Заговор в Испании (Марк Дидий Фальк, № 8)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РИМ

73 год н.э.: ранний вечер 31 марта

«Жители Кордовы, какова бы ни была их социальная категория, несомненно, считали себя такими же римлянами, как и уроженцы самого Рима, а может быть, и в большей степени».

Нет никаких свидетельств «национального сознания» среди людей, подобных старику Сенеке, хотя можно предположить определенную симпатию между сынами одной и той же земли, когда они встречались в Риме (...)».

Роберт К. Кнапп, Роман Кордова

1.

На ужине Общества производителей оливкового масла Бетики никто не отравился, хотя, если задуматься, такое событие было бы весьма неожиданным.

Если бы я знал, что Анакрит, главный шпион, будет присутствовать, я бы сам спрятал в платке маленький флакончик с жабьей кровью, готовый к использованию. Этот человек, должно быть, нажил столько врагов, что, вероятно, каждый день глотал противоядия, на случай, если какой-нибудь несчастный, которого он пытался убить, найдёт возможность подлить ему в напиток экстракт аконита. Я бы первым, если бы это было возможно. Рим был у меня в долгу.

Вино, возможно, не было таким изысканным и сбалансированным, как фалернское, но это было лучшее, что привозила Гильдия импортёров испанского вина, и оно было слишком хорошим, чтобы портить его несколькими каплями смертоносного зелья, если только у вас не было действительно серьёзных причин для сведения счётов. Многие из присутствующих горели жаждой убийства, но я был новичком в этой компании и ещё не опознал их и не узнал их обид. Впрочем, возможно, мне следовало бы это заподозрить. Половина посетителей работала на госслужбе, остальные – в бизнесе. Над всеми ними витал какой-то тошнотворный смрад.

Я приготовился к вечеру. Первым, поистине восхитительным сюрпризом, стал бокал изысканного красного вина из Барсино, предложенный мне рабом, отвечавшим за приём гостей. Этот вечер был посвящён Бетике, богатой и жаркой провинции на юге Испании, чьи вина, белые и лёгкие, меня несколько разочаровали. Однако жители Бетики оказались людьми разумными:

Покидая дом, они сразу же принимались пить тарраконские вина, например, знаменитое лаетанское вино с северо-запада Барсино, виноградники которого простираются до подножия Пиренеев, где долгое лето согревает солнце, а зима дарит обильные дожди.

Я никогда не была в Барсино и понятия не имела, что меня там ждёт. И даже не пыталась узнать. Кому нужны предсказания гадалки? Жизнь и так даёт достаточно поводов для беспокойства.

Я сделал утешительный глоток выдержанного вина. Я был там по приглашению чиновника из министерства, человека по имени Клаудио Лаэта. Я вошёл в комнату следом за ним и, стоя позади него, наблюдал за ним.

Я украдкой наблюдал за ним, пытаясь понять, что о нём думать. Судя по его внешности, ему можно было дать лет сорок, а то и около шестидесяти. Он сохранил свои волосы (каштановые, грубоватые, очень короткие, уложенные в простой, простой манере), стройное телосложение, живые глаза и очень живое поведение. Он носил свободную тунику с тонкой золотой тесьмой под простой белой тогой, как того требовал дворцовый этикет. На одной руке у него было широкое золотое кольцо среднего класса – доказательство того, что когда-то он пользовался милостью какого-то императора. Таким образом, Лаэта получила больше внимания, чем я когда-либо внушал кому-либо.

Я познакомился с ним, проводя официальное расследование по поручению Веспасиана, нашего нового и сурового императора. С первого взгляда Лаэта показалась мне одним из тех необычайно утонченных секретарей, которые в совершенстве овладели искусством приписывать себе все заслуги, оставляя всю грязную работу доверенным лицам. На этот раз он выбрал меня, но не по моей собственной инициативе, хотя я и видел в нем потенциального союзника в борьбе с другими дворцовыми особами, которые препятствовали моему продвижению по службе. Я бы не доверил этому человеку даже придержать мою лошадь, пока я наклоняюсь, чтобы завязать шнурки, но то же самое можно сказать о любом чиновнике. Лаэта чего-то хотела, и я ждал, что он скажет, что именно.

Лаэта принадлежала к сливкам общества: бывший императорский раб, он родился и вырос во дворце цезарей среди культурных, образованных и беспринципных восточных деятелей, долгое время управлявших Римской империей. В последнее время эти чиновники образовали скрытую элитную группу, действующую за кулисами, но я был убеждён, что их методы не изменились с тех пор, как их присутствие было более заметным. Сам Лаэта сумел пережить Нерона, оставаясь в тени, настолько, что после прихода к власти Веспасиана его перестали считать человеком покойного Цезаря. В то время он занимал должность главного секретаря, но я не мог не заметить, что он стремился быть чем-то большим, чем просто ответственным за представление императору свитков и табличек. Лаэта был амбициозен и искал сферу влияния, в которой он чувствовал бы себя по-настоящему комфортно.

Оставалось увидеть, сможет ли он с достоинством принять неудачи.

Он казался человеком, который наслаждался своим положением и

Возможности, которые открывались перед ним, были слишком хороши, чтобы рисковать. Он был организатором, долгосрочным планировщиком. Империя была нищей и разорённой, но при Веспасиане в ней возродился дух перестройки. Дворцовые чиновники начали проявлять себя.

Хотелось бы мне сказать то же самое о себе.

«Сегодняшний вечер должен быть для тебя очень продуктивным, Фалько», — заметила Лаэта, когда мы вошли в крыло бывших покоев Старого дворца. Мои хозяева выбрали необычное место для встречи. Возможно, аренда этого затянутого паутиной императорского подвала обходилась дёшево.

Император, вероятно, не возражал против идеи предложить некоторые из своих официальных резиденций, чтобы получить немного дополнительных денег.

Мы находились в глубине Палатинского холма, в пыльных залах, овеянных мрачными историями о том, как Тиберий и Калигула пытали мужчин за то, что они говорили не вовремя, и где происходили легендарные оргии. Я поймал себя на мысли, что какая-нибудь тайная группа всё ещё возрождает подобные деяния. Затем я начал думать о своих хозяевах. В нашей комнате не было порнографических фресок, но выцветший декор и съежившиеся, раболепные слуги, прячущиеся в тускло освещённых дверных проёмах, принадлежали к более старой, тёмной эпохе. Любой, кто считал за честь обедать там, несомненно, был невысокого мнения о общественной жизни.

Меня волновало только одно: поможет ли мне поездка туда с Лаэтой. Я собирался впервые стать отцом и отчаянно нуждался в достойной репутации. Чтобы достойно играть роль гражданина, мне также требовалось гораздо больше денег.

Я улыбнулся на замечание бывшего раба и сделал вид, что верю его обещаниям. В глубине души у меня едва ли теплилась надежда на какой-либо прогресс благодаря контактам, которые я мог бы там установить, но я чувствовал себя обязанным довести эту шараду до конца. Мы жили в городе покровительства. Как информатор и имперский агент, я понимал это лучше большинства. Каждое утро улицы заполнялись жалкими претендентами в своих изъеденных молью тогах, спешащими засвидетельствовать почтение мнимым великим людям. И, по словам Лаэты, ужин с Обществом производителей

Aceite de la Bética позволила бы мне связаться с могущественными имперскими вольноотпущенниками, которые фактически управляли правительством (или думали, что управляют).

Лаэта как-то упомянула, что считает меня идеальным дополнением к своей команде, хотя и не объяснила почему. Каким-то образом ей удалось убедить меня, что могущественные львы бюрократии поднимут на меня глаза от своих чаш и сразу же признают во мне верного слугу государства, заслуживающего повышения.

Мне хотелось в это верить. Однако насмешливые слова моей невесты всё ещё звучали в моих ушах: Елена Юстина была уверена, что моё доверие к Лаэте будет обмануто. К счастью, в Риме пиры были мужским делом, а Елена осталась дома с бокалом очень разбавленного вина и булочкой с сыром. Мне нужно было увидеть своими глазами, как работают эти уловки.

На собрании Бетического общества одно было совершенно ясно: еда, украшавшая заимствованные блюда эпохи Августа и расположенная среди роскошных украшений на позолоченных подносах, которыми когда-то пользовался Нерон, была изысканной. Холодные закуски с пряностями уже манили к себе с боковых столиков, а мясо с двумя соусами подогревалось на изысканных угольных печах. Собрание было оживленным. В нескольких комнатах были расставлены группы кушеток, расставленных вокруг низких столов, где должно было быть сервировано роскошное угощение.

«Намного больше, чем обычно, девять гостей!» — похвасталась Лаэта. Это был явно её любимый клуб.

–Расскажите мне об Обществе.

– Ну, его основал один из Помпеев…

Лаэте удалось занять два места в зале, где выбор нарезанной бетисской ветчины выглядел особенно заманчиво. Кивком он поприветствовал уже сидевших посетителей; это были другие высокопоставленные чиновники (эти люди всегда ходят группами, как тля). Как и он, остальные нетерпеливо подавали знаки слугам, чтобы те начали обслуживать, хотя всё ещё оставались люди, которых нужно было отвести за другие столики.

– Я представляю вам Марка Дидиуса Фалько, – сказала Лаэта, – интересного молодого человека.

Фалько принимал участие в нескольких неприятных делах в Империи по поручению наших друзей из разведывательных служб.

Я ощущал напряжённую, хотя и не враждебную, атмосферу. Внутреннее соперничество, несомненно. Отдел корреспонденции и шпионская сеть явно не ладили, и я заметил, что они с интересом за мной наблюдают.

Неприятное чувство.

Лаэта упомянула имена своих друзей, которые я не стал запоминать. Они были всего лишь хранителями свитков, а мне хотелось встретить кого-то уровня великих императорских министров былых времён, Нарцисса и Палласа. Уровень и положение, которых Лаэта явно жаждала для себя.

Сплетни возобновились, и из-за моего злоупотребленного любопытства мне пришлось выдержать жаркую дискуссию о том, было ли общество основано Помпеем Великим (которого сенат удостоил чести командовать двумя испанскими провинциями) или Помпеем, соперником Цезаря (который сделал Бетику своей личной базой).

«И кто это выдумывает?» — пробормотал я, пытаясь ускорить объяснения. «Ты ведь теперь не поддерживаешь Помпеев, правда?»

Вряд ли они это сделают, учитывая, что семья Помпеев впала в немилость из-за столь громкого переворота. Поэтому, полагаю, мы здесь для того, чтобы способствовать развитию торговли с Испанией.

«Юпитер упаси!» — воскликнул один из напыщенных членов администрации, содрогнувшись. «Мы приехали сюда повеселиться с друзьями!»

«А!» — воскликнула я. Я пожалела, что сказала лишнее. (В общем-то, я не так уж и пожалела; люблю сыпать соль на рану.)

«Забудь название общества, Фалько», — посоветовала мне Лаэта с самой любезной улыбкой на лице. «Это историческая случайность. Старые связи позволяют нам включать в меню лучшие продукты этой провинции, но изначальной целью ассоциации было просто предоставить официальное место встречи в Риме для мужчин со схожими вкусами».

Я тоже улыбнулся. Я понял эвфемизм: он имел в виду людей со схожими политическими взглядами.

В этом месте витала определённая атмосфера опасности. Большие банкеты и любые частные собрания, независимо от цели, были запрещены. Рим всегда налагал ограничения на организованные группировки. Разрешены были только различные гильдии торговцев и ремесленников.

Им разрешалось уходить от жен и мирно праздновать свои праздники, хотя даже они должны были сохранять серьезность и настаивать на том, что их главной целью был сбор пожертвований на свои похороны.

– Значит, мне не стоит тешить себя надеждами найти настоящих экспортеров латиноамериканского оливкового масла, не так ли?

«Точно!» — Лаэта посмотрела на него с притворным удивлением. Кто-то пробормотал ей что-то хриплым голосом, и Лаэта, нахмурившись, добавила: «Хотя иногда целая группа фанатов „Бетиса“ умудряется пробраться туда; сегодня вечером некоторые из них здесь».

«Какая смелость!» — согласился другой бюрократ, коротко пожав плечами.

Кто-то должен объяснить элите Кордубы и Гадеса, что Общество производителей оливкового масла Бетики может прекрасно обойтись без членов, родом из южной Испании.

Я задал свой вопрос с самыми худшими намерениями, поскольку знал, что среди римских снобов – а, естественно, самыми заносчивыми людьми были освобождённые рабы – существовало большое подозрение к амбициозным провинциалам. Принадлежа к кельтской фракции, испанцы присутствовали в городе гораздо дольше галлов и бриттов и уже успели стать весьма утончёнными. С момента своего вступления в римское общество шестьдесят или семьдесят лет назад они накопили места в Сенате, заняли самые высокооплачиваемые должности среди всаднического сословия, завоевали литературную жизнь целой плеядой поэтов и риторов, и, похоже, их могущественные купцы в последнее время начали посягать на всё.

– Этот чёртов Квинсио! Опять хвастается своей свитой клиентов!

— пробормотал один из писцов, и все остальные в унисон поджали губы, выражая понимание.

Я вежливый и дружелюбный человек. Чтобы разрядить обстановку, я заметил:

«Но масло, которое они привозят, кажется, отличного качества». Я поднёс палец к кресс-салату, обмакнул кончик в каплю заправки и облизал. Вкус был тёплым и солнечным.

–Липкое золото!

Лаэта произнесла это с большим уважением, чем я ожидал от вольноотпущенника, говорившего о торговле. Возможно, это было знаком новой эпохи реализма при Веспасиане. Император происходил из семьи…

средний класс и, по крайней мере, точно знали, почему потребительские товары были важны для Рима.

«Превосходно, и на тарелке, и под лампами». Вечер разворачивался при свете множества разнообразных ламп, как напольных, так и подвесных, которые горели чистым, ровным светом и, конечно же, без малейшего запаха. «И оливки тоже». Я взял одну с блюда с гарниром и тут же вернулся за добавкой.

«Дидио Фалько славится своими политическими анализами», — заметила Лаэта остальным. Для меня это стало новостью. Если он чем-то и был известен, так это тем, что выслеживал информаторов и преследовал преступников. И этим, и тем, что выкрал дочь сенатора из её роскошного дома и от её очаровательных родственников (что, по мнению некоторых, сделало меня одним из этих преступников).

Я подумал, не наткнулся ли я случайно на что-то, связанное с причинами, по которым Лаэта пригласила меня, и продолжил выказывать огромное уважение вязкому золоту:

«В одном я уверен: название вашего достопочтенного общества относится не просто к приправе к столу, а к изысканному образу жизни. Оливковое масло — неотъемлемый ингредиент любого повара. Оно также освещает самые изысканные дома и общественные здания. Армии потребляют его в огромных количествах, и оно является основным компонентом духов и лекарств. Ни одна баня или спортивный зал не могли бы существовать без масляных средств для тела…»

«И это безопасное средство контрацепции!» — добавил в заключение один из наиболее жизнерадостных чиновников.

Я рассмеялся и сказал, что хотел бы знать об этом семь месяцев назад.

Погруженный в раздумья, я переключил внимание на еду. Было очевидно, что другие посетители остались довольны; завсегдатаи хотели, чтобы новички молчали, пока они наслаждаются своими нарядами. Разговор стал загадочным, с завуалированными упоминаниями его работы.

Последний комментарий вызвал у меня улыбку. Я невольно подумал, что если бы я предложил Хелене этот канцелярский трюк, моя девушка восприняла бы это как шутку и сказала бы, что это всё равно что заниматься любовью с хорошо замаринованной редькой. Тем не менее, оливковое масло, без сомнения, было бы проще достать, чем запрещённую мазь

Квасцы, которые мы планировали использовать для предотвращения потомства. Использование такой мази было противозаконным, поскольку, если кто-то влюблялся в девушку из другого, более высокого социального класса, ему не разрешалось даже разговаривать с ней, не говоря уже о том, чтобы положить её в постель; а если социальное положение было равным, от него ожидалось, что он женится и будет производить солдат. Оливковое масло было недёшево, но в Риме его было в изобилии.

На протяжении всего банкета царила ярко выраженная испанская атмосфера. Это было заметно по выбору блюд, все очень вкусные, но поданные в едином стиле: холодные артишоки, тушёные в рыбном соусе эскабеше с побережья Бетика, тёплые яйца в рыбном соусе эскабеше с каперсами и фарш из птицы в рыбном соусе эскабеше с розмарином.

Эндивий подали просто так, с небольшим количеством нарезанного лука, хотя в стоявшей рядом серебряной соуснице его было больше, чем вы можете себе представить. Я совершил ошибку, упомянув, что моя беременная девушка обожает гарум, которым всё приправляли, и щедрые чиновники тут же приказали рабам принести мне нераспечатанную амфору. Те, у кого кухня небогатая, возможно, не знают, что эскабеше импортируется в больших грушевидных кувшинах, один из которых стал моим личным багажом на весь вечер. К счастью, мои эксцентричные хозяева одолжили мне двух рабов, чтобы нести его.

Помимо восхитительной ветчины, которой славится Бетика, почти все основные блюда были рыбными: несколько сардин, вызвавших всеобщий смех, но также и огромные устрицы и мидии, а также вся рыба, выловленная на атлантическом и средиземноморском побережье: морской лещ, скумбрия, тунец, морские угри и осетр. Если оставалось место, чтобы бросить в кастрюлю горсть креветок, повар не раздумывая бросал это. Было также мясо, которое, как я подозревал, принадлежало резвым испанским лошадям, и широкий ассортимент овощей. Вскоре я почувствовал себя сытым и измотанным, хотя до этого момента ни на йоту не продвинулся в карьере.

Между блюдами, словно в клубе, гости переходили от стола к столу, забывая обо всех формальностях. Я подождал, пока Лаэта обратит внимание на остальных, а затем тоже вышел из комнаты (приказав рабам следовать за мной с амфорой маринованной рыбы), словно желая не спеша осмотреть помещение. Лаэта одобрительно посмотрела на меня, думая, что я намерен внедриться в какой-то заговор политических заговорщиков.

На самом деле я намеревался найти выход, улизнуть и вернуться домой. Переступая порог мимо рабов, несущих мой гарум, я столкнулся с кем-то, собиравшимся войти. Вошедшей оказалась женщина, единственная, кого я видел до этого момента. Естественно, я замер на месте, велел рабам поставить амфору вытянутым концом на землю и, поправив праздничную гирлянду, улыбнулся ей.

II

Она была закутана в плащ длиной до пят. Мне нравятся женщины, которые хорошо закрыты. Интересно задуматься, что они скрывают и почему предпочитают не показывать свою красоту.

Вновь появившаяся фигура потеряла свою таинственность, едва столкнувшись со мной. Длинный плащ соскользнул с плеч, упал на землю, обнажив костюм Дианы-охотницы. «Носила», строго говоря, было бы ещё мягко сказано. На ней была очень короткая, плиссированная, золотистая туника с одной лямкой. В одной руке она несла большую сумку, из которой торчал набор тамбуринов, а под другой торчал колчан и нелепый игрушечный охотничий лук.

«Девственница-охотница!» — радостно приветствовал я её. «Ты, должно быть, звезда сегодняшнего представления!»

«А ты шут!» — насмешливо ответила она. Я наклонился и поднял плащ, чтобы вернуть ей, что позволило мне полюбоваться её стройными ногами. «Ты в идеальной позиции, чтобы получить пинка по больному месту», — саркастически добавила женщина. Я тут же встал.

Столько всего ещё предстояло увидеть. Женщина, должно быть, была мне по плечо, но на ней были пробковые каблуки на тонких кожаных охотничьих сапогах. Даже ногти на ногах были начищены до блеска. Её гладкая, загорелая кожа была чудом депиляции; она, должно быть, отскребла себя с головы до ног пемзой. Одна мысль об этом вызывала дрожь по моей спине. Не меньше внимания она уделила своему сложному макияжу: скулы были подчеркнуты фиолетовыми румянами из измельчённых виноградных листьев, брови были тщательно выведены идеальными полукругами толщиной в полпальца, веки подведены шафраном, а ресницы подкрашены сажей. На одном предплечье у неё был браслет.

В одной руке она держала браслет из слоновой кости, а в другой – серебряную змею. Эффект, который она производила, был исключительно профессиональным. Неизвестная женщина не была чьей-то дорогой любовницей (на ней не было ни драгоценных камней, ни филигранных изделий из драгоценных металлов), и, поскольку в тот вечер приглашенных женщин не было, она не могла быть спутницей кого-либо из присутствующих.

Судя по её фигуре – пухлой, но мускулистой – она, должно быть, была танцовщицей. Её блестящие, густые волосы, настолько чёрные, что отражали свет насыщенным синим оттенком, были собраны в простой пучок, оставляющий лоб открытым, и могли распуститься в мгновение ока, производя потрясающее впечатление. Более того, её руки жестикулировали с изяществом, намекающим на её мастерство игры на кастаньетах.

«Я ошибся», — ответил я, притворно извиняясь. «Мне обещали испанскую танцовщицу, а я подумал, что ты плохая девчонка из Гадеса».

«Ну, я хорошая девочка из Севильи», — ответила она и попыталась продолжить путь. У неё был сильный акцент, и она говорила на ломаной латыни, но если бы не бетийская атмосфера вечера, мне было бы трудно определить, откуда она родом.

Благодаря моей верной амфоре я полностью перекрыл проход. Если, к моему удовольствию, женщина попытается проскользнуть в какую-нибудь щель, у нас будет очень интимная встреча. Я заметил её предостерегающий взгляд: одно неосторожное движение с моей стороны в узком дверном проёме, и она без колебаний откусит мне нос.

–Меня зовут Фалько.

–Ладно, Фалько, отойди с дороги.

Либо я утратила своё обаяние, либо женщина поклялась избегать привлекательных мужчин с соблазнительными улыбками. Или, может быть, её беспокоила моя объёмная амфора с маринованной рыбой?

На другом конце коридора из комнаты вышел пожилой мужчина с цитрой в руках. Слегка седовласый, с приятными чертами лица, смуглого, цвета мавританского, цвета. Он не проявил ко мне никакого интереса; женщина же, напротив, кивнула ему и последовала за ним.

Я решил отложить свой уход и посмотреть представление, но женщина отвернулась.

«Извините, это отдельная комната!» — сказал он с насмешливой усмешкой и захлопнул дверь перед моим лицом.

«Это просто смешно! Общество «Бетика» никогда не поощряло тайные заговоры. Частные вечеринки здесь запрещены...»

Это была Лаэта. Меня слишком долго не было в комнате, и она пришла меня искать. Слова женщины, которые я уловил на лету, сделали её похожей на всезнайку-бюрократку худшего сорта. Я отступил назад, чтобы она не сломала мне изящный этрусский нос, но Лаэта оттолкнула меня, намереваясь последовать за ней. Её высокомерный вид чуть не заставил меня отказаться от входа, но этот тип сумел вернуть меня в свою орбиту. Терпеливые рабы прислонили амфору к дверному косяку, нижней частью к полу, и мы быстро вошли в зал, где собиралась выступать угрюмая танцовщица. Едва я окинул взглядом кушетки, как понял, Лаэта меня обманула. Вместо правителей мира, представителей высшего сословия, которых, как мне обещали, я там найду, этот гастрономический клуб, претендующий на звание избранного, принимал людей, которых я уже знал, включая пару парней, ради которых я бы пешком прошёл весь Рим.

Двое мужчин возлежали на соседних диванах, и одно это уже внушало тревогу. Первым был Камило Элиано, брат моей девушки, молодой человек со скверным характером и дурными манерами, который меня ненавидел. Вторым был Анакрит, глава шпионов. Анакрит тоже меня ненавидел (главным образом потому, что знал, что я лучше справляюсь с работой, которую мы оба выполняли).

Его ревность едва не привела к фатальным последствиям, а я бы, если бы представилась такая возможность, с радостью привязал его к столбу на вершине маяка, разложил бы под ним самый большой костер из дров и поджег бы его.

Возможно, мне следовало уйти, но из упрямства я вошел в комнату вслед за Лаэтой.

Анакрит, казалось, ошеломлён. Поскольку мы теоретически были коллегами по службе, он, должно быть, счёл себя обязанным соблюдать вежливость и предложил мне свободное место рядом с собой. Вместо того чтобы откинуться на кушетке, я жестом велел рабам поставить амфору туда, положив её край на подлокотник. Анакрита отвращала вся эта эксцентричность. Брата Елены тоже. В этот момент на соседней кушетке кипел от ярости прославленный Камилл Элиан.

Это было более привычно. Я поднял бокал с вином, предложенный мне внимательным слугой, и театрально произнес тост. Затем, не обращая ни на кого внимания, я пересёк комнату вслед за Лаэтой, которая звала меня, чтобы с кем-то познакомить.

III

Чтобы добраться до Лаэты, мне пришлось пробираться сквозь странную толпу, заполнившую зал. Я пришёл на собрание, надеясь, что мне не придётся изображать профессиональный интерес, но подозрения относительно мотивов главного секретаря, пригласившего меня, не давали мне расслабиться. К тому же, для меня было естественным оценивать своих спутников. Хотя Лаэта изначально привела меня к группе постоянных посетителей этих банкетов, похоже, на этот раз мужчины, среди которых я оказался, едва знали друг друга, что они собрались здесь, потому что нашли пустые диваны и теперь были вынуждены провести вечер вместе. Я чувствовал царившую там атмосферу тревоги.

Но, возможно, я ошибался. В мире информаторов риск ошибиться — обычное дело.

Архитектор задумал эту комнату как главную столовую: чёрно-белая мозаика под девятью массивными и чопорными диванами выглядела скромно, но в центре её располагался более сложный геометрический узор. В этот момент мы с Лаэтой проходили через центральную зону, где всё ещё стояли приставные столики для подачи блюд, но которые вскоре должны были превратиться в сцену для выступления танцовщицы.

Мы с Лаэтой подошли к человеку, занимавшему центральное место, словно щедрый хозяин. Создавалось впечатление, что он считает себя хозяином всего зала.

–Фалько, представляю вам одного из наших самых энтузиастов: Квинсио Атракто.

Имя показалось знакомым. Это был тот самый человек, на которого жаловались остальные за то, что он привёл в бар группу ярых фанатов «Бетиса».

Мужчина заворчал и повернулся к Лаэте, раздраженный тем, что его беспокоят.

Это был крепкий сенатор, ему было уже за шестьдесят, с крепкими руками и толстыми пальцами.

умеренно склонен к разврату, но видно было, что умеет жить хорошо.

Волосы, которые у него остались, были черными и кудрявыми, а кожа загорела на солнце, как будто он все еще цеплялся за свою старую привычку лично выходить осматривать свои четыреста гектаров виноградников всякий раз, когда хотел убедиться в своей привязанности к земле.

Возможно, он также получал хорошие доходы от оливковых рощ.

Было ясно, что мне не нужно было поддерживать разговор, поскольку сенатор не проявил ко мне никакого интереса. Инициативу проявила Лаэта:

–Сегодня вечером он привел еще одну из своих маленьких групп, да?

«Кажется, сейчас самое время развлечь моих гостей!»

Квинсио ответил с насмешкой. В принципе я с ним согласился, но его поведение заставило меня отказаться от комментариев.

«Будем надеяться, что они получат прибыль!» — сказала Лаэта и улыбнулась с невозмутимой дерзостью бюрократа, сделавшего неприятное замечание.

Я не понял, что он имел в виду, но и у меня был повод для радости. Войдя, я обнаружил Анакрита полностью увлечённым. Теперь, когда я снова взглянул на него, он лежал, растянувшись на диване во весь рост и совершенно неподвижно. Вуаль скрывала его странные, бледно-серые глаза, а выражение лица оставалось непроницаемым. Из весёлого гостя на вечеринке, с гладко зачесанными назад волосами и в тунике с изысканной вышивкой, он превратился в человека, более напряжённого, чем дева, ускользающая из виду, чтобы встретиться с первым пастухом в роще. Очевидно, моё присутствие испортило ему вечер.

И, судя по ее взгляду (который она старалась не подавать), я сделал вывод, что ей не понравилось, что Лаэта общалась с Квинсио Атракто в таком тоне.

Я бросил быстрый взгляд на кушетки, сгруппированные по трём сторонам комнаты. Узнать бетиков, чьё присутствие так растревожило коллег Лаэты, было несложно. У некоторых из них была отчётливо латиноамериканская внешность: широкоплечие и коротконогие. Двое сидели по обе стороны от Квинтия, образуя центральный ряд на почётных местах, и ещё двое – в ряду кушеток справа. Все они носили одинаковые нашивки на туниках и сандалии на прочной подошве из эспарто.

Было неясно, хорошо ли знали друг друга жители Бетики. Они говорили на латыни, что гармонировало с богатыми тканями их одежды, но, если они приехали в Рим продавать масло, то вели себя довольно сдержанно и не…

Они демонстрировали непринужденную уверенность, которая могла очаровать розничных покупателей.

«Почему бы тебе не познакомить нас со своими друзьями из Бетиса?» — спросила Лаэта Кинсио. Он посмотрел на неё так, словно хотел послать к чёрту, но на этом сборище мы все считались кровными братьями, поэтому ему пришлось сдержаться и кивнул.

Двое гостей в ряду справа, которых она кратко представила как Кизака и Норбама, уже некоторое время оживлённо беседовали. Хотя они кивнули нам, они находились слишком далеко, чтобы принять участие в разговоре. Двое ближайших к ней, занимавшие лучшие ложа рядом с Квинкцием, молчали, пока говорила Лаэта, и с вежливым беспокойством следили за обменом остротами между Лаэтой и сенатором, хотя и не проявляли никакого интереса. Похоже, знакомство с главным секретарём императора произвело на них гораздо большее впечатление, чем на их спутников. Возможно, они рассчитывали, что сам Веспасиан явится узнать, есть ли у Лаэты список публичных мероприятий на следующий день.

«Анней Максим и Лициний Руфий», — резко произнёс имена Квинкций Атракт. Сенатор был хозяином этой группы, но его интерес к бетикам носил лишь отеческий оттенок. Тем не менее, он добавил более любезным тоном: «Два крупнейших производителя оливкового масла в Кордубе».

«Аннео!» — тут же вмешалась Лаэта. Она обращалась к младшему из них, мужчине с широкими плечами и солидным видом, на вид лет пятидесяти. «Может быть, вы родственник Сенеки?»

Мужчина кивнул в знак согласия, но, похоже, не воспринял комментарий с энтузиазмом. Возможно, это связано с тем, что Сенека, влиятельный наставник Нерона, покончил с собой, когда Нерон устал от его влияния. Крайний пример подростковой неблагодарности.

Лаэта, человек сдержанный, не стал настаивать. Он повернулся к другому болельщику «Бетиса» и спросил его:

– А что привело вас в Рим, сэр?

Нет, не нефть, конечно.

«Я приобщаю своего внука к общественной жизни», — ответил Лициний Руфий. Этот выходец из Бетики был на поколение старше своего товарища, но оставался таким же твёрдым и решительным, как сталь воина.

«Обзорная экскурсия по Золотому городу!» В этот момент Лаэта разыграла один из своих самых лицемерных спектаклей, изображая восхищение такой космополитичной инициативой. Мне хотелось спрятаться под столик и разразиться смехом. «Какой лучший старт мог быть у мальчишки? И есть ли среди нас сегодня этот счастливчик?»

«Нет, он в городе, с другом», — перебил его сенатор Квинсио, едва сдерживая нетерпение.

Присаживайся, Лаэта, музыканты уже настраиваются. Некоторые из нас заплатили, чтобы послушать их, и мы хотим получить удовольствие от своих денег!

Лаэта была довольна. Она, конечно же, потревожила сенатора, как и намеревалась. Когда мы возвращались через зал, среди рабов, уносивших столы с едой, чтобы освободить место в центре, она прошептала мне:

«Какой невыносимый человек! Он так самовлюблён, что это становится просто невыносимо. Пожалуй, я попрошу тебя помочь мне разобраться с ним, Фалько...»

Он мог спрашивать меня, когда хотел. Поддерживать мир между членами гастрономических сообществ не входило в мои обязанности.

Но мой хозяин еще не закончил ругать нуворишей и светских выскочек.

– Анакрит! И кто же из нашего избранного собрания заслуживает вашего внимания на этот раз?

«В самом деле; для меня это деловой ужин…» — У Анакрита был лёгкий, изысканный голос, почти такой же ненадёжный, как тарелка перезрелых инжиров. Едва он открыл рот, я почувствовал ярость. «Я пришёл понаблюдать за тобой, Лаэта!»

Справедливости ради надо признать, что он не стеснялся выводить секретарш из себя. Он также точно знал, когда нужно нанести удар.

Вражда между ними была совершенно открытой: законный администратор, мастер манипуляций и обмана, и тиран сил

Служба безопасности, прибегавшая к шантажу, угрозам и сокрытию фактов. Ими двигала одна и та же сила: оба хотели быть владыками навозной кучи. До сих пор не было большой разницы между силой аргументированного обвинительного доклада Лаэты на высококачественном папирусе и силой ложного обвинения, нашептанного главным шпионом на ухо императору. Но однажды в этом конфликте победитель будет найден.

«Я аж дрожу!» — оскорбила Лаэта Анакрита, прибегнув к самому страшному оружию: сарказму. — «Ты знаешь Дидия Фалько?»

-Конечно.

«Конечно!» — проворчал я. Теперь пришла моя очередь нападать на шпиона. «Анакрит, может, и неорганизованный человек, но даже он редко забывает о случаях, когда засылает агентов на вражескую территорию, а затем намеренно пишет местному правителю, чтобы тот мог их преследовать. Я многим обязан этому человеку, Лаэта. Благодаря моей наивности меня могли бы привязать к скале в Набатейской пустыне, чтобы все вороны Петры обклевали мои кости».

Я не думаю, что жестокие набатеи, встретив нежелательных гостей, без колебаний убили бы и их.

«Фалько преувеличивает, — иронично заметил Анакрит. — Всё это была прискорбная случайность».

– Или тактический ход, – холодно ответил я.

–Если я допустил ошибку, прошу прощения.

«Не беспокойся, — сказал я ему. — С одной стороны, ты лжёшь, а с другой — тебе приятно продолжать ненавидеть себя».

«Фалько — замечательный агент, — заверил Анакритес Лаэту. — Он знает почти всё, что нужно знать о деликатных заданиях за рубежом... и всему этому он научился у меня».

«Верно», – без энтузиазма согласился я. «В Кампании, два года назад. Ты показал мне все ошибки и неразберихи, которые можно совершить. Все способы вызвать раздражение у местных жителей, уничтожить важные улики и вернуться домой ни с чем. Ты научил меня всему этому… и всё же я пошёл и успешно выполнил задание. Император до сих пор благодарит меня за то, что я предупредил его о твоих ошибках тем летом, чтобы он мог их исправить!»

Лаэта обернулась:

«Я уверен, что мы все выиграем от ваших прошлых отношений». Этими словами он дал понять Анакриту, что теперь я

«Я работала на него». «Да начнётся же веселье!» Она улыбнулась мне. Общий шум в комнате стих, услышав намёки на скорое выступление танцовщицы. Лаэта похлопала меня по плечу – жест, который я нашёл довольно раздражающим, хотя я и постарался, чтобы Анакрит не заметил моей реакции. «Оставайся и наслаждайся, Фалько; когда придёт время, я хотела бы услышать твоё мнение…» Было ясно, что она имела в виду не музыкантов. Она хотела, чтобы Анакрит подумал, что что-то не так. Что ж, это меня тоже устраивало.

Только два дивана оставались пустыми по обе стороны боковых рядов. Я уже выбрал один, но в этот самый момент кто-то появился первым. Это был мужчина, которого я с трудом мог вспомнить: человек в выцветшем халате цвета овсянки, примерно моего возраста. Он плюхнулся на диван, словно уже был здесь раньше, и вскоре приподнялся на локтях, наблюдая за танцовщицей, вытянув мускулистые ноги за спину. У него был старый шрам на предплечье и косточки на ногах, проделавшие долгий путь по дорогам Империи. Мужчина ни с кем не разговаривал, но был весьма общителен, отправляя в рот виноград и улыбаясь девушке, готовой к выступлению.

Я снова наполнил стакан, чтобы набраться храбрости, и устроился на последнем диване... том, который уже был частично занят моей амфорой с маринованной рыбой, рядом с Анакритом.

IV

Там было двое музыкантов, оба с типичным для Северной Африки насыщенным чёрным цветом кожи. Один играл на цитре, довольно плохо. Другой, помоложе, с раскосыми, более грозными глазами, бил по тамбурину, изящно перебирая пальцами, пока девушка из Испалиса готовилась очаровать нас традиционным цыганским номером. Пока мы ждали момента, чтобы полюбоваться гибкостью её бёдер, я самодовольно улыбнулся Анакриту, что, несомненно, его разозлит.

–Эта Диана выглядит потрясающе. Ты когда-нибудь её видел?

– Не думаю… Так чем же занимался наш Фалько в последнее время?

Я терпеть не могу людей, которые обращаются ко мне таким нелепым тоном.

«Государственная тайна», — ответил я. Я только что провёл всю зиму, разнося судебные повестки для жалкого адвоката и подрабатывая бесплатным носильщиком в аукционном доме отца. Тем не менее, мне было забавно притворяться, будто во дворце располагается конкурирующая шпионская сеть, которой руководит Клавдий Лаэта, и которую Анакрит не контролировал.

– Если ты работаешь на Лаэту, Фалько, советую тебе быть осторожнее.

Я позволил ей увидеть свой насмешливый смех, а затем снова обратил внимание на танцовщицу. Она приняла несколько соблазнительных поз с луком и стрелами: стоя на цыпочках на одной ноге, отставив другую назад, она делала вид, что стреляет дротиками в посетителей, так что, когда она отводила руку назад, обнажалась её полуобнажённая грудь. Поскольку мы были в Риме, подобная демонстрация не должна была вызвать скандала…

Если, конечно, какой-нибудь почтенный представитель всаднического сословия, вернувшись домой, не опишет своей ревнивой жене крохотный греческий костюм в чрезмерно наглядной манере.

«Я разговаривал с молодым Камило…» Анакрит наклонился ко мне и прошептал на ухо. Я тут же поднёс руку к уху и энергично почесал его, словно мне показалось, что туда заползло насекомое. Этим жестом я чуть не ткнул его в глаз, и Анакрит отвернулся и снова лёг на кушетку.

«Элиан? Должно быть, это стало испытанием твоего терпения, не так ли?» — заметил я. По другую сторону триклиния Анакрита холерик Елены старался избегать моего взгляда.

«Он кажется перспективным молодым человеком. Очевидно, он невысокого мнения о тебе, Фалько».

«Он вырастет». К этому моменту глава шпионской сети должен был уже понять, что его попытки спровоцировать меня бесполезны.

– Разве он не твой зять или что-то в этом роде?

Вопрос был задан в непринужденном, оскорбительном тоне.

«Или что-то в этом роде», — невозмутимо кивнул я. «Что он здесь делает? Не говорите мне, что он узнал о приезде высокопоставленных чиновников и ищет способ устроиться на синекуру...»

–Ну, Элиано только что вернулся из Бетики...

Анакрит любил разыгрывать таинственную карту. Меня очень смущала мысль о том, что младший брат Елены, который и так был против наших отношений, будет иметь дело с главой шпионов в таком месте. Возможно, я был слишком подозрительным, но это место буквально смердело заговорами против меня.

Девушка из Гиспалиса уже была в середине своего выступления, поэтому разговоры прекратились. Она была неплоха, но и ничем особенным не выделялась. Танцовщицы – очень востребованный экспорт из Южной Испании, хотя, похоже, все они происходят из одной школы искусства Терпсихоры; школы, которая должна была бы предоставить своему преподавателю движения пенсию. Девушка умела полуприкрывать веки и покачивать другими частями тела. В какой-то момент она бросилась на пол, словно хотела отполировать мозаику неистовыми движениями распущенных волос. Но когда некоторое время наблюдаешь за вихрем женщин, стоящих на коленях на полу и откидывающихся назад, пока их голова не касается пола, и лихорадочно стучащих кастаньетами, твое внимание начинает рассеиваться.

Я огляделся. В зале собралась разношёрстная компания. Двое скучающих болельщиков «Бетиса» на другом ряду диванов, с видом представителей среднего класса, были так же равнодушны к стараниям девушки, как и я, и продолжали свои сдержанные комментарии. Квинсио Атракто, объявив, что оплатил представление, приподнялся на локте, довольный двумя более патрицианского вида посетителями, расположившимися на диванах по обе стороны от него. Посторонние наблюдали за представлением из вежливости, хотя старший из них, в частности, дал понять, что в обычных обстоятельствах подобные зрелища были бы ему невыносимы. Все болельщики «Бетиса» были настолько вежливы, что их поведение, должно быть, было вынужденным, и я гадал, почему они считают, что с ними обращаются как-то по-особенному. Анакрит, вмешивающийся в чужие дела государственный чиновник, казался совершенно непринуждённым, хотя мне казалось невозможным, чтобы Квинкций Атрактус мог предвидеть присоединение к ним начальника шпионской сети. А ещё был Элиан, слишком юный, чтобы стать полноправным членом гастрономического клуба. Кто его привёл? И

Кто был тот мужчина в халате цвета овсянки, который занимал последнюю кушетку?

А с другого ряда тот, который казался таким общительным, но на самом деле ни с кем не разговаривал?

– Кто этот парень? – спросил я Анакрита.

«Вероятно, злоумышленник», — ответил он, пожав плечами.

Танцовщица завершила номер, выстрелив дротиком, который попал в юного Элиано, и тот вскрикнул, словно стрела оказалась сильнее, чем предполагал игрушечный лук. Затем девушка выпустила град дротиков, большинство из которых достигли цели. Я взяла это на заметку: если кто-то позже умрёт от медленно действующего яда, я буду знать, кого арестовать для допроса. Отойдя на короткий отдых, женщина многозначительным и похотливым взглядом дала понять Камило Элиано, что дротик может оставить себе на память.

Я встал с ложа, обошел триклиний Анакрита и нарочно сел в триклинии Элиана, заставив юношу поздороваться со мной.

«Ну, Фалько, посмотри, кто ты!» — грубо пробормотал он. Это был крепкий молодой человек, хотя и не слишком тренированный, с прямыми гладкими волосами и вечной насмешливой улыбкой. У Элиана был младший брат, более привлекательный и с которым было легче ладить. Эх, если бы Джастин был рядом в тот момент.

Я указал на дротик, словно Элиано был школьником, которому в руки попала запрещенная игрушка.

«Это опасный сувенир, — сказал я ей. — Лучше, чтобы родители не нашли его в твоей спальне: знаки внимания от художников могут быть неверно истолкованы».

Мне нравилось выводить его из себя угрозами очернить его имя, точно так же, как он всегда пытался очернить моё. У меня никогда не было хорошей репутации, но он вскоре должен был баллотироваться в Сенат, и ему было что терять.

Элиан сломал дротик надвое. Невежливый жест, учитывая, что девушка из Хиспалиса всё ещё была в комнате и разговаривала с музыкантами.

«В этой девушке нет ничего особенного». Я заметил, что он был трезв и скучал. «Она полностью полагается на пару озорных глаз и очень откровенную одежду; её танцевальная техника очень примитивна».

«Да ну?» Я знаю девушку, которая танцует со змеями и говорит, что люди смотрят только на одежду... или на её отсутствие. Так ты...

Хороший знаток испанской хореографии?

«Как и любой, кто путешествовал по провинции», — ответил он, сопроводив это жестом безразличия.

Я улыбнулся. Элиано должен был понимать, что его юношеский опыт в мирной Бетике не произведёт впечатления на имперского агента, специализировавшегося на работе на самых опасных границах Империи. Границы, которые он пересекал, когда это было необходимо.

– И как у вас сложилась жизнь в Испании?

– Довольно хорошо. – Элиано предпочёл бы перестать со мной разговаривать.

– И теперь вы предоставляете свои экспертные знания в распоряжение Общества производителей оливкового масла Бетики! Знаете ли вы товарищей Квинсио Атракто?

–Немного. В Кордубе я был другом молодого Аннея.

– А как насчёт внука Лициния Руфия? Он сейчас в Риме.

«Думаю, да». Элиано явно не собирался говорить о друзьях. Ему не терпелось поскорее от меня избавиться.

«Полагаю, он сегодня вечером куда-то ушёл. Я думала, ты будешь с ним».

Я настоял.

«Ну, вот я и здесь! А теперь, Фалько, если ты не против, я хочу увидеть танцовщицу».

«Она замечательная девушка, — солгал я. — Я с ней хорошо побеседовал».

Комментарий не возымел никакого эффекта. Элиано ответил раздражающим намёком:

«Понимаю. Ты, наверное, голодаешь. При моей сестре в её состоянии…» Как мы с Хеленой жили – это было наше личное дело. Я мог бы ответить, что совместная постель с ребёнком, которому оставалось ещё несколько месяцев, не помешала нам прожить счастливую супружескую жизнь; это просто добавило проблем. «А теперь ты оставляешь её дома бегать за юбками художника. Если Хелена узнает, она может потерять ребёнка от шока…»

«Ни в коем случае!» — воскликнул я.

Последние полгода я была сосредоточена на том, чтобы успокоить Хелену (которая действительно потеряла ребёнка во время беременности, хотя, вероятно, её брат об этом так и не узнал). Теперь же,

Мне было трудно убедить её, что она родит без проблем и переживёт это испытание. Она была в ужасе, да и я не стала спокойнее.

«Возможно, я тебя брошу!» — горячо возразила она. Такая возможность всегда существовала.

– Я вижу, что вы действительно заботитесь об их интересах.

«Ах! Рад видеть её с вами. Думаю, когда буду баллотироваться в Сенат, построю свою кампанию на осуждении ваших отношений. Я буду изображать из себя человека настолько порядочного, наделённого такими традиционными моральными принципами, что способен критиковать даже собственную сестру».

«Ты не достигнешь своей цели», — заявил я. Но я не был так уверен. Рим любит напыщенных ублюдков.

Элиано рассмеялся:

«Вы, наверное, правы. Я уверен, что мой отец откажется финансировать выборы».

Камило Веро, отец моей возлюбленной и этого ядовитого молодого хорька, производил впечатление некомпетентного старика, ничего не понимающего, но Элиано, очевидно, был достаточно проницателен, чтобы понять, что старик очень любит Элену, и что я тоже её люблю; как бы он ни сожалел о наших отношениях, сенатор понимал, что ему придётся смириться с тем, как обстоят дела. К тому же, у меня было предчувствие, что мой будущий свёкор с нетерпением ждёт возможности стать дедушкой.

«Клянусь Юпитером, Фалько! Теперь ты, должно быть, доволен, да?» Обида, которую брат Елены питал ко мне, оказалась даже сильнее, чем я себе представлял. «Ты появляешься откуда ни возьмись и практически похищаешь единственную дочь патрицианской семьи...»

«Чепуха. Твоя сестра была рада покинуть гнездо. Ей нужен был кто-то, кто её спасёт. Елена Юстина исполнила свой долг и вышла замуж за сенатора, но куда привёл её этот брак? Пертинакс был катастрофой, предателем государства, который плохо обращался со своей женой и пренебрегал ею».

Елене пришлось так плохо, что она развелась с ним. Ты хочешь для неё этого? Теперь она со мной и счастлива.

–Ваше сожительство незаконно!

–Простая формальность.

– Вас обоих могут обвинить в прелюбодеянии.

–Мы считаем себя женатыми.

–Заявите об этом в цензорском суде.

«Я бы с радостью, но никто нас к нему не отведёт. Твой отец знает, что Хелена приняла решение и что она с мужчиной, который её обожает. Он не может выдвинуть никаких моральных возражений».

На другом конце зала танцовщица, не обладавшая достаточной техникой, откинула волосы, доходившие ей до пояса. Этот номер она выполнила очень хорошо. Я понял, что она видела, как мы спорим, и почувствовала сильное беспокойство.

Я решил закончить разговор. Я встал и приготовился вернуться к своему дивану.

–Итак, Камило Элиано, что привело вас в уважаемое Общество производителей оливкового масла Бетики?

Разгневанный молодой человек сумел успокоиться настолько, что гордо заявил:

– Мои высокопоставленные друзья! И кто привёл тебя сюда, Фалько?

«Есть еще более заслуживающие рекомендации друзья, занимающие еще более высокие государственные должности», — прямо ответил я.

Возвращение к Анакриту было почти облегчением. До того, как он приказал покушаться на мою жизнь, мы с начальником шпионской сети работали вместе. Анакрит был человеком непростым, но, как и я, умел наслаждаться жизнью. Он любил хорошее вино, крепко держал своего парикмахера и был известен тем, что иногда отпускал шутки об аристократии.

Учитывая, что император стремился сократить расходы и выступал против чрезмерных мер безопасности, Анакрит, должно быть, чувствовал угрозу. Во-первых, он, безусловно, хотел держать меня подальше. Некоторое время назад он пытался меня дискредитировать и даже замышлял казнь по приказу коварного иностранного властителя, но к тому времени я уже точно знал, в каком положении мы оба. Ну, насколько это вообще возможно, имея шпиона.

«Что случилось, Фалько? Мой молодой друг благородного происхождения донимает тебя своими злобными обвинениями?»

Я ответил, что его юному другу грозит разбить нос. Мы с Анакритом возобновили нашу обычную враждебность.

Я поднял глаза и остановил свой взгляд на полированной бронзовой лампе, по форме напоминавшей эрегированный фаллос, которая горела чистым, лишенным запаха пламенем добра.

Бетиновое масло. То ли диковинный сосуд качался сильнее, чем следовало, то ли вся комната закружилась в головокружительном кивке…

Я решил, что с меня хватит красного вина из Барсино. И

В этот самый момент, как это часто бывает, раб наполнил мою чашу. Вздохнув, я приготовился к долгому вечеру.

Должно быть, в последующие часы я выпил ещё немало, хотя и не могу сказать точно, сколько. В результате ничего интересного не произошло. По крайней мере, для меня. Другие, несомненно, бросились на риск и интриги.

Вероятно, кто-то устроил свидание с танцовщицей из Hispalis.

Похоже, это был тот фестиваль, где соблюдались все традиционные обычаи.

Я ушёл, когда атмосфера ещё была оживлённой. Я не видел ни одного упавшего в обморок, и уж точно, в тот вечер, трупов не было. Единственное, что я помню из моего последнего часа, – это тот деликатный момент, когда я взвалил амфору на плечо. Она доходила мне до пояса, и в моём состоянии её невозможно было сдвинуть с места. Молодой человек в тунике цвета овса с другого ряда лож тоже поднял тогу; он казался относительно трезвым и заботливо предложил мне нанять ещё нескольких рабов, чтобы отнести тяжёлый, громоздкий сосуд к моему дому, подвешенный на шесте. Внезапно я понял, что это лучшее решение, и мы рассмеялись. Я был слишком пьян, чтобы спросить его, кто он, но он показался мне приятным и умным человеком. Я удивился, что он пришёл на пир один.

Не знаю как, но мои ноги сами нашли путь от Палатина до Авентина. Квартира, где я прожил несколько лет, находилась на шестом этаже ветхого дома. Рабы отказались подниматься.

Я оставил амфору у подножия лестницы, спрятав её под кучей грязных тог из прачечной Лении, занимавшей первый этаж. Это была одна из тех ночей, когда моя левая нога шла в одну сторону и натыкалась на правую, которая шла в другую. Не помню, как мне удалось уговорить их помочь и отвести меня наверх.

Наконец, я проснулся от беспокойной темноты, услышав далёкие крики рыночных торговцев и спорадический звон колокольчиков на упряжи. Я понял, что шум с улицы под моим окном беспокоит меня уже давно. Было первое апреля, и улицы…

Поднялся большой переполох. Собаки лаяли на кур, а молодые петухи кукарекали от чистого удовольствия. Солнце уже давно взошло. Под тентом окна ворковал голубь, тревожно воркуя. Полуденный свет с почти болезненной интенсивностью лился через балкон.

Мысль о завтраке пришла в голову автоматически. Но тут же исчезла.

Я чувствовал себя ужасно. Сев на неудобном диване для чтения, на котором я вчера рухнул, я оглядел квартиру, что только усугубило ситуацию. Я не собирался звонить Хелене, даже извиняться. Моей девушки дома не было.

И я оказался не там, где думал.

Я не мог поверить, что сделал что-то подобное, но голова, пульсирующая от боли, подсказала мне, что я не ошибся. Я был в нашей старой квартире. Мы там больше не жили.

Елена Юстина будет у нас на новом месте и будет ждать меня всю ночь. Конечно, если она ещё не ушла от меня просто потому, что всю ночь тусовалась. Любая разумная женщина истолкует это так, будто она была с другой девушкой.

В

Наш дом представлял собой тёмную квартиру на первом этаже дома на теневой стороне площади Фонтанов. На первый взгляд, эта часть выглядела лучше остальной площади, но лишь потому, что солнце не достигало обветшалого вида, покрывавшего все эти здания, словно слой мха. Ставни облупились. Двери плохо прилегали. Жильцы часто теряли терпение и переставали платить за аренду; зачастую они предпочитали уморить себя голодом, чем быть избитыми мускулистыми головорезами арендодателя в наказание за неуплату.

Все, кто там жил, намеревались уехать: плетень корзин, владелец лавки с дверью, выходящей на улицу, хотел уйти на пенсию в Кампанию, а арендаторы менялись с такой скоростью, которая красноречиво говорила о...

Бытовые удобства (точнее, полное их отсутствие) и мы с Еленой, субарендаторы корзинщика, мечтали о побеге в роскошную виллу с водопроводом, сосновой изгородью и хорошо проветриваемыми колоннадами, где прохожие могли бы вести изысканные беседы на философские темы. По правде говоря, всё было бы лучше, чем эта тесная трёхкомнатная лачуга, где ругающиеся и ругающиеся обитатели верхних этажей имели преимущественное право прохода мимо нашей двери.

Дверь здания была отшлифована и выровнена плотницким рубанком и готова к покраске. Оставив её позади, я поплелся по коридору, заваленному сложенными вещами. В первой комнате, выходящей из коридора, стены были голыми, и мебели я не увидел. Вторая была такой же, если не считать невероятно непристойной фрески напротив входа. Елена потратила немало времени, кропотливо соскребая изображения совокупляющихся похотливых парочек и чувственных сатиров в пышных гиацинтовых венках и с флейтами, прячущихся за лавровыми деревьями, украдкой наблюдающих за происходящим. Снятие их было медленным процессом, и в тот момент все скребки и влажные губки валялись брошенными в углу. Я мог догадаться, почему.

Я продолжил идти по коридору. Под ногами доски, недавно прибитые к полу, казались твёрдыми. Я потратил несколько часов, выравнивая их.

На стене висела серия небольших греческих табличек с изображениями олимпийских сцен, подобранных Еленой. Ниша в стене создавала впечатление, будто она ждала пару домашних богов. За дверью задней комнаты я заметил незнакомый красно-белый ковёр; на нём спала лохматая собака, которая недовольно встала и ушла, когда я подошла.

–Привет, Нукс.

Накс тихонько пукнул и повернул голову, чтобы с легким удивлением осмотреть свою заднюю часть.

Несколько раз легонько постучав по дверному косяку, я открыл её. В глубине души я надеялся, что постоянный жилец вышел прогуляться, но не тут-то было.

Там была Елена. Мне следовало бы знать. Я приказал ей, что если она выйдет из дома без меня, она должна взять с собой собаку. У Елены не было причин для этого.

Да, он привык подчиняться моим указаниям, но я очень привязался к этому животному.

–Привет, кареглазый. Здесь живёт Фалько?

–Судя по всему, нет.

«Не говори мне, что он сбежал, чтобы стать гладиатором! Вот свинья!»

– Он уже достаточно взрослый. Он может делать всё, что захочет.

«Ни в коем случае», — сказал я себе. Если бы у меня сохранилась хоть капля ясности сознания, я бы вёл себя очень осторожно.

По традиции, новый офис Фалько был обставлен как спальня. Работа информатора — грязное дело, и клиенты ожидают, что атмосфера, которая их окружает, будет ошеломлять.

Более того, всем известно, что информатор тратит половину своего времени на обучение своего бухгалтера тому, как обманывать клиентов.

Оставшееся свободное время он тратит на соблазнение своей секретарши.

Моя жена откинулась на удобное изголовье кровати в форме раковины и читала греческий роман. Помимо того, что я был моим секретарем, я также выполнял обязанности бухгалтера, что, возможно, объясняло её разочарованный вид. Я не пытался соблазнить её. Высокая, молодая и талантливая, её выражение лица поразило меня, как внезапный глоток ледяного вина. Она была одета в белое, её великолепные чёрные волосы были свободно собраны по бокам двумя гребнями из слоновой кости. На маленьком столике лежали маникюрный набор, ваза с инжиром и экземпляр « Диана Газетт» . Всё это помогало ей занять время, пока она ждала возвращения своего хозяина, чьё отсутствие предоставило ей предостаточно возможностей для придумывания ядовитых ответов.

«Как вы себя чувствуете?» — спросил я, нежно интересуясь состоянием его здоровья.

«Я очень зла», — Хелена любила говорить прямо.

–Это вредно для ребенка.

«Не впутывайте в это ребёнка. Надеюсь, он не пожалеет, что его отец — тусовщик-дегенерат, чьё уважение к семейной жизни так же минимально, как и его вежливость по отношению ко мне».

«Отличная тирада, Демосфен! Ты действительно сердита, Елена, дорогая!»

– Да, и это плохо для тебя.

–Я могу объяснить, что произошло.

–Избавь себя от хлопот, Фалько.

– Я попытался придумать что-нибудь остроумное и умное. Хотите послушать?

– Нет. Я буду очень рад, когда услышу твои причитания, когда тебя увезет взвод солдат.

– У меня произошла глупая путаница. Вчера вечером я выпил слишком много и оказался не в том доме.

«Хитроумное оправдание», — ответила она с лёгкой улыбкой. «Но оно хитро лишь в том смысле, что нелепо... В чьём доме?» Подозрения рассеиваются со временем.

Я повернул голову в сторону нашей старой квартиры:

– Наш. Тот, что через дорогу. О каком вы думали?

Я привык к поведению Хелены: она постоянно критиковала меня за мои поступки, но потом я признал, что говорю ей правду. И это правда. Моя девушка была слишком умна, чтобы поддаваться обману. С неожиданным вздохом облегчения она закрыла лицо руками и разрыдалась. Это была непроизвольная реакция, но это было худшее наказание, которое она могла себе представить.

Я всё ещё был полупьяным, и, вероятно, моё зловонное дыхание выдавало это, с грустью подумал я. Я провёл рукой по подбородку и заметил жёсткую двухдневную щетину. Затем я пересёк комнату и обнял свою бедную беременную возлюбленную, воспользовавшись случаем, чтобы скользнуть на кровать рядом с ней.

Момент, когда я прилегла, чтобы утешить Елену, оказался очень кстати.

Мне нужно было лечь. Иначе последствия прошлой ночи довели бы меня до обморока.

Час спустя мы всё ещё лежали там, уютно обнявшись. Елена прижалась ко мне, глядя в потолок. Я не спал, я просто медленно приходил в себя.

«Я люблю тебя», — наконец пробормотал я, чтобы изгнать из ее головы все мрачные мысли.

«Ты точно знаешь, когда вставить романтическую фразу!» Он схватил меня за подбородок, ощетинившийся щетиной, и пристально посмотрел в мои затуманенные, усталые глаза. Елена была девушкой большой смелости, но даже она слегка побледнела. «Но хуже всего, Фалько, твой плутоватый взгляд».

– Вы очень добры.

«Я дура!» – сказала она, нахмурившись. Елена Юстина знала, что позволила втянуть себя в жалкую и неудовлетворительную жизнь, которая принесёт ей лишь сожаления. Она убедила себя, что ей нравится этот вызов. И её влияние уже облагородило меня, хотя я всё ещё умудрялся это скрывать. «Чёрт возьми, Марко, я думала, ты поддался безумию оргии и оказался в объятиях какой-нибудь танцовщицы».

Я улыбнулся. Даже если Хелена беспокоилась обо мне до раздражения, всегда оставалась надежда.

«Да, на банкете была танцовщица, но я не имел к ней никакого отношения. Она была одета как Диана, в очень откровенный наряд и весь танец откинулась назад, чтобы все взгляды были прикованы к ней...»

–На тарелке, если вы благоразумны.

– Вот именно, – заверила я свою любимую.

Елена крепко обняла меня. Неожиданно у меня вырвалась отрыжка.

–А я думал, тебя ограбили, и ты истекаешь кровью в какой-нибудь одинокой канаве.

«Слава богу, ничего подобного не произошло. У меня с собой было ценное количество соуса высшего качества, который я получил на банкете в подарок для своей возлюбленной, чья беременность развила в ней ненасытную тягу к самым дорогим соусам».

– Мой безупречно хороший вкус! Для взятки – более чем достаточно!

Елена, всегда справедливая, дала согласие.

–Это целая амфора.

– Вот как надо проявлять раскаяние!

–Мне пришлось одолжить пару рабов, чтобы привезти ее домой.

– Мой герой! Так ты из Бетики?

–На печати на крышке написано Гадес.

– Вы уверены, что это не одна из тех дешевых, которые привозят из Мурсии?

«Я что, похож на второсортного торговца тунцом? Потроха макрели высшего качества, обещаю». Он не пробовал эскабеше из амфоры, но был уверен в своих словах. Учитывая качество еды, поданной на банкете, приправы должны были быть превосходными. «Так что, простите меня?»

«Потому что я не знаю, где ты живешь?» — саркастически заметила она.

– Да, мне действительно стыдно.

Елена Юстина улыбнулась мне:

«Боюсь, тебе придётся столкнуться с ещё более неловкими обстоятельствами. Видишь ли, Марко, дорогой мой… я так переживала из-за твоего отсутствия, что с первыми лучами солнца помчалась к Петронию Лонгу…»

Петроний, мой лучший друг и следователь городской стражи, тоже довольно саркастически отнесся к моим выходкам. Елена приятно промурлыкала. «Она ужасно волновалась, Марк. Я поговорила с Петронием и настояла, чтобы он приказал своим офицерам искать тебя повсюду…»

Зная, что мне суждено страдать на виду у всех, Елена приняла скромное и сдержанное выражение лица человека, который намерен этим наслаждаться. Ей не нужно было ничего добавлять. Весь Авентин, должно быть, уже знает, что я исчез накануне вечером. И сколько бы я ни лгал о своём пьяном возвращении, истинная версия событий, скорее всего, в конце концов выплывет наружу.

VI

К счастью, Петроний, должно быть, был занят преследованием настоящих злодеев, и у него не было времени искать меня.

Утро я провела, занимаясь скромными домашними делами: сном, заказом средств от головной боли и уделяя внимание бескорыстной женщине, которая решила разделить со мной свою жизнь.

Затем произошло нечто неожиданное. Мы услышали, как на лестнице появился ворчливый, взволнованный мужчина, но не обратили внимания на шум, пока его причина не появилась у нашей двери. Это был Клаудио Лаэта, который, казалось, ожидал гораздо большей суеты, чем тот неподвижный, бесстрастный взгляд, которым мы его встретили.

Я принял ванну, причесался, побрился и, после хорошего массажа, облачившись в чистый халат, выпил несколько кувшинов освежающей свежей воды и собирался насладиться простой закуской – слегка обжаренным огурцом с яйцом. Я сидел за столом, как добропорядочный гражданин, рядом с женой, которой любезно позволил выбрать тему разговора. Диалог получался не слишком плавным, потому что Елена объедалась виноградным кексом, купленным утром, уже подозревая, что я сейчас сболтну какую-нибудь неловкую ложь. Елена даже не пошевелилась, чтобы предложить мне кусочек.

Мы сидели там, довольно довольные и умиротворённые после обеда, когда к нам ворвался мужчина с сообщением, которое мне было не нужно и неинтересно. Для информатора это было обычным делом, и я принял это со смирением. К счастью, мы временно накрыли стол в комнате, где не было непристойного убранства. Я пошёл искать другое место и не сразу вернулся. В одном я был уверен: что бы Лаэта ни предложила, это создаст мне проблемы.

Лаэта села. Там, на оживлённой улице, в шумном Авентинском холме, этот здоровяк совершенно выпал из своей раковины. Дыхание его было прерывистым, словно у карпа на прибрежной траве. Я никому не давал свой новый адрес; предпочитал, чтобы все возможные проблемы направлялись по старому. Лаэта, несомненно, поднялась по шести пролётам лестницы до моей квартиры в доме напротив и спустилась обратно, прежде чем Ления, которая, не вмешиваясь, наблюдала за его восхождением, крикнула ему из своей прачечной, что тоже снимает квартиру над плетёной лавкой на противоположной стороне тротуара.

Когда он обрушил поток проклятий на человека в запряженной волами повозке, который сбил его на землю, когда он переходил дорогу на площади Фонтанов, Лаэта остановилась, тяжело дыша.

«И чего ты хочешь от Марка Дидия? Хочешь, чтобы он помог тебе подать жалобу на возницу?» — пробормотала Елена с утончённой патрицианской иронией, которую новоприбывший в состоянии негодования был не в силах вынести.

Я официально представил свою девушку:

– Это Елена Юстина, дочь сенатора Камилла Вера; как вы, без сомнения, знаете, он близкий друг Веспасиана.

«Ваша жена?» — спросил Лаэта дрожащим голосом, встревоженный несоответствием и изо всех сил стараясь не выдать своего удивления.

Мы с Хеленой улыбнулись.

«В чём проблема?» — спокойно спросил я. Наверняка была какая-то проблема, иначе такой высокопоставленный чиновник, как Лаэта, не проделал бы весь этот путь. И уж точно не без сопровождения.

Мой гость взглянул на Хелену, намекая, что мне следует от неё избавиться. Это было нелегко. Даже если бы я этого хотел. А теперь, когда ей оставалось два месяца до родов и она бесстыдно пользовалась своим состоянием, это стало совершенно невозможно. С ворчанием

Едва сдерживая дискомфорт, Хелена устроилась в плетёном кресле, положив уставшие ноги на пуфик. Она закуталась в палантин, снова улыбнулась Лаэте… и продолжила есть пирожное. Лаэта была недостаточно искушена, чтобы предложить ему выпить в таверне, поэтому Хелена устроилась поудобнее и слушала.

Я наблюдал, как Елена окидывает дворцового человека своими злобными карими глазами, облизывая длинные пальцы. Лаэта обильно вспотела – отчасти от подъёма обратно в моё прежнее жилище на вершине, отчасти от того, что чувствовала себя не в своей тарелке в нашем присутствии. Мне было интересно, что Елена о нём думает. На самом деле, мне было интересно и то, какое впечатление он на меня произвёл.

– Что ты думаешь об ужине, Фалько?

«Отлично!» Годы практики, помогая трудным клиентам, научили меня лгать с достоинством. И передо мной, казалось, был потенциальный клиент. Что ж, в других случаях я отклонял предложения от людей более важных, чем этот человек.

«Ладно, ладно... Мне нужна твоя помощь», — доверительно сказала Лаэта.

Я поднял бровь, словно такая грязная идея никогда не приходила мне в голову.

-Могу я чем-нибудь помочь?

На этот раз Лаэта повернулась прямо к Елене.

–У вас наверняка есть что-то недоделанное, о чем вам следует позаботиться…

Он говорил настойчивым тоном, но у него хватило здравого смысла подать свои слова как шутку, на случай, если Елена продолжит упрямиться.

«Боюсь, что нет». Хелена обвела жестом пустую комнату. «Мы всё ещё ждём, когда нам пришлют ткацкий станок».

Я улыбнулась. Елена Юстина никогда не обещала мне традиционных качеств хорошей римской жены: домохозяйки, покорности, послушания мужчинам семьи, щедрого приданого… и уж точно не ткать дома туники. Меня с ней объединяли только постель и пирушки. Каким-то образом ей всё же удалось убедить меня, что я справляюсь лучше старых республиканцев.

Лаэта успокоилась. Она пристально посмотрела на меня, словно хотела сделать невидимой мою чудаковатую спутницу.

–Мне необходимо сотрудничество человека, которому я полностью доверяю.

Я уже слышал это раньше.

–Значит, работа опасная!

– Я мог бы предложить тебе солидное вознаграждение, Фалько.

– Та же старая песня! Это официальный релиз?

-Ага.

–Официальный в смысле «только для друзей», в смысле «это нужно высокопоставленному лицу, имени которого я не назову» или в смысле «это высокопоставленное лицо никогда не должно узнать об этом деле, и если у вас возникнут проблемы, я заявлю, что не понимаю, о чём вы говорите»?

–Вы всегда такой циничный?

– Я не раз работал во дворце.

«Марк Дидий рисковал жизнью, служа государству, — вмешалась Елена, — и единственной наградой ему было скудное, часто запоздалое жалованье. Но ему всегда отказывали в продвижении по службе, хотя оно было обещано».

«Ну, Марко Дидио, я ничего не знаю о пунктах ваших предыдущих контрактов». Лаэта был мастером перекладывать вину на другие отделы.

У меня к этому была природная склонность. Моя секретарша ведёт безупречные записи.

«Очень хорошо!» — насмешливо сказал я. — «Но мой энтузиазм по поводу аккуратности работы вашего отдела не означает, что я соглашусь на эту работу».

«Я тебе еще не рассказала, о чем она», — подмигнула мне Лаэта.

–Ей-богу, это правда! Меня аж распирает от любопытства.

–Не будьте саркастичны.

– Я грубиян, Лаэта.

«Ну, мне жаль, что ты так себя ведёшь, Фалько...» В его словах слышалось негласное сожаление о том, что он оказал мне честь, пригласив на вечеринку нефтедобытчиков. Я проигнорировал намёк. «Мне говорили, что ты хороший агент».

–Хорошо – значит избирательно.

–Но вы отклоняете мое предложение?

–Я подожду, пока ты мне скажешь, в чем дело.

«А!» — на его лице отразилось огромное облегчение. — «Обещаю, я лично позабочусь об оплате ваших сборов. Кстати, о какой сумме идёт речь?»

–Я установию условия, когда приму работу… и я приму ее только в том случае, если буду знать, в чем она заключается.

Выхода не было. Наконец, с явными признаками неловкости, он объяснил ситуацию:

–Они нашли на улице кого-то, сильно избитого, кто был вчера на ужине.

–Итак, вам нужно позвонить хирургу и сообщить об этом местному дежурному врачу.

Я избегал смотреть на Хелену, зная, что с этого момента она начнёт обо мне беспокоиться. Если бы я знал, что мы будем говорить об избитых людях, я бы выгнал Лаэту из дома, как только она появилась на пороге.

Я видел, как он поджал губы.

– Это не дело охранника.

– Так что же делает ночное ограбление посреди улицы таким особенным? Нападение на тусовщика по дороге домой — обычное дело.

–Жертва живет во дворце, поэтому домой она не пошла.

– А это важно? О ком это?

Я должен был бы догадаться об ответе, хотя бы по высокому положению моего гостя и его почти патологической нервозности. Тем не менее, я был совершенно ошеломлён, когда Лаэта с деланной беспечностью сообщила мне:

–От Анакрита, начальника шпионов.

VII

«Анакрит?» — я коротко рассмеялся, хотя и не насмехался над неудачей шпиона. «Тогда первым делом ты должен спросить, не я ли виноват в случившемся!»

– Я уже думала об этом, – ответила Лаэта.

– Если нападение связано с вашей работой, возможно, я уже в этом замешан, без вашего ведома.

– Полагаю, что после всех неприятностей, которые он вам доставил во время вашей поездки на Восток, последнее, что вы бы сделали, – это стали бы работать на него.

Я оставил его комментарий без ответа.

–Как он позволил себя ограбить?

–Должно быть, он ушел по какой-то причине.

– Значит, он не собирался возвращаться домой? Он что, действительно живёт во дворце?

«Понятно, Фалько. Анакрит — свободный человек, но занимает видную и деликатную должность. Его безопасность необходимо учитывать...»

Было очевидно, что Лаэта много думала о роскошной жизни, которую позволял себе Анакрит; среди чиновников снова росла зависть. «Кажется, он вложился в большой особняк в Байях. Для отдыха, хотя он редко берёт отпуск. Он, несомненно, планирует когда-нибудь провести там пенсию...»

Меня интриговала одержимость Лаэты личной жизнью своей соперницы, как и тот удивительный факт, что Анакритес мог позволить себе дом в Байях, самом популярном летнем курорте того времени.

«Он серьёзно ранен?» — вмешался я.

–В сообщении говорилось, что я могу не выжить.

–Послание?

–По всей видимости, его обнаружил и спас человек из одной семьи, который сегодня утром отправил раба на Палатин.

– А как этот человек узнал Анакрита?

–Я этого не знаю.

– Кто осматривал Анакрита? Вы ходили к нему?

«Нет!» — Лаэта выглядела удивленной.

Я сдержался. Всё это казалось довольно сложным.

«И он всё ещё с этим добросердечным гражданином?» Молчание Лаэты подтвердило это. «Верно! Итак, вы убеждаетесь, что на Анакрита напал, а возможно, и убил какой-то человек или группа, за которыми он следил; среди чиновников немедленно распространяется паника, и вы, как глава корреспондентского бюро, отдела, совершенно независимого от разведки, оказываетесь вовлечённым». Или, что более вероятно, вы уже сами ввязались в это дело. «Однако раненый глава шпионской сети весь день оставался без присмотра, возможно, даже без медицинской помощи, и в таком месте, где и он, и его благодетель могут подвергнуться новым нападениям. Тем временем среди чиновников никто не удосужился выяснить истинное состояние Анакрита и не может ли он что-нибудь рассказать о случившемся».

Лаэта не пыталась оправдать такую глупость. Она сложила кончики пальцев и рассудительным тоном высокопоставленного чиновника, уличённого в недальновидности, пробормотала:

– Если так посмотреть, Фалько, то, похоже, нам с тобой следует немедленно отправиться туда.

Я взглянул на Елену, и она, смирившись, пожала плечами.

Он знал, что я ненавижу Анакрита, но также понимал, что любой здравомыслящий человек должен прийти на помощь раненому. Вот-вот, истекающее кровью в канаве тело может оказаться твоим собственным.

У меня был еще один вопрос:

«Анакрит командует целой бригадой агентов; почему бы им не заняться расследованием инцидента?» Лаэта, казалось, чувствовала себя ещё более обеспокоенной, чем прежде.

И я оставил ключевой вопрос: «Осознает ли император, что произошло?»

-Ага.

Я не знал, верить взволнованному чиновнику или нет.

По крайней мере, Лаэта принесла адрес. Он привёл нас к квартире среднего класса на южной оконечности Эсквилина, некогда сомнительного района, недавно отремонтированного и благоустроенного. Печально известное кладбище, прежде грязное, уступило место пяти или шести общественным садам, которые всё ещё были благодатной почвой для воровства и блуда, поэтому улицы были усеяны разбитыми винными кувшинами, а местные жители ходили, опустив головы, избегая зрительного контакта. Рядом с акведуками несколько симпатичных многоквартирных домов смело бросали вызов этой атмосфере. На первом этаже четырёхэтажного дома, на вершине свежевыметённой лестницы, защищённой привычными лавровыми деревьями, жил колоритный холостяк-архитектор по имени Каллистено.

Мужчина весь день просидел взаперти у себя дома, не желая оставлять одного человека, ставшего жертвой побоев, который мог неожиданно прийти в себя и исчезнуть вместе с коллекцией камей Кампании своего спасителя.

Лаэта, проявив излишнюю осторожность, отказалась назвать себя. Мне пришлось начать диалог.

«Я Марк Дидий». Придать своему голосу властный тон не составило труда; не было нужды уточнять мою должность. «Мы пришли забрать жертву нападения, которую вы так любезно приютили… если он ещё жив».

– Почти, но да. Хотя он всё ещё без сознания.

Каллистено говорил так, как будто считал, что заслуживает нашего официального внимания.

Я подавил отвращение. Этот человек был похож на тонкую, бледную плакучую иву, и говорил он устало. Его тон выдавал, что он одержим великими идеями, словно строитель величественных храмов, хотя на самом деле он, скорее всего, строил мастерские.

«Как вы его нашли?» — спросил я.

– Обойти его было невозможно: тело преграждало вход в мой дом.

Вы слышали какой-нибудь шум вчера вечером?

– Ничего необычного. Здесь довольно шумно. Несмотря на это, учишься спать.

И избегать неприятностей до тех пор, пока от них не станет невозможно уклониться.

Мы прибыли в небольшую комнату, где обычно спал раб. Анакрит лежал на жалком матрасе, а раб наблюдал за ним с табурета, явно раздражённый тем, что его постель была забрызгана кровью. Шпион действительно был без сознания. Я нашёл его в таком плохом состоянии, что на мгновение его стало невозможно узнать.

Я позвал его по имени, но ответа не последовало.

В миске с холодной водой лежала тряпка, которой я вытерла ему лицо.

Его кожа полностью потеряла цвет и казалась влажной и ледяной. Пришлось приложить усилия, чтобы нащупать пульс на шее. Анакрит находился где-то очень далеко, и, вероятно, это был путь в один конец.

Я приподнял плащ, которым он был укрыт; по-видимому, это был он сам. На нём всё ещё была красноватая туника, которую он надел вчера вечером, расшитая по всем швам тёмно-фиолетовой тесьмой. Анакрит всегда носил нарядную одежду, хотя и избегал ярких цветов; он умел сочетать комфорт со сдержанностью.

Я не заметил пятен крови на халате. Я не обнаружил ножевых ранений или общих следов побоев, хотя на обоих предплечьях у него были одинаковые синяки, как будто его силой удерживали.

На одной стороне его голени я заметил небольшой свежий порез, длиной примерно с палец, из которого сочилась тонкая, прямая струйка засохшей крови, словно из мёртвого червя. Я не увидел никаких серьёзных повреждений, которые могли бы объяснить его отчаянное состояние, пока не снял ещё один кусок ткани, надетый на его голову, образуя тюрбан, обёрнутый вокруг черепа.

Я осторожно его снял. Это всё объяснило. Кто-то с дурными манерами использовал Анакрит как пестик в какой-то чрезвычайно грубой ступке, и тот содрал половину его черепа.

Кость была видна среди клубков крови и волос. Череп шпиона был настолько сильно раздроблен, что его мозг, вероятно, получил непоправимый ущерб.

Каллистено, томный архитектор, снова появился в дверях. В руке он нёс пояс Анакрита; я узнал его по прошлой ночи.

«Они ничего у него не крали. Вот сумка».

Я услышал звон. Лаэта схватила ремень и пошарила в мешочке, где лежало всего несколько мелких монет. Я не стал смотреть. Если Лаэта и рассчитывала найти там какие-то улики, то раньше она со шпионами не имела дела. Я знал, что Анакрит не стал бы носить с собой никаких документов, даже портрета своей девушки, если он у него был. Даже если у него и был планшет, он был слишком осторожен, чтобы записать на нём список покупок, даже если уж на то пошло.

–Откуда ты знаешь, Каллистено, что он был дворцовым человеком?

Архитектор показал мне костяную табличку, какую многие чиновники носят с собой, чтобы произвести впечатление на владельцев таверн, когда те хотят получить бесплатную выпивку. На ней было написано вымышленное имя, которое я слышал от Анакрита, и титул дворцового секретаря. Я знал эту поддельную личность, и, по-видимому, знал её и тот, кто получил послание архитектора во дворце.

–Вы что-нибудь еще несли с собой?

-Нет.

Я поднял вялое левое запястье начальника шпионской сети и протянул холодные пальцы его руки к своим.

«А его печать?» Я знал, что Анакрит всегда носил с собой перстень, которым удостоверял подлинность пропусков и других документов. Печать представляла собой большой овал из халцедона с выгравированным изображением двух слонов с переплетёнными хоботами.

Калистено снова покачал головой в знак отказа.

«Вы уверены?» — настаивал я. Мужчина выказал негодование, присущее только архитектору (вся его практика заставлять людей соглашаться на заоблачные бюджеты и выражать недоверие тому, что клиенты действительно ожидают дом, похожий на то, что они заказывали...). «Я не хочу показаться неуважительным».

Кстати, Каллистено, вы ведь не думали, что это кольцо компенсирует вам расходы по уходу за жертвой, не так ли?

–Уверяю вас, что…

«Ладно, успокойтесь. Вы спасли важного чиновника. Если это действие вам что-то стоило, отправьте счёт во дворец. Если кольцо найдётся, его необходимо немедленно вернуть».

Теперь, если ваш слуга пойдет за двухъярусной кроватью, мой коллега заберет беднягу.

Услышав, что я передаю Анакрита на ее попечение, Лаэта раздраженно скривила лицо, но, наблюдая, как главного шпиона погружают в арендованный паланкин и отправляют в, возможно, последнее его путешествие, я объяснил ей, что если я собираюсь расследовать эту тайну, то мне лучше начать немедленно.

– Итак, Лаэта, что мне делать? Ты хочешь, чтобы я арестовал виновника нападения?

«Что ж, это было бы интересно, Фалько». Судя по её тону, Лаэта намекала, что арест преступника её волнует меньше всего. Я начал сомневаться, разумно ли было доверить ей сопровождение раненого шпиона на Палатин. «Но в каком расследовании, по-твоему, участвовал Анакрит?»

«Спроси императора», — сказал я ему.

–Веспасиану ничего не известно о какой-либо важной операции, которая могла бы быть с этим связана.

Что это означало? Что императора держали в неведении или просто шпионской сети нечем было заняться? Неудивительно, что Анакрит всегда производил впечатление человека, опасающегося неминуемо вынужденной отставки.

– А вы пробовали Тита? – Старший сын императора разделял обязанности по управлению государством и не стеснялся вмешиваться в тайны.

Тит Цезарь больше ничего не мог добавить. Однако именно он посоветовал обратиться к вам.

«Тито знает, что я не хотел бы ввязываться во всё это, — проворчал я. — Я же тебе уже говорил: поговори с сотрудниками «Анакрита». Если бы он что-то задумал, он бы расставил агентов».

Лаэта нахмурилась:

«Я пытался, Фалько, но не могу найти ни одного агента, который мог бы работать на него. Анакрит был очень скрытным. Его способ нести

Записи были, мягко говоря, странными. Все известные сотрудники в его офисе казались просто посыльными и мальчиками на побегушках.

«Невозможно, чтобы Анакрит нанял кого-то из высшего класса!» — воскликнул я со смехом.

«Значит, ты не смогла выбрать способных людей?» — сказала Лаэта так, словно ей было приятно это слышать.

Внезапно я почувствовал раздражение по отношению к этому чертовому начальнику шпионской службы:

– Нет, я имею в виду, что у него никогда не было денег, чтобы платить порядочным людям.

«Это не вязалось с тем фактом, что он приобрел дом отдыха в Байях, но Лаэта этого не заметила. Я немного успокоилась. Послушай, Лаэта: конечно, Анакрит был человеком сдержанным. Его положение обязывало быть таковым. Клянусь, мы говорим о нём так, будто он мёртв, но он ещё жив! Пока нет».

«Ни в коем случае!» — пробормотала Лаэта. Носильщики, как обычно, не отрывали от нас взгляда, но мы оба знали, что они слушают. «Тит Цезарь предлагает нам сделать так, чтобы об этом нападении не стало известно».

Старый добрый Тито, известный своей трудолюбием (особенно, по моему опыту, в организации сокрытий). Я сотрудничал с ним в нескольких его аферах.

Я посмотрел прямо в глаза Лаэты:

–Возможно, это как-то связано со вчерашним ужином.

«Вот что я себе говорил...» — неохотно признался он.

«Зачем вы меня пригласили? У меня было такое чувство, что вы хотели о чём-то со мной поговорить...» Лаэта не открывала рта. «Почему вы так настойчиво хотели познакомить меня с этим сенатором?»

– Мое общее впечатление таково, что Квинсио Атракто просто ищет своего падения.

–Возможно ли, что Анакрит исследовал Атрактус?

«Какая у него была причина это сделать?» Лаэта не хотел признаваться Анакриту, что мог бы заметить поведение сенатора, как это сделал он.

– Шпионам не обязательно иметь конкретные причины; именно поэтому они опасны.

– Ну, кто-то сделал Фалько гораздо менее опасным.

«Может, мне спросить, не ты ли это оставил?» — ехидно предложил я. Я знал, что не стоит ожидать разумного ответа, поэтому…

что я снова сосредоточил свое внимание на шпионе.

Я подумал, не лучше ли было незаметно оставить Анакрита в доме Каллисфена и заплатить архитектору, чтобы тот позаботился о раненом и не распространялся об этом. Но если это дело рук кого-то действительно опасного, дворец был бы безопаснее. По крайней мере, так должно быть. Анакрит мог стать жертвой какой-то чисто дворцовой интриги. Я отправлял его домой, чтобы с ним разобрались. Тревожно двусмысленное заявление… Возможно, я отправлял его домой, чтобы от него наконец-то избавились.

Внезапно меня охватил дерзкий порыв. Я ни на секунду не терял бдительности, когда меня использовали в качестве приманки. Лаэта ненавидела начальника шпионской сети, и его мотивы, побудившие меня присоединиться к ней, были неясны. Я доверял Лаэте так же мало, как и Анакриту, но, как бы то ни было, Анакрит был в серьёзной беде. Мне совершенно не нравился ни этот человек, ни то, что он представлял, но я прекрасно понимал его методы: он был по колено в той же грязи, что и я.

«Тито прав, Лаэта. Мы должны хранить это в тайне, пока не узнаем, в чём дело. А ты знаешь, как слухи распространяются во дворце. Лучшее решение — увезти Анакрита куда-нибудь ещё, где он сможет спокойно умереть, когда сам решит; позже мы решим, стоит ли сообщать о его смерти в « Дейли Газетт». Предоставь это мне. Я отведу его в храм Асклепия на острове Тибр и потребую сохранения тайны, но назову им твоё имя, чтобы они могли держать тебя в курсе его состояния».

Лаэта долго думала, но приняла мой план. Сказав ему, что мне нужно проверить несколько идей, я проводил его до дверей дома архитектора.

Когда стул исчез, я осмотрел порог, где появился Анакрит. Нетрудно было определить, где и как его ударили, поскольку я обнаружил на стене дома, чуть ниже его груди, отвратительный клубок волос и кровь. Шпион, должно быть, почему-то наклонился вперёд, хотя на его теле не было никаких следов ударов, которые заставили бы его согнуться в поясе. Я немного осмотрелся, но ничего интересного не нашёл.

Раненый находился в паланкине уже довольно долго, когда я приказал носильщикам отнести его и повел их на остров Тибр, где

Я выгрузил Анакрита и отпустил паланкин. Затем, вместо того чтобы оставить раненого среди брошенных рабов, о которых заботились в госпитале, я арендовал другое кресло и понес его дальше на запад вдоль берега реки, в тени Авентинского холма. Оттуда я отвёз потерявшего сознание шпиона в частные апартаменты, где, я был уверен, с ним хорошо обойдутся.

Оставалась вероятность, что он умрет от ран, полученных прошлой ночью, но не было никакой возможности, что кто-то поможет ему добраться до Аида другими способами.

VIII

Хотя я и был человеком, занимающимся благотворительностью, меня встретили не слишком тепло. Я тащил Анакрита вверх по трем пролетам лестницы. Даже без сознания он был лишь обузой, заставляя меня сгибаться под его тяжестью и запутывая мои безвольные руки в перилах, когда я наконец-то освоился. Добравшись до вершины, я даже не успел проклинать шпиона. Толкнув плечом, я открыл дверь – потёртую деревянную доску, когда-то красную, а теперь выцветшую, розовую.

Нам навстречу вышла разгневанная старушка.

«Кто это? Не приводи его сюда. Это мирный район!»

–Здравствуй, мама.

Сопровождавший ее мужчина был менее безликим и более остроумным.

«Ей-богу, это же Фалько! Потерявшийся мальчик, которому нужна табличка на шее, чтобы сообщать людям, где он живёт. Табличка, к которой он может обратиться сам, когда протрезвеет и сможет её прочитать...»

«Закрой рот, Петро. У меня сейчас грыжа появится. Помоги мне положить его куда-нибудь».

«Да что ты говоришь!» — в ярости воскликнула моя мать. «Один из твоих друзей попал в беду, и ты хочешь, чтобы я о нём позаботилась! Ты же взрослый, Марко! А я уже старая. Я заслужила отдых».

«Ты старушка, которой нужно чем-то заняться. И это прекрасно».

Этот человек не какой-нибудь пьяница, попавший под машину, мама. Он госслужащий, ставший жертвой жестокого нападения, и должен скрываться, пока мы не выясним причину. Я бы отвёл его к себе домой, но, возможно, его ищут там.

– Забрать домой? Уверена, бедняжка, которая живёт с тобой, не захочет этим заниматься!

Я подмигнул рассеянному Анакриту: я нашёл хорошее убежище. Лучшее в Риме.

Петроний Лонг, мой большой, улыбчивый друг, уже некоторое время задержался на кухне моей матери с горстью миндаля, пока я рассказывал ему о том, как закончилась моя, теперь уже ставшая знаменитой, ночь моего кутежа. Увидев, что я несу на спине, он смягчился; затем, когда он помог мне положить Анакрита на кровать и взглянул на рану на голове шпиона, его лицо исказилось. Мне показалось, что он сейчас что-то скажет, но в конце концов он сжал губы.

Моя мать наблюдала за нами из дверного проёма, скрестив руки на груди. Она была миниатюрной, энергичной женщиной, посвятившей свою жизнь тому, чтобы кормить тех, кто этого не заслуживал. Её глаза, словно чёрные оливки, мерцали, когда она наблюдала за шпионом, вспыхивая, словно сигнальные огни, возвещающие о международной катастрофе.

«Ну, этот твой друг не создаст много проблем, — заметил он. — Он не задержится у нас надолго».

–Сделай все, что можешь, для бедняка, мама.

«Разве я его не знаю?» — тихо пробормотал Петроний.

«Говори громче и яснее!» — рявкнула моя мать. «Я не глухая и не идиотка».

Петроний боялся моей матери и кротко отвечал:

–Это Анакрит, начальник шпионов.

– Ну, это похоже на испорченный торт, который нужно было съесть пару дней назад.

«Он шпион», — вставил я, качая головой. «Это его естественное поведение».

– Ну, я полагаю, ты не ждешь, что я совершу чудо и спасу его.

– Мама, оставь свое странное и плебейское чувство юмора при себе!

–Кто оплатит похороны?

– Дворец. Ты просто укрываешь его, пока он умирает. Даёшь ему покой, вдали от тех, кто стремится его уничтожить.

«Ну, это я могу сделать», — наконец неохотно согласился он.

Я происхожу из большой семьи ленивых людей, которые редко позволяют себе добрые дела. Когда они это делают, любой здравомыслящий человек, понимающий, что они задумали, бросается в противоположном направлении, устраивая головокружительный марафон. Мне было неприятно уходить.

Да здравствует Анакрит. Хотелось бы, чтобы он опомнился и выслушал весь этот выговор. Я надеялся быть там и стать свидетелем этого.

Я знал Петрония Лонга с тех пор, как нам обоим было по восемнадцать лет.

Я заметила, что он нервничает, как нетерпеливая невеста. При первой же возможности мы добежали до двери и, быстро попрощавшись с мамой, оказались перед квартирой, словно те самые школьники, которыми мы для неё всё ещё оставались. Её ухмылки преследовали нас внизу.

Петроний знал, что я заметил, как мне не терпится ему что-то сказать, но, верный своей раздражающей привычке, держал всё в тайне как можно дольше. Я стиснул зубы и сделал вид, что мне не хочется бить его молотком из медной лавки напротив за то, что он держит меня в напряжении.

«Фалько, все говорят о теле, которое Вторая когорта нашла сегодня утром». Петроний принадлежал к Четвёртой когорте вигилов, ведавшей Авентинским холмом. Вторая когорта выполняла те же обязанности в Эсквилинском районе.

– Тело? Кто?

«Похоже, это было уличное ограбление. Оно произошло вчера вечером. Голова мужчины была рассечена в результате жестокого акта насилия».

–Может быть, они его об стену врезали?

Петроний оценил мое предложение.

– По всем признакам это вполне возможно.

– Есть ли у вас хорошие друзья во Втором дивизионе?

«Я был уверен, что ты об этом спросишь», — ответил Петроний. Мы уже отправились в путь по длинной дороге, которая должна была привести нас обратно к Эсквилинскому холму.

Казармы Второй когорты находятся на дороге, ведущей к Тибуртинским воротам, рядом со старой насыпью, по которой проходит акведук Юлиана.

Он расположен между садами Палентиано и Ламии и Майи. Это лесистая местность, часто посещаемая опытными проститутками и торговцами, пытающимися продать свои любовные зелья и поддельные заклинания. Завернувшись в плащи, мы быстро пересекли местность, обсуждая гонки для укрепления доверия. Вторая Когорта управляла Третьим и Пятым районами: здесь были и запущенные кварталы, и несколько больших особняков с придирчивыми хозяевами, которые считали, что единственная задача мстителей — их защищать.

Пока они докучали всем остальным, Второй патруль патрулировал крутые холмы, заросшие сады, огромный дворец (Золотой дом Нерона) и престижный общественный памятник (огромный новый амфитеатр Веспасиана). У офицеров, составлявших патруль, были головные боли, но они стоически их переносили. Их следственная группа состояла из группы расслабленных бездельников, которых мы нашли сидящими на скамейке и подсчитывающими дополнительную премию за ночную смену. У них было предостаточно времени, чтобы рассказать нам о своём интересном деле об убийстве; но, вероятно, им не хватило энергии, чтобы раскрыть его. «Клянусь Ио! Она получила прямое попадание!»

«Они использовали его как дверную ручку?» — Петро взял разговор под контроль.

–И он лопнул, как орех.

–Знаем ли мы, кем он был?

«Это довольно загадочное дело. Хотите взглянуть?»

«Возможно». Петроний предпочитал воздерживаться от подобных зрелищ без крайней необходимости. «Можете ли вы показать нам место преступления?»

– Конечно! Сначала подойди и посмотри на беднягу…

Никто из нас этого не хотел. У нас и так достаточно крови. Мы категорически не желаем разбрызганных мозгов.

К счастью, Вторая когорта оказалась подразделением, с уважением относящимся к погибшим. Пока они ждали тело, они положили его на самодельные носилки, сооруженные из простыни и двух прищепок, в сарае, где обычно стояла пожарная машина. Машину вытащили на улицу, где ею любовалась большая группа стариков и детей. Внутри, в тусклом свете, лежало тело.

Они привели его в порядок, как могли, и опустили его голову в ведро, чтобы с неё не капало. Сцена производила впечатление респектабельной интимности.

Мне не нравилось смотреть на тело. Терпеть не могу размышлять. Жизнь и так достаточно ужасна, чтобы ещё и мучиться мыслями о таких глубоких вещах.

Я знал этого парня. Я видел его раньше, мельком. Я разговаривал с ним (возможно, слишком мало). Это был тот бодрый парень с ужина вчера вечером, тот, в халате цвета овсянки, который стоял в стороне с настороженным видом, наблюдая за танцовщицей, нанятой Атракто.

Позже мы с этим мужчиной смеялись над шуткой, которую я уже не мог вспомнить, пока он помогал мне набирать рабов, чтобы они несли мою амфору с маринованной рыбой.

Жертва была примерно моего возраста, веса и телосложения. До того, как ему проломили череп, он был умным и приятным человеком. У меня сложилось впечатление, что он живёт в одном мире со мной. Хотя Анакрит притворился, что не знает, кто он, я подумал, не было ли это просто притворством. Чутье подсказывало мне, что присутствие покойника на ужине будет важным. Он покинул Палатин одновременно со мной. Должно быть, его убили вскоре после этого. Тот, кто на него напал, мог последовать за любым из нас из дворца.

Он вышел один, а я в сопровождении двух дюжих рабов с амфорой.

Меня охватило тревожное предчувствие: если бы не эта компания, тело в пожарном сарае вполне могло бы оказаться моим.

IX

Мы с Петронием бегло осмотрели тело, стараясь не обращать внимания на черепно-мозговые травмы. Других серьёзных ран мы не обнаружили, но пятно крови на простыне, прикрывавшей тело, заставило меня поднять его правую ногу. Ниже колена я обнаружил ссадину кожи, едва ли больше царапины, хотя из-за своего положения она сильно кровоточила и, должно быть, сильно болела.

–Петро, что ты об этом думаешь?

– Он обо что-то порезался, да?

– Не знаю. У Анакрита, как ни странно, была похожая царапина на ноге.

«Ничего, Фалько. Я не понимаю, что ты ищешь...»

«Ты же эксперт!» Это всегда его беспокоило.

Вторая когорта узнала, что убитого звали Валентино. Потребовалось всего несколько минут опроса жителей района, чтобы это выяснить. Он снимал комнату в районе Эсквилино, всего в десяти шагах от того места, где его забили до смерти.

Сосед, опознавший тело, сообщил Второму полицейскому участку, что Валентино жил один. Род его занятий неизвестен. Он приходил и уходил в разное время и часто принимал посетителей самого разного рода. Он часто посещал бани, но избегал храмов и никогда не имел проблем с соседями. Он, похоже, не получал особого удовольствия от жизни и никогда не подвергался арестам со стороны полиции. До самой смерти он всегда держался особняком.

Сотрудники второго участка привели нас в его квартиру, которую они уже обыскали. Это была двухкомнатная квартира на четвёртом этаже мрачного дома. Мебели было немного, но добротной.

Во внутренней комнате находились кровать, пара влажных халатов на скамейке, запасные ботинки и несколько ненужных личных вещей.

В другой комнате стоял стол, красивая блестящая красная миска для еды, кувшин вина с шутливой надписью, дырокол и блокнот (без какой-либо полезной информации), а также крючок, на котором висели плащ и шляпа. Каждая комната освещалась небольшим окном, расположенным слишком высоко, чтобы заглянуть наружу.

Мы с Петронием мрачно огляделись, пока члены Второй когорты старались не выдать своего возмущения, увидев нас здесь, осматривающими их работу. Мы не нашли ничего примечательного, ничего, что могло бы идентифицировать человека или указать на его род занятий. Тем не менее, облик их жилища показался нам удручающе знакомым.

Когда мы все уже уходили, я остановился. Луч нашего фонарика случайно осветил дверной косяк. Там, несколько лет назад, кто-то нарисовал чёткую пиктограмму одинокого человеческого глаза. Я узнал этот символ, теперь уже выцветший. Это был знак, которым пользовались информаторы.

Мы с Петро переглянулись. Я присмотрелся повнимательнее в поисках новых зацепок и заметил, что, хотя дверной замок казался безобидным, изящный бронзовый ключ с львиной головой, найденный Второй Дамой на трупе, был весьма необычным. Вместо обычного ключа с зубцами, ломающими штифты, которым пользуется большинство людей, Валентино установил сложный кованый вращающийся замок, который было очень трудно открыть или взломать без подходящего ключа. Затем, пригнувшись почти к земле, Петро разглядел две маленькие металлические защелки, одна из которых…

Один был прибит к самой двери, а другой — к дверной раме. Классическая ловушка: между двумя гвоздями был привязан обломанный человеческий волос. Вероятно, у первого входа сторожа.

«Не поймите меня неправильно, ребята, но нам лучше еще раз все это обсудить», — с блаженным видом обратился Петроний к стражникам.

Мы с Петро вернулись. Молча и методично мы повторили осмотр комнаты, словно Валентино был одним из наших коллег. На этот раз офицеры из Второго отдела с интересом наблюдали, как мы переворачиваем всё вверх дном.

Под кроватью, привязанный к раме, мы обнаружили меч, который легко высвободился, потянув за петлю. Хотя окна казались недосягаемыми, если подтащить стол под одно из них и забраться на него, или перевернуть скамейку, поставленную под другое, и забраться на неё, можно было просунуть руку в проём и обнаружить, что кто-то установил снаружи два очень полезных крюка. На одном из них висела амфора с хорошим красным вином из Сетинуса, гревшаяся на солнце. Крюк на другом небольшом окне, через который мог протиснуться худой и ловкий мужчина, был подвешен на прочной верёвке, аккуратно свёрнутой, но достаточно длинной, чтобы дотянуться до карниза балкона внизу. Под большей частью половиц не оказалось ничего интересного, хотя мы нашли несколько писем от его семьи (родителей и двоюродного брата, жившего в нескольких милях от Рима). Денег мы не обнаружили. Как и у меня, у Валентино, вероятно, был сейф на Форуме с кодом доступа, который он хранил в памяти, чтобы не столкнуться с неожиданностями.

На одной из досок в спальне были поддельные гвозди. Она легко поднималась, если потянуть за сучок, просунуть пальцы под дерево и освободить специальный стержень, который откидывался в сторону. Под доской находился небольшой запертый деревянный ящик. Наконец, я нашёл ключ, спрятанный в нише, вырезанной под сиденьем табурета в прихожей. В секретном ящичке покойный хранил краткие, разрозненные заметки, связанные с его работой.

Он вёл свои записи тщательно и регулярно. Мы с Петро уже знали это. У шляпы Валентино была двойная подкладка; внутри Петронио нашёл авансовые расписки одного человека, которого я слишком хорошо знал.

Часть работы, которую выполнял этот человек, вероятно, по необходимости, представляла собой ту же гнетущую интригу, в которую меня так часто заставляли играть по поручению какого-нибудь клиента. Но остальное было иным. Валентино был не просто информатором; этот человек был шпионом. У него был счёт за многочасовую слежку. И…

Хотя имена людей, за которыми он в последнее время следил, не были указаны, все последние записи в расходной ведомости имели одно и то же кодовое имя:

«Кордуба». Кордова была столицей романизированной Бетики.

Мы думали, что знаем, кто заказал эту работу. Один из смет расходов на шляпу уже был утверждён, и оплата была одобрена. Печать представляла собой большой овал с выгравированным изображением двух слонов с переплетёнными хоботами: халцедоновая печать Анакрита.

Х

Петроний оставил меня на Форуме. Теперь дело оставалось за мной, и, решив взяться за него с обычной энергией и самоотверженностью, я вернулся домой и лёг спать.

На следующий день я принялся за дело, воспользовавшись оставшимися силами: вернулся на Форум, пересёк Криптопортик – где преторианские часовые, насмехаясь, знали меня достаточно хорошо, чтобы пропустить после нескольких насмешек и угроз – и вошёл в Старый дворец. Клавдию Лаэте не нужно было советовать мне, с кем встретиться, и не нужно было расчищать мне дорогу. У меня были свои связи, отличные от его. Мои, пожалуй, были не надёжнее, чем у коварного начальника императорской переписки, но меня связывала с ними общая склонность доверять тем, кого знаешь давно, даже если подозреваешь, что они лгут, мошенничают и воруют.

Момо был надсмотрщиком над рабами, который выглядел здоровым, как конфискованный стейк рибай, и опасным, как сбежавший гладиатор.

Глаза у него слезились от какой-то инфекции, тело было покрыто шрамами, а цвет лица приобрел завораживающий сероватый оттенок, словно он не выходил на улицу больше десяти лет. Работа надсмотрщика больше не приносила ему много сил, и в последнее время он забросил ритуалы походов на рынок рабов, оценки рабов, использования кнута и раздачи взяток.

Момо уже некоторое время занимал некую неопределённую должность во дворце; по сути, он был ещё одним шпионом. Но Момо не работал на Анакрита.

На самом деле он не имел никакого отношения к начальнику шпионской сети. Однако в бюрократии у каждого служащего должен быть свой чиновник, который докладывает о нём начальству. Анакрит был связан с преторианской гвардией, но работал непосредственно на императора, поэтому именно Веспасиан судил его, когда дело касалось награждения или вынесения выговоров. И Анакрит, и я были уверены, что Мом был тем информатором, который сообщал императору, какое мнение тот должен иметь о работе начальника шпионской сети. Это означало, что Анакрит презирал и ненавидел его, но это делало Мома моим другом.

Я рассказал ей, что глава разведки серьёзно ранен. Это должно было быть секретным, но Момо уже знала.

Я предполагал, что он также слышал, что Анакрит прячется в храме Эскулапа на острове Тибр, но полагал, что он все равно не узнал бы, что жертва на самом деле пряталась на Авентинском холме, в доме моей матери.

– Я замечаю, что происходит что-то странное, Момо.

– Что это такое, Фалько?

«Это нападение наверняка связано с какой-то шпионской операцией, но никто даже не знает, что именно расследовал Анакрит. Я пытаюсь выследить его агентов или узнать хоть что-нибудь о том, чем он был замешан...»

«Тебя ждет хорошая работа!» — Момо любила меня отговаривать.

Анакрит подобен афинской машине для голосования.

–Для меня эта отсылка слишком тонка.

– Вы знаете: эта машина – устройство, препятствующее манипуляциям.

Когда использовались открытые сосуды, голоса часто пропадали горстями. Теперь же избиратели вставляют шарики через прорезь в крышке герметичного ящика, перемешивают их внутри, а затем результаты выборов выпадают снизу. Таким образом, исключается всякая возможность мошенничества... и веселья тоже.

Черт бы побрал этих греков!

–Какое отношение это имеет к Анакриту?

–Люди наполняют его мозг информацией, и когда у него есть настроение, Анакрит выпускает отчет определенным образом.

Между тем все остается в тайне и под замком.

– Ну, теперь мне кажется, что следующим человеком, которому я, возможно, отправлю отчет, будет паромщик Харон.

«Ах, бедный Харон!» — насмешливо воскликнул Момо с ликованием человека, только что осознавшего, что, отправившись в одностороннее путешествие в Аид, Анакрит сразу же сможет занять место покойного. Некоторые государственные служащие обожают узнавать о безвременной кончине коллеги.

«У Харона будет много дел», — заметил я. «Вчера вечером банда взрывала шпионов на склонах Эсквилина. Был ещё один случай: приятный молодой человек, выполнявший дозорную работу».

–Знаю ли я его, Фалько?

–Его звали Валентино.

Момо издала возглас отвращения.

«О, черт возьми! Мертв? Это ужасно. Ты имеешь в виду Валентино, который жил на Эсквилине? О нет! Он был первоклассным агентом, Фалько».

Вероятно, лучшая ищейка из всех, которых использовал Анакрит.

– Ну, в платежной ведомости он не значится.

«Это очень разумно с вашей стороны. Валентино всё ещё действовал как независимый следователь. Я сам иногда его нанимал».

-Так что?

–О!.. Чтобы выследить беглецов...

Предполагаемый бригадир был очень расплывчат. Какую бы работу Момо ни поручил Валентино, зная, что меня от неё тошнит, я подумала. Я предпочла остаться в неведении.

–Он все сделал правильно?

–Отлично. Прямо, быстро, честно в делах и очень точно.

Я вздохнул. Всё, что я узнавал об этом человеке, всё больше убеждало меня, что я не прочь был бы с ним выпить. Если бы я понял это накануне вечером, за ужином, возможно, я бы подружился с этим Валентино. А позже, если бы мы вместе покинули старый дворец как верные товарищи, возможно, всё сложилось бы для моего коллеги иначе. Уверен, что вместе мы смогли бы дать отпор нападавшим, и жизнь Валентино была бы спасена.

Момо внимательно за мной наблюдала. Она не упустила из виду мой интерес к покойнику.

– Ты собираешься решить этот вопрос, Фалько?

«Похоже на довольно грязный пруд. Как думаешь, у меня есть шанс?»

–Никаких. Ты клоун.

–Спасибо, Момо.

-Пожалуйста.

–Не увлекайтесь оскорблениями; возможно, я скоро докажу, что вы ошибаетесь.

– Пусть девственницы остаются целомудренными!

Я снова вздохнул:

– Вы слышали что-нибудь о каких-либо темных делишках в Бетике?

–Нет. Бетика – это солнце и рыбный соус.

–Значит, вы что-нибудь знаете об Обществе производителей оливкового масла?

– Группа прожорливых стариков, которые встречаются в подвале и вынашивают планы, как исправить мир.

Вчера вечером они, похоже, ничего не замышляли; они просто собирались набить себе желудок. Ах да, и большинство из них сделали вид, что не заметили группу настоящих фанатов «Бетиса», пришедших на стадион.

«Типично для них!» — с улыбкой сказала Момо. «Они притворяются, что любят всё испанское... но только если это можно подать на тарелке».

Я предполагал, что в официальных кругах общество считается безобидным. Как обычно, Момо знала об этом больше, чем следовало бы надсмотрщику.

«Анакрит добился избрания в клуб, чтобы иметь возможность следить за его заседаниями», — объяснил он мне.

– Подозреваются ли они в политической деятельности?

–Ни за что! Просто начальнику шпионской сети нравилось есть из своего изобильного корыта.

– Ну, как анархисты они не показались мне очень уж смелыми.

«Конечно, нет», — усмехнулась Момо. «Я совсем не заметила, как изменился мир, а ты?»

Момо не мог рассказать мне больше об Анакрите и Валентино; по крайней мере, он не был готов раскрыть больше. Но его

Его знания о рабочей силе, состоявшей из рабов, позволяли ему узнать, кто подавал обеды от имени общества.

Находясь во дворце, я разыскал этого человека и поговорил с ним. Это был суровый раб по имени Хельва. Как и большинство обитателей дворца, он, судя по всему, был восточного происхождения и, казалось, неверно истолковывал всё, что ему говорили (вероятно, намеренно). Он занимал официальную должность, но старался повысить свой статус, льстя высокопоставленным лицам. Несомненно, члены Бетийского общества считали его легко поддающимся влиянию (особенно в финансовых вопросах) и делали его объектом насмешек и оскорблений.

–Кто отвечал за организацию ужина в этом эксклюзивном клубе «Хельва»?

–Неформальный комитет.

Ответ не помог; видимо, раб понял, что мое общественное положение не требует лестного отношения с его стороны.

–Кто его сформировал?

–Все, кто удосужился явиться, когда я потребовал, чтобы кто-то сказал мне конкретно, чего они хотят.

– Если бы вы могли назвать мне имя… – любезно предложил я.

– Ах! Лаэта и ее помощники; затем Квинтий Атракт…

– Атракто – тучный сенатор, которому нравится окружать себя людьми, которые ему льстят?

–Он заинтересован в «Бетисе» и является большим промоутером клуба.

–Он латиноамериканского происхождения?

– Вовсе нет. Он из старинного патрицианского рода.

«Мне следовало бы знать. Я понимаю, что любая реальная связь Общества с Испанией давно исчезла, и его члены стараются отговорить людей из провинции от посещения Рима...»

– Таково отношение большинства людей. Но Атракто более проницателен.

– Вы имеете в виду, что он рассматривает общество как свою личную площадку для славы, раз любит хвастаться перед любым приезжим из Испании, что творит чудеса в Риме? Именно поэтому он монополизировал частный салон?

–Совершенно неофициально. Другие участники докучают ему несвоевременными появлениями на его мероприятиях.

– Значит, вы считаете его человеком, который заслуживает беспокойства?

У меня сложилось впечатление, что Атрактус (и, вероятно, его друзья-бетики) находились под наблюдением как Анакрита, так и его агента. Подозревал ли Анакрит, что они замешаны в чём-то тёмном? Решил ли Атрактус или группа бетиков избавиться от него в результате? Казалось слишком очевидным, что именно они были агрессорами. Конечно же, они понимали, что будут допросы. Или Атрактус был настолько высокомерен, что считал, будто может совершать эти нападения безнаказанно? Мне нужно было подумать об этом подробнее.