Леонора мерила шагами комнату. Взад и вперед, взад и вперед. На ходу она невольно поморщила носик, ощутив затхлый запах, исходивший от пола. Она подняла глаза на Руперта, который стоял на посту у дверей, и поинтересовалась:
– Как давно настелили этот камыш? Парень пожал плечами.
– Я сам помогал срезать его – это было с год назад, а может, и того больше.
– Год назад… – Она нагнулась и взяла в руки горсть высохшего и ставшего трухлявым тростника. – Он уже никуда не годится. Все это необходимо собрать и сжечь, а на пол настелить новый.
– Миледи, у нас нет никого, кто мог бы заняться подобной работой. Сейчас все руки заняты подготовкой к осаде.
– А чем же занимались слуги весь этот год? Или тоже готовились к осадам? Кажется, у вас все только этим и заняты? Войны и сражения, да? Что же, ни у кого нет времени сделать дом более уютным? Или никто не занимается хозяйством в крепости?
Парень залился краской так, что у него покраснела даже шея.
– Диллон поручил Флэйм руководить всем своим хозяйством. Но девочка предпочитает скакать по холмам с деревенскими ребятами, а не заводить в доме новые порядки, так что все остается по-прежнему. Флэйм считает работу по дому тяжелой и нудной.
– Ах, вот как, тяжелой и нудной? Тогда я скажу, что занималась этой тяжелой и нудной работой с того момента, как мать перестала кормить меня молоком. Мне кажется, поскольку нам с тобой совершенно нечем заняться и заполнить эти бесконечно длинные дни, Руперт, мы могли бы помочь мистрис Маккэллум и выполнить часть этой тяжелой и нудной работы. По крайней мере, в пределах этих комнат. – Леонора закатала рукава и принялась собирать камыш в кучи. Наконец-то она нашла способ сорвать на чем-нибудь весь свой гнев и все раздражение. Утомительная работа всегда помогала ей успокоиться. – Я никогда не могла сидеть сложа руки. Особенно если есть неотложные дела, подобные этому.
Парень изумленно наблюдал за тем, как высокородная английская леди собрала целую охапку камыша, вынесла его на галерею и бросила вниз. Леонора почувствовала удовлетворение, услышав, как возмущенно выругался стоявший внизу часовой, когда грязный камыш посыпался ему на голову.
– Но, миледи, кто же нарежет свежий тростник?
– Мы с тобой достаточно молоды и сильны.
– Но вам нельзя покидать эти комнаты. И я должен оставаться тут и караулить вас.
Неужели ничто на свете не может поколебать этого юношу? Ну ладно, по крайней мере, она попыталась. Она улыбнулась, посылая парню самую невинную из своих улыбок.
– Тогда, похоже, Флэйм и мистрис Маккэллум придется послать одного из слуг заняться этим делом. Что же касается меня… – Она нагнулась, собрала еще охапку тростника, вынесла его на галерею и снова бросила вниз. – Я не желаю проводить еще одну ночь в помещении, которое больше подходит не людям, а скотине.
Молодой охранник беспомощно стоял у дверей, пока Леонора собирала камыш с пола. Когда в комнатах не осталось ни одного стебля, она сказала:
– Ты бы лучше послал за кем-нибудь из слуг, Руперт. – Увидев, что парень колеблется, она добавила: – Диллон Кэмпбелл ничего не говорил о том, что мне нельзя убираться в его комнатах. Он просто приказал следить за тем, чтобы я никуда не выходила отсюда.
– Да, миледи. – Юноша неохотно выглянул в коридор, окликнул проходившую мимо служанку и велел ей позвать мистрис Маккэллум.
Спустя несколько минут полная домоправительница, переваливаясь с боку на бок и обливаясь потом, появилась на пороге комнаты. Было совершенно ясно, что подъем по крутой лестнице утомил ее, отнюдь не улучшив ее и без того неважное настроение. Едва она заметила, что на полу не осталось тростника, как тут же с грозным видом повернулась к Руперту:
– Что же это ты сделал с комнатами милорда? Отвечай, мошенник!
– Это не я, мистрис Маккэллум. – Руперт заволновался так, что его шепот сделался совсем неразборчивым. – Это все англичанка.
Уперев руки в необъятные бока, домоправительница подозрительно посмотрела на Леонору, которая к этому времени начала встряхивать на балконе меховые подстилки и раскладывать их на перилах, чтобы просушить и проветрить.
– Чем это, по-вашему, вы занимаетесь, юная леди?
– Проветриванием. – Леонора прошла в спальню и собрала с постели простыни. Сунув кучу грязного белья в руки домоправительницы, она сказала: – Мне нужно, чтобы принесли свежее белье на постель и нарезали свежего камыша – на пол.
– Я не желаю подчиняться вашим приказам. Не мешало бы сперва обсудить все это с милордом.
Леонора, ожидавшая именно такого ответа, лишь пожала плечами.
– Как вам угодно, мистрис Маккэллум. Конечно, вряд ли Диллон Кэмпбелл обрадуется, увидев, что на полу в его комнатах нет камыша, а спальня не готова к ночи, когда сегодня вечером вернется к себе.
Сказав все это, она отвернулась и принялась оттирать стол льняным полотенцем, которое намочила в тазу для умывания.
Несколько бесконечных минут домоправительница наблюдала за ней, а затем, очевидно, приняла решение.
– Вы получите свой камыш, миледи. Но я не могу дать вам служанок, чтобы прибирать комнаты милорда так, как вы хотите. Вам с Рупертом придется заняться этой работой самим.
– Благодарю вас, мистрис Маккэллум. Мы отлично справимся.
Леонора продолжала оттирать стол, повернувшись к домоправительнице спиной, пока та не ушла, так и не увидев довольную улыбку, которую тщательно пыталась скрыть девушка. Если ей нельзя вырваться из этой комнаты, тогда, по крайней мере, она постарается сделать свое узилище как можно более уютным.
Теперь, когда у нее появилась цель, Леонора почувствовала прилив бодрости и сил.
Несколько служанок стояли в коридоре перед комнатами милорда, болтая как сороки. Когда Гвиннит, прихрамывая, приблизилась к ним, болтовня немедленно затихла.
– Почему вы здесь? – спросила она. – Если мистрис Маккэллум узнает, что вы бросили все свои дела, вам придется несладко.
– Эта надменная англичанка потребовала, чтобы нарезали свежий камыш на пол в комнаты милорда, – ответила одна из служанок, стоявшая возле тележки с только что нарезанным тростником и камышом. – Мне пришлось идти в лес и нарезать для нее камыш и можжевельник.
– А меня заставили выстирать и высушить белье для постели милорда, – добавила другая, державшая охапку благоухавшего свежестью постельного белья.
– Да, – вступила в разговор третья, – а мне велели собирать пчелиный воск.
– А мне приказали нарвать в саду шалфея и тимьяна, – пожаловалась еще одна служанка с нервным смешком.
– А что говорит мистрис Маккэллум обо всех этих просьбах? – спросила Гвиннит.
– Она приказала нам делать все, что ни попросит эта леди.
– Ну, так и делайте, – резко ответила Гвиннит. – Почему же вы тут стоите? Ступайте и отнесите это в комнаты милорда.
– Мы боимся, – встревожено откликнулась одна из служанок.
– Это еще почему? – Гвиннит скрестила руки на груди.
– Да потому, – зашептала служанка, – что она англичанка. Злая ведьма. Окажись мы с ней в одной комнате, она тут же напустит на нас чары, и тогда нам несдобровать.
Молоденькая служанка уперлась руками в бока, подражая мистрис Маккэллум.
– Где только вы набрались такого вздора?
– А зачем же тогда ей нужны шалфей и тимьян, если не для колдовства? – спросил кто-то.
Остальные закивали, неуверенно бормоча что-то.
– Глупости, – отрезала Гвиннит.
– Нет, это правда, – сказала служанка, и глаза ее округлились от страха. – Говорят, англичане вырезают сердца у своих врагов и кормят ими своих детей. А что, если эта английская леди съела сердца наших отцов?
Не говоря ни слова, Гвиннит постучала в дверь комнат Диллона. Руперт отпер дверь и отступил в сторону, пропуская служанок. Леонора, в платье с закатанными до локтей рукавами, с разгоревшимся от работы лицом, поспешила им навстречу. Увидев ее, служанки в ужасе отпрянули. Ничего не понимая, Леонора переводила взгляд с Руперта на Гвиннит.
Именно Гвиннит первой нашла в себе силы все объяснить:
– Они боятся, миледи.
– Боятся? Чего? – недоуменно переспросила Леонора.
– Вас, – тихо ответила Гвиннит. – Они слышали, что… – она облизала губы, – что англичане поедают сердца своих врагов, – быстро докончила она.
Леонора подумала о Мойре, своей старой няне, и обо всех страшных небылицах, которые та рассказывала ей о горцах.
– А мне доводилось слышать такие же истории о шотландцах, – мягко ответила она.
Служанки были потрясены подобным признанием.
Обращаясь к женщинам, все еще в страхе стоявшим у самой двери, Леонора сказала:
– Я вижу, вы принесли все то, о чем я просила. Большое спасибо. – Она прошла в дальний угол комнаты, чтобы рассеять их страхи, и, обернувшись через плечо, продолжила: – Вы можете положить все это куда-нибудь и уходить. Мы с Рупертом сами займемся делом.
Настороженно глядя на нее, служанки побросали все куда попало, и поспешно кинулись наутек.
Когда Леонора обернулась, в комнате оставалась лишь Гвиннит.
– А ты разве не боишься меня? – спросила Леонора.
– Нет. – Молодая служанка стояла у самой двери, видимо не зная, на что решиться: убежать или остаться.
– А почему?
– Здесь Руперт, он защитит меня. Неожиданно Леонора расхохоталась, внезапно осознав всю нелепость такого положения. Ведь она – пленница в крепости Шотландского Нагорья. Ее силой удерживает здесь необузданный и опасный похититель. Ее сторожит настоящий великан, хотя и совсем юный. И все равно служанки боятся именно ее.
Ее смех заставил улыбнуться молодых людей, что стояли, глядя на нее. Эта англичанка, которую служанки боялись и считали столь надменной, была одета в простое крестьянское платье, волосы ее немного растрепались, а на носу виднелось темное пятно. В таком виде она казалась вовсе не страшной. Собственно говоря, она почти походила на одну из них.
– Может быть, вам помочь, миледи? – застенчиво спросила Гвиннит.
Застигнутая врасплох, Леонора подняла брови.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты позабыла о своих обязанностях, Гвиннит. Ты можешь навлечь на себя неудовольствие мистрис Маккэллум.
– Да, девочка, – поддержал Леонору Руперт. – Тебе придется оставить нас и помочь готовить еду для полуденной трапезы.
Гвиннит кивнула и сказала:
– Если вам понадобится что-нибудь еще, миледи, только скажите, и я все вам принесу.
– Спасибо, Гвиннит. Я очень благодарна тебе за помощь.
Когда служанка удалилась, Леонора начала сгружать камыш с тележки и устилать его стеблями пол. Вместе с камышом она раскладывала на полу ароматные травы, чтобы воздух в комнате стал свежим и благоуханным.
Стоя на посту у дверей, Руперт наблюдал, как миледи на коленях ползала по полу, раскладывая стебли камыша крест-накрест, так что получался узор, как на тканом гобелене. Мускулы ее, должно быть, возмущались от такой напряженной работы, но девушка не позволяла себе ни остановиться, ни отдохнуть. Когда она повернулась, чтобы взять еще одну охапку камыша, ее поджидал сюрприз: Руперт стоял позади нее, снимая тростник с тележки.
Когда он вручил ей стебли, она улыбнулась ему:
– Спасибо, Руперт.
– Рад вам помочь, миледи.
Каждый раз, как кипа тростника подходила к концу, он подносил ей свежую охапку. Леонора продолжала трудиться, пока пол и в гостиной и в спальне не был устлан пряно пахнущим камышом. Затем, когда Руперт снова занял свой пост у дверей, она натерла столы так, что они просто засияли, и постелила на кровать свежее, чистое белье.
Руперт никогда не видел, чтобы эти комнаты сверкали такой чистотой. Он глубоко вдохнул, наслаждаясь ароматом трав и свежесрезанного камыша. Всего за несколько часов англичанка буквально преобразила комнаты милорда. Милорд… Руперт нахмурился, размышляя о том, как отнесется к этому преображению Диллон Кэмпбелл.
Словно в ответ на его мысли дверь неожиданно распахнулась, и в комнате появился Диллон.
Леонора, стоявшая на коленях у камина, где она оттирала закопченные, почерневшие камни, удивленно подняла взгляд.
– Что вы сделали с мистрис Маккэллум? Из-за чего она так расстроена? – загремел он. – Бедная женщина только и твердит что о злых чарах, а служанки опасаются, как бы вы не пожрали их сердца!
– Им нечего опасаться, – ответила Леонора, быстро поднимаясь, на ноги. – Если я и пожру чье-нибудь сердце, то только ваше, Диллон Кэмпбелл.
Руперт, по-прежнему стоявший у дверей, торопливо подавил улыбку, просившуюся на губы. Подумать только – хрупкая женщина, которая провела несколько часов ползая на коленях, в мгновение ока превратилась в разъяренную дикую кошку. Грозно смотрит на самого Кэмпбелла, словно воин, готовый вступить в схватку.
– Чем вы тут занимались? – подозрительно прищурился Диллон.
Повернувшись к Руперту, он потребовал отчета:
– Ты ослушался меня, мальчик? Эта женщина выходила из моих комнат?
– Нет, милорд. – Руперт подтянулся, выпрямившись во весь рост, и застыл неподвижно, высокий и прямой, как громадное дерево. – Вы же знаете, что я скорее умру, чем ослушаюсь вас.
– Тогда из-за чего весь этот переполох? Что сделала моя пленница с мистрис Маккэллум и служанками, что они так разволновались? – Диллон перевел дыхание и вдруг почувствовал какой-то необычный аромат, свежий и пряный. Он оглядел комнату, только тут заметив, как сверкают на солнце, отражая его лучи, до блеска натертые столы. Стебли камыша под его ногой были мягкими и слегка пружинили, в воздухе восхитительно благоухала свежая зелень.
– Леди ничего такого не делала, она лишь убрала ваши комнаты.
– Убрала? – Диллон подошел к камину, где только что на коленях стояла Леонора, оттолкнул ее в сторону и внимательно осмотрел камни. Они были такими чистыми, что пламя отражалось в них, отбрасывая зайчики по комнате. – Это еще что за каверзы? – загремел он.
Гнев Леоноры, который ей так долго приходилось сдерживать и копить, забурлил, выплескиваясь наружу.
– Каверзы? Каверзы? – Уперев руки в бока, яростно глядя на своего мучителя, она подступила к нему, не обращая внимания на его взгляд, загоревшийся в ответ опасным огнем. – Довольно и того, что вы удерживаете меня тут против моей воли, запрещая покидать эти мерзкие и грязные комнаты.
– Мерзкие и…
– Да, мерзкие и грязные. Если этим комнатам суждено стать моей тюрьмой, так я, по крайней мере, придам им пристойный вид. Может быть, горскому дикарю и нет дела до того, что его комнаты больше подходят скоту, а не людям, но леди благородного происхождения достойна лучшего.
Не отрывая взгляда от ее лица, Диллон приказал:
– Руперт, оставь нас.
– Есть.
Юноша, наблюдавший за ними вытаращив глаза, с сожалением повиновался. Никогда еще человек, заговоривший с повелителем подобным образом, не оставался в живых. Парень ничуть не сомневался, что Диллон может одержать верх над любым из мужчин, однако юноша не стал бы заключать пари об исходе поединка милорда с этой маленькой женщиной. Руперт разочарованно удалился, признавая, что одного у англичанки не отнять – воинственной силы духа.
Когда дверь закрылась, Диллон повернулся к пленнице с яростью раненого медведя.
– Женщина, ты сейчас не в Англии, где жила в роскоши у своего отца, ни в чем, не зная отказа. Здесь мой дом, и я тут хозяин и повелитель. Любое мое приказание исполняется немедленно и без возражений. Если мне будет угодно, твоя жизнь повиснет на волоске.
Она продолжала смотреть ему в лицо, высокомерно вздернув подбородок, отчего ярость его запылала еще сильнее.
– Я не боюсь тебя, Диллон Кэмпбелл. За мою смерть ты заплатишь жизнью своих братьев.
– Да. – Он медленно поднял руку, и его пальцы обхватили горло девушки.
Диллон увидел, как ее глаза изумленно расширились, и почувствовал, что одержал маленькую победу. По крайней мере, ему удалось привлечь к себе внимание.
В грубой одежде крестьянки, с растрепавшимися волосами, которые струились сейчас по ее спине спутанной массой влажных локонов, она казалась еще моложе и доступнее. Приблизив ее лицо к себе, он заметил грязные пятнышки на ее щеке и на самом кончике носа.
Больше всего на свете ему хотелось сейчас стереть их поцелуем.
При одной мысли об этом он вздрогнул, как от удара. Откуда только берутся подобные мысли? Ведь эта женщина для него лишь пешка в смертельно опасной игре. И ему никогда не следует забывать об этом. Вот почему он так старательно избегает ее. Худшей из всех возможных пыток была необходимость каждую ночь делить с этой женщиной ложе, не прикасаясь к ней. Он знал, что дело его будет навсегда проиграно, если он обесчестит заложницу.
Рассердившись на самого себя за столь неожиданный скачок мыслей, он крепче сжал пальцы, обхватившие ее горло, и презрительно встретил ее вызывающий взгляд.
– Будьте осторожны. Есть вещи намного страшнее смерти, миледи. – Он заметил, как в глазах ее мелькнул страх, и понял, что она прочитала его мысли. Желая смягчить ситуацию, он прошептал: – Так что, пока вы находитесь под моей крышей, я посоветовал бы вам сдерживать свой острый язычок. И горе вам, если вы заставите меня переступить черту.
Она вырвалась и отступила на шаг назад. Да, она ощущала, как его взгляд обжигал ее губы, и чувствовала, как напряглись его пальцы. Он чуть было не поцеловал ее снова. Этого она не должна допустить.
Диллон Кэмпбелл опасен. Стоит ему прикоснуться к ней, и странные вещи начинают твориться с ее сердцем. Несмотря на то, что она прекрасно понимает, что он враг, почему-то он умеет заставить ее забыть обо всем и трепетать от наслаждения.
Даже сейчас сердце ее по-прежнему учащенно бьется. В горле у нее пересохло. Кажется, всей самой тяжелой работы на свете не хватит, чтобы помочь ей забыть, как неустойчиво и опасно ее положение здесь. Ей надлежит найти способ удерживать этого дикаря на расстоянии, если только она желает освободиться из плена… невредимой.