Законы магии

Эпилог

Грохот, пыль, страшная боль в правой руке. Надо вставать и идти, иначе так и сдохнешь здесь, под обломками. Ничего не видно… пыль… пыль… грохот. Удар по голове…

Торн открыл глаза. Деревянный побеленный потолок, плетенное кресло-качалка. В окно настойчиво стучит ветка яблони, побеспокоенная осенним ветром. Тихая мирная обстановка. И так уже больше месяца.

Юноша, как всегда, не успел заметить, когда мысли перемешались со сном, оживив недавние события. Голова раскалывалась. Торн привычным движением хотел помассировать лоб, но ткнув голову культей, выругался и резко встал. Подошел к окну. Время уже, судя по всему, перевалило за полдень. Торн потянулся, зевнул и принялся одеваться. В доме никого не было. Юноша прошел в кухню, на печи стоял обед, томатный суп. Торн перекусил, тщательно все за собой помыл и вышел во двор.

Унылое очарование глубинки, чуть припорошенное снегом. Маленькие, немногочисленные домики, расставленные друг от друга на значительном отдалении. Сады, огороды, скотные дворы. Торн тяжело вздохнул. У этого места даже названия нет. Говорили просто — пригород Паталы. Хотя до города было километров десять.

Голову чуть-чуть отпустило. Юноша посмотрел на небо, наслаждаясь чистым морозным воздухом. Совсем не таким, как там…

Пыль забивала легкие, но дышать было больно еще по какой-то причине, возможно при падении повредил ребра. Удивительно, как жив остался. Где-то, конечно помогли навыки сумеречных, но все же… Надо вставать. Один глаз не видит, неужели?.. Нет, просто слипся от засохшей крови и пыли. Наконец, получилось встать, но как же больно. Сильно тошнит, наверное, сотрясение. Куда идти? Ничего не разобрать.

Торн открыл глаза и с тоской посмотрел на дровницу, внутри, и рядом с которой валялись поленья. С ними юноша вел войну уже три дня. Хотя Адела сказала, что это не проблема и она, как всегда, попросит помощи соседа-дровосека. Но Торн хотел быть хоть чем-то полезен. К тому же, пора бы заняться собой, раны уже зажили и тело требовало нагрузки. Торн взял колун, установил полено на пень, размахнулся. Удар. Колун соскальзывает, полено отлетает в сторону забора. Юноша выругался, но смиренно пошел за непослушной деревяшкой. Нужно успокоиться.

Торн закрыл глаза и сделал глубокий вздох. Сосредоточиться. Он потерял руку, а не голову. Сумеречных закаляли в разных условиях, отрабатывали разные ситуации и одной из приоритетных задач — одинаково высокое владение и правой и левой рукой. Конечно, дети, которые попадали в орден в малом возрасте, обучались этому лучше и быстрее, но даже они, несмотря на все тренировки, предпочитали больше пользоваться «рабочей» рукой. Торна переучивали уже подростком, и он не слишком был успешен в этом направлении. Сейчас приходилось осваиваться, начиная, чуть ли не с самых основ.

Юноша отложил полено, расставил ноги на ширину плеч, обхватил колун поудобнее и методично, несильно, целясь в середину пня, стал отрабатывать удары. Бум, бум… бум…

…Бум, бум… бум. Каждый шаг эхом отдавался в голове. Нужно было добраться до города, но Торн не был уверен, что идет в нужном направлении. Патала была всего в паре километров, и можно было увидеть дым над деревьями — свидетельство развернувшейся битвы, но юноша смотрел только под ноги, удивляясь, как вообще он способен идти. Его тело напоминало механизм, заведенный неизвестно для какой цели, и пока хватит заряда, он будет бессмысленно брести, слепо выбирая направление. Наконец, показались городские ворота. Северные… или западные. Впрочем, какая разница. Заряд кончился, как только Торн вошел в город. Слабость и головокружение стали невыносимыми, он потерял слишком много крови, не помогли, ни, затянутый на предплечье ремень, выполняющий роль жгута, ни, неуклюже наложенные повязки из лоскутов одежды. Торн устало прислонился к городской стене и медленно опустился на землю. Никто на него особого внимания не обратил — просто, очередной пострадавший от боевых действий.

Торн вытер пот со лба и осмотрелся. На улице уже начало темнеть, юноша даже не заметил, как отработал несколько часов. Полки дровницы уже были заполнены на четверть. Что ж, тренировки дают результаты, еще день-два и с дровами будет покончено. Торн грустно и несколько раздражённо, усмехнулся. Радоваться таким незначительным вещам. До чего же он размяк!

Юноша пошел в, пристроенную здесь же, во дворе, маленькую баньку, умылся ледяной водой и отправился готовить чай. Скоро должна вернуться Адела.

Тяжелая работа и холодная вода, окончательно смыли утреннее раздражение и головную боль. Торн устроился на кресле-качалке с чашкой горячего чая и стал задумчиво смотреть в окно, размышляя над загадками человеческой души.

Месяц назад у него было все: планы на будущее, здоровье, сила. А что теперь? Никому ненужный калека, рубящий дрова, в Богиней забытом захолустье, да проводящий вечера за чашкой горячего чая или чтением книг. Противно. Но самое противное заключалось в том, что иногда, в его голове проскальзывала мерзкая, глупая мысль о том, что ему все это доставляет удовольствие. Конечно, Торн гнал от себя подобные ощущения, стараясь сосредоточиться на главном — что делать дальше, но со временем, перспективы на туманное будущее вырисовывались все мрачнее, а покой и уют настоящего, все сильнее окутывали его уставшее, израненное тело и разум. В последнее время юноша много об этом думал и все больше беспокоился. Его место не здесь. У него совсем иное предназначение.

Странное дело, Торн совсем не испытывал злости к алхимику. Тот победил дважды, используя не только мастерство владения оружием, но и сноровку, хитрость, удачу, в конце концов. Торн не собирался его искать, не собирался мстить. Конечно, алхимик покалечил его, забрал все надежды, перечеркнул все планы, изменил его жизнь, и пока неизвестно, куда приведут эти перемены. Но Торн твердо решил — его враг остался в прошлом.

Алхимик был разрушающим началом в переменах жизни сумеречного воина Лагола, но было и созидательное. Торн прикрыл глаза…

…Веки будто налиты свинцом. Один глаз еще поддался, второй было не открыть, юноша вспомнил, что это из-за засохшей крови и бросил попытки. Торн посмотрел по сторонам, на площади перед воротами случилось какое-то оживление. Бой в городе, судя по звукам уже завершился, поэтому причина суматохи была в другом. Многие люди тревожно смотрели в сторону Летнего дворца. Через минуту на площади появилась кавалькада, во главе которой стоял сам герцог Рион. Лицо его было напряженным и злым, видимо в резиденции случилось что-то серьезное. Группа всадников приблизилась, и Торн от изумления приподнял голову, хотя, казалось, сил двигаться, уже нет. Рядом с герцогом скакала графиня Крейптон, целая и невредимая. Вот уж чудеса! И тут промахнулся…

Кавалькада покинула город, а Торн, сознание которого от неожиданной встречи, прояснилось, попытался подняться. Со второй попытки ему это удалось. Нужно было искать помощь, в суматохе военных действий, на него вряд ли обратят внимание, и он просто истечет кровью. Пройдя с десяток метров, Торн облокотился на стену дома. В глазах все поплыло, земля качнулась и ушла из-под ног, обо что-то больно ударилось лицо. Нет сил, даже открыть глаза. Ну и черт с ним! Как сказал бы покойный отец: не повезло. Это будет последняя его черная полоса. Когда сознание почти погасло, отдаваясь в убаюкивающие объятия забвения, Торн почувствовал, как лица кто-то осторожно коснулся. Теплая, мягкая, нежная рука…

Юноша открыл глаза. Перед ним стояла Адела. Как всегда, улыбчивая, яркая, с раскрасневшимися от мороза щеками. Женщина поглаживала прохладной ладонью щеку Торна, и когда тот открыл глаза, убрала руку и игриво сказала:

— Чего это ты удумал, соня? Спать в такую рань? Еще и семи нет.

Она в притворной строгости уперла руки в бока, глаза были наполнены озорным огоньком.

— Нет, я просто… — пробубнил юноша, пытаясь выбраться из кресла.

— Ладно уж, вижу сегодня, работа спорилась лучше, — Адела сквозь окно кивнула на дровницу. — Молодец, спасибо. Я пойду, умоюсь, переоденусь и будем ужинать, да?

Она подмигнула и умчалась прочь. Женщина-ураган. Энергичная, веселая, добрая. Но за ее оптимизмом тоже скрывалась печаль. Адела мечтала стать врачом и имела к этому все таланты, но ее влиятельная семья, придерживавшаяся ортодоксальных взглядов, всячески противилась этому. Рожденную без магических способностей, девушку ждала одна судьба — выгодное замужество. Несмотря на сильный характер, воспротивиться она не смогла и в девятнадцать лет ее выдали за какого-то, не первой свежести графа-вдовца, помешанного на военном деле.

Два года они прожили вместе. Адела не любила рассказывать о тех временах и о супруге, из туманных, зачастую, случайных фраз и оговорок, Торн понял, что граф был жестоким самодуром. Началась Аббаданская компания, и муж Аделы, не думая ни секунды, отправился добровольцем, командовать артиллерийским взводом. В первые дни войны его, вместе со всем отрядом, при осаде Квинта — города на севере Аббадана, перебили мамлюки. Детей он после себя не оставил, ни при первом браке, ни при втором, как говорила Адела: «и слава Богини!».

Ее семья снова предприняла попытку устроить дочь, но тут уж нашла коса на камень. Любимое чадо, не просто воспротивилась воле родителей, но устроила целый скандал и покинула родовое имение. Наскребла каких-то денег с продажи личных вещей, купила маленькую квартирку в Патале и устроилась учиться в единственную в королевстве школу медсестер. Адела надеялась после ее окончания, переехать в Инамию и там попытаться поступить в медицинский университет. Но все сложилось не слишком удачно, специальность-то она получила, но отсутствие каких-либо средств не позволили, ни то что переехать в другую страну — даже из Паталы пришлось переехать в это захолустье, продав квартиру и, на вырученные деньги приобрести здесь дом.

Так Адела и жила уже три года в «пригороде Паталы», устроившись фельдшером в местном медпункте, да иногда, как сегодня, ездила в город на подработки, чаще всего — помощи в операциях. Деньги, конечно, смешные, но нужды в чем-то женщина не испытывала. Местные очень любили ее и всячески помогали. Несмотря на то, что Адела была совершенно никудышным огородником-садоводом, а в премудростях содержания скота понимала еще меньше, у нее в погребе всегда было свежее мясо, молоко, яйца, овощи и фрукты. Да и по другим вопросам хозяйства, здешнее мужское население всячески пыталось помочь, имея, правда, несколько корыстные цели. И при том, что всегда оставаясь ни с чем, они все равно на Аделу не обижались. Однако попыток не оставляли.

Так же как и сама женщина не оставляла попыток стать врачом. Все книжные полки, а их дома немало, были забиты медицинскими справочниками, учебниками по анатомии и прочим, в том же духе.

Торн услышал, как открылась дверь. Он выглянул в окно. Адела несла в баню дрова. Краска стыда залила лицо юноши, он опять забыл нагреть для нее воды. Торн быстро направился на кухню, в попытке исправиться и хотя бы приготовить ужин. Так картофель. Мясо… Или рыбу? Мясо ели вчера. Рыбу. Торн начал нарезать продукты, делать это одной рукой очень неудобно и долго, но ничего, пока вода нагреется, пока Адела сделает все свои женские дела, намоется… Юноша помотал головой, отгоняя ненужные мысли.

Женщина многое сделала для него, практически вытащила с того света, поставила на ноги, не бросила. Очень хотелось как-то отплатить, но Торн, не представлял, чем можно ответить на такую доброту и старался делать хотя бы, что мог. Сама же Адела никогда, ни о чем не просила, ни чем не попрекнула.

Воспользовавшись своими связями, женщина поместила Торна в больницу, сама ассистировала при операции, а потом, из-за нехватки мест в палатах, так как после боя в Патале, осталось много пострадавших, взяла к себе в дом. Тут две недели она его выхаживала: кормила, меняла повязки, мыла. О последнем Торн до сих пор вспоминал со стыдом. В то время он всячески этому сопротивлялся, говорил, что справится сам. Адела лишь смеялась над его смущением. И все же не только стыд был в тех воспоминаниях. Были и ее теплые нежные руки, ее взгляд…

Трудно сказать, почему женщина так прониклась судьбой юноши. Сам он никогда не спрашивал. Как и она не задавала ему никаких вопросов. Поначалу такое положение дел полностью устраивало Торна, но сейчас, почему-то раздражало. Однако сам он что-то рассказывать о себе боялся. И это было новое для него чувство.

Через час с небольшим, еда была готова. Торн накрыл на стол, расставил и зажег свечи, хотя в поселке имелось электричество, но юноша слышал, что женщинам такое нравится.

— Ого! — Торн так увлекся, что не услышал вошедшей Аделы. — Вот это да! Ты что охмурить меня решил, рассчитываешь на что-то после ужина? — игриво говорила она, протирая волосы.

— Нет… я. Просто ужин, — буркнул юноша.

Торн терпеть не мог ее манеру подшучивать над ним. То она была нежна и внимательна, то напориста и даже нахальна. Юноша был слишком молод и неопытен, чтобы понять: так Адела скрывала свое смущение.

— Что ж, раз такое дело, может, откроем бутылочку вина?

— Как хочешь, — проворчал Торн, не заметив грустную и виноватую улыбку хозяйки дома.

Ужинали молча. Торн всячески избегал смотреть на Аделу, но все же не удержался, уж слишком непривычно было ее молчание. Женщина была задумчива, в больших темных, чуть раскосых глазах, затаилась не свойственная для Аделы грусть. Ее волосы высохли и каштановым водопадом струились вниз. Все черты ее внешности, если смотреть по отдельности, были далеки от идеала: и уже упомянутые раскосые глаза, и курносый нос, и несколько большой рот с припухлой нижней губой. Однако все вместе делало ее внешность запоминающейся и привлекательной. Торн понимал, что подобный типаж нравится далеко не всем мужчинам, про таких, как она говорят «кровь с молоком». Энергичная, крепкая, ладная.

Юноша улыбнулся, представив, что было бы, скажи он кому-нибудь такой комплимент. Впрочем, Адела, может и не обиделась бы, странная она была, себе на уме. Наверное, поэтому мужчины и не набивались в женихи, побаивались ее. Даже те, кто приходил с помощью, не слишком-то хотели чего-то серьезного. Так, скорее побаловать свое самолюбие, похвастаться перед кем-нибудь, уделенным вниманием.

Адела заметила улыбку и шутливо сказала:

— О, кто-то повеселел. Снова мир? Или просто очарован моей красотой?

Торн не был исключением, его она тоже часто раздражала, смущала и ставила в тупик, но, хуже всего — он часто робел перед Аделой, чего прежде никогда с ним не случалось. Однако, вместе с этим, что-то бесконечно тянуло к ней.

— Просто задумался, зачем тебе все это нужно, — поспешно попытался переменить тему Торн и случайно выдал то, что было на уме, но лучше бы там и оставалось.

— Нужно что? — приподняла бровь женщина, явно догадываясь, о чем идет речь.

— Возиться со мной.

— Слово «доброта» тебе о чем-нибудь говорит? — лицо Аделы стало холодным.

— Говорит. Но такая доброта, — Торн сделал ударение на «такая», — редко встречается в жизни.

Юноша жалел, что говорил все это, но отступать уже было поздно.

— Что ж считай, тебе повезло, — последовал холодный ответ.

— Как везет, бездомному псу, которого приютили?

Адела промолчала, лишь тяжело взглянув на Торна, неприятная усмешка исказила ее лицо.

— Я не хочу показаться неблагодарным…просто… просто… — слова не шли на язык, очень уж не привычно было видеть Аделу в таком состоянии, видимо у нее тоже накопилось, и она сама давно жалеет о решении оставить юношу у себя. Эта неприятная догадка пришла неожиданно. Лицо Торна покраснело от стыда. — Извини, я понимаю, как тяжело тебе было, я не имею права больше обременять тебя. И уж поверь, найду способ отблагодарить.

Последнее было, конечно, лишнее. Адела резко встала из-за стола и взяла тарелку. Торн, мучаясь, и сожалея обо всем случившимся, тоже вскочил с места и поспешно сказал:

— Нет, нет, я все уберу и помою. Отдыхай.

Женщина поставила тарелку на место и, не сказав ни слова, удалилась в свою комнату. Торн убрал со стола, помыл посуду, сетуя в очередной раз на то, что это занимает намного больше времени, чем раньше, затушил все свечи и бесшумно отправился спать.

Вот только о сне и думать не хотелось. Даже ложиться не стал. Стоял у окна и размышлял о случившемся. Какой же дурак! Нюня! Устроил концерт. И из-за чего?! Какое он право имел? Как же стыдно. Он всегда презирал людей, путающих доброту и вежливость с чем-то другим, выдумывая то, чего нет и быть не может. И вот, неужели он сам?.. Хотелось провалиться сквозь землю, особенно вспоминая лицо Аделы. Слишком размяк. И все же, как тяжело в груди. Уйдет ли когда-то эта глыба льда. Плевать. Надо думать о будущем, вот, что важно…

От размышлений Торна оторвал скрип двери, он обернулся. На пороге стояла Адела. Она внимательно посмотрела на юношу, сделала несколько шагов навстречу и тихо заговорила:

— Я не умею проявлять чувства, — такого ее голоса Торн еще не слышал. — Особенно по отношению к мужчине, к которому я не равнодушна. Веду себя, как дура, как стерва. Знаю об этом, но ничего сделать не могу. Что-то мешает. Знаешь, я…

Адела подошла ближе. Торн хотел что-то сказать, но подобрать нужные слова было нелегко, тем более, полупрозрачная ночная рубашка собеседницы, которая не то что не прикрывала наготу, а скорее подчеркивала ее, сильно отвлекала. Юноша тяжело сглотнул и снова безуспешно попытался отвести взгляд. Адела заметила это и заговорила томным шёпотом:

— Я хотела бы измениться. Поможешь мне в этом?

Ночная рубашка плавно упала на пол. Торн почувствовал, что сердце готово было выскочить из груди, глубоко вздохнув, он поднял правую руку и тихо сказал:

— Зачем тебе такой, как я? Не противно?..

— Ой, да заткнись ты, — Адела прижалась к юноше и поцеловала его.

Ощущение горячего тела, запах ее волос сводили с ума. Торн ответил на поцелуй. Ее губы, грудь, спина. Разве может перед таким жаром устоять хоть какая глыба льда? Эти теплые нежные руки под рубашкой опускаются ниже…

К черту размышления о будущем. Все равно ничего непонятно. Торн всего лишь утром не мог представить, что его ждет самая яркая ночь в его жизни. Как не мог он и предсказать, что счастье это продлиться недолго и на следующий день, самым нахальным, жестоким образом, в дверь постучит его прошлое.

***

Обсидиановый зал по-прежнему гордо хранил свою стерильную пустоту. Тихий, могущественный, мертвый. Артефакт ушедшей эпохи. Только яркие овальные огоньки в центре. На этот раз их было три: желтое, красное и фиолетовое.

— Наш друг выехал по неотложному делу, — как раз объяснял отсутствие одного из товарищей, желтый. — Прошу его простить. Проблемы в одной из наших лабораторий в торговой столице, требуют его непосредственного участия.

— Неудивительно, — буркнул красный. — У нас у всех есть дела, стоит ли так часто встречаться? К тому же, это еще и рискованно.

— План вступает в свою решающую стадию, — так же спокойно отвечал желтый. — Потому, частые встречи оправданы, возможно, даже, совсем скоро, мы увидимся вживую. Нельзя допустить расхождений в действиях, тем более, когда мы так близки к задуманному.

— Близки? — осторожно спросил фиолетовый. — Я думал, провал, Астролда откинул нас назад. Ну, хорошо, пару недель назад, защита Последнего Предела, все-таки пала. Но остальное… О, подождите, уж не хотите ли сказать, что Сфера уже у вас?

— У нас, — торжественно сказал желтый, — и, более того, мы обнаружили волшебника. Да и наш алхимик объявился.

— Замечательно! — восхитился фиолетовый. — Они уже у вас в руках?

— Это вопрос времени. Важнее то, что каждому из нас теперь важно выполнить возложенные обязательства. Прошу вас, сообщайте о непредвиденных трудностях, если таковые возникнут, своевременно. Нельзя сейчас допустить ошибки. О, и, кстати, эксперименты по пересадке зашли в тупик, но со Сферой рассвета, полагаю, мы получим новые данные. Как там поживает наш Лагол?

— Восстанавливается в деревушке, возле Паталы, — красный овал слегка трепыхнулся.

— Не пора ли вызвать его к нам. Сделаем предложение, от которого он не сможет отказаться.

Последовала непродолжительная пауза.

— Что ж, если вопросов и предложений нет, предлагаю закончить на сегодня. Следующая встреча, через неделю.