнулась.

- По вашему, я справочное бюро?

- Нет... У меня голова очень болит. И я пить хочу.

Она повернулась к приоткрытым дверям и позвала.

- Петр! Принеси воды из холодильника! А вы кто - друг Виктора?

- Не знаю. - ответил Гриша - Мне надо его увидеть. Как его найти?

- Не знаю. - коротко бросила женщина и слегка отодвинулась от дверей, пропуская в комнату мальчика лет семи. Тот нес в руках большую пластиковую бутылку и стакан. Он был хрупок и светловолос, как мать, с большими и любопытными глазами. Подал Грише бутылку и спросил.

- Дядя, тебе больно?

- Да. - пробурчал Гриша, а мальчик радостно засмеялся.

- Мама тебя резиновыми пулями убивала!

- Что? - не понял Несетров.

- Резиновыми пулями! Из японского полицейского пистолета! А у нас ещё газовый есть!

- Петр, спасибо и иди гуляй! - резко приказала женщина, мальчишка засмеялся и вышел из комнаты.

- Виктор здесь не живет - сдержанно сказала женщина. - Оставьте свой телефон, он вам позвонит.

- Мне некуда звонить. - ответил Гриша, открывая бутылку. - Вы бы хоть сказали, как вас зовут.

- Не к чему знакомиться. - неприязненно ответила она. - Я извиняюсь за то, что случилось, но в дом без приглашщения не залезают.

- Да, конечно. Простите...

В глубине дома послышалась трель телефонного звонка и женщина сделала короткий знак рукой.

- Подождите минутку.

Она вышла, Гриша выпил воды, поставил стакан на столик и оглянулся. Приметил у дверей овальное зеркало, подошел к нему и глянул на свое отражение. Правая сторона лица оплыла, глаз сузился до прорези-щелочки и была уверенность, что к вечеру его вовсе затянет солидный синяк багряных переливов.

Гриша вернулся к дивану, собрал со столика свои вещи и решил уйти из негостеприимного дома не прощаясь. Он уже толкнулся в двери, когда хозяйка вновь появилась на пороге, заявив вызывающе.

- Мой брат вас не знает!

- Что?

- Мой брат не знает никакого Григория Нестерова!

- Он забыл. Мы с ним вместе сидели в одном...

- Вы свалили с зоны? - пренебрежительно перебила она. - Отсидели свой срок?

- Да нет. То есть да. Но не из зоны. Скажите ему, что мы были в Балтийске ..О-О-С. Он вспомнит.

- ООС? - спросила она, недоумевая.

- Да. ООС.

- Подождите, - она вновь ушла вглубь дома.

Гриша неторопливо выпил воды, потом намочил платок и приложил его к глазу. Прислушавшись, он с трудом расслышал голоса за стеной, но слов различить не мог.

Женщина вернулась минуты через три и неприязнь на её лице сменилась презрительной усмешкой.

- Вас вспомнили, с чем могу и поздравить. Сознайтесь на всякий случай честно - вы не сбежали из своего веселого заведения?

Этот вызывающий оскорбительный тон уже начал обижать Гришу и он проворчал сердито.

- Вы же шарили по моим документам. Справки читали. Ни откуда я не сбежал.

- И дом не подожгете, и кусаться не будете? - она говорила все так же легко и все с тем же презрительным напором, но все же спокойней.

- Нет. - ответил Гриша. - Если Виктор здесь не живет, то я уйду. Передавайте привет.

- Я сейчас за ним сьезжу. Я его сестра. Алла Владимировна Заварова.

- Очень приятно, - пробормотал Гриша, ничего приятного от знакомства не ощущая.

- Подождите здесь до вечера. Брат хочет вас видеть.

- Не хочу я его ждать! - сердито ответил Григорий. - Он мне вообще нужен только для одного разговора! Скажите, что я позвоню, дайте свой телефон.

- Нет. - твердо сказала она. - Он хочет вас видеть. И вы отсюда не уйдете.

- Что?

- Ждите, раз пришли.

- Послушайте, - потеряно начал Гриша и двинулся было к дверям, но Алла резко отшатнулась и в руках её он увидел всю ту же короткую палку, которую теперь он разглядел и обнаружил, что это нечто вроде короткого ружья с толстым стволом. Гриша попытался улыбнуться.

- Так вы что - строжить меня будете?

- Не хотелось бы. Но приходится. Давайте не будем скандалить. Вы влезли в мой дом без приглащения и пока мы во всем не разберемся, вы отсюда не уйдете.

- Когда разберемся?!

- Я уже сказала - вечером. Вы останетесь с моим сыном. Очень вас прошу, не пытайтесь убежать. Наших собак вы видели, а сторож дед Иван - на дворе. Пойдемте, я познакомлю вас с Петром. Он не контактен, но компьютер вас обьеденит.

Смысла последней фразы Гриша не понял, послушно прошел вслед за Аллой в соседнюю комнату, которая убранстовм своим предназначалась для ребенка, но никаких игрушек в ней не было, а на низколм столе стояла установка с большим экраном. Мальчик сидел перед ним на стульчике, нажимал на кнопки управления аппаратуры и по яркому экрану метались, пищали фигурки, летали самолеты, слашался гул моторов и выстрелы. Что это была за игрушка, Гриша решительно не понимал.

- Петр, это дядя Гриша. - сдержанно сказала Алла. - Он посидит с тобой до вечера, я скоро вернусь.

- Бэби ситер? - спросил мальчишка, надувая губы.

- Да. Бэби ситер.

- Пусть мне обед сделает.

Алла повернулась к Грише, посмотрела на него сомнительно.

- Сумеете накормить? В холодильнике всё есть. Петр покажет.

- Как-нибудь...

- Тогда, до вечера.

Она вышла из комнаты и шаги её стихли в глубине дома. Гриша присел на диванчик за спиной ребенка и присмотрелся к экрану. Мальчишка слегка повизгивал, пальцы его нажимали на кнопки, на экране происходили какие-то боевые действия, которыми ребенок управлял, но как он это делал - в разуме Григория не укладывалось. Он спросил нерешительно.

- Ты управляешь сам этим?

- Не мешай! - капризно ответил Петя. - Лучше иди, обед сделай.

- Ладно. - согласился Гриша, вышел из детской и нашел кухню.

Он услышал, как в прихожей закрылись двери, а потом треснул замок заперли, следовало понимать. Гриша подошел к окну и поначалу обнаружил, что створок - не открыть, рама была словно зацементированной. А потом оказалось, что и стекло было необычным, толстым и прочным, как железо, так что его вряд ли пробьешщь и табуреткой. Он увидел, как Алла вышла во двор, распахнула ворота гража и через минуту выкатилась оттуда на красных "жигулях". Притормозила и к машине подошел тот самый живодер-старик, дед Иван. Они перекинулись несколькими словами, дед Иван распахнул ворота и "жигули" исчезли.

Дед Иван пошел к собачьему сараю даже не оглядываясь на дом.

Гриша понял, что двери заперты надежно, уйти отсюда, получалось, невозможно, так что после небольшого перерыва кто-то вновь ограничивает его передвижение по земле. Местное гостеприимство был несколько странным поначалу влепили в голову резиновую пулю, которая, вполне вероятно, могла и убить, потом заперли дверь и присвоили непонятное звание "беби ситер" - при ребенке, которому было на все плевать, кроме яркого экрана своей современной игрушки.

Холодильник оказался плотно набит продуктами в прозрачной упаковке, на которых были надписи на иностранном языке. Но нашлась миска с нарезанными кусками мяса и Гриша решил, что проблема обеда решана.

Он прошел в дескую комнату и застал мальчишку все так же повизгивающим возле экрана.

- Жареное мясо будешь? - спросил Гриша.

- Да нет! Ты его лучше в электронку сунь! Смотри, как я генерала убил!

Как он там на экране убил генерала - Гриша не разглядел и что следовало делать с мясом тоже показалось непонятным. Зато он приметил, что на стене висел очень яркий, настоящий индейский головной убор - повязка с длинным хвостом, перьями, а под ней на гвозде - широкий пояс с кожаными кобурами из которых торчали рукоятки пары револьверов. У Гриши радостно потеплело на сердце - нечто подобное в своем детстве он видел в кино и тогда, с ребятами на дворе, они играли в индейцев, убегая на кладбище. Тоже пытались смастерить себе нечто вроде индейского наряда из перьев ворон, а о таком, настоящем боевом убранстве племени апачей могли только мечтать.

- Можно я это примерю? - нерешительно попросил Гриша.

- Давай! - махнул рукой от монитора мальчишка.

Гриша едва успел натянуть на голову повязку и опоясаться пистолетами, как входные двери загремели и прозвучал требовательный, хриплый голос.

- Петька! Ты приметил, куда мамашка выпивон припрятала?!

На пороге комнаты появился старик-живодер, облаченный в телогрейку, стоптанные сапоги, небритый, с длинными седыми космами, торчащими из-под зимней шапки. Лицо у немго было мятым и бугристым, шарики выпученных глаз блестели хитростью и на Гришу он демонстративно не обращал внимания.

- Не мешай, дед паршивый! - закричал Петя, не отрываясь от игры.

А дедушка оскорбился и заголосил.

- Отскочи от своей игралки, когда с тобой старший разговаривает, пащенок! Куда мамашка бутылки упрятала?! Душа требует! У меня ПЕРИОД начинается!

- Там! - отмахнулся Петя. - На кухне! В ящике, где картошка.

Дед Иван явно успокоился, метнул, наконец, взгляд на Григория и поставил диагноз.

- Чинганьчгук, мать твою! А ты действительно псих! Употребим по единой?

- Вам же меня сторожить надо. - подивился Гриша.

- А что тебя сторожить?! Псы во дворе! Р-разорвут на части, едва шагнешь! Они у нас живым мясом кормленные, понял?

- Не ври, дед! - крикнул Петя. - Никого не испугаешь! Если тихо идти, то они никого не тронут! Они для собачьих боев дрессированы, вот! А так от них никакого толку!

- Как это никого, пащенок? - осерчал дед. - А на какие шиши ты живешь, а? Тебя собачки кормят! Они родимые! На последних боях знаешь сколько Зомби заработал, а? Самого чемпиона района Джиммера загрыз, во!

- Зачем загрыз? - потеряно спросил Гриша.

- За тем, что деньги получил! Приз победителю! А мне даже выпить не дали в честь победы! Будто я тут самый "крайний"! Пошли на кухню.

Гриша спорить не стал и двинулся вслед за своим стражем на кухню, не снимая с головы индейского убора, в котором чувствовал себя от чего-то очень хорошо.

глава 11. Заваровы - брат и сестра.

Он разлепил глаза от резко вспыхнувшего света и обнаружил, что полулежит на ковре в детской комнате, привалившись спиной к дивану. Индейское облачение все ещё украшало голову Гриши, на его коленяк спал Петя, в его ковбойской шляпе, в руках мальчишка сжимал игрушечный револьвер. Но что оказалось более занимательным - в углу, с закленными пластырем глазами храпел, связанный веревкой по рукам и ногам дед Иван! Не смотря на некоторое неудобство позы, пленник спал вполне спокойно.

- Что здесь происходит?! - прозвучал над Гришей удивленный голос, он поднял голову и обнаружил, что Алла стоит на пороге в мокром, блестящем как вороненая сталь плаще.

- Мы... Играли. - ответил Гриша.

- Во что вы играли?

- В гангстеров... И ковбоев.

- И Петр тоже играл? - в голосе молодой женщины прозвучало неприкрытое удивление.

- Да... Он был ковбоем.

- А вы?

- Я был конем. - ответил Гриша, понимая, что вид у него сейчас очень глупый и ответы нелепые, но обьяснить, как он вдруг затеял игру с мальчишкой, а в неё втянули пьяненького деда Ивана, не мог.

- Что-то небывалое. - ошеломленнно ответила Алла. - Как вы его оторвали от компьютера?

- Не знаю... Он забавный мальчишка.

Алла сбросила плащ, наклонилась над дедом Иваном и сняла пластырь с его лица. Дед замычал, зашевелился в своих путах, но в себя пришел, когда его полностью освободили. Он поднялся на ноги, поболтал косматой головой, словно вышибая из черепа дурман, что-то пробурчал и Алла сказала резко.

- Иди к своим собакам!

- Иду, иду...

Алла наклонилась над ребенком, взяла его на руки и унесла. Гриша неловко поднялся, снял с себя конскую уздечку и прошел неа кухню, где царил полный погром. Он помнил, что сам выпил очень мало, даже не захмелел только поддержал деда Ивана в его "периоде", как он именовал свой элементарный запой. Но потом начали играть с Петькой в "Дикий Запад" - игру его, Гришиного детства - вовлекли деда Ивана и теперь, к полуночи, умаялись до бессилия.

- Он даже не проснулся, - удивленно сказала Алла, ступив на кухню и вдруг засмеялась, открыто и весело. - У вас самого есть дети?

- Нет. А Заваров...

- Сейчас придет. Машину загоняет.

Впервые она внимательно смотрела ему в лицо, словно пытаясь определить, кто перед ней стоит и Гриша стеснительно замялся, попытался обьяснить ситуацию.

- Тут электричество отключили ненадолго и парень в темноте без своего аппарата заскучал... Я ему показал, как мы играли в индейцев и ковбоев, а дед тоже начал... Ивана связали, он брыкался... А потом как-то приспнули с устатку.

- С дедом всё ясно. А вот с Петькой... - она все так же смотрела ему в лицо, потом спросила. - Сколько вам лет?

- Двадцать девять. Почти тридцать.

- Вот как? - с подчеркнутым сомнением спросила она. - А я думала пятнадцать.

Гриша улыбнулася, а она отвернулась, наколонилась к холодильнику и спросила через плечо.

- Виктор сказал, что вы сидели в дурдоме за убийство... Это так?

- Да.

Он вздрогнул, когда из-за спины прозвучал уверенный, насмешливый голос.

- Так. Действительно Нестеров. Действительно Гришка.

Гриша круто обернулся. Когда и как совершенно беззвучно в дверях кухни появился незнакомый, статный мужчина, он не уловил. Но это был Заваров. Подтянутый, жесткий, с прямым взглядом голубых глаз, только на верхней губе появились короткие, аккуратные усы.

Гриша растерялся, не знал что сказать и нелепо улыбался. Заваров вдруг крикнул.

- Слава ООС!

- Слава ООС! - автоматически ответил Гриша.

- Десять "горячих" на десять "холодных"! Отпустить!

- Есть отпустить десять "горячих" на "десять" холодных!

И оба захохотали, словно обменялись тайным, лишь им известным паролем, который тут же установил между ними дружескую связь. Заваров протянул руку, сильно хлопнул Гришу по плечу.

- На улице, Гришка, я бы тебя не узнал! Ты ж вроде шпендриком был, а тут просто мамонт!

- Я бы тебя узнал. - преодолевая стеснения, чувствуя на себе внимательный взгляд как самого Заварова, так и его сестры, улыбнулся Григорий. - Хотя ты изменился, конечно.

- Ты откуда? - Заваров кивнул на Аллу. - Не стесняйся, от сестры секретов нет. Надеюсь не из тюряги?

- Нет... Из ООС... Только не нашей, конечно.

Заваров вытаращил глаза, отодвинулся и спросил, не скрывая удивления.

- Так и куковал всё это время?... Врешь...

- Так получилось. У меня там ещё приключения были... Всё прошло.

- Черт побери. - выругался Заваров. - Давно на воле?

- Неделю...

Заваров сказал решительно.

- Ладно. Вот и хорошо. Пойдем потолкуем по старой памяти, а сестра пока что-нибудь на стол кинет.

Он кивнул, приглашая за собой.

На Заварове был очень хороший, ладный костюм, галстук, стрижка отличалась строгой элегантностью и меньше всего он напоминал тех расхристанных эстрадных певцов, которых Гриша видел в телевизоре. А Гриша совершенно непроизвольно ощутил не то чтоб страх, а внутренюю напряженность. Это человек как был для него опасен, неприятен - так и оставался. И разговаривать с ним о чем бы то ни было не хотелось, так что Гриша пожалел о своем визите - это тебе не веселая, хотя и нелепая компания Мишки Фридмана.

Своим ключами Заваров отпер дверь комнаты, внутри которой оказались всего лишь диван и письменный стол, с двумя креслами. Еще, правда, на стене висела гитара.

- Давай сразу на чистоту. - Заваров кивнул на кресло. - Зачем ты меня нашел?

- Виктор... Я не знаю. - сознался Гриша.

- Вот как? Зато я знаю.

Заваров смотрел на него в упор, словно ожидая вопроса и Гриша не выдержал паузы, спросил.

- Что ты знаешь?

- Две вещи знаю. Первая. Ты полагаешь, что отсидел в психушке за меня. Ты думаешь, что того матроса я "замочил". И теперь пришел получать с меня долги.

Гииша хотел ответить, что ни за какими долгами он не пришел, что скорее всего и действительно не понимает до конца цели своего визита, но эта агрессивная напористость неожиданно его разозлила и он ответил.

- Да. Может быть.

- Ошибаешся, Нестеров. Матроса зарезал ты. А дело это уже похеряно. По сроку давности. Это, как я тебе сказал - первое. Второе - ещё хуже. Но об этом потом. Чего ты от меня хочешь?

- Да, ничего, Заваров! Честное слово. Я Мишку Фридмана проведал, он в Москве живет...

- А это кто такой?

- Ну, Мишка! Он "Балалайку" пел!

- А! Помню... Ну, так что?

- Да ничего же! Ты не волнуйся, мне от тебя ничего не надо. Поговорим и я уеду.

Под пушистыми усами Заварова мелькнула улыбка и он спросил с любопытством.

- Куда уедешь? Вообще-то ты пристроился? Крыша, бизнес есть?

- Да. Почти...

- Подожди-ка, я ведь помню говорили, что, что твой отец генерал?

- Был. Он умер. Мать тоже. Ну, что об этом...

- И никакой родни у тебя нигде?

- Брат здесь в Москве, - поежился Гриша. - Но он сводный и у нас отношений нет.

- Понял. - обрезал Завраов. - И теперь вот что тебе скажу. Я как и ты в свое время вернулся и не знал куда сунуться. Ну, сестра здесь, она в больших делах не в счет. И коли ты так завис в подвешенном состоянии, я бы тебе поддал под ногу, Нестеров. Но вот ведь какая штука... Штука, как я говорил, номер два.

Он неторопливо и многозначительно залез в карман пиджака и через мгновение Гриша с удивлением увидел в руках Заварова свой военный билет, справки и удостоверение Мишкиной фирмы "Ориента-Арт".

- У тебя мои документы?

- Да. Сестра взяла. Лишняя проверка не помешает, ты не обижайся. - он протянул документы. - Тебя ищут, Нестеров. Тебя очень ждут в городе Ярославле.

- Кто?... Ждет?

- Милиция, Нестеров. Что ты там натворить успел?

- Подожди... Откуда ты это знаешь?!

Заваров снисходительно засмеялся.

- Да есть у меня связи с людьми, которые такие вещи контролируют по своей службе. Ты в розыске, Нестеров, уже около недели. В Ярославле на тебе убийство висит, как о том сообщает милицейская федеральная сводка. И почему тебя ещё на улице не повязали менты, так это твое случайное счастье.

Гриша отупело смотрел в пристальные глаза Заварова и уже понимал, что тот не лжет. Понимал, что совершенно дикий и глупый переплет, в который он попал по выходу из Ярославской психушки - не закончился, не отсечен от него, Гриши, бегом времени.

- Я там ничего плохого не сделал! Я тебе клянусь! Честное слово!

Заваров равнодушно отмахнулся.

- Мне твое честное слово по барабану, Нестеров. И что ты там учинил меня не интересует... Но все-таки мы однополчане. Так что вот каких два варианта. Я могу тебя сплавить подальше. Так упрятать, что никакая ментура не найдет.

- Нет! - выпалил Гриша. - Я лучше с повинной пойду...

- Не торопись, такое не убежит. - ровно заметил Заваров. - А второй вариант, если ты чистый - двигай в Ярославль, утряси все свои дела, и, если там не нагадил, возвращайся сюда. Помогу, как могу... ООС не забывается... Но запомни, я тебе ничего не должен!

- Да, конечно...

Дверь приоткрылась и Алла позвала.

- Петр идет спать и хочет попрощаться с дядей Гришей.

Мальчишка влетел в комнату и радостно закричал.

- Дядя Гриша, а мы завтра в ковбоев играть будем?!

- Будем. - сказал Гриша. - Обязательно.

- Ты только не обманывай, ладно?!

- Конечно.

Алла взяла мальчика за руку, странно посмотрела на Гришу и они ушли.

Заваров спросил настойчиов.

- Что решил, Нестеров? Куда подашся?

Гриша вздохнул.

- Поеду в Ярославль, раз так.

- Думаешь,тебя там не скрутят?

- Нет.. Не знаю... Но куда-то прятаться... Я не хочу. Поеду. - он встал с кресла, а Заваров сказал обидчиво.

- Не сейчас же ты вот так полетишь! Встретились мы все-таки, что мы не русские люди? Посидим, припомним Балтийск. Он мне частенько вспоминается. А если ты в Ярославль надумал, то я тебе попутку утром сделаю. Доедешь почти до места. Переночуешь здесь, места хватит.

- Мне надо Михаилу позвонить. - заколебался Гриша.

- Звони.

Они прошли в гостиную и Гриша дважды набрал, как ему указали через код, Московский номер Михаила. Трубки никто не поднял. Вращая диск Гриша невольно косился через плечо в гостиную и видел, что Алла уже хлопотала вокруг стола, на котором горело две свечи, но дело было не в свечах. Женщина вылезла из своих сапог и джинс, на ней было длинное до полу платье с открытыми плечами и Грише она казалась теперь явлением вообще из неведомых миров, где положено ходить гусарам, кавалерам во фраках и цилиндрах, дамам в широкополых шляпах. Та жесткость, с которой она общалась с ним, Гришей , утром - исчезла и в каждом плавном движении молодой женщины Гриша словно улавливал невысказанный призыв - неизвестно к чему.

Заваров уже сидел у стола и, едва Гриша после третьей безнадежной попытки отошел от телефона, спросил весело.

- Гришка, а что, разве после твоего отца-генерала ничего не осталось? Неужто он ничего не нахапал? Дачи, машины, капитал?

Гриша повел головой.

- Он был в генералах всего пару-тройку лет до смерти. И потом он не из таких, чтоб хапать.

- Так и тебе, и брательнику твоему ничего и не обломилось из наследства? - недоверчиво спросил Заваров.

- Получается так... Брат в тяжелом положении, плохо живет. Квартиру почтивсю сдает. Если у меня наладится, то я ему помогу... Он неудачник.

- Ясненько. Ну, садись и давай употребим за встречу.

Но задушевной беседы за столом, не смотря на несколько выпитых рюмок, так и не завязалось. Гришу смущали голые плечи Аллы, он даже побаивался смотреть в её строну, хотя почти все время чувстовал на своем лице её внимательный взгляд - словно она о чем-то спросить хотела.

Но где-то уже за полночь обстановку разряди появившийся дед Иван, который браво сообщил от дверей.

- От Джимки трое подохли, а двое - живые!

Гриша не сразу понял, что речь идет о собаке, которая ощенилась.

- Хорошо. - кинула Алла. - Переведи их в теплый вольер.

- А я что, балда по твоему?! Уже перетащил! Так вы, аристократы, черную кость за свой стол принимаете, или мне на кухне пожрать?

- Садись. - кивнул Заваров. - Но если будешь материться, вылетишь за раз.

- Во жизнь пошла! Человеку уже и по русски говорить не позволяют! Уеду я от вас обормоты! Солнышко пригреет и уеду к себе на Урал! Ну вас к черту!

- Уезжай. - холодно бросила Алла, а старик спросил удивленно.

- А кто за псарней твоей следить будет?! Кто за такие нищенские гроши будет на тебя горбину гнуть?! Даром, что я все-таки, родственник дальний, а на такую эксплуатацию ты другого дурака не найдешь!

Алла выпрямилась и ответила с вызовом.

- А вот Гриша собаками займется! Дело нехитрое. Согласен, Гриша?

Он повернулся к ней, натолкнулся на прямой взгляд открытых глаз и словно задохнулся. Даже не слышал, как выговорил.

- Да, согласен.

- Бесплатно?! За кормежку? - остро спросила Алла.

- Да...

Заваров захохотал.

- Ты, Нестеров, так на сестру смотришь, будто живую женщину в первый раз увидал! Ты с ней осторожней! Она свирепая, как голодная змея!

Гриша не успел ответить, вместо него нелепо встрял дед Иван, понимающий ситуацию по своему.

- А чо?! Алка баба справная, когда без порток мужицких в бабьем платье ходит! Особачилась, озверела она только тут со своими псами! Сама стала лютой, словно цепной кобель! Её бы как следует отдрать, а потом еще...

- Дед! - настороженно оборвала Алла. - Вылетишь из-за стола.

- Вот потому я от вас и уеду! - осерчал Иван. - Коль вы простого человека за дерьмо считаете! Ладно, придет ещё на вас буржуев, революция.

Бесцеремонность деда Ивана неожиданно наладила необременительную и дружескую атмосферу ужина при свечах. Заваров начал вспоминать деньки, проведенные в ООС, и наличии "психушки" в собственной биографиии его ничуть не смущало. Деда Ивана эта тема просто поразила и он спросил удивленно.

- А ты, Витька, вроде бы как и похваляешся, что в дурдоме сидел?!

- А что? Чего уж тут скрывать. Не каждому повезло такое счастье пережить! - засмеялся Заваров. - Точно, Гриша? Было счастье?

- Для меня его было немножко слишком. - сказал Гриша и поразился, как у него легко и просто получился складный ответ.

Свечи на столе догорели, дед Иван окончательно захмелел, а Заваров поднялся, заметив.

- Хорошо посидели. Ну, Гриша, завтра поутру за тобой заеду, подсажу к приятелю в попутку тебя на Ярославль. А потом... Уладишь свои дела, так возвращайся. Проводи меня до машины.

Гриша вышел следом за ним и они остановились возле черной иномарки, прижатой всем корпусом к земле так низко, что казалось у неё и колес не было. Дед Иван прошел сторонкой к сабачьему сараю и Гриша видел, как старик исчез за вротами - там и спал, видать. Заваров включил мотор машины, отрегулировал обороты и вылез из салона и сказал жестко.

- Виноватый ты или нет, Григорий, но в Ярославле будь осторожней. Сперва узнай что к чему, а уж потом вали в милицию с повинной.

- Да не в чем мне виниться!

Он сказал вразумительно.