Загадочный незнакомец

3

— Ах, взгляните, кто это танцует с Руневским? — Баронесса подняла лорнет и, прицелившись, упорно не сводила взгляда с хорошенькой девушки, весело вальсировавшей с ее приятелем.

— Кажется, княжна Хованская. Дочь старого князя Гаврилы, — ответил ей с поклоном и улыбкою стройный статский, стоявший подле нее.

— Вот как? Не слишком ли она юна?

— О нет, сколько мне известно. Впрочем, думаю, что нынче она впервые в свете. Ранее я ее не видел.

— А откуда же вы тогда ее знаете? — удивилась баронесса и принялась столь же упорно лорнировать своего собеседника, сколь до сего момента лорнировала молодую княжну.

— Я бывал в доме князя по делам, — ответил статский, — и там имел удовольствие быть представленным сей барышне.

— Так-с, — безапелляционно резюмировала баронесса, — недурна. И будет иметь успех.

Статский поклонился все с тою же улыбкою и спросил:

— Не желаете ли лимонаду, Юлия Николаевна?

— О, с удовольствием, — милостиво кивнула баронесса и перевела свой лорнет на знаменитость этого сезона — князя Гвидо.

Статский меж тем отправился за лимонадом, а к баронессе приблизился Кавальканти, привлеченный ее пристальным взглядом и любезной улыбкою.

— Доброго вечера, прекрасная Юлия Николаевна, — улыбнулся италиец.

— Князь, — кивнула головою баронесса, опустив, наконец, лорнет. Впрочем, это вовсе не мешало в который раз оглядеть собеседника с ног до головы.

Да, невозможно было не восхищаться южным гостем. И дело было не столько в том, что был он иностранец, князь, богач. Всего этого было бы мало, слишком мало для света, когда бы не обладал князь Кавальканти двумя важнейшими свойствами: блистательной внешностью и неотразимым обаянием.

И сейчас баронесса, оглядывая его, не могла не признать, что был он просто дьявольски хорош! Хотя она не признавала подобных выражений и в жизни не встречала мужчин, о которых бы ей хотелось сказать, что они неотразимы, но данный случай был исключением. Пожалуй, ежели поразмыслить, только Платон Зубов [1] во времена ее молодости мог бы прозываться таким роковым красавцем. Но в том и на малую толику не было того очарования, кое было в сем князе. Платон был злодей и негодяй препорядочный, как, впрочем, и все его семейство, а особливо сестрица Зубова, о которой баронесса вспоминать не любила, ибо искренне ее терпеть не могла. В италийском князе вовсе не чувствовалось ничего подобного. Он был не только красив, но мил и искренне любезен.

— О чем вы задумались, Юлия Николаевна? — спросил князь Гвидо, улыбнувшись так, что баронесса едва не покраснела от неожиданности.

— Все о том, сударь, что не дает покоя ни мне, ни прочим. Откуда у вас такие познания в русском языке? Право, я и помыслить не могла, чтоб где-нибудь за пределами России кто-нибудь знал бы наш язык.

— Почему?

— Ах, не спрашивайте! — досадливо поморщила Юлия Николаевна.

— Хорошо, не стану спрашивать, а лучше отвечу. Ничего в том нету необычайного. Я жил в России, будучи дитятей. Мой батюшка служил тут, и довольно долго.

— Вот как… — задумалась баронесса. — Однако где же мой лимонад?

— Вот ваш лимонад, — перед нею тут же оказался статский с бокалом прохладительного напитка.

— Как вы долго, — нахмурилась Юлия Николаевна, но бокал взяла и отпила немного.

— Итак, вы долго жили в России, — продолжила баронесса. — И вернулись сюда вновь. Для чего?

— Как вам сказать… — Князь помедлил. — Без особенной причины, сударыня… Да, скорее, так: без особенной причины.

— Быть может, младенческие воспоминания? — предположил статский.

— Быть может, — с поклоном и улыбкою ответствовал ему Кавальканти.

— Ах, какой вздор! — воскликнула баронесса. — Никогда, глядя на вас, князь, я не заподозрила бы вас в таком… таком… сентиментализме!

— Как вы проницательны, сударыня! — рассмеялся Гвидо. — Но не обманывает ли вас ваша проницательность?

— Думаю, что нет, — серьезно ответила баронесса.

— Полно, Юлия Николаевна, — оборотился к ней статский. — Это даже несколько неучтиво… — осмелился заметить он.

— Как вы дерзки! — нахмурилась баронесса. — Ступайте потанцуйте! — велела она непреклонным тоном. — Это с вашей стороны неучтиво стоять у стены, когда столько барышень не приглашены и скучают. Кстати, князь, оборотитесь к танцующим.

Статский, смутившись, отошел.

— И что я должен там увидеть? — спросил Кавальканти.

— Вон ту молодую особу, что танцует с Руневским. — Баронесса кивнула в сторону Лизы Хованской, не ведавшей о том, что о ней ведется беседа. — Вы знаете Руневского?

— Да, с Руневским я знаком, — кивнул головою князь.

— Как вам сия особа?

— Зачем вы спрашиваете? — усмехнулся Кавальканти.

— Мне интересно, вот почему, — начала баронесса, — вы — человек молодой, но одинокий. Не слишком молодой, однако. Вы кажетесь именно таким человеком, которому уже пора задуматься о семейственности.

— Вот вы какого обо мне мнения, Юлия Николаевна.

— Да, именно такого. И, более того, я подозреваю, что именно для сего вы прибыли в наши края.

— Для чего же, для сего?

— Для женитьбы, сударь, для женитьбы!

— Не буду отрицать ваши слова.

— Вот как?

— Да. Ибо вдруг я вознамерюсь жениться в самом деле, хотя и не имею нынче такого намерения. И когда я решусь на брак, то как я объясню вам свои теперешние уверения в том, что вы ошиблись?

— Хитрец, — покачала головой баронесса. Князь рассмеялся и вновь обернулся к танцующим.

Между тем Елизавета Гавриловна стояла уж близ маменьки, и перед нею расшаркивался очередной кавалер, на сей раз бравый корнет. А Руневский направился к баронессе и князю, все еще увлеченным беседою.

— Итак, вы довольны? — обратилась баронесса к Руневскому, наставив на него свой лорнет.

— Весьма и весьма, — улыбнулся тот.

— Что же вас так обрадовало? — спросил князь.

— Прелестная девушка, с которой я танцевал только что, способна растопить самое холодное сердце и расшевелить самое стойкое воображение.

— Вот так отзыв! — ответила баронесса.

— Но разве вы не обратили внимания на дивный стан, на темные кудри, на необыкновенную фацию?

— Хм… — протянула Юлия Николаевна.

— Признайтесь, вы разглядывали ее! — блеснул глазами Руневский.

— Ну не более вашего, — ответила она.

— И ваш знаменитый лорнет был устремлен на нее не менее нескольких минут!

— Что же, это действительно так, я сдаюсь перед вашею проницательностью, — усмехнулась баронесса.

— Ах, Юлия Николаевна! Не берусь себе даже и представить, скольких особ вы лорнировали с сугубою пристальностью во все время вашей карьеры в свете.

— Карьеры в свете? Отчего вы так сказали?

— Но разве это неверно? Разве не делаем мы все карьеру в свете?

— Быть может, и так, но все же впредь не говорите так. Это несколько… дурной тон, вы не находите?

— Не буду спорить, Юлия Николаевна, и более никогда не повторю этих слов. Хотя…

— Хотя что?

— Неужели вы осмеливались лорнировать всесильного Зубова? Кто-то мне говорил об этом.

— И не только Зубова, Руневский, — усмехнулась баронесса.

— Вот как? — задумчиво сказал тот.

— А не кажется ли вам, господа, что при взгляде на Елизавету Гавриловну невольно припоминается некая художественная аллегория? — проговорил синьор Кавальканти.

— Какая же? — вопросила баронесса.

— Да вот, изволите ли, видел я некогда картину-аллегорию. — Кавальканти учтиво поклонился собеседникам. — На ней изображены были три женщины, символизирующие собой три возраста. Первая была совсем еще юная, невинная девушка, вроде Елизаветы Гавриловны. Этакий безмятежный, нетронутый бутон, спокойный и бледный. Подле нее — женщина, во всем блеске женского расцвета, подлинной зрелости, темноволосая, яркая, и такая… м-м, не подберу слова, живая! А рядом с ними изображена была древняя и страшная старуха, полностью увядшая, за чертами которой даже былой красоты не заметно. Страшное зрелище телесного увядания!

— Ах, какая аллегория! И как верно! — закатила глаза баронесса.

— А признайтесь нам, князь, которая из женщин более всего привлекла ваше внимание? — с усмешкою спросил Руневский.

Кавальканти усмехнулся в ответ и, обернувшись полностью к Руневскому, ответил:

— Средняя, сударь. Мне более нравилась всегда средняя. Та, что полна красоты, расцвета и желания.

— Однако, князь… Вы откровенны, — протянула баронесса. — Что же, вы ищете именно такую для себя жену? — пришло в голову спросить ей.

— О нет! — живо возразил князь. — Жену я себе ищу вроде первой. Невинную и юную девушку, которой никто еще не открыл жизненных сторон. Согласитесь, что в жене очень лестно предполагать неведение.

— Да, и лелеять сие неведение как можно дольше, — продолжил Руневский.

— Ах, господа, смотрите, как бы сие женино неведение вас же и не подвело!

— Что вы имеете в виду? — поднял брови князь.

— Я имею в виду, — протянула баронесса, улыбнувшись, и, раскрыв свой веер, неторопливо обмахнулась им, — я имею в виду, что иной раз сие неведение может оказаться весьма опасным. Для того чтобы побороть врага, надобно знать его в лицо. Невинная же девушка, врага не зная, может допустить любой промах, и подчас весьма опасный промах! Невинная жена может покрыть голову мужа рогами, сама не желая и не предполагая того.

— Это невозможно, — запротестовал Руневский. — Так не бывает! Скорее опытная жена обманет мужа, и это всем известно.

— Не скажите, — протянул Кавальканти, задумчиво взглянув на баронессу. — Наша собеседница не так уж и не права…

— Ну не станете же вы утверждать, что ее слова — правда? — возмутился Руневский. — Это просто досужая выдумка… Ведь совершенно невозможно вообразить себе, чтобы, чтобы…

— Чтобы что? — усмехнулась в свою очередь Юлия Николаевна.

— Я не могу подобрать даже слова: столь странно то, что вы сказали!

— Нет, не странно, — прервал Руневского князь. — Я хорошо понял, что вы имели в виду, дорогая баронесса. — Кавальканти учтиво склонился перед дамой. — И я приму это к сведению. Но все же женой своею я хочу видеть юную девушку, как ни неприятно вам это слышать, — прибавил он, блеснув глазами.

— Воля ваша, — ответно поклонилась ему баронесса. — Только постарайтесь образовать вашу жену в том духе, который надобен женщине, дабы быть порядочной женой во всех отношениях. И я желаю вам никогда не страдать от… невинности! — лукаво прибавила она и, кивнув головою, удалилась.

— Вот женщины! Разве можно их разобрать! — подосадовал Руневский.

— Можно, ежели желать этого, — ответил ему князь. — Впрочем, думаю, у вас все еще впереди и вы разберетесь в сем предмете.