Закон охоты

Глава 15

Лучше бы не звала, честное слово. Нет, снедь на столах глаза радовала, спору нет, но все вот эти игры уровня «а давайте их еще иголочкой потыкаем» начинали раздражать. Все понимаю — живет Хозяйка тут сильно давно, места дикие, электричества нет, интернета тоже, ни тебе турецкий сериал посмотреть, ни ток-шоу какое, но это же не повод, чтобы раз за разом над нами эксперименты ставить?

Я кивнул Мискуву, который, похоже, сразу понял, что именно затеяла подгорная госпожа, привстал и ободряюще похлопал меня по плечу, мол, держись, приятель. Ради правды, не сильно я и расстроился, скорее, немного разозлился, но ответил тем же, давая шаману понять, что оценил его поддержку. Полезный дед, нельзя его невниманием обижать. Чай опять-таки хороший заваривает, усталость и в самом деле как рукой сняло.

И аппетит, кстати, после него волчий просто.

— Здорово, папаша! — сказал я мерзкому старикашке Прову, который опять оказался у меня в соседях. — Ты свинку кушать будешь?

— А? — удивленно вытаращил глаза тот, как видно не ожидая, что к нему могут обратиться таким тоном. Как-никак подручный местной владычицы.

— Нет так нет, — по-своему расценил его реакцию я, подтянул к себе блюдо с зажаренным до хрустящей корочки молочным поросенком, вышиб ножом, что лежал рядом, из его рта редиску, отделил от тушки голову и вцепился зубами в пятачок.

— Во наглый! — наконец отмер Пров. — Куда мир катится?

— К прогрессу, дед, к прогрессу, — прочавкал я, попутно отделяя от поросячьей башки самую вкусняшку — уши. — Просто ты не в курсе. Ты вот здесь себе радикулит в сырости наживаешь, а твои ровесники, которые вне гор живут, на Бали ездят с молоденькими девками. Вроде вон той, что грустно пирог жует, видишь? У тебя же, поди, самоцветов ведер десять припасено в тайниках, не меньше?

Пров чуть не поперхнулся куском запеченной рыбы, который было отправил в рот, но при этом слушать меня стал внимательнее.

— Ты там, в большом мире, себе таких, как она, за пригоршню камней дюжину купишь, а то и больше, и никто тебе и слова не скажет. Причем беззубость твоя и хруст в коленках — они им без разницы, — прожевав одно ухо, продолжил я. — Хочешь — танцы для тебя танцевать станут, хочешь — пятки чесать перед сном. А пожелаешь, можешь их эдак рядком поставить…

— Экую похабель ты за столом несешь, парень! — возмутился Мискув. — Слушать противно!

— Хорошо, давай о другом, — покладисто согласился я, заметив, что Пров глянул на шамана с явным недовольством. — Эх, хороша хрюшка! Прожарена на славу!

— А Баля — это где? — вдруг спросил у меня кряжистый старикан, сидящий напротив. Оказывается, он тоже слушал, что я Прову говорю.

— В той стороне, — махнул я рукой. — Сильно далеко отсюда. Песок белый, море синее, пальмы зеленые, а текила золотая. Всегда тепло, всегда светло, и думать ни о чем не надо. Сиди, грейся на солнышке, думай о вечном.

— Почти ничего не понял, но, похоже, место славное, — сообщил дед, сидящий напротив, Прову, а после налил в кубок, стоящий напротив меня, вина. — Ты, парень, выпей да объясни нам, что, по твоему разумению, «сильно далеко»? Это дальше, чем Утос-Пэ?

Кубки брякнули, сталкиваясь краями, а после мы дружно выпили. Вино, к слову, оказалось очень и очень неплохим. Как и водилось в старые времена — крепким, градусов под двадцать с гаком, но приятным на вкус.

— А Утос-Пэ где? — в свою очередь уточнил я, а после впился зубами в поросячью ножку.

— В той стороне, — явно передразнивая меня, ответил Мискув. — Этой горой Урал заканчивается, потому и называется она «Последний камень». Да и места, где люди кучно обитают, там, почитай, тоже отсутствуют. Оттуда ж до Студеного моря рукой подать. Его еще Карским называют.

Карское море. Не то чтобы край географии, конечно, но все равно — длинны же руки у Хозяйки. Ой, длинны! И вот как с такой ссориться? Полстраны себе, считай, для посещения закроешь. А это тебе не санкции какие, эта штука реально работает.

— Бали подальше будут, — буркнул я и взялся за кувшин. — И теплее там.

— Хорошее, должно быть, место, — подытожил кряжистый дед, подставляя мне кубок. — И все же скажи, юнак, что есть текила? И с чего она золотая?

— Вот тебе, Пантелей, это такое знать? — наконец пришел в себя Пров, ошарашенный то ли моей наглостью, то ли до того невиданной развязностью. — Какой в том прок?

— Так любопытно, — пробасил его собеседник, зачерпывая прямо рукой из плошки, стоящей перед ним, квашеную капусту и отправляя ее в рот. — Всегда было интересно, как люди в дальних краях живут. А спросить-то не у кого. Нет, казаки, что от Кучумки уходили и к нам прибились, рассказывали разное о туретчине да о Персии, но то когда было? Сильно давно. А нынешние, что сюда попадают, все больше слезу льют или пол коленями трут, от них слова путного не дождешься.

— Ну расскажет он тебе, что люди в той Бале по небу ходют, бабы все в исподнем разгуливают, а хлебушек на деревьях растет, прямо караваями. И что с того? Ты ж своими глазами сие никогда не увидишь, потому и не поймешь — правда то или брехня. Тебе, как и мне, из горы ходу на белый свет нет и не будет.

О как. Интересно. Нет, нечто подобное после того, как Пантелей упомянул некоего Кучумку, я сразу заподозрил. На колдуна, который смог бы продлить свою жизнь благодаря не самым светлым ритуалам, этот дед похож не был, а других вариантов столько протянуть у современника хана, с которым четыре века назад неслабо закусился Ермак Тимофеевич, имелось не так много. А следом я сразу припомнил, что встречались мне в паре книг упоминания о том, что некие люди получали от подгорной владычицы бессмертие за особые заслуги. Вот только жизни той вечной им было отмерено ровно до той поры, пока они чертоги подземные не покидают.

Нечто подобное, кстати, и в сказах Бажова встречалось. Не впрямую, краями, но смысл уловить можно. Пока ладил Степан с Хозяйкой Медной горы, все у него более-менее шло. Как не по ее сделали, пусть и не по его вине — захандрил и умер. Про Данилу-мастера и вовсе упоминать не стоит, там вся жизнь у парня кувырком пошла.

Глядишь, и этот Пантелей когда-то вот так же сюда попал за какие-то особые заслуги, и было ему сделано предложение, от которого невозможно отказаться. Хотя, может, и нет? Ну как сам пришел и каким-то образом выпросил себе жизнь, которая длится до той поры, пока стоят эти горы.

— А и пусть врет, — прожевав капусту, благодушно разрешил Пантелей. — Если красиво — чего нет? Давай, паря, выпей и рассказывай!

Я цапнул кубок, который он наполнил вином доверху, дожевал кусок поросятины и было собрался выпить, но не успел. В пиршественную залу вернулся исполнительный Глузд, причем, разумеется, не один, а в компании Майи и мутноглазого типа. Удивления я никакого не испытал, конечно, поскольку ничего другого не ждал.

Радости, впрочем, тоже в душе не возникло, хотя поводы для того имелись, пусть и сомнительные, но все же. Я ведь не раз ей говорил, причем даже в ту пору, когда мы были женаты, о том, что, мол, ты со своей неразборчивостью в заказах и сомнительными методами рано или поздно неслабо нарвешься. Вот, так и вышло, нарвалась, теперь можно смело изрекать: «А я предупреждал!» — и злорадствовать, сидя за богато накрытым столом, попивая винцо и кушая жареную хрюшку. Можно, но не хочется. Просто больно хреново Майя выглядела, прямо скажем. По всем статьям плохо. Лицо приобрело нехороший землистый цвет, волосы что пакля висят, да еще она как-то одновременно и похудела, и опухла, хоть вроде бы два этих состояния не сильно совпадают.

А самое главное — взгляд. Потухли глаза бывшей, потускнели, исчезла из них свойственная Майе и, что уж там, изрядно бесящая меня нагловатая самоуверенность. Надо отдать должное Хозяйке — ей за неполный месяц удалось сделать то, что мне оказалось совсем не под силу. И не мне одному, отметим.

— Вы звали нас, ваше могущество? — произнесла с интонациями, которых я никогда у нее не слышал, Майя и согнулась в поясе так, будто ей кто-то со всей дури по печени пробил. — Мы явились!

— Ишь ты, — присвистнув, произнесла Марго, сидящая недалеко от меня. — Впечатлена! Не в обиду тебе, Макс, но давно следовало эту стерву причесать.

— Только об одном мои мысли, нежить: как бы тебя порадовать, — неожиданно едко отреагировала на слова вурдалачки услышавшая их Хозяйка, а после обратилась к вновь пришедшим: — Ну что, гости дорогие, как вам радушие мое? Может, не по нраву приходится?

— Все хорошо, — уставясь себе под ноги, пробубнила было Майя, а потом неожиданно взвизгнула, причем так громко, что Метельская вместо того, чтобы попробовать медвяно пахнущий напиток, который на пару с вином присутствовал на столе, от души им облилась. — Поняли мы все, ваше могущество! Поняли!

— Да мать твою так, малахольная! — заметалось в наступившей тишине под сводами залы эхо от ругани оперативницы. — Вся обструхалась!

— Рада бы тебе поверить, молодуха, да вот не получается, — дождавшись того момента, когда Светлана замолчит, сообщила моей бывшей подземная владычица. — Вот только начинаю думать, что вы, теперешние, почти как те люди, что раньше мне встречались, в былые времена, что вера вам есть, радость от того испытывать, только вы сами все и портите.

— Не подведу, — истово произнесла Виллеруа, а после рухнула на колени, чем окончательно меня поразила, ибо подобное я даже и представить не мог. — Что скажете — то сделаю. Не хочу гнить заживо! Не могу! Жить хочу!

— Думала я тебя сегодня помиловать, — ласковым тоном доброй тетушки сообщила ей Хозяйка. — В честь настроения своего хорошего, радости, которой мне твои приятели нынче доставили. Но вот какая досада — вон та девица, с которой ты сюда попала, все испортила. Волю свою выше моей поставила, а так нельзя. Тут мои владения и все делают то, что я велю. Потому, молодуха, бери ломоть хлеба да баклажку воды от моих щедрот да ступай обратно, откуда пришла. Случится еще какая радость — может, и прощу дела да слова твои. А нет — так и нет. У всякого есть своя судьба, глядишь, твоя как раз такая, чтобы костьми в том старом забое лечь. Тем более что не ты там первая сгинешь, не ты последняя.

— Нет! — снова резанул по ушам ультразвук, вырвавшийся из горла Майи. — Только не туда! Они же из меня душу тянут! Рвут ее на куски!

Ой, как крепко ее торкнуло-то! Правда, взгляд снова ожил, вот только лучше бы этого не случалось, больно безумным он мне показался. Аж холодок по спине побежал, когда Майя на меня уставилась.

— Макс! Грохни меня, а? Я же знаю, ствол при тебе. Было же между нами, помнишь? Вот ради этого! Макс, там ад. Настоящий ад.

Редкий случай — она говорит то, что думает. Путано, неразборчиво, бессистемно, но от всей души. Пару раз до сегодняшнего дня подобное видел, не больше.

Что же такое с ними там Хозяйка делает, а?

И еще — почему мне ее не жалко? Ну да, я помню, что недавно Метельской говорил, только слова словами, но ведь должно же, наверное, что-то шевельнуться в душе. Пусть не как у бывшего мужа, просто как у человека, который видит, что ближнему плохо.

Должно, но не случилось. Может, потому что я все равно ей не верю? Даже сейчас, когда вроде бы все выглядит настоящим до крайнего предела? Не верю, потому что слишком хорошо знаю.

— А может, и поняла чего? — задумчиво произнесла владычица гор, изогнув бровь. — Как думаешь, Пров?

— Девки все дуры, пока их за живое не зацепишь, — философски заметил старикашка, обсасывая куриную косточку. — Главно дело — знать за что. Какую за сердечко, какую за душу, какую за красу, допрежь никем не мятую. Каждая своего сторожится да ценит. А уж опосля они завсегда думать начинают, другое дело, что иной раз в том и смысла уже нет. Помню, по молодости одну несговорчивую, значит, вечерком завел по тропке дальней до тенистого сада…

— Тебя, дурака старого, как о чем ни спросишь, ты все на себя переводишь, — как мне показалась, непритворно рассердилась Хозяйка. — И всякий раз давай молоть о том, каким молодцем когда-то был. Думаешь, если еще раз расскажешь, мы в то поверим? Или я не помню, как ты в мои ближники попал, какую цену за то заплатил? Вон Пантелей или Прокоп — они-то за ум свой, за дар, за труд место за моим столом заняли. Ты же за то, что сильно вовремя нужные слова услышал и одного человека, что мне обиду нанес, жизни лишил. Ну и за то, что соглашаешься всегда со мной, тоже. Но меру знай! А то живо отправишься туда, куда даже наги поганые нос свой плоский совать бояться.

— А мне этот старикашка сразу не понравился, — вдруг заявила Марго. — Как только его в первый раз увидела. Гниль, она и есть гниль — что на земле, что под ней.

— Ах ты, нежить холодная! — взвился Пров. — Вот я тебя осиной!

— Давай-давай, сижу и жду, — насмешливо предложила ему вурдалачка. — Она же тут везде растет, да? Да и смелости тебе не хватит, трухля ты вонючая.

— И ты, кровянка, место свое знай, — совсем уж нахмурилась Хозяйка. — Пров мой пес, а не твой. Я могу его хоть пнуть, хоть прибить, будь у меня такое желание. А ты кто такая?

— Ваша трудница, — бойко ответила Марго. — Над этим хрычом, ясное дело, у меня власти нет и быть не может, но какие-то права все равно же есть? Раз есть обязанности?

— Хоть и мертвячка, а бойка! — басовито хохотнул Пантелей. — За словом в карман не лезет. Твоя?

— Моя, — ответил я, после того как кряжистый дед хлопнул меня по плечу, дав понять, кому именно адресован его вопрос. — Они у меня все как на подбор, хоть в бой, хоть на арену цирка.

Но на самом деле я был благодарен Марго за то, что она сделала. Ясно же, что моя давняя приятельница сейчас самым банальным образом подставилась под удар с одной простой целью — сбить градус накала ситуации. Нет, Хозяйка от намеченной цели в сторону не уйдет, понятно, что придуманное ей представление мы досмотрим до конца. Мало того — может, еще в нем и поучаствуем, чего, конечно, очень не хотелось бы. Но одно дело, когда у всех нервы как канаты натянуты, и совсем другое, когда хоть на секунду, а дух перевел.

А что все это спектакль, я не сомневался. Одного только понять не могу — цель, с которой наша нанимательница его устроила. То ли у нее какие-то далеко идущие планы на нас всех есть, то ли она просто со скуки чудит. Причем вторая версия мне казалась куда более реальной, чем первая. Много ли с нас можно в дальней перспективе поиметь? Век людской короток, а с теми поручениями, что она нам дает, житие наше вовсе надолго не затянется. На сколько еще нам хватит удачи?

Зато в качестве развлечения мы чудо как хороши. Все настоящее, все неподдельное, все как у поэта сказано — и жизнь, и слезы, и любовь. Никаких турецких сериалов не надо, сиди да смотри, время от времени направляя движение сюжета в нужную сторону. И ведь живые фигурки будут дергаться так, как ей нужно, потому что здесь все в ее власти.

— А ведь, пожалуй что, ты, девка, в самом деле что-то поняла, — обратилась Хозяйка к Майе, которая до сих пор так и не поднялась с колен. — Так ведь?

— Все поняла, — истово произнесла моя бывшая. — Раскаялась. Осознала. Клянусь!

— Больно быстро ответила, — заявил вдруг еще один дед, сидящий на противоположном конце стола. — Не от сердца идет, от страха. Лишь бы молвить чего — ну как поверят?

— Тоже верно, — кивнула владычица. — Сама так полагаю. Да и потом — поняла, не поняла — сажать ее все одно некуда.

Чистая правда — последние места за столом заняла наша компания, причем, когда мы садились, остальным гостям в некоторых случаях пришлось даже потесниться.

— Хотя и будь куда, все одно ей среди моих гостей не место, — продолжила Хозяйка. — Все, кто ест мой хлеб, делом или верностью доказали такое право. А ты? Добро мое пыталась к рукам прибрать, а после, когда тебя в том уличили, строптивость свою показывала.

— Дура была, — с готовностью признала Майя. — Не понимала, с кем дело имею.

— Врет, — тяжело, словно ворочая камни, вдруг произнес ее спутник, чем удивил лично меня как минимум. Просто я за все время, что его, скажем так, знаю, вроде чуть ли не в первый раз слышу его голос. — Все она знала и понимала, только не верила, что вы есть на самом деле и что отвечать придется. А я говорил!

Моя бывшая, не ожидавшая такой подлянки от собрата по несчастью, вздрогнула, ее лицо исказила недовольная гримаса. И именно она, а также короткий взгляд, которым Майя мимолетно ожгла Ставра, убедили меня в том, что можно доверять своей чуйке, работает она как часы. Вот не зря у меня никакого сочувствия к несчастной-разнесчастной вроде как бедолаге не появилось. Почему? Да потому что ничего Майя и не сломалась, все эти падения на колени, раскаяния и вопли не более чем часть модели поведения, которая, как она считает, может оказаться в данной ситуации максимально эффективной.

И небезосновательно. Да, тактику «большой прогиб» необычной и изысканной не назовешь, скорее — потасканной и избитой, но она ведь работает? И сейчас, и вообще. Вон до диалога с Хозяйкой эта хитрюга уже добралась, глядишь, к концу пира добьется того, что ей условия проживания улучшат. А там и мне придется потихоньку начинать нервничать, поскольку такими темпами Майя вот-вот начнет в спину сначала дышать, а затем, возможно, и стрелять. Может, словами, может, и пулями, она и на то и на другое мастак.

Кстати. А я же сейчас на вполне законных основаниях могу от нее избавиться. Она ведь просила ее пристрелить, верно? И все — нет человека, нет проблемы. И я даже вроде как молодец, проявил сочувствие, взял на себя грех…

Да и рука, пожалуй что, поднимется. Одним трупом больше, одним меньше — велика ли разница? Мы их за сутки со Светкой на пару столько навалили — считать замаешься.

— Знаю, — веско молвила тем временем Хозяйка. — И ответ ее мне ведом. Как там? «Ты еще мне про Данилу-мастера расскажи и каменный цветок». Он промолчал, не стал. А хочешь, девка, я тебе про них расскажу? Про то, как оно было на самом деле?

Молчит Майя, сопит, пол под ногами взглядом сверлит.

— Одно только тебя извиняет — вон та пигалица тебя не лучше. Ну да я про то уже говорила.

Ну вот и наступило время выхода на сцену Марины. Ну а там и до меня дело, глядишь, дойдет.

— Стесняюсь спросить, — мигом среагировала на услышанное Майя, — а почему тогда все шишки на меня сыплются? Честно будет их с ней разделить. Пусть из нее камни и те, кто в них живут, жизнь тянут так же, как из меня.

— Из нас, — пробубнил ее спутник.

— Ну да, — поправилась моя бывшая, которой, разумеется, до этого товарища дела никакого не было.

— В чем-то ты права, — выдержав паузу, согласилась с ней Хозяйка. — Но вот какая неувязка — за одно ее наказывать надо, за другое — хвалить. Отличилась она передо мной, в отличие от тебя. Теперь даже не знаю, как тут быть.

— У нее шанс такой был, — тут же заявила Майя. — И потом — сомневаюсь я, что заслуги ее. Небось все другие сделали, а она так, с краю примазалась — вот, мол, я какая хорошая. Разобраться надо бы. Вдруг выяснится, что ее хвалить-то и не за что, наоборот — с двойной силой наказывать нужно.

— Какая же ты тварь! — удивленно пролепетала Марина, даже в своем немного заторможенном состоянии сумевшая понять, что в данный момент ее конкретно так топят. — Что я тебе плохого сделала? Зачем ты так?

— Место мне твое нравится, — и не подумала смущаться или краснеть Майя.

— Какое?

— Для начала то, что за столом. Великая госпожа вполне ясно выразилась — все места заняты, свободных нет, потому мне сесть некуда. Но ведь если одно из них освободится — вдруг мне разрешат его занять?

— Нам, — безынтонационно заметил стоящий рядом с ней мужчина. — Нам сесть.

— Извини, Ставр, но тут только мне, — возразила Майя — В данном случае каждый сам себе место ищет. И за столом, и в жизни.

— А она мне нравится! — крякнул Пров. — Меня молодого напоминает чем-то. Нет, у меня зубы покрепче были, но эта тоже щучка та еще, вцепится в палец — не оторвешь!

— Как знаешь, — без злобы и обиды пробурчал Ставр. — Ты выбор сделала.

— В твоих словах есть доля справедливости, — прервала начавшуюся было дискуссию Хозяйка. — Ты хочешь за мой стол? Хорошо, попробуй заработать такую честь. А ты, девка, покажи себя. А то, может, и в самом деле хлеб, что сейчас ешь, не заслужен тобой по праву. Может, он вот ее.

— Как доказывать нужно? — Майя окончательно перестала изображать горемычную узницу, ее движения стали упруго-плавными, а в глазах сверкал азарт. — На кулаках, на ножах? Или умом станем мериться? Загадки там, все такое?

— Кто останется стоять на ногах — тот и прав, — показно равнодушно бросила Хозяйка, при этом устраиваясь на троне поудобнее. — А как вы друг друга убивать станете — мне все едино.

Я было обрадовался, когда только говорить начала. Майя не садистка и не маньячка, просто так, для удовольствия, она никогда не убивает. Ну, почти никогда, имеется пара случаев в ее прошлом, в которых не все так однозначно. Но увы, наша нанимательница тут же добавила конкретики, вроде бы и необязательной на первый взгляд, мол, можно и так, и эдак, но при этом дающей понять, чего именно она ждет от поединка. И можно быть уверенным в том, что моя бывшая ее слова мимо ушей не пропустила.

— Не буду я, — ошарашенно заявила в тот же миг Белозерова, озираясь по сторонам. Кстати, лишним подтверждением того, что все у Хозяйки изначально так и было спланировано, является одно простое обстоятельство — нас всех рассадили по разным местам. Недалеко друг от друга, конечно, не так и длинен стол, но все же наособицу. И вот вертит сейчас Маринка головой, а слева-справа чужие бородатые лица, сочувствия в которых ноль. — Не хочу! Да и не умею. Я вообще никогда ни с кем не дралась, у нас это не принято.

— Так в чем же дело? — дружелюбно отозвалась Майя, растянув при этом губы в той улыбке, за которую ее бывшая, а ныне покойная подруга Алиса прозвала мою бывшую гюрзой. Мол, перед тем как ужалить человека, эта змея нечто подобное на своей морде выдает. Кстати, смерть Алисы — один из тех самых небесспорных случаев, которые я упоминал. — Попроси у Макса его тесак, он всегда с ним, отойди в уголок и вскрой себе вены. Не самый плохой вариант. Быстро, эффективно, почти не больно. Асфиксия куда неприятнее, уж поверь мне на слово. А я тебя именно задушу. Если, конечно, нам ножи не дадут, тогда все будет проще.

— Правду говорят — бойся исполнения своих желаний. — Марго достала из кармана куртки пакет с кровью. — Я извиняюсь, дорогие сотрапезники, но меня начинает потряхивать, что скверный признак, так что уж потерпите, пока перекусываю. Так вот, Маринка, ты же орала сегодня, что сил нет, что жить не хочешь? Вот, пожалуйста — помирать подано.

Она вырвала из гемакона клапан и припала к нему, прикрыв от удовольствия глаза. Сидящие по соседству с ней мужички средних лет, похожие друг на друга, как родные братья, синхронно поморщились, сплюнули за спину и, как мне показалось, очень крепко выругались.

— Давай-давай, — поманила побледневшую дочку олигарха наемница. — Не заставляй нашу госпожу ждать, она этого не любит. А я не желаю ее еще один раз расстраивать, мне бы предыдущие оплошности загладить.

Хозяйка между тем молчала, улыбалась и смотрела на меня. Метельская тоже, правда, у этой, понятное дело, лицо весельем не светилось. Она, разумеется, все уже поняла и теперь ждала, когда я скажу то, что должен.

Только вот я для себя еще не решил — следует это делать или нет? Или пусть оно идет все так, как идет?

— Ступай. — Подцепив Марину под мышки, Глузд вытянул ее из-за стола, а после буквально дотащил до середины залы, поставив напротив Майи. — Ты, девка, сегодня уж и так камней наворотила вволю, не разгребешь за год. Куда еще-то?

— Макс! — негромко обратилась ко мне Метельская, сдвинув брови. — Чего молчишь?

Мискув, сидящий рядом, с интересом глянул на меня, словно поддерживая ее слова.

— Нечестно выходит, ваше могущество, — вздохнув, произнес я. — Вы говорили, что любите, когда все по справедливости случается, а тут ей и не пахнет.

— Не помню такого разговора между нами, — усмехнулась Хозяйка. — А справедливость… Что я решу — то и справедливо.

Вот самое бы время напомнить ей наш первый разговор, она тогда нам совсем другое говорила. Жалко, что не место и не время.

— Не слушай его, матушка, — поддержал ее Пров. — И то — обе девки молодые, крепкие, кровь с молоком — чего не так?

— Все не так, дед, — мотнул головой я. — Одна ничего тяжелее ложки в руках не держала, вторая с оружия живет — в чем тут правда?

— Коли человек жить хочет, он каждую мелочь для того использует, зубами цепляться за этот свет станет, за гадюку схватится, — отчеканила Хозяйка. — А коли нет — так ему эта жизнь, получается, ни к чему. Не стоит он ее. То же и тех касается, которые кого-то спасти желают. Ежели они только глядят, но ничегошеньки не делают, то, видно, не так им человек, на краю стоящий, и дорог. Так чего его жалеть?

И она взмахнула рукой, в которой находился маленький белый платочек, за секунду до того извлеченный ей из широкого рукава платья, расшитого мелким зеленым блескучим камнем.

Майя, разумеется, этот момент не упустила, текучим движением приблизилась к окончательно очумевшей от происходящего Белозеровой и коротким сильным ударом пробила ей в живот. Ей-ей, я услышал, как что-то внутри девчонки звучно екнуло, надеюсь, что не селезенка. Тут больницы рядом нет, если что — оперировать ее некому.

Марина, издав короткий глухой стон, было согнулась, но секундой позже снова распрямилась, причем ее лицо мигом залилось кровью. Это Майя ей коленкой по носу саданула. Ну а следующий удар почти наверняка будет ладонями по ушам. После него у человека в башке колокольный звон начинается, плюс ориентация в пространстве на какое-то время теряется. А то и вовсе в обморок он может упасть. Но Майя сильно бить не станет, ей сейчас это ни к чему, она же в режиме показательного выступления работает.

Убивать Марину она станет чуть позже, причем именно так, как обещала. Она ее задушит, скорее всего, сгибом колена, так красивее. Ну и потом — она же не Отелло?

Удар, еще удар, словно по манекену. Впрочем, теперь Белозерова даже если бы и захотела, то, наверное, не смогла бы сопротивляться. Она, как мне кажется, и боли-то уже не чувствовала.

Майя повалила противницу на пол, как я и говорил, зажала ее шею сгибом колена, подмигнула мне, улыбнулась и начала ее потихоньку сдавливать.