Заколдованный замок

Глава третья

Те из моих читателей, кому доводилось проводить время в обществе невидимого собеседника, хорошо знают, какое неудобство при этом испытывают все окружающие. Прежде всего, сколько бы ты ни твердил себе, что твой приятель и вправду стал невидимкой, ты все равно будешь каждую минуту вздрагивать и бормотать себе под нос что-то вроде «Этого не может быть!» или «Сейчас, сейчас я окончательно проснусь!» Именно это и происходило с Джеральдом, Кэтлин и Джимми, когда они сидели в белокаменном Храме Флоры, поглядывая сквозь сводчатые арки на залитый солнцем парк и прислушиваясь к голосу заколдованной принцессы, которая оказалась вовсе не Принцессой, а племянницей домоправительницы по имени Мейбл Провз. Но как бы то ни было, а уж заколдована она была на самом деле, как справедливо заметил Джимми.

— Что толку говорить об этом, — повторяла она (на этот раз голос доносился из ниши между двумя столбами). — Мне и в голову не приходило, что такое бывает, — и вот со мной-то оно и случилось!

— Ладно-ладно, — сказал Джеральд (который изо всех сил пытался ее утешить). — Мы чем-нибудь можем тебе помочь, или нам лучше уйти?

— Лучше уйти! — заявил Джимми. — Я чаю хочу!

— Чаю! — разгневался голос. — Ты хочешь уйти домой, и пить свой чай, и совершенно забыть обо мне — и это после того, как вы втравили меня в эту историю?!

— Знаешь, из всех принцесс, о которых я когда-либо слышал, ты самая бессовестная!.. — начал было свою инвективу Джеральд, но Кэтлин поспешно перебила его.

— Не надо ее ругать, — вступилась она. — Только подумай, как это ужасно — вдруг стать невидимкой!

— Все равно моя тетка не так уж меня и любит, — заговорила невидимая Мейбл. — Она меня даже на ярмарку не взяла только за то, что я забыла убрать на место старые башмаки королевы Елизаветы — я вынула их из стеклянного ящика, чтобы примерить.

— Они тебе подошли? — с живым интересом спросила Кэтлин.

— Совсем не подошли: они такие крошечные, — проворчала Мейбл, — что вообще ни на кого налезть не могут.

— Хочу чаю! — возопил неугомонный Джимми.

— Все-таки, нам, пожалуй, и впрямь пора идти, — сказал Джеральд. — Ведь мы так и так ничем не можем тебе помочь.

— Вам надо все рассказать своей тете, — мягко посоветовала Кэтлин.

— Ни за что! — простонала невидимка. — Ни за что! Возьмите меня с собой! Я оставлю ей записку, что сбежала из дому.

— Вздор какой! Девочки не сбегают из дому.

— Очень даже сбегают, — голос снова доносился откуда-то с пола. — Вот возьму и прокрадусь на корабль, хотя бы зайцем, если там не понадобится… эта, как ее… как называется юнга, если он девочка?

— Ты ни в коем случае не должна так поступать! — строго возразила Кэтлин.

— А что же мне делать?

— В самом деле, — сказал Джеральд, — она и впрямь не знает, что ей делать. Она должна пойти домой вместе с нами, и мы…

— Выпьем чаю! — завопил Джимми, вскакивая.

— Соберем совет и все обдумаем.

— После чая! — настаивал Джимми.

— Но ведь тетя придет и не застанет ее дома.

— Она все равно не увидит меня, даже если я и останусь.

— Пошли же наконец! — потребовал Джимми.

— Но ведь тетя подумает, что с ней что-то случилось.

— А разве со мной ничего не случилось?

— Тогда она обратится в полицию, и тебя будут искать.

— И все равно не найдут, — здраво рассудил Джеральд. — Это будет получше любого переодевания!

— Я совершенно уверена, что тетка предпочтет вовсе не видеть меня, чем застать в таком виде! — заявила Мейбл. — Она этого не переживет. У нее и так бывают мигрени. Я сейчас напишу ей письмо, и мы бросим его в большой почтовый ящик у ворот, когда будем уходить отсюда. Найдется у вас карандаш и клочок бумаги?

Джеральд выудил из кармана блокнот с блестящими листочками, на котором надо писать не обычным черным карандашом, а костяным стержнем со свинцовой головкой. Зато этот свинцовый карандашик не берет никакую другую бумагу, кроме таких вот листочков, как в блокноте у Джеральда, и это страшно неудобно, особенно если ты торопишься, а подходящей бумаги нет под рукой. И вот все трое уставились на причудливое зрелище: костяная палочка со свинцовым острием повисла в воздухе под совершенно немыслимым косым углом и быстро задвигалась — точно так же, как двигается любой карандаш, когда им что-либо пишут.

— Можно заглянуть тебе через плечо? — спросила Кэтлин.

Ей никто не ответил. Карандаш продолжал что-то писать.

— Ты не против, если мы это прочтем? — переспросила Кэтлин.

— Да, пожалуйста, — раздался голос невидимки, словно склонившейся над бумагой. — Я же кивнула, ты что, не видела? Ой, я и забыла, что когда я киваю, этого тоже никто не видит!

Карандаш выводил аккуратные округлые буквы на вырванном из блокнота листке. Вот что там было написано:

— Сплошное вранье, — заявил Джимми.

— Вовсе не вранье, а придумка, — возмутилась Мейбл. — Если я напишу, что стала невидимкой, она уж точно назовет это враньем.

— Ладно, пошли! — не утерпел Джимми. — Поспорить и на ходу можно.

Джеральд сложил бумажку так, как много лет назад научила его складывать записки одна индийская леди, и Мейбл повела их из парка другой, гораздо более короткой дорогой. Видимо, потому и весь путь домой оказался гораздо короче, чем дорога туда.

Пока они сидели в Храме Флоры, на небе начали собираться облака, и едва они успели добраться домой — хорошенько опоздав к чаю, — первые капли дождя уже упали на землю.

Мадемуазель выглянула из окна и вышла отворить им дверь.

— Вы в опоздании, в опоздании! — восклицала она. — Никаких неприятностей, нет? Все было хорошо?

— Мы просим прощения, — сказал Джеральд. — Мы очень долго добирались домой. Я очень надеюсь, что вы еще не начали беспокоиться из-за нас. Я думал только о вас почти всю дорогу домой.

— Раз так, — улыбнулась француженка, — то вы получите их одновременно — и ужин, и чай.

И они уселись за стол.

— Ты зачем сказал ей, что все время думал о ней? — прошептал голос у самого уха Джеральда, едва мадемуазель вышла, оставив их наедине с хлебом, маслом, молоком и печеными яблоками. — Это ведь тоже вранье — ничуть не лучше, чем моя выдумка с леди, которая приехала на машине, чтобы меня удочерить.

— А вот и нет, — пробурчал Джеральд, отхватив изрядный кус хлеба с маслом. — Я все время думал — злится она уже или еще нет. Вот так-то!

На столе стояло только три тарелки, но Джимми уступил свою тарелку Мейбл и ел из одного блюдца с Кэтлин. Страшновато было смотреть, как возносится по воздуху хлеб, растекается по нему масло, а затем бутерброд исчезает в пустоте — глоток за глотком, хотя вроде бы никто и не прикасается к нему, — и ложка стучит по тарелке, захватывает кусочек яблока, взлетает вверх и уже пустой возвращается на тарелку. Кончик ложки тоже исчезал у Мейбл во рту за невидимыми губами, так что в эти минуты казалось, будто стебелек ложки обломился.

Все до одного были голодны, и им дважды пришлось просить добавочную порцию гренок с маслом. Во второй раз кухарка начала ворчать. Но тут Джимми откинулся на стуле с довольным вздохом:

— Ох, как же я был голоден!

— Да, но как нам быть с завтраком? — встревожился Джеральд. — Утром мадемуазель сядет за стол вместе с нами и сразу же грохнется в обморок, едва только куски бекона вот эдак замелькают в воздухе!

— Мы накупим провизии и будем кормить Мейбл по секрету, как бедную пленницу, — предложила сострадательная Кэт.

— Нам никаких денег не хватит, — угрюмо буркнул Джимми, а потом обратился к невидимке: — Может, у тебя есть деньги?

— Почти нет, — раздался голос, скрывшийся за кувшином с молоком. — Но у меня полно замечательных идей.

— Мы и утром успеем все обсудить, — заметила Кэтлин. — А сейчас пора попрощаться с мадемуазель и ложиться спать. Ты ляжешь вместе со мной, Мейбл. У меня есть запасная ночная рубашка.

— Завтра я принесу свою рубашку, — оптимистично уверила ее Мейбл.

— Ты что, вернешься домой за вещами?

— Почему бы и нет? Все равно меня никто не увидит. Вообще, мне это начинает нравиться. Стать невидимкой — совсем неплохое развлечение.

— Вот чудеса! — вздохнула Кэт, когда платье Принцессы выплыло из пустоты. Сперва в воздухе повисла прозрачная вуаль, затем на верхушке бюро приземлилась сверкающая корона, потом показался один, еще потом — второй рукав розового платья, и наконец все платье блестящими складками легло на пол, где некоторое время неуверенно шевелилось, пока невидимые ноги выпутывались из него. Мейбл сняла с себя одежду — и одежда стала видимой. Зато ночная рубашка, взлетев с кровати, в ту же секунду исчезла.

— Ложись в постель! — испугано попросила Кэтлин.

Кровать скрипнула, на подушке проступила ямочка. Кэтлин выключила ночник и поспешно улеглась: все это волшебство уже действовало ей на нервы, и она была почти испуганно, правда, в темноте все казалось уже не таким страшным. Едва ее голова коснулась подушки, руки Мейбл обвились вокруг ее шеи и в спасительной темноте девочки поцеловались — невидимость Мейбл уже не была преградой их дружбе.

— Спокойной ночи, — прошептала Мейбл, — спокойной ночи, голубушка Кэт! Ты была очень добра ко мне, и я этого никогда не забуду. Я не хотела этого говорить при мальчишках — мальчишки только смеются, когда ты что-нибудь такое говоришь. Но я правда люблю тебя. Спокойной ночи!

Кэтлин какое-то время лежала без сна. Потом она задремала и в полудреме вспомнила, что горничная придет утром к ней в комнату — и увидит все эти чудные наряды Принцессы.

— Я должна встать и убрать их, — подумала она. — Ой, как же хочется спать!

И только она подумала, как ей хочется спать, как и вправду уснула и проснулась только поздним утром, когда Лиз уже стояла в комнате, прямо перед стулом, на который с вечера улеглось розовое платье Принцессы.

— Что это еще такое?! — воскликнула Лиз.

— Не надо это трогать, пожалуйста! — вскрикнула Кэтлин, успев выскочить из постели как раз в тот момент, когда Лиз протянула руку к платью.

— Где вы это взяли?

— Нам это нужно для спектакля, — вдохновенно врала Кэт. — Мне его одолжили на время.

— А ну-ка, покажите мне его, мисс, — потребовала Лиз.

— Пожалуйста, не надо, — умоляла Кэтлин, заслоняя стул своим телом. — Вы все увидите, когда мы будем играть нашу пьесу. Ну, пожалуйста! Вы ведь никому не расскажете?

— Так и быть — только ведите себя хорошо, — проворчала Лиз. — И не забудьте показать мне, когда вы это наденете. Но где же…

Тут, к счастью, прозвенел колокольчик, и Лиз убежала в полной уверенности, что пришел почтальон, с которым ей особенно хотелось увидеться в это утро.

— Так, — буркнула Кэт, натягивая носки. — Теперь и вправду придется ставить какой-нибудь дурацкий спектакль. Как все сложно!

— Ничего сложного, — откликнулась Мейбл. Пара носок мелькнула в воздухе возле Кэт и мгновенно исчезла. — Я с удовольствием сыграю в каком-нибудь дурацком спектакле.

— Но как же? — смущенно остановила ее Кэт. — Ты не сможешь — невидимка не может играть в пьесе, разве что только в волшебной.

— Идея! — завопил голос из-под юбки, которая еще колыхалась в воздухе. — Какая замечательная идея!

— Расскажешь после завтрака, — откликнулась Кэтлин. Вода в тазу уже хлюпала и плескалась под ударами невидимых ладоней. — И зачем только ты навыдумывала столько глупостей в этой записке тете? По-моему, врать нельзя — совсем нельзя, никогда!

— А что толку говорить правду, если тебе все равно никто не поверит?

— Не знаю, — протянула Кэтлин. — Только все-таки надо говорить правду.

— Ну и валяй, говори! — теперь голос доносился из-под складок полотенца, беспомощно извивавшегося в воздухе возле умывальника.

— Ладно. После завтрака разберемся — то есть, после твоего завтрака. Ты останешься здесь и будешь ждать, а мы постараемся утащить что-нибудь тебе поесть. Смотри, чтобы Лиз ни о чем не догадалась, когда будет убирать постель.

Это замечание показалось невидимке чрезвычайно забавным и подало ей идею веселой игры, которая заключалась в том, что уголки простынь и одеяла дергались и сворачивались, как только пришедшая убираться Лиз отводила от них взгляд.

— Черт побери! — произнесла Лиз (благо дети не слышат). — Бес в них вселился, что ли?

Затем она огляделась в поисках наряда Сказочной Принцессы, который так очаровал ее этим утром, но Кэтлин аккуратно сложила все одежки под матрас, прекрасно зная, что Лиз никогда его не приподнимает.

Лиз быстренько подмела тот мусор, который, Бог знает как, залетает даже в самые чистые домики, но тут Мейбл, изголодавшаяся и с нетерпением ожидающая возвращения ребят после завтрака, не утерпела и шепнула в самое ухо Лиз:

— Ты забыла подмести под ковром!

Девушка вздрогнула и застыла на месте.

— Я с ума схожу, — пробормотала она. — Вот и мама всегда ругалась, что я не приподнимаю ковер. Надеюсь, это не «глюцинаци», как у тетушки Эми. Надо же такому примерещиться, а?

Тем не менее, она приподняла коврик возле камина, подмела под ним и даже заглянула за каминную решетку. Столь необычной была ее дотошность, а равно и отчаянная бледность, что Кэтлин, застав ее в комнате, едва не выронила кусок хлеба, который Джеральд увел из кладовки, и воскликнула:

— Ой, Лиз, что это с вами?! Вы еще не управились, и у вас совсем больной вид!

— Я решила хорошенько убрать эту комнату, — прошептала Лиз.

— С вами правда ничего не случилось? — настаивала Кэт. Она-то хорошо знала, что могло произойти в ее отсутствие.

— Нет-нет! — заверила ее Лиз. — Я, знаете ли, просто замечталась, мисс. Я всегда была очень мечтательной, с самого детства. Все только и делала, что представляла себе жемчужную калитку да маленьких ангелов — знаете, только крылышки да головка… Вот здорово, думала я, никаких расходов на платье, не то что с нашими ребятишками.

Завершив эту речь, она наконец удалилась, и Мейбл отведала хлеба, запив его водой, предназначенной для чистки зубов.

— Боюсь, что вода слегка попахивает вишневой зубной пастой, — извинилась Кэт.

— Ничего-ничего, — произнес погрузившийся в кружку голос. — Куда интереснее, чем обыкновенная вода. Наверное, красное вино, про которое пишут в стихах, примерно такое же на вкус.

— Нас опять отпустили на весь день, — сказала Кэтлин, когда с хлебом было покончено. — Кстати, Джеральд говорит насчет твоего вранья то же самое, что и я. Поэтому мы пойдем к твоей тете и расскажем ей, что случилось на самом деле.

— Все равно она не поверит.

— Это не важно. Главное сказать правду, — настаивала Кэт.

— Вот увидите, вам об этом еще придется пожалеть, — пригрозила Мейбл. — Что ж, пошли — только поаккуратней, пожалуйста, не пришиби меня дверью, как ты только что сделала!

Солнце так и сверкало на небе. Раскаленные солнечные лучи затопили Хай-Стрит, и четыре тени, сопровождавшие троих ребят, чересчур бросались в глаза. Мальчишка мясника так и уставился на лишнюю тень, а его палевый пес — неплохой, кстати, охотник — принюхался к ногам, отбрасывавшим эту тень и жалобно взвизгнул.

— Спрячься за меня, — посоветовала Кэт. — Тогда обе наши тени будут все равно что одна.

После этого маневра тень Мейбл отчетливым черным пятном легла на спину Кэт, и конюх, вышедший из ворот местной гостиницы, задрал голову в поисках хищника, кружащего в небе и отбрасывающего огромную тень.

Не утерпела и женщина, проезжавшая мимо на повозке с цыплятами и утками:

— Эй, мисси, ну и черная же у вас спина, подумать только! Обо что это вы так изгваздались?

Когда они наконец покинули пределы города, у всех вырвался вздох облегчения.

Разговор с тетушкой Мейбл вышел странный — одна только Мейбл догадывалась, что так оно и будет. Они застали тетушку за чтением тоненького романа в розовой обложке — она восседала в комнате экономки, увитой плющом и украшенной прелестным окошком, открывавшимся в маленький садик. В этот садик Мейбл и привела своих друзей.

— Прошу прощения, — окликнул почтенную леди Джеральд. — Вы, наверное, ищите вашу племянницу?

— Нет, мой мальчик, я ее не ищу, — ответствовала тетя, высокая, тощая особа с грязновато-седой челкой и очень культурным голосом.

— Мы хотели рассказать вам о ней одну вещь, — неуверенно продолжал Джеральд.

— Не стоит, — осадила его тетка. — Я не стану выслушивать ваши жалобы. Моя племянница уехала, а ее проделки интересуют меня меньше всего на свете. Если она вам чем-то досадила, то всему виной ее легкомыслие. А теперь, дети, ступайте по домам, у меня полно дел.

— Вы получили ее записку? — вступила в разговор Кэт.

Тетушка чуть оживилась, но палец ее по-прежнему надежно придерживал недочитанную страницу романа.

— Так, — произнесла она. — Стало быть, вы видели, как она уезжала. Она покинула этот дом по доброй воле?

— Вполне, — ответил Джеральд, ничуть не погрешив против истины.

— В таком случае, я очень за нее рада, — молвила тетя. — Полагаю, вы были очень удивлены, а потому вам полезно будет узнать, что подобные романтические происшествия не редкость в нашем семействе. Лорд Ядлинг выбрал меня из одиннадцати кандидатов, претендовавших на пост в этом замке. Нет ни малейшего сомнения, что бедное дитя подменили при рождении — а теперь ее богатые родичи решили сами позаботиться о ней.

— Неужели вы так ничего и не сделаете — надо же обратиться в полицию и…

— Заткнись! — прошептала Мейбл.

— Не заткнусь, — упирался Джимми. — Ваша Мейбл стала невидимкой — вот вам, пожалуйста! Она и сейчас стоит возле меня!

— Я презираю ложь и нечестность в любой форме, — строго произнесла тетя. — Будьте так добры, уведите отсюда этого мальчика. Я больше ничего не хочу слышать относительно Мейбл.

— Ладно, — сказал Джеральд. — Вы ее тетя, и с вами все ясно! А что скажут родители Мейбл?

— Родители Мейбл давно умерли, — бесстрастно ответила тетя, и тихий горестный вздох, раздавшийся рядом с Джимми подтвердил ее слова.

— Хорошо, — сдался он, — мы уходим. Только потом не говорите, будто мы не пытались рассказать вам все по правде.

— Вы ничего мне не рассказали, — заметила тетя. — Вы не сказали ничего нового, если не считать дикой выдумки, которой попытался угостить меня этот негодный мальчишка!

— Мы хотели как лучше, — извинился Джеральд. — Простите, что мы прошли через парк и сад. Мы шли очень осторожно и ничего не повредили.

— Посетители сюда не допускаются, — ответила тетя, бросая нетерпеливый взгляд на зажатую в руке книжку.

— Мы же не совсем посетители, — учтиво возразил ей Джеральд. — Мы друзья Мейбл. Наш папа — полковник, он служит в Индии.

— Вот как! — сказала тетя.

— К тому же, леди Сэндлинг приходится нам тетей, так что вы можете быть уверены, что мы вели себя хорошо и ничего здесь не повредили.

— Я совершенно уверена, что вы ничего не повредили, — рассеяно пробормотала тетя. — Всего вам доброго. Ведите себя хорошо.

И дети поспешили убраться подобру-поздорову.

— Слушай, — сказал Джеральд, как только они очутились за пределами маленького сада. — Твоя тетка совершенно свихнулась — хуже мартовского зайца. Ей и дела нет, что с тобой случилось. Она, похоже, и впрямь приняла на веру этот бред насчет леди на машине. — Я же знала, что она поверит — потому я так и написала, — скромно заметила Мейбл. — Она не сумасшедшая, просто начиталась всяческих романов. Я-то беру книги в большой замковой библиотеке — это такая замечательная комната, и в ней так чудно пахнет, будто кожаными башмаками, и пыль ложится на книги, словно серый колдовской порошок. На днях я отведу вас туда. А теперь, раз вы успокоили свою слишком чувствительную совесть и вдосталь пообщались с моей теткой, я расскажу вам мой самый замечательный план. Давайте снова соберемся в Храме Флоры. Ведь тетка разрешила вам тут ходить, верно? А то бы вам пришлось прятаться за кустами, когда садовник пойдет мимо.

— Я как раз думал об этом, — сдержанно отозвался Джеральд.

День выдался такой же жаркий, как и накануне, и итальянский ландшафт, который они созерцали из-под арок белокаменного храма, показался им еще более похожим на раскрашенную от руки гравюру или на олеографию с одной из картин Тернера.

Трое ребят удобно уселись на ступеньках, поднимавшихся к белой статуе; где уселась Мейбл никто не знал, но голос ее печально звучал совсем неподалеку от них:

— Мне очень стыдно, но я опять проголодалась, а вы же не можете каждый раз таскать для меня еду через окно кладовой. Если хотите, я могу уйти от вас и снова поселиться в замке. Там все равно живет привидение. Я тоже вполне гожусь на роль привидения. Да я и есть привидение — ничем не лучше. Так что, если хотите, я вернусь домой.

— Нет, нет, — ласково сказала Кэтлин. — Ты должна остаться с нами.

— А как же быть с едой? Честное слово, мне очень неловко, вроде как я ворчу, но все-таки завтрак — это завтрак, а кусок хлеба — это кусок хлеба.

— Ты бы сняла кольцо — и тогда смогла бы вернуться.

— Конечно, — прошептал голос Мейбл. — Конечно, только у меня никак не получается. Я и вчера в постели пробовала, и сегодня утром. А таскать из кладовки — это воровство, даже если речь идет только о хлебе.

— Верно, — согласился Джеральд. Эта кража была на его совести.

— Значит, нам остается только одно — заработать денег.

Джимми пренебрежительно фыркал, но Джеральд и Кэтлин слушали ее охотно и с готовностью.

— Я что хочу сказать, — развивал свою мысль голосок Мейбл. — По-моему, это только к лучшему, что я стала невидимкой. У нас теперь будет полно приключений — уж поверьте мне на слово!

— Приключения не слишком уж полезны для здоровья, как говаривал один честный пират, — пробормотал Джеральд.

— Это будет хорошее приключение, — заверил его голос. — Вообще, вам не обязательно идти всем вместе. Надо только, чтобы Джерри выглядел не так прилично…

— С этим он без труда справится, — вставил Джимми, и Кэтлин попросила его («Ну, пожалуйста!») не портить всем настроение.

— Я не порчу настроение, я только… — завел было Джимми, но тут Джеральд подхватил его мысль:

— Нашего юного брата одолевает предчувствие, что твоя Мейбл доведет нас до беды, — сумрачно сказал он. — Подобно Прекрасной Даме, что не знала пощады. И он не хочет, чтобы будущие поколения застали его одиноким и бледным, изнывающим посреди осоки и — как там дальше…

— Не будет у вас никаких неприятностей, ну правда же, — настаивал голос. — Мы же теперь все равно как побратимы на всю жизнь — после того, как вы выручили меня вчера. Я вот что хочу предложить: Джеральд мог бы отправиться на ярмарку и показывать там фокусы.

— Он не умеет показывать фокусы, — усомнилась Кэтлин.

— Чудеса буду делать я, — разъяснила Мейбл. — Джерри должен только притвориться, будто это он делает. Вещи будут двигаться сами и все такое прочее. Только не надо идти всем вместе. По-моему, чем больше детей собирается вместе, тем моложе все они выглядят, и взрослые начинают гадать, кто они такие и зачем тут собрались.

— Искусный волшебник с почтением выслушал слова истины, — склонил голову Джеральд и начисто отмел жалобный вопль брата и сестренки «А как же мы?», бессердечно посоветовав им смешаться с толпой и превратиться в зрителей. — Только не показывайте, что мы знакомы и постарайтесь сделать вид, будто вы пришли с кем-то из взрослых. А то какой-нибудь добряк-полисмен возьмет вас за ручку и заботливо отведет бедных потерявшихся детишек к их удрученным опекунам — я имею в виду мадемуазель.

— Пошли, пошли! — заторопил их голос из пустоты, к которому они никак не могли привыкнуть. Голос метался взад и вперед, обуреваемый нетерпением, как и его невидимая хозяйка. И они пошли.

Ярмарка устраивалась на пустыре примерно в полумиле от ворот замка. Дети подошли поближе и различили звуки шарманки, зазывавшей детишек на карусель. Джерри предложил отправиться вперед и раздобыть еды — с тем, чтобы его девять пенсов были возмещены из первой же выручки за демонстрацию волшебных трюков. Остальные уселись в тени глубокого оврага и прождали его возвращения ровно столько, чтобы начать беспокоиться и причитать «Куда же это он запропастился?» Но тут он и появился, нагруженный орехами, краснобокими яблочками, маленькими медово-желтыми грушами (из тех, что очень сладкие), бледными и липкими медовыми пряниками, четвертью фунтами мятных карамелек и двумя бутылками ситро в придачу.

— Контора не жалеет никаких затрат, — возразил он на робкие протесты Кэтлин. — Нам всем необходимо как следует подкрепиться, и особенно нуждается в этом отважный фокусник и заклинатель змей!

Дети от души поели и утолили жажду. Прекрасная это была еда, а отдаленная песня шарманки превратила ее в по-настоящему праздничную трапезу. Мальчики по-прежнему не могли отвести от Мейбл глаз — вернее от потрясающего, колдовского исчезновения кусочков пищи, служащего единственным признаком ее реального присутствия. Они были так захвачены этим зрелищем, что даже навязали Мейбл какие-то кусочки сверх ее законной доли, лишь бы еще поглазеть, как эти кусочки проваливаются в пустоту.

— Ну, если и это их не проймет! — поминутно восклицал Джеральд.

Это «их» проняло.

Джимми и Кэтлин отправились вперед и, войдя на территорию ярмарки, смешались с толпой, стараясь принять самый невинный вид — вот уж не знаю, хорошо ли это у них получилось.

Они пристроились возле толстой дамы, наблюдавшей за метателями кокосовых орехов, и вскоре увидели странноватую личность, которая — руки в брюки — фланировала по пожухшей истоптанной траве, лавируя между бумажками, щепками и пучками сена — всей той неизменной порослью, что имеет обыкновение пробиваться на отведенной под ярмарку земле. Они с трудом узнали Джеральда: шейный платок он снял (кажется, назначив ему отныне роль носового платка), а на голове соорудил некое подобие тюрбана из мягкого розового шарфа, которым вообще-то полагалось опоясываться поверх школьной спортивной формы. Руки и лицо у него были ярко-черные, словно хорошо отполированные башмаки.

Все присутствующие несколько окаменело уставились на него.

— Вылитый негр! — возбужденно шепнул Джимми. — Как думаешь, у него чего-нибудь выйдет?

Соблюдая необходимую дистанцию, они последовали за ним, а когда он приблизился к маленькой палатке, перед которой угрюмо торчала какая-то длиннолицая тетка, остановились и пристроились к фермеру, который в это время прицеливался к шару, держа на перевес огромный деревянный молоток.

Джеральд направился прямиком к унылолицей тетке.

— Как выручка? — небрежно спросил он, и в ответ получил совет убираться подальше со своей наглостью — но совет этот прозвучал на удивление мягко.

— У меня свой интерес, — продолжал Джеральд. — Я фокусник, прибыл из самой что ни на есть Индии.

— Вот еще! — возмутилась тетка. — Ты такой же белый, как и я. У тебя за ушами все белое.

— Правда? — удивился Джеральд. — Как хорошо, что вы заметили. А теперь лучше? — прибавил он, энергично потерев за ушами черной рукой.

— Порядок. Так что ты умеешь делать?

— Чудеса, истинные и настоящие! — торжественно объявил Джеральд. — В Индии этим занимаются мальчики и помоложе меня. Вот что — я у вас в долгу за то, что вы мне напомнили насчет ушей. Если вы будете вести спектакль, мы поделимся поровну. Разрешите мне выступать в вашей палатке, а вы будете зазывать у двери.

— Господи Боже! Я зазывать не умею — в этом-то вся беда! Нечего ко мне приставать. Если ты такой умный, покажи-ка мне хоть один трюк.

— Все правильно, — одобрил ее Джеральд. — Видите вон то яблоко? Сейчас оно у меня медленно поплывет по воздуху, а потом я скажу «ап!» — и оно исчезнет.

— У тебя во рту, что ли? Убирайся куда подальше с такой ерундой!

— Вы же очень разумная женщина — стоит ли быть такой недоверчивой? — заливался Джеральд. — Смотрите сами!

Он взял в руку маленькое яблоко, подержал его — и вот, на глазах у изумленной зрительницы, оно медленно поплыло по воздуху.

— Ап! — воскликнул Джеральд обращаясь, по всей видимости, к яблоку. — Ну, как? — торжествующе спросил он.

Женщина прямо-таки полыхала от волнения и восторга, во всяком случае, глаза ее разгорелись алчным огнем.

— В жизни такого не видывала! — осевшим голосом прошептала она. — Я в деле, приятель! Какие еще трюки ты знаешь?

— Массу всего, — небрежно бросил Джеральд. — Раскройте ладонь!

Женщина протянула ему открытую ладонь и яблоко, возникнув из пустоты, тихо опустилось к ней на руку. За время своего отсутствия оно чуть сморщилось и стало влажным.

С минуту она стояла, неподвижно глядя на яблоко, а затем зашептала:

— Давай! Давай! Только мы двое — больше никого не нужно. Но только не в палатке — будешь работать здесь, возле стены. Выручка на площади будет вдвое против того, что ты получишь в палатке.

— Да ведь люди не станут платить, раз они могут смотреть даром.

— Сперва не будут — но после первого же представления заплатят, да еще как! Только зазывай их сам.

— Одолжите мне пожалуйста, шаль, — вежливо попросил Джеральд. Женщина отколола свою черно-красную шаль, и Джеральд расстелил ее перед собой на земле, как на его глазах делали фокусники в Индии, а сам уселся возле палатки, подобрав под себя скрещенные ноги.

— Главное, чтоб никто не стоял у меня за спиной, — потребовал он и женщина второпях устроила у него за спиной занавес, повесив пару мешков на удерживавшую палатку веревку.

— Я готов, — произнес он.

Женщина извлекла из недр палатки скромных размеров барабан, и вскоре на его грохот собралась небольшая группка людей.

— Леди и джентльмены! — начал Джеральд. — Я прибыл сюда из Индии, чтобы показать вам чудеса и колдовские трюки, подобные которым вы не видели и не увидите никогда. Когда на этой шали будет лежать два шиллинга, представление начнется.

— Ах, вот как! — фыркнул какой-то зевака, и тут же раздался неприязненный смех.

— Право! — откликнулся Джеральд. — Если вы все вместе (возле него стояло уже по меньшей мере тридцать человек) не можете набрать и двух шиллингов, то я умолкаю.

Два-три пенса упали на черно-красную шаль, затем еще пара медяков, еще чуть-чуть — и на этом ручеек иссяк.

— Девять пенсов, — объявил Джеральд. — Ладно, я человек великодушный. Вы получите больше, чем вам когда-либо случалось увидеть за девять пенсов. Не хочу вас обманывать: у меня есть помощник, но этот помощник — невидимка.

Лица в толпе заухмылялись.

— С помощью невидимки, — непоколебимо продолжал Джеральд, — я готов прочесть любое письмо, которое завалялось у вас в кармане. Перешагните через веревку, встаньте у меня за спиной и разверните письмо. Мой незримый помощник прочтет его у вас через плечо.

Из толпы выступил краснолицый, грубоватый с виду тип. Он вытянул из кармана письмо и встал на открытом месте так, что всем было ясно — только невидимка ухитрился бы заглянуть ему через плечо.

— Ап! — скомандовал Джеральд. Короткая пауза — и из глубины сцены донесся странный, далекий, певучий голосок:

— «Сэр! Мы получили ваше письмо от пятнадцатого числа. Что касается закладной на вашу землю, мы с сожалением должны отказать вам…»

— Заткнись! — проревел мужлан, злобно надвигаясь на Джеральда.

Он поспешно удрал со сцены, заверяя всех, что в его письме не было и намека на подобную чушь, но ему никто не поверил, и в толпе зазвучали возбужденные голоса. Они тут же стихли, едва Джеральд вновь открыл рот. — А теперь, — произнес он, аккуратно выкладывая все девять пенсов на шаль, — следите внимательно за этими монетками и вы увидите, как они исчезнут, одна за другой!

Так оно, конечно, и вышло. А потом все девять пенсов один за другим вновь улеглись на цветастой шали, выкладываемые незримой рукой Мейбл. Толпа шумно зааплодировала. Люди в переднем ряду завопили: «Браво!», «Вот это номер!», «Давай еще!», а задние ряды начали напирать.

— Вот что, — сказал Джеральд. — Вы уже видели, что я могу сделать, но больше я ничего делать не стану, пока не увижу на этом покрывале по меньшей мере пять шиллингов.

Через две минуты на шали лежало уже семь шиллингов и три пенса, и Джеральду пришлось немало поколдовать.

Когда зрителям в первых рядах прискучило наконец платить денежки, Джеральд попросил их отойти, чтобы уступить место другим. Жаль, что у меня не хватит времени поведать вам обо всех свершенных им чудесах — трава вокруг пятачка, где он давал свое представление, была уже начисто вытоптана башмаками сотен людей, устремившихся поглазеть на него. Вообще-то, имея помощника-невидимку, можно творить какие угодно чудеса — и сколь угодно долго. Всевозможные предметы по собственной воле передвигались взад и вперед, а то и вовсе исчезали, укрывшись в складках одежды Мейбл. Хозяйка палатки стояла рядом. По мере того, как монеты наполняли шаль, по лицу ее все явственнее разливалось блаженство, и каждый раз, когда Джеральд пытался передохнуть, она с неистовством ударяла в свой обшарпанный барабан.

Слухи о новом фокуснике мигом заполонили ярмарку. Толпа ревела от восторга. Человек из палатки с кокосовыми орехами предложил ему объединить их предприятия; владелец тира пообещал ему жилье и стол за долю в его номере; энергичная полная леди в платье глухого черного шелка и фиалковой шляпе налетела на него с призывом принять участие в ближайшем благотворительном базаре.

Все это время его брат и сестра, затесавшись в толпу, изо всех сил глазели на него — на них, само собой, никто не обращал внимания, поскольку все взоры были прикованы к фокуснику. Было уже очень поздно, время чая давно миновало, и Джеральд, безумно уставший и более чем удовлетворенный своей выручкой, решил, что пора выбираться отсюда — но вот только как?

— Как же нам теперь удрать? — шепнул он Мейбл, которая как раз занялась его кепкой — стоило стянуть ее с головы Джеральда и спрятать в карман, как она, само собой, стала невидимой.

— Дай подумать! — ответила Мейбл и секунду спустя зашептала ему прямо в ухо: — Надо разделить с ней выручку и дать ей что-нибудь за шаль. Потом положи деньги на шаль и скажи… — И она подсказала ему нужные волшебные слова.

Джеральд все время укрывался в тени палатки, чтобы никто не мог разглядеть черную тень, отбрасываемую Мейбл, когда она выходила из-за ограждения передвинуть очередной предмет или помочь ему исчезнуть.

Джеральд предложил женщине разделить деньги поровну, что она и исполнила почти честно.

— А теперь, — сказал он, видя, как все ближе придвигается нетерпеливая толпа, — я готов заплатить вам пять шиллингов за эту шаль.

— Семь с половиной, — заучено произнесла женщина.

— Порядок! — воскликнул Джеральд, сгружая свою долю монет в карман.

— А теперь исчезнет эта шаль, — сказал он, приподнимая ее и протягивая в невидимые руки Мейбл. Само собой разумеется, шаль тут же исчезла. Зрители восторженно зааплодировали.

— Так, — продолжал он. — А теперь самый последний трюк. Я делаю три шага назад и исчезаю.

Он отступил назад, и Мейбл набросила на него шаль-невидимку. Да только он вовсе не исчез — напротив, невидимая шаль даже отчасти не смогла укрыть его от глаз публики.

— Ага! — завопил мальчишеский голос. — Глядите на него! Задавака-хвастун! Ничего не вышло!

— Тебя-то я не сумею спрятать в карман, — огорченно прошептала Мейбл.

Толпа надвинулась и сомкнулась вокруг них. Еще немного, и кто-нибудь наткнется на Мейбл, и тогда одному Богу известно, что из всего этого выйдет. Джеральд запустил обе руки в волосы — он всегда поступал так, если был чем-то озадачен или встревожен. Мейбл, как говорится в книгах, ломала руки — попросту говоря, она сильно сжала одну руку другой и попыталась ее вывернуть. Хорошо еще, что этого никто не видел.

— Ой! — шепотом воскликнула она. — Оно слезает. Я могу его снять!

— Что?

— Кольцо… Кольцо! Оно подается!

— Давай, давай, парень! Покажи нам хоть что-нибудь за наши денежки, — орал какой-то фермер.

— Сейчас, — ответил Джеральд. — Одну минуту! Сейчас я и вправду исчезну. Забирайся в палатку, — шепотом велел он Мейбл, — и просунь мне кольцо под пологом. А потом выходи с той стороны и отыщи ребят. Как только я увижу, что ты уже с ними, я надену кольцо. Сразу после этого уходите — только не очень быстро. Я присоединюсь к вам позднее.

— Это я, — раздался голос над ухом Кэт, и та, обернувшись, отчетливо увидела побледневшее лицо Мейбл. — Кольцо у Джеральда. Нам надо удирать, потому что сейчас толпа начнет очень громко орать.

Дойдя до ворот, они и вправду услышали вопли — сперва изумленные, затем негодующие — и поняли, что на этот раз Джеральд и в самом деле исчез.

Они успели пройти с милю, пока наконец не услышали за спиной шаги. Однако, оглянувшись, они никого не увидели.

Через минуту из пустоты раздался печальный голос:

— Всем привет! — сказал Джеральд.

— Какой ужас! — взвизгнула Мейбл. — Прямо мурашки бегут по спине! Скорее снимай кольцо! Помереть можно от ужаса, когда вот так из ничего — и вдруг чей-то голос!

— Будто нам с тобой было легче, — заворчал Джимми.

— Погоди, не снимай! — остановила его Кэтлин, отличавшаяся редким благоразумием. — Ты же, наверное, все еще черный, а если тебя узнают, то уж точно украдут какие-нибудь цыгане, чтобы ты все время делал для них разные фокусы.

— Все равно снимай! — настаивал Джимми. — А то прямо чепуха какая-то получается. Ты тут расхаживаешь, как невидимка, а кто-нибудь увидит нас с Мейбл, и скажет, что мы увели ее из дому.

— Конечно, чепуха, — подтвердила Мейбл. — И, кстати, верни мне мое кольцо!

— Оно столько же твое, сколько и наше, — огрызнулся Джимми.

— Нет, мое!

— Да заткнитесь вы все! — устало потребовал Джеральд. — Какого черта вы препираетесь?!

— Кольцо отдай! — тупо твердила Мейбл.

— Кольцо! Кольцо! — прозвенел в тихом вечернем голосе разъяренный голос. — Чтоб ты подавилась своим кольцом! Как я тебе его отдам, если оно не снимается?!