Закон охоты

Глава 16

— Отпусти ее! — раздался голос Метельской, а следом за тем щелкнул предохранитель ее «макарова». — Или стреляю.

— Рискни здоровьем! — задорно ответила ей Майя и еще сильнее напрягла ногу, отчего лицо Марины запунцовело так, что стало ясно — жизни в ней осталось всего ничего. Вот-вот она Богу душу отдаст. — Здесь твои законы не действуют, ментовка. Тут другая власть, и если она желает, чтобы я забрала чью-то жизнь, то я ее заберу.

Дискутировать с ней Светлана не стала, она просто сделала то, что обещала — выстрелила. И, скорее всего, попала бы Майе прямиком промеж глаз, если бы не Глузд, сидевший рядом с ней и в последний момент толкнувший ее руку вверх.

Пуля ударила в потолок, после срикошетила в стену, выбив кусок малахита, и закончила свой путь на пиршественном столе, разбив тонкой работы солонку рядом со мной. Еще чуток — и прилетела бы она мне в бок. Вот бы все посмеялись, даже я, наверное. Если, конечно, остался бы после этого жив.

— Во второй раз не промажу! — невозмутимо сообщила Метельская, вставая и делая пару шагов вперед.

— Ишь ты, — одобрительно крякнул Пантелей, сначала глянув на соль и обломки, а после на то, как подручные Глузда хомутают брыкающуюся Метельскую и затыкают ей рот. — Хорошая нынче гулянка выдалась, прямо как прежде. И драка, и посуду бьем. Еще бы подпалить чего!

— А что ты молчишь, Максим? — хладнокровно поинтересовалась у меня владычица. — Неужели тебе совсем безразлична судьба этой юной дурочки?

Я всегда говорил, что Майя кто угодно, только не дура. После этого вопроса она сделала кое-какие выводы и слегка ослабила зажим так, чтобы Белозерова смогла хлебнуть чуть-чуть воздуха, причем ровно столько, чтобы не умереть прямо сейчас. И, что важно, теперь она будет дозированно давать ей жизнь до той поры, пока Хозяйка словом или взмахом руки соответствующую команду не отдаст.

Это хорошо. Это дает шанс на то, что Марина как минимум эту ночь переживет. И Метельская, кстати, тоже, несмотря на ту лютую дичь, что она только что учудила.

— По-человечески — нет, — ответил я, намазывая бурую массу, вроде как горчицу, на подостывшую поросятину. — Зверю дикому никого не жалко, он инстинктами живет — холодно-жарко, сытно-голодно и так далее. Я — человек, потому смерти никому не желаю.

— Так что же ты не просишь для нее пощады? — тут же осведомилась наша нанимательница.

— Потому что не хочу, — пожал плечами я, куснул ножку и аж глаза вытаращил. — Ох, зла у тебя горчица, матушка! Уф-ф-ф-ф!

— В том и смысл, — назидательно сообщил мне Пантелей. — Если бы она сладка была, а не жгуча, кто б ее так назвал? А чего просить-то за девку не желаешь? Молода ведь совсем, ей жить да радоваться надо.

— Небось он к ней под бочок пристраивался, а та ему от ворот поворот дала, вот он теперь ей и мстит, — злорадно прострекотал Пров. — Да? Та же? Не пожелала она с тобой того самого?

— Кто о чем, а вшивый все о бане, — вытирая слезинки, выступившие в уголках глаз, ответил я ему. — Эк у тебя ретивое распалилось, как про Бали услыхал, все мысли теперь только о блуде. И глаз вон как сверкает. Сдается мне, дедуля, что ты маньячина.

— Кто? — в один голос спросили сразу несколько сотрапезников, первым из которых, разумеется, был непосредственно сам Пров.

— Человек, головой хворый, — пояснил я, счищая ножом с мяса намазанную было на него приправу. Это дело даже для моего луженого желудка перебор. — Ему в молодости бабье не давало, так теперь, пока он девку молодую не обесчестит и после не убьет, спать и есть не может. Вот дядька Пров точно из таких. Видали, как он чуть слюни не пустил, когда вон та стерва Маринку душила? Думал, вот-вот мотню на портках распускать начнет.

— Верно-верно, — вдруг подтвердил редкостно бородатый мужик, сидящий напротив Прова, — он ажно дышать перестал.

— Так и есть, — подал голос еще кто-то. — Я всегда говорил, что странный он. Неправильный.

— Вы поаккуратней с ним, — посоветовал я окружающим. — Ведь коли он девки не найдет, так и на мужиков перейти может. Маньяки — они такие!

И снова куснул мяса.

Пров, глядя на то, как от него отодвинулся сосед слева, открыл рот, закрыл его, посопел, дернул себя за бороду, следом за тем цапнул нож и попробовал меня им ударить.

— О чем я и речь, — заметил я после того, как столовый прибор звякнул о пол, а мерзкий старикан, вереща, отлетел в сторону и ударился о стену. — Ненависть к человечеству и немотивированная агрессия к тому, кто рядом.

— Не такая уж немотивированная, — усмехнулась Майя и потрепала по голове приходящую в себя Белозерову. — Если бы меня ни с того ни с сего назвали чокнутой злобной сучкой…

— То это было бы правдой, — закончил я фразу за нее.

— Полегчало? — очаровательно улыбнулась моя бывшая, отлично знавшая, как это ее красит. Бывает такое, что людям идет улыбка. Не всем, не всегда, но вот конкретно ей — очень. В этот момент ее просто привлекательная мордашка становится откровенно красивым личиком. — Специально подставилась. Цени!

— Ты не ответил на мой вопрос! — звучный голос Хозяйки одним махом прекратил наше общение. — Я жду.

— Да нет, ответил.

— «Не хочу» — не ответ, — качнула головой, на которой красовалась изукрашенная голубыми и зелеными камнями корона, моя нанимательница. — Я желаю знать отчего?

— Да все просто, — вздохнул я. — Вы сами сказали: «Почему ты не просишь». А я не желаю просить. Не потому, что гордый или много о себе понимаю, просто знаю, что за этим последует. Новая просьба — новые обязательства. А у меня старых больше, чем на собачке блошек, мне бы с ними разобраться. Если я жизнь каждого из своих спутников стану эдак выкупать, то в результате останусь в долгах как в шелках, при этом ни с кем так и не рассчитаюсь до конца, потому что раньше сгину. Меня такой расклад не устраивает. У меня главное дело есть, пока его не закончу, мне покою не будет.

— Может, мне было бы достаточно только твоей просьбы? — немного подалась вперед владычица гор. — И только? Об этом не думал?

— Нет, — взялся за рукоять кувшина я и налил себе вина. — Если бы речь шла, к примеру, о каком-то пустяке вроде куска небесного железа, которого, уверен, у вас пруд пруди, — возможно. Но жизнь или душу вот так запросто не выкупишь, больно велика ценность. Тут без отдарка не обойдешься. А все, что у меня есть, — я сам.

— Не хочешь мне служить, выходит? — снова прильнула спиной к трону Хозяйка.

— Не хочу, — подтвердил я. — Но не только вам, а вообще никому.

— Странно слышать такие речи от наемника, — с ноткой презрения произнес Глузд.

— Да, я наемник. Но ты, воин, сейчас путаешь зеленое и квадратное. Меня можно нанять, и в этом случае я честно выполню взятые на себя обязательства. Не струшу, не предам нанимателя, буду идти до конца, каким бы он ни оказался. Но это — работа, я сам решаю, соглашаться на нее или нет. А служба — другое. Тебе сказали — ты побежал. Хочешь, не хочешь, есть силы, нет — никого не интересует. Есть те, кого такая жизнь устраивает. Меня лично — нет. Ваше здоровье!

И я прильнул к краю чаши, заливая вином горчичный пожар, бушующий в желудке.

— Звучит красиво, — бархатно рассмеялась Хозяйка. — Вот только что дороже — твоя свобода или жизнь вон той девчонки? Будь ты злодеем заугольным, я бы не спрашивала, там все ясно. Но ты не таков. Есть в тебе и сочувствие, и сердечность есть. Пусть ты их прячешь за семь засовов, там они, я знаю.

Майя, внимательно ловящая каждое произнесенное слово, немедленно надавила на горло Белозеровой, та, только-только пришедшая в себя, снова захрипела и впилась пальцами в ногу моей бывшей.

— Жалко малую, — признался я. — Чего скрывать? Гнили и гнуси в ней еще нет, не успела пока их в душе накопить. Да и жизни, что там, почти не видела, только тут ее и нюхнула по-настоящему.

— А я о чем? — подгорная госпожа закинула ногу на ногу. — Ей жить да жить, Максим. Детей рожать, солнышку красному радоваться. Так нет, умирать приходится. Жалко.

Майя в этот момент напомнила мне очень опытного музыканта, поскольку одним коротким движением заставила Марину издать невероятно трогательный звук, после которого Светлана что-то промычала, извиваясь в руках воинов Глузда, дернулся Аркаша, которого в тот же миг сидящие рядом мужики чуть не расплющили плечами, сдвинул броди Мискув, и даже Марго невесело вздохнула, что для нее несвойственно. Что до меня — я вернулся к жаркому, лежавшему на блюде. Просто от хрюшки не так и много осталось, за всеми этими делами да разговорами я, оказывается, ее почти приговорил. Надо доесть остатки, которые, как известно, сладки, и между тем озвучить Хозяйке свою позицию. Она же ждет.

— Не стану я ее жизнь на свою менять. Невыгодно получается. Но сразу предупрежу вас, ваше могущество: если она сегодня умрет, то вон ей тоже не жить. Я не моя приятельница, я не промажу. Всему есть мера, моему терпению тоже.

— Вообще-то я здесь! — возмутилась моя бывшая. — Не делай вид, что меня не замечаешь.

— А смысл?

— Вообще-то моя смерть и меня касается.

— С чего бы? — удивился я. — Кто ты такая тут есть? Там, наверху — да, наверное. Но не здесь. Если ты не поняла, то твой нынешний статус — тля, твоя жизнь и свобода тебе более не принадлежит. Потому я предупреждаю о том, что ты умрешь, не тебя, а ту, кто тобой владеет.

— По факту так и есть, — равнодушно отметил Ставр, а Хозяйка довольно рассмеялась.

— Сам ты тля! — заорала Виллеруа и даже чуть расслабила зажим, дав возможность Марине снова глотнуть воздуха. — Ничего я…

— Он прав, — отсмеявшись, осекла ее наша нанимательница. — Замолчи.

Майя заткнулась, при этом кинув взгляд на пистолет Метельской, выбитый из руки той, когда ее хомутали, и теперь лежавший не так далеко от моей бывшей.

— Значит, служить ты не хочешь, — подытожила Хозяйка. — Ладно. Тогда пойди и забери эту девчонку просто так. Дарю ее тебе, безданно и беспошлинно.

— Добра ты к этому лиходею! — просипел Пров, снова переместившийся с пола за стол, но севший уже не рядом со мной. Впрочем, можно сказать, что он сидел наособицу, так сдвинулись в разные стороны от него соседи. — Только ведь не оценит он! Не поймет!

— Обязательно поймет, — одарила его взглядом владычица. — Ему ведь теперь за двоих отвечать придется. Я думаю так: с сего мига любая ее провинность на гостя моего переходит. И спрос теперь не с девки, а с него. Что бы она ни сотворила, какую бы глупу ни учудила — ему расхлебывать.

— Лихо, — пережевывая мясо, усмехнулся я. — Славный подарочек. Ладно бы вы мне вон Глашу подарили, она башковитая и спокойная. А эдакого счастья мне не надо.

Глаза сидящей рядом с ней егозы, которая сегодня, как видно в честь большого пира, приоделась в сарафан, расшитый огромными зелеными цветами, задорно блеснули.

— Уверен? — уже без веселья в голосе осведомилась Хозяйка. — Скажешь «да» — и вон та лиходейка сей же миг свернет девке шею.

Ладно, пусть будет так. Посажу Белозерову в келью и пусть кукует там до той поры, пока нам не придет время отсюда сваливать. Ну а если случится так, что не судьба мне обратно в большой мир вернуться, то и вовсе печалиться не о чем.

— Пусть никто сегодня не умрет. — Я обглодал косточку и бросил ее на блюдо. — План по смертям, как по мне, уже выполнен и перевыполнен. Да и ваша воля для меня значит немало. Да, я не рвусь к вам на службу, но знаю, что такое уважение к хозяйке дома, где мне и моим друзьям предоставили кров, стол и защиту. Подобное для меня многое значит.

— Красив да умен — два угодья в нем, — прощебетала Глаша. — И то, матушка, как такому да не потрафить?

— Тебе, дуре, доброе слово скажи, так ты уже растаять готова, как та снежная девка. Ну, что у стариков близ Пименова пруда жила, помнишь?

— Как не помнить, — хихикнула девчушка. — Крепко тогда ты с Карачуном из-за нее повздорила!

— А вот нечего мне указывать, что делать, а что нет! — насупилась Хозяйка, а после отвесила Глаше подзатыльник из числа тех, что бьются не от злобы, а науки для. — Вот же ты пройда! Думаешь, заговоришь меня, я все и забуду?

— Так чего забывать-то уж? — изумилась та. — Все сказано, осталось только сделать.

— Тоже забава неплохая, — расплылась в улыбке Хозяйка. — Иди, заступник, забирай свою милушку.

— Ну, до такого у нас пока не дошло дело, — поднялся я с лавки. — Так что, скорее, знакомицу. И вторую мою приятельницу отпустите. Она не будет больше шалить.

Если честно, насчет Светланы у меня на душе тревоги было куда больше, чем за Белозерову. С последней все ясно, а первой та же Хозяйка запросто могла сейчас предъявить кругленький счет за шум, гам, бесчинства и битую посуду. С нее станется.

Но вроде все обошлось. Оперативницу отпустили, ей даже позволили подобрать пистолет, а после снова усадили за стол. Впрочем, все случившееся может и после аукнуться. А чего нет? Леди, сидящая на троне, сама себе начальница, захотела — так сделала, захотела — эдак.

Но главное, что не сегодня. А потом… Может, оно будет, а может, и нет.

— Отпусти малую, — негромко приказал я Майе, которая так и сжимала горло Марины.

— С чего бы?

— Все кончилось, — объяснил я ей тем тоном, которым взрослые обычно разговаривают со вздорными и не сильно разумными детьми. — Ты свою роль сыграла, молодец. Может, тебе за труды праведные даже леденец выдадут. Или кусок жареной курицы.

— Ваше могущество, отпускать? — громко осведомилась Майя у Хозяйки. — Или как?

— Мне эта девка более неинтересна, потому я дарю ей жизнь, — ответила та. — Твой бывший мужчина решил забрать ее себе — пусть. Но и ты, если хочешь, можешь заявить на нее права. На нее и ее место.

— За столом? — уточнила Виллеруа.

— Везде, — невыразимо нежно произнесла наша нанимательница. — За столом, в покоях, близ Максима и тех делах, что ему предстоят. А она отправится в старые забои, на потеху тем, кто там обитает.

— Тогда я беру ее себе! — мигом сориентировалась Майя. — Все ее теперь мое.

— Так не получится, — покачала головой владычица гор. — Твой бывший мужчина хочет того же, и у него прав столько же, сколько у тебя. Почему твои желания для меня должны стоить больше его? И чем ты лучше, чем он?

— А чем хуже? — Майя наконец отпустила Марину, которая сначала тяжко откашлялась, приложив ладонь к шее, а после встала на четвереньки и тихонько поползла к столу. — Что сказано — делаю, спорить с вами не собираюсь. И думать, предложи вы мне то, что ему, не стала бы ни секунды. От такого не отказываются.

— Так и решите между собой, кто из вас заберет эту никчему, — предложила Глаша. — Верно я говорю, матушка? Раз оба такие умники-разумники.

— И то, — покивала Хозяйка и устроилась на троне поудобнее. — Пускай свой спор между собой справят, словом или кулаком, а мы поглядим. И вели, чтобы уже пироги да кисель на стол подавали. Подсластиться хочется.

— Сей момент. — Девчушка бросилась к выходу из залы, по дороге ткнув меня кулачком в плечо, мол «давай, не оплошай». Ну, мне, по крайней мере, хотелось верить в то, что я верно прочитал это послание.

Впрочем, у меня ничего такого в планах и не имелось. Не знаю, для чего Майя устроила всю эту комедию, она не могла не понимать, что в рукопашной против меня у нее шансов не сильно много. В тренировочном зале, конечно, случалось такое, что она клала меня на лопатки, но и я тогда не очень старался или вообще щадил ее самолюбие.

Может, она и сейчас на что-то такое надеется? Если да — то зря.

Майя ударила первой, причем, естественно, так, чтобы сразу меня если не нейтрализовать, то как минимум стреножить. Нет, она, конечно, не нанесла легко считываемый и ожидаемый удар в пах, она обставила все красиво, с ложными замахами и танцами в стиле капоэйры.

Только это все было напрасно, чего-то такого я и ждал. Правда, и мой ответный удар цели не достиг, эта проныра увернулась, следом снова попробовав контратаковать, причем на этот раз целью выбрала глаза. И ведь почти удалось ей садануть по ним ребром ладони, в последний момент увернулся. Впрочем, в драке «почти» и все такое прочее не считается, тут либо да, либо нет.

Я поймал Майю секунд через тридцать, на замахе она слишком открылась и тут же получила удар под ребра. Причем, как и было сказано, я жалеть бывшую не стал, бил со всей силы, потому она отлетела в сторону, дыша так, словно горячую картофелину со всей дури кусанула, а после скорчилась на полу, прижав руки к животу.

— Думаю, вопрос закрыт, — обратился я к Хозяйке, а после подошел к Майе, которая, лежа на полу, тихонько скулила и легонько сучила ногами. — Не так ли, дорогая?

Вот хорошо, что я не так уж сильно наклонился, обращаясь к ней, так, совсем чуть-чуть. Поступи я по-другому — и кто знает, чем бы для меня закончилось данное мероприятие?

Понятия не имею, где именно она прятала этот тонкий, достаточно длинный и заостренный на одном конце стальной штырь, более всего похожий на спицу для вязания. Да это, по сути, и неважно, главное то, что я успел увернуться от стремительного, прямо-таки какого-то змеиного выпада. Все решили доли секунды и то, что я не верил Майе даже в такой ситуации, когда она, казалось бы, уже лежит у моих ног в поверженном состоянии.

В результате штырь не пробил мне горло, а всего лишь прошелся по щеке, сдирая с нее кожу.

— Бли-и-ин! — взвыла раненой волчицей моя бывшая и кинулась вперед, надеясь на то, что поставленная цель все же будет достигнута. И речь сейчас идет не о моей шее, а о жизни в целом.

Следует отметить, что, конечно, с этой штукой Виллеруа обращалась очень умело. Думаю, возможно, даже какие-то уроки брала по данной части, с нее станется. Нынче ведь в Москве ты можешь найти коуча по чему угодно — от художественного вязания носков до любого боевого единоборства из существующих на белом свете. А если очень заморочиться, так и условно несуществующих тоже, таких как, например, баритсу, упомянутое в произведении сэра Артура Конан Дойла. Он-то эту борьбу придумал специально для рассказа о смерти Шерлока Холмса и был тем очень доволен. Интересно, что бы он сказал, проведав про то, что через сто лет в столице России появится аж десяток секций по этой борьбе, а его причастность к ней будет оспариваться, ибо найдутся десятки свидетельств о том, что дата появления баритсу на свет совпадет с тем временем, когда мамонты принялись вымирать. Впрочем, вроде в Англии такие секции появились сразу после гибели великого детектива в пучине Рейхенбахского водопада. Читал что-то подобное.

Короче, теперь уже мне пришлось уворачиваться от ударов, вернее, выпадов, причем не играючи, а на пределе возможностей, поскольку очень не хотелось того, чтобы два десятка сантиметров стали воткнулись в глаз или грудь.

А потом я все же умудрился подловить Майю, которая, похоже, решила, что дело почти в шляпе, и чересчур раззадорилась. Собственно, я того и ждал, ибо знал эту ее слабость. Не ведает моя бывшая меры ни в чем, на том всегда и палится.

Вот и сейчас вышло именно так. Я на противоходе перехватил ее руку, в которой был зажат штырь, вывернул так, что сволочная железка мигом из нее выпала, после ткнул Майю под левую коленку, так, чтобы у нее ноги подогнулись. Скажу честно, был соблазн, когда она повалилась на колени, нанести один короткий удар в то место, где сочленяются затылок и первый шейный позвонок. Был. Причем даже самый строгий моралист вряд ли бы меня за подобное осудил, ибо она тоже со мной не церемонилась.

Но все же я решил вопрос по-другому. Я отпустил ее руку, моментально сложил ладони в замок и ударил ими Майю по затылку, отключив тем самым от реальности минимум минут на пятнадцать-двадцать. Ну или чуть меньше, учитывая ее живучесть и упертость.

— Гуманист. — Судя по реакции, Метельской не очень по душе пришлось то, как я завершил поединок.

— Страстотерпец, — поддержала ее Марго. — Человек мира. Макс, а ты чего драться вообще затеял? Чего просто ее не пристрелил? Она — ладно, тупо не из чего. Но у тебя-то пистолет при себе!

— Вообще-то сказано было про то, что мы дело между собой должны решить словом или кулаком, — показал я на Хозяйку, — про пистолет не говорилось.

— Ты мной, воин, свои слабости не оправдывай, — попросила меня та. — И речи мои под них не подгоняй. Не надо. Мог убить? Мог. А не стал.

При этом, повинуясь ее жесту, крепкие ребята из ведомства Глузда подхватили Майю под локти, подняли с пола и поволокли к выходу, попутно погнав за ней и Ставра, который напоследок отвесил Хозяйке поклон. И делали они это, заметим, весьма поспешно, словно опасаясь, что я передумаю и решу свою бывшую добить.

— Хорошо, владычица, что ты его к себе на службу не взяла, — тут же влез в разговор Пров. — На что тебе эдакий слабосилок нужон? Он вон девку даже прижучить до конца не сумел. Тьфу!

— Слишком ты сегодня разговорчив, — поморщилась наша работодательница, а после очень и очень недобро глянула на неприятного старикашку. — Чересчур. Поучить тебя, что ли?

— Не надо! — перепугался тот, вскакивая из-за стола и валясь вслед за тем на колени. — Виноват. Лишнего себе позволил! И ты, воин, прости, коли сможешь!

Взгляд, который я мельком поймал, говорил, разумеется, об обратном, столько в нем имелось ненависти и злобы, но даже формальные извинения от этого типа дорогого стоили. Это как же она свою свиту учит? Что такое с ними делает?

Впрочем, сие исключительно риторические вопросы. Не желаю я на самом деле ничего знать, поскольку пользы никакой от данной информации мне точно не будет, а вред случится может. Не знаю какой, но чуйка прямо орет: «Не лезь ты в это дело!»

Да и вообще — я бы с этого пира уже свалил к себе в келью. Так на нем устал, словно смену у станка простоял, честное слово. У какого? Да хоть какого, хоть у балетного, хоть у фрезерного. И там и там жизнь не сахар, и там и там люди по-черному пашут.

Уж не знаю, то ли я эти мысли озвучил, сам того не заметив, то ли они у меня на лице отпечатались, то ли наша компания просто Хозяйке наскучила, но мечта уже через пять минут стала реальностью. В смысле — нас буквально выставили прочь из пиршественной залы, не особо заморачиваясь какими-то объяснениями. Сунули в руки круглый пирог, от которого пахло малиной и брусникой, развернули, толкнули в спину, придав нужное направление, да и все. Я даже поблагодарить владычицу гор за гостеприимство и вкусную еду не успел. И про третий урок спросить тоже, а это очень и очень важный момент. Время-то идет, урочный час все ближе.

Вот тоже, к слову, хороший способ мне нос на затылок за строптивость натянуть, причем совершенно не напрягаясь. Ей надо просто ничего не делать. Она же за наши труды что обещала? Дорогу на Илеять-гору показать. А когда именно, в какой день, в какой час — не проговаривалось, что однозначно мой косяк. Так что теперь Хозяйка может просто про нас на недельку забыть — и все. Третью службу я так и так ей сослужу, и дорогу в нужное место мне обязательно укажут, только вот току от того уже ни малейшего не будет.

Вся надежда лишь на то, что ей жрецам Куль-Отыра неприятности создать хочется больше, чем мне. Ну и еще на то, что третья служба напрямую связана с кровавой луной, которая уже на исходе. По моим прикидкам дня три осталось до часа икс, а то и меньше.

И с Мискувом не посоветуешься, вот какая заковыка. Как он тогда нашу келью покинул, так в нее и не вернулся. Может, своей волей, может, Хозяйка постаралась — не знаю.

Причем, что характерно, изводил себя только я один, все остальные были уверены в том, что все идет как надо. Ну, разве что только кроме Марины, которой, ради правды, вообще было не до наших проблем, ибо у бедолаги случился очередной нервный срыв. На этот раз, правда, дело обошлось без душераздирающих воплей и истерик, она сначала долго, почти сутки молчала, глядя в одну точку, после встала и деловито, без злобы и ярости, отхлестала по щекам порядком оторопевшего Аркашу, а после, когда все уснули, за каким-то лешим попыталась мне отдаться, судорожно шепча при этом: «Так правильно» и «Так всем будет лучше». Причем, сдается мне, эти слова были адресованы не мне, а ей самой.

А вот после того, как я дал ей понять, что она не сильно разумное дело затеяла, пришли слезы. Причем не те, что раньше, которые со слезинками размером с градину, да по щекам, да со всхлипами и подвываниями. Нет, ничего подобного, все было тихо, камерно. Похоже, здесь дала о себе знать невероятная эмоциональная усталость, которая накрыла Марину с головой. Ну и еще одно важное обстоятельство.

— Поздравляю тебя, — сказал я, когда Белозерова выплакалась и шмыгала покрасневшим носом.

— С чем? — спросила она, вытирая рукавом щеки. — С тем, что я даже на самую простейшую вещь неспособна? Даже мужика не смогла на себя затащить?

— Нет. С тем, что теперь ты точно повзрослела. Хотя, может, тут и не поздравлять надо, а, наоборот, выражать сожаление.

— Макс, а по какой границе ты проводишь этот водораздел? — поинтересовалась у меня Марго, которая, само собой, не спала. — Между детством и взрослой жизнью?

— Так смерть, — не задумываясь ответил я. — Что же еще? Но не всякая, разумеется. Детство кончается либо тогда, когда она за тобой приходит, либо, наоборот, когда ты ее к кому-то приводишь. Нет таких людей, которым такое событие душу бы не перелопатило. Разве что шизикам каким такое пофиг, но они, согласись, и с миром в особых отношениях состоят. Все остальные после подобного на свет в любом случае другими глазами смотрят.

— Это да, — подтвердила Марго. — Кого страхом прихватит, кто даже прелесть в случившемся найдет — все по-разному реагируют. И осознание случившегося по-разному приходит. Со мной, например, как было? Накрыло не тогда, когда бандюк из «нагана» почти в упор в меня шарахнул, а после, уже в прозекторской, когда я его труп вскрывала. Словно хрустнуло что-то в душе. Сломалось навсегда.

— Вот и у меня так, — Марина пригладила растрепанные волосы, — тоже сломалось и хрустнуло. А еще я поняла, что до вчерашнего дня никого, оказывается, не ненавидела. Так, максимум не любила.

— Ну а теперь, значит, знаешь, что такое ненависть? — вкрадчиво осведомилась у нее Марго.

— Теперь — да, — подтвердила Белозерова. — Не сомневайся.

— Аркаша, конечно, не ангел, но так-то уж не стоит, — посоветовал ей я. — Больно громкое для него слово — ненависть. Не тянет он на него. Статью не вышел для такого чувства.

— Так и не о нем речь, — непонимающе глянула на меня девушка. — При чем здесь этот слизняк?

Аркаша, до того сопевший ровно, вдруг то ли закряхтел, то ли закашлялся.

— Ты погоди, подруга, — тихонько рассмеялась Марго. — Раз ты узнала настоящую ненависть, значит, скоро попробуешь и настоящую любовь. Вот где основное веселье начнется!

Как только речь зашла о любви, я понял — мое дальнейшее участие не имеет смысла, после чего с чистой совестью уснул. Уснул и видел сны, причем большей частью очень и очень хорошие.

Да и пробуждение, несмотря на свою экстравагантность, вышло тоже не самое паршивое.