Заговор против человеческой расы

КУЛЬТ УХМЫЛЯЮЩИХСЯ МУЧЕНИКОВ

Несомненно, одним из величайших недостатков сознания — по причине которого сознание можно считать матерью всех ужасов — является то, что сознание усугубляет необходимые страдания и создает излишние страдания, такие как страх смерти. Не имея необходимого для того, чтобы прожить свою жизнь (вспомните Глорию Битти), нестерпимо страдающие учатся скрывать свои страдания, как необходимые, так и излишние, поскольку мир приводится в движение не именем боли, а именем счастья, вне зависимости от того, переживается ли это счастье искренне, или является маской самого черного уныния. Всякий смышленый раб знает, что ему следует быть веселым и услужливым в присутствии хозяина. Те, кто восседает в верховных офисах земли в курсе, что врата счастья должны быть открыты для болтливых ветров в сторону простого народа, которому нужно постоянно осознавать, что все в порядке, и даже если не в порядке, то будет в порядке скоро. Планируете ли вы управлять своими ближними, или лишь продвигаться среди них, делать это следует с небрежным оптимизмом.

В одной из глав «Мир как воля и представление» Шопенгауэр, рассуждая о том, что только боль реальна, в то время как наслаждения иллюзорны, в частности отмечает: «Впрочем, не могу здесь удержаться от заявления, что оптимизм, если только он не бездумная болтовня тех, у кого за плоскими лбами нет ничего, кроме слов, представляется мне не просто абсурдным, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества.» (выделено Шопенгауэром).

Те, кто не полностью разделяют мнение Шопенгауэра об оптимизме, тем не менее могут получить некоторое представление о том, что он говорит, если взглянут в сторону плюющихся слюной демагогов, проповедующих ложь восхищенной аудитории. В подобных случаях оптимизм проявляет себя настолько бурно, что даже те, кто обычно предпочитает наложение на себя оптимистического заклятия, начнут испытывать тошноту, переживая ощущение потусторонней зловещести, сопровождающей вращение шестерен мировой машины. Мы помним о том, что «потусторонняя зловещесть» есть моральная оценка у тех, кто задумывается о подобных инсценировках. Те же, кто не обеспокоен подобными размышлениями, склонны облаивать подобные моральные оценки, по мере того как жуткое клоунское лицо оптимизма освещает небеса для того, чтобы наилучшим образом пользовать тела и сознания искромсываемых внизу.

Существуя в лучшем или худшем из возможных миров, большинство людей не может позволить себе размышлять слишком напряженно, не важно кем они являются, зловещими оптимистами, или нет. Подобные могут быть обеспокоены только одним, а именно тем, что для полагающих, что быть живым — это хорошо, есть единственное, о чем стоит беспокоиться — о том, чтобы чувствовать себя именно хорошо или как можно лучше, чтобы это «чувствовать себя хорошо» не означало для данного индивидуума в данный момент времени. Если вас кто-то спросит, чем вы заняты, вы можете ответить: «Я забиваю гвоздь», или: «Я занимаюсь поисками абсолютной истины». Но действительным ответом будет: «Я пытаюсь чувствовать себя так хорошо, как это только возможно». Конечно, для вас может настать трудный период, в котором наилучшее из ваших ощущений будет не столь хорошо, или даже очень плохо. Встречаются ситуации, в которых альтернатива, или осознаваемая альтернатива, сводится к «чувствовать себя хуже». Ergo (следовательно), вы все равно продолжаете стараться чувствовать себя так хорошо, как это только возможно, хотя, скорее всего, вы и не видите эти периоды таким образом, отмечая их как время, когда вы чувствовали себя не так хорошо, до тех пор, пока вы снова не начинаете чувствовать себя хорошо, в предпочитаемом для вас смысле. Результатом эволюции стало то, что мы обладаем «негативным уклоном» («negativity bias»), сдерживающим в нас те ощущения, которые при их переживании воспринимаются как безусловно позитивные.

В соответствии с одной из гипотез эволюционной психологии, развитие приятных ощущений и эмоций происходило по причине их приспособляемости.^{24}

Например: В древние века кульминационное освобождение от напряжения плотского желания было единственным катализатором для размножения и выживаемости нашего вида, не смотря на то что связь между этими двумя явлениями до конца не установлена. В последующий за этим период развития языка началось всеобщее восхваление плотских удовольствий, в то время как лишь очень немногие отдавали должное биологической тяге, являющейся двигателем плоти, подобно тому, как все хвалят вкусную еду, но никто не хвалит голод, благодаря которому еда становится такой вкусной.

Очевидна аналогия между этими и подобными удовольствиями, так же приводящимися в действие желаниями, например — наркозависимостью. Освобождение от желаний само по себе является удовольствием.

Однако, зная о безжалостных путях природы, будет ли кто-нибудь потрясен тем, что при помощи мутаций природа ограничила глубину наших удовольствий и предел их длительности, не говоря уже о предпочтительности боли, как основной побуждающей силы нашего поведения?^{25}

Если бы человеческие удовольствия не имели предела и не были ограничены во времени, мы ни за что не стали бы утруждать себя делами не приносящими удовольствия, такими как, например, заработок для собственного существования. В результате мы бы просто не выжили. Тем же самым образом, если когда-либо общественное сознание начнет беспокоиться по поводу установленной для нас природой ограниченности удовольствий, а также отсутствием подобного ограничения для боли, мы легко можем выбросить из наших жизней мандат на выживание, сместившись в стратосферическую область горьких негодований.

После этого мы перестанем размножаться. Наш вид никогда не станет вопиять в небеса: «Всех удовольствий этого мира недостаточно для нас!»

По сути дела, удовольствий этого мира вполне достаточно, чтобы заставить нас подобно быкам тянуть повозку со стоящими внутри собственными телятами, которым тоже в свою очередь предстоит впрячься в ярмо. Тем не менее, как неординарно развивающиеся создания, мы можем постулировать, что ситуация не всегда будет оставаться подобной. «Наступит время», говорим мы себе, «когда мы изменим и перестроим этот мир, в котором сегодня обречены метаться между долгим долгом и кратким наслаждением, и будем жить в нем только для собственного удовольствия». Эта мошенническая вера в продолжительные возвышенные удовольствия так же обманчива, как и адаптивна. Впечатление такое, что природа, создавая нас, не дала нам возможности переживать удовольствия слишком глубоко и долго, но лишь достаточно, чтобы не дать нам повода жаловаться на то, что мы не испытываем удовольствия все время.

В мире всеобщей круглосуточной занятости на жалобах далеко не уедешь. Если кто-то спросит у тебя как дела, тебе лучше ответить: «Не могу жаловаться». Поскольку если ты начнешь жаловаться, люди перестанут интересоваться твоими делами. Жалобы не помогут тебе оказывать влияние на людей или добиваться успеха. Ты можешь жаловаться своему терапевту или психиатру, потому что этим людям платят за то, чтобы они выслушивали жалобы. Но своему начальнику или другу, если у тебя таковой имеется, жаловаться не стоит. Потому что иначе ты скоро потеряешь работу, или полетишь по социальной лестнице кувырком. И тогда ты останешься один на один со своими жалобами, и не будет никого, кто мог бы тебя выслушать.

Возможно, что после этого ты наконец уразумеешь посыл: Даже если ты не испытываешь достаточно приятных ощущений в течении достаточно продолжительного времени, тебе следует вести себя, словно это не так. Таким станет твой путь к переживанию приятных ощущений в течении продолжительного времени, и избавлению от привычки жаловаться на недостаток позитива, что тебе подтвердит любая книжка по самосовершенствованию. А если тебе не удастся улучшить себя, то кто-то будет должен за это ответить. И этот кто-то, конечно же, ты. Это так и только так, иначе ты просто пессимист или депрессивный тип. И если вдруг ко всему прочему ты делаешь вывод о том, что жизнь, это состояние нежелательное или бессмысленное — то, пожалуйста, лучше не трать наше время со своей чепухой. Мы мчим на всех парах в будущее, и философское уныние или эмоциональная слабость не смогут воспрепятствовать нашему прогрессу. Если ты неспособен сообщить нечто позитивное, или по крайне мере уклончивое, лучше держи это при себе. Пессимисты или депрессивные типы не должны заявляться на позиции в предприятии жизни. У тебя есть две возможности выбора: начать думать так, как того ждут от тебя Бог и общество, или быть проклятым всеми. Это решение твое и только твое, потому что ты свободный агент, который может присоединиться к сфабрикованному картонному миру, или упрямо продолжать настаивать… на чем? Неужели ты думаешь, что мы станем привечать таких как ты негативных мыслителей, или переосмысливать свой мир и его бизнес-план производственного процесса? Предлагаешь нам начать все заново? Говоришь, что мы должны уничтожить себя? Пойми, это нереально. Мы стараемся как можно лучше управляться с инструментами, которые вручили нам в руки. В конце концов мы просто люди, что ты хочешь от нас? Пусть наш мир, вероятно, существует не в согласии с природой, однако этот мир создан органично нашим сознанием, вознесшим нас на высший уровень Творения. Все просто стали жить по своему усмотрению, и нет никаких признаков того, что в скором времени это прекратиться. Нет возможности повернуть назад и начать все заново. Никто не собирается обсуждать и согласовывать правила путем голосования. И никакому меланхолику не очернить своим нытьем нашу дружную катастрофу. Ведь вселенная была создана Творцом, черт побери. Мы живем в стране, которую любим, и наша страна любит нас. У нас есть друзья, и есть семьи, ради которых жизнь стоит того чтобы ее прожить. Ведь мы как никак личности, кто-то, а не просто банда никто без имен, номеров, и планов на пенсию. И ничто из этого, ни сегодня, ни в будущем, не отменить мыслепреступнику, с его сомнениями в том, что наш мир не суперпуперотличен. Возможно, наши жизни не лишены недостатков — что лишает нас лучшего будущего, к которому мы могли бы стремиться — но если эта головоломка подходит нам, то подойдет тебе. Потому, если ты не в силах перестроить свой разум, тебе лучше уйти. Хотя места в этом мире тебе не найти, и не найти здесь друзей и знакомых. Вокруг тебя будет простираться только один и тот же старый добрый мир, наш мир. Потому, улыбайся, или вали. Тебе не заставить нас отказаться от мечты. Тебе не заставить нас проснуться от нашего сна. И мы не противоречивые существа, чье дальнейшее существование только усугубляет внутренние мутации, живые воплощения искаженной логики парадокса. Подобные мнения не пропагандируются среди нас институтами, или государственными авторитетами, или самой примитивной возней человечества. Поэтому оставайся в строю, какие бы мысли не вошли в твою химически разбалансированную голову, ибо они неверны, неприемлемы, иначе, каким бы пренебрежительным словом мы не заклеймили тебя, ты навсегда останешься для нас лишь «одним из этих людей». Поэтому советуем тебе, научись притворяться что тебе хорошо, и хорошо уже довольно давно, и перестать жаловаться, и снова встань в строй. И если ты не силен как Самсон — убийца филистимлян и бессмысленный самоубийца — то напейся в стельку, а потом вернись в колесо. Держи домашнюю аптечку и бар всегда полными, как все мы. Загляни к нам на вечеринку. Пессимисты и депрессивные типы не приглашаются. Считаешь нас идиотами? Мы в курсе всех твоих жалоб. Разница в том, что нам хорошо уже достаточно долго, и нам не на что жаловать. Потому, держи порох сухим и не думай. Наш девиз: «Да здравствует Заговор, нет Сознанию!»

Будучи антагонистом любых мрачных идей, человечество научилось проглатывать все возрастающее разочарование и крушение иллюзий, и усваивать все это без какого-либо вреда для своего организма. Путем управления собой через сознательное самовнушение, или любыми другими способами, библейское Сотворение и прочие легенды о зарождении мира без особых затруднений сводятся к мистическим предшественникам Большого Взрыва и Первичного бульона. Пантеон за пантеоном низводится до уровня «вещей, в которые люди когда-то верили». Мольбы к Божественному бормочут теперь только в палатках нетрадиционных врачевателей или в умах отчаявшихся.

Единственное ограничение разочарованию заключается в следующем: оно должно приближаться так медленно, чтобы почти никто не смог заметить его движения. Всякий, кого застанут за попыткой ускорить приход разочарования и крушения иллюзий, получит выговор и приказ убраться в угол и помалкивать, конечно, если речь идет о свободных странах, где Церковь или Государство уже лишены права убивать и подвергать пыткам инакомыслящих. Это признак прогресса, скажут некоторые. Однако продолжающееся страдание умов вероотступников должно остановить нас от преждевременного самовосхваления. Скорость, с которой наш вид склонен двигаться к крушению собственных иллюзий, по медлительности сравнима с геологическими процессами, и человечество может быть уверено в неизбежности своей смерти по естественным причинам или «Божьей воле» достаточно долго, прежде чем сможет воскликнуть единым духом: «Пора положить конец этой ошибке сознательной жизни. Не стоит более продолжать это, втягивая невинных нерожденных».

В «Последнем Мессии» Цапффе предположил, что с течением поколений средства, используемые человечеством для сокрытия крушения иллюзий от самого себя, станут все более изощренными и лукавыми: все более бездумной и обманчивой станет изоляция человечества от реальности существования; все более ошеломляющим и неуклюжим отвлечение от ужасающего и кошмарного; все более тяжеловесным и сумасбродным заякоривание в несуществующем; и все более бессердечным, самонадеянным и оторванным от жизни станет сублимация в искусстве. Подобные события не делают нас более парадоксальными в нашем бытии, но могут сделать проявления нашей парадоксальной природы менее эффективными и уловимыми. Выражаясь в терминах своего и нашего времени, Цапффе в «Последнем Мессии» он пишет о том, что человек становится все более «духовно несостоятельным».

Цапффе не пытается быть визионером или пророком, но спокойно анализируется приближение катастрофы, и его пессимизм есть ничто иное, как приземленный.

Родившийся в Румынии французский писатель Э. М. Чоран полагал среди своих наивысших достижений то, что он сумел бросить курить, а так же, что не стал отцом. В записках Чорана нигде ни словом не упоминается о том, что соблазнительная мысль об отцовстве когда-либо посещала его. Его строки высмеивают тех, чья плодовитость раздула мир, который он предпочел бы видеть в огне. Чоран, маэстро пессимизма, опубликовал несколько томов философских эссе и афоризмов, неустанно разоблачая то, что он полагал непростительной лживостью Творения. Каждая из обширной коллекции мыслей, составляющих работы Чорана и охотно цитируемых другими авторами, могла бы послужить кратким подтверждением его убежденности в том, что человеческое существование было ошибочным выбором вселенной. «Жизнь», писал он, «есть восстание внутри неорганики, трагический рывок из инертности — одухотворение материи, и, что необходимо отметить особо, разрушаемой страданием». Конечно, это лишь мнение Чорана.

Те, кто чувствует, что обладает свободой воли, иначе говоря — все люди — так же чувствуют, что имеют право обладать собственным мнением обо всем что им заблагорассудится, и по любому поводу, с которым им доведется столкнутся. Такие подобны «верующим во все что угодно», уже упоминаемым здесь, обладающим мнением обо всем, что им кажется истинным. Как нам известно, во все времена важнейшим является мнение о том, что у людей наличествует явная и очевидная причина продолжать существование своей разновидности. Это мнение настолько доминирующе, что обычно рассматривается уже не как мнение, а как факт. В «Жестокость разума: эссе о трагедии и ценности» (2006), George W. Harris выражает это мнение более ясно: «В то время как мы должны признать… что существование людей и животных само по себе трагично, тем не менее еще большей трагедией было бы прекращение этого существования. Мы чувствуем, что нечто окажется безвозвратно потерянным после этого прекращения, и не можем воспринимать подобное чувство иначе, как трагическое». То, что по сравнению с продолжением страдания всех животных и людей, прекращение этого страдания представляется большей трагедией, выдается за непреложный факт. В предположении что «нечто окажется безвозвратно потерянным после этого прекращения», «нечто» так же принимается как данность, в соответствии с которой лучше продолжать, чем ею пренебречь. То, что подобное прекращение существования порождает в нас чувство трагического, к которому нам как-то нужно относиться — это также только частное мнение Харриса, которое он позже, с обезоруживающей искренностью, проецирует на тех, кому посчастливилось жить жизнью, по их мнению, стоящей того, чтобы ее прожить; противоположная альтернатива, которую он именует «апокалиптический вариант», так же принимается как должное.

Нет ничего, чтобы окончательно подтверждало мнение, что человечество должно продолжать свое существование, как нет ничего, чтобы окончательно подтверждало мнение, что человечество должно свое существование прекратить. Вместо универсальных и убедительных доводов по данному вопросу или просто здравого смысла, наличествует давление.

Таким образом, люди, которые придерживаются мнения о том, что человеческая раса должна быть стерта, подвергаются негативному давлению практически всех других людей, пытающихся принудить первых признать свое мнение ошибочным. Повсеместно считается, что идеи антинатализма не имеют ценности в нашем мире, и антинаталисты прекрасно осознают этот факт. В противоположность этому, пронаталисты совершенно не осознают того, что их положительное мнение о продолжении рода человеческого так же не имеет никакой ценности.

Мнение: Стремление к продолжению рода не имеет никакой ценности. Для пронаталистов дети есть самоцель окончания существования, и эта самоцель не имеет никакой ценности. Дети являются финалом существования существующих людей, условием автоматической предубежденности к факту благоприятности существования. Пусть подобные люди полагают, что быть живым — это хорошо, они ничего не потеряют, если попытаются подумать о том, почему в некоторых особых случаях лучшим является несуществование. Эти люди просто молча надеются, что их дети не окажутся в списках особых случаев, ради блага родителей и блага потомства. Для оправдания ценности появления ребенка в настоящем, требуется доказать, что ребенок будет представлять ценность и смысл в будущем, что не представляется возможным ни в какой ситуации, как минимум в отношении того, что пока что еще не существует. Конечно, тут можно возразить, заявив, что ребенок есть ценность и цель сам по себе, и хорош хотя бы поэтому. Подобная точка зрения может отстаиваться до тех пор, пока данный ребенок не состарится и не умрет, или смертельно заболеет, или угодит в дорожную аварию со смертельным исходом. После этого станет невозможным утверждать, что данный финал и являлся той ценностью, которая была хороша сама по себе. Утверждать наверняка можно только одно — что однажды ребенок, девочка или мальчик, подойдет к своему концу, концу самому по себе, который, как обычно об этом говорят, «всегда к лучшему».

Вместо аргументации «за» или «против» на потенциальных производителей оказывается давление с целью формирования у них мнения о существовании множества ценностных стимулов для производства все большего количества нашего вида. Оказываемое давление биологически невыносимо и имеет вид положительного мнения людей, желающих видеть других подобно им одинаково полагающими, что мнение о ценности все большего производства нашего вида является истинным. Некоторые могу оказывать противодействие подобному давлению, и даже могут получать одобрение своим действиям, если плод их союза предположительно может оказаться дефектным.

Среди наименее ценных стимулов к размножению находятся мечты родителей о продолжении рода — эгоистичный импульс отправить собственных эмиссаров в будущее, которые будут способны удостоверить, что их создатели некогда жили и продолжают жить по сию пору, пусть только в виде фотографий или домашних фильмов. Стремлением к еще менее ценностно осмысленным стимулам к размножению является порой неодолимая страсть гордиться своими детьми как потребительскими товарами, безделушками или заколками для галстука, личными аксессуарами, которые можно демонстрировать всему городу. Однако лидирующим среди инструментов давления к размножению является следующий: для формальной интеграции человека в общество, он должен принести обществу кровавую жертву. Как заявляет в своей книге «Лучше не быть (О вреде рождения)» Дэвид Бенатар, у всех родителей руки по локоть в крови, с моральной и этической точек зрения.

Естественно, что средняя пара родителей в состоянии воспринимать не слишком предосудительные, но все же не столь вопиюще лишенные ценности стимулы к размножению. Среди подобных стимулов можно отметить неуклонный ход биологических часов; надежду вкусить легендарные радости родительской доли; желание упрочить отношения с партнером; желание порадовать своих родителей внуками; желание получить страховку, которую потомки скорее всего готовы будут оплатить своим родителям, когда те окажутся у них на содержании; неприятное ощущение вины по причине эгоизма от неисполнения своей роли и долга как человеческого существа; и смущение от патетики, которая обычно направлена на бездетных.^{26}

Вот некоторые из очевидно лишенных ценности мотивов тех, кто оплодотворяет будущее. Все эти мотивы в том или ином смысле являются оказанием давления. Это давление оказывается на людей в течении всей их жизни, и вопиет к освобождению, точно так же как наши внутренности вопиют к освобождению от нарастающего дискомфорта фекальных масс. Есть ли среди нас такие, кто был бы доволен нарастающим дискомфортом фекалий? Поэтому для освобождения от этого давления мы приводим в действие кишечник. Аналогично, очень немногие заводят садик при домике потому, что не могут противиться давлению побуждения не заводить себя садик. Однако есть и такие, кто не в силах противиться нарастающему внутри них побуждению совершить убийство, либо знакомого им человека, либо совершенно незнакомого прохожего. Таким примеров много.

Вся наша жизнь есть освобождение от внутреннего давления, путем, метафорически выражаясь, движения кишечника. Освобождаясь от давления, мы получаем более или менее важные последствия в схемах жизни.

Но причиной всегда является нарастание давления в кишечнике, того или иного вида. В определенном возрасте детей поощряют опорожнять кишечник в принятой манере. В последствии, поощрять других людей за подобные достижения полагается неуместным и освобождение кишечника становится частным делом, хотя мы и продолжаем поощрять самих себя за это. Тем не менее давление продолжает оказывать влияние на нашу жизнь, включая давление, стимулирующее иметь общепринятое мнение, и надлежащее освобождение от подобного важного внутреннего дискомфорта нередко сопровождается поощрениями, поздравлениями, и различными видами ликующих возгласов.

Ничем не отличаясь от других видов на нашей планете, человеческая раса процветает при малейшей к тому возможности, несмотря на отсутствие для этого явных ценностных оснований. Тем не менее, мы не можем рассчитывать на то, что по прошествии сотен или тысяч лет сможем достигнуть хотя бы приблизительного бессмертия, что избавило бы нас от функции слуг собственного вида, чей основной интерес состоит в том, чтобы выживать и размножаться. Давайте также представим, что на этой далекой стадии человеческой эволюции мы полностью осознаем все материальные аспекты вселенной — ее начало, конец, и полностью процесс функционирования. После достижения подобных интеллектуальных высот, нам останется лишь оградить свое сознание от единственного вопроса, на который не может быть получен положительный ответ ни в материалистических, ни в метафизических терминах. Этот вопрос принимает разные формы. Мы уже исследовали одну из форм этого вопроса: «Каков смысл существования?» Герман Тённессен, в своем эссе «Счастье для свиней: философия против психотерапии» (Journal of Existentialism, 1967), приводит иную форму этого вопроса: «О чем все это?» Далее Тённессен объясняет контекст и важность этого вопроса.

Дмитрий (в Братьях Карамазовых) чувствует, что несмотря на то, что этот вопрос кажется абсурдным и бессмысленным, тем не менее он должен задать его, и задать именно так. Сократ рассуждал о том, что неизученной жизнью Человеку не стоит и жить. (Апология Сократа, 38а). Аристотель видел «должную» цель и «должный» предел Человека в правильном осуществлении тех способностей, которые являются уникально человеческими. Общеизвестно, что люди, в отличии от других живых организмов, не оснащены встроенными механизмами автоматического обеспечения своего существования. Человек немедленно погибнет, если он будет реагировать на свое окружение исключительно с точки зрения формы поведения не воспитанной обществом, а биологически унаследованной.

Для того чтобы выжить, человек должен понимать, как действуют различные окружающие его объекты, а, так же, как действует он сам. И место, которое человек занимает в существующей схеме органического творения, подразумевает последовательность операций, при помощи которых он учится использовать свои интеллектуальные способности для открытия такого понимания. По этой причине наиболее человеческим чем любое другое человеческое стремление, является желание узнать о Человеческой цели — или бесцельности, или вреде — во Вселенной, а так же о возможном месте человека и его значении в широчайшем возможном охвате космического устройства. Иными словами, это попытка ответить на вопросы, или, по крайней мере, сформулировать вопросы, любые вопросы, возникающие из предсмертного стона онтологического отчаяния: «О чем все это?» Подобный вопрос зачастую оказывался биологически опасным или даже смертельным для Человека. Интеллектуальная честность и высокие духовные устремления человека к порядку и смыслу ведут его к отвращению к жизни и, как это выразил один экзистенциалист: «Ответу „нет“ дикому, пошлому, гротескному и отвратительному карнавалу на кладбище мира».

Цитата в конце этой выдержки об эссе Тённессена взята из работы Цапффе «О трагическом». Тённессен верил, что «интеллектуальная честность» должна привести «к онтологическому отчаянию», при этом его предпочтением было прожить героическую жизнь с чистыми глазами пессимистического отчаяния — в стиле экзистенциального образа Мигеля де Унамуно, Альбера Камю, William Brashear, Joshua Foa Dienstag, и других — вместо того, чтобы валяться в счастье самообмана человеческих свиней. В принципе представляется возможным провести моральное разграничение между путями отчаянных и путем свиней; но по сути никакой разницы тут нет. И то и другое, есть пачкающее выживание в ЗЛОВЕЩЕ БЕССМЫСЛЕННОМ мире. А выживание для свиней.

Попросим Профессора Никто рассказать о причинах, приближающим наши жизни к своим пределам. Как обычно не чураясь жесткости, вот что говорит он по данному поводу в «Пессимизм и Сверхъестественный ужас — лекция вторая».