Заложники страсти

Глава двадцатая

Невысокий, коренастый Кэмюс Фергюсон ни на шаг не отставал от Диллона, поднимаясь следом за ним по лестнице в Кинлох-хаусе. И во взгляде Кэмюса, и в резком тоне его голоса ясно – проступали ярость и гнев, которые он испытал при известии о предательстве.

– Весть о злодеяниях Грэма опередила тебя, Диллон. Словно разгорающееся пламя, эта новость распространилась уже по всему Нагорью. Простые люди вздохнули свободнее, зная, что наши леса снова стали безопасными для них.

– Мне до сих пор трудно поверить, что подобное чудовище могло скрываться под маской человека, который называл себя нашим другом. – Голос Диллона выдал его печаль.

– Да, Диллон. Я тоже виню себя в том, что не сумел разоблачить его. Однако нет худа без добра. Все кланы прислали гонцов в Кинлох-хаус, они готовы присоединиться к тебе и выступить против англичан – в благодарность за то, что ты избавил их от злодея, угрожавшего жизни и безопасности их женщин и детей. Наконец-то, друг мой, целое войско ждет только твоего приказа.

Диллон ничего не ответил своему другу. Как странно. Всего несколько дней назад при подобном известии он испытал бы настоящую радость. А сейчас это известие пронзило его сердце, подобно острой стреле. Ведь он уже принял решение – он не станет воевать против англичан.

– Возьми с собой несколько человек, Кэмюс, вернись в лес и похорони тело Грэма в безымянной могиле. Это будет ему наказанием за святотатственные, неслыханные злодеяния. И пусть никто не смеет оплакивать смерть Грэма Лэмонта. Пройдет время, и само имя его сотрется из людской памяти.

– Да, друг мой. Считай, что все уже сделано. Кэмюс подозвал к себе несколько человек и быстрым шагом удалился вместе с ними.

Давно уже в Кинлох-хаусе не царила подобная радость. Всеобщее беспокойство оказалось напрасным – пленнице не удалось бежать. Флэйм, которую все так любили, благополучно вернулась домой. И давно уже никто не видел милорда таким счастливым. Конечно, все это подало немалый повод ко всевозможным толкам. Всем было совершенно очевидно, что, как это ни странно, Флэйм и англичанка по-настоящему подружились во время выпавшего на их долю страшного испытания.

А как же милорд и его пленница? С первого взгляда на них все было ясно. Они воспылали друг к другу страстью. Это было заметно по тому, какими взглядами они обменивались, когда им казалось, что никто на них не смотрит. И по тому, как тайком старались прикоснуться друг к другу. И по тому, как разговаривали друг с другом. И по тысяче всем понятных мелочей, выдающих влюбленных. Все в крепости заметили перемену, произошедшую в отношениях между повелителем и его пленницей.

Убедившись, что Флэйм удобно устроена на своей постели, Леонора вернулась в комнаты Диллона.

– Что это?

На разостланной перед огнем овчине стояла круглая деревянная лохань, наполненная горячей водой, от которой поднимался пар.

– Я приказал мистрис Маккэллум приготовить тебе ванну. – Диллон подбросил в камин еще одно полено и выпрямился, вытирая руки о бриджи.

– Ванну? Ах, Диллон, как чудесно!

Он улыбнулся.

– Я так и подумал, что ты обрадуешься. Они посмотрели на Гвиннит и двух других служанок, которые вошли в комнату, неся в охапке чистые простыни, скляницы и кувшины.

Диллон с улыбкой прикоснулся рукой к щеке Леоноры и, направляясь к двери, сказал:

– Отдаю вас во власть таинственных женских ритуалов.

С помощью девушек Леонора сбросила тяжелый плащ. Если служанки и удивились, увидев, что под плащом на ней ничего нет, они были слишком вежливы, чтобы выдать свое удивление. Точно так же не сказали они ни слова и о синяках, проступивших на коже Леоноры.

Они помогли ей забраться в воду и принялись намыливать ее волосы, в которых запутались листочки и мелкие веточки.

– Ах, как замечательно, – вздохнула Леонора.

– Закройте глаза, миледи, – приказала Гвиннит. – И постарайтесь немного отдохнуть, ведь все испытания остались позади.

Леонору не надо было уговаривать. После всего, что ей довелось вынести и пережить, благоухание душистого мыла, успокаивающее тепло воды и прикосновения ласковых пальцев к коже головы казались неземным блаженством. Вздохнув, она закрыла глаза и откинулась назад, позволяя служанкам ухаживать за собой.

– А вам было страшно, миледи? – застенчиво спросила одна из них.

Не открывая глаз, Леонора пробормотала:

– Да. Я была просто в ужасе.

– Но все-таки вы не убежали, миледи. Флэйм говорит, вы самая храбрая женщина из всех, кого она знает. Ведь вы спокойно могли убежать, а вместо этого остались и помогли ей убить чудовище.

– Шшш, – предостерегла девушек Гвиннит. – Не будем больше говорить о неприятных вещах.

Служанки замолчали, и Леонора была им благодарна. Ей не хотелось разговаривать, не хотелось даже двигаться. Ей было так хорошо лежать неподвижно и чувствовать, как бережные руки ухаживают за ней. Она не знала, сколько минут или часов пролежала в воде, ощущая, как усталость, напряжение и все заботы отступают куда-то далеко-далеко.

– Если вы нырнете, миледи, мы сможем смыть мыло с ваших волос.

Леонора погрузилась под воду и через несколько мгновений вынырнула, смеясь и фыркая.

– Ах, я такая чистая. И я чувствую себя такой посвежевшей, словно отдыхала несколько дней.

Гвиннит отвела мокрые волосы с глаз Леоноры и накинула ей на голову льняное полотенце.

В этот момент в комнату вошла еще одна девушка и разложила на кровати все детали женского туалета.

Как только Леонора вылезла из лохани, ее завернули в льняные простыни и подвели к одному из кресел, стоящему перед огнем. Она села и, откинувшись, сидела так, окутанная простынями, а поверх них – пушистыми мехами, пока служанки расчесывали ее спадавшие ниже пояса волосы, ожидая, когда длинные локоны совсем высохнут. Затем Леонору усадили перед зеркалом, а волосы уложили в затейливую прическу, в которой украшенные драгоценными камнями гребни удерживали непокорные пряди.

– Ваша одежда, миледи.

Гвиннит помогла ей надеть прекрасную, расшитую чудесным узором рубашку и нижние юбки, за которыми последовало аметистовое платье, то самое, что было на Леоноре в день ее похищения из замка отца. Платье было тщательно вычищено и старательно зашито почти незаметными, ровными стежками.

– Ах, миледи, как же замечательно вы выглядите!

– Спасибо тебе, Гвиннит. И спасибо всем вам, – добавила Леонора, обращаясь к другим служанкам, – спасибо за все, что вы сделали, чтобы мое возвращение домой стало таким приятным.

Служанки обменялись быстрыми, многозначительными взглядами, услышав сказанные Леонорой слова. «Возвращение домой…» Неужели леди не догадывается, какую тайну она только что приоткрыла им?

Однако не успели служанки заговорить, как отворилась дверь. Увидев милорда, они поспешно поклонились и вышли из комнаты.

Леонора, рассматривавшая в зеркале свое отражение, увидела, как сзади к ней подходит Диллон. На мгновение они застыли, наслаждаясь видом друг друга.

Диллон переоделся – на нем была чистая рубашка из мягчайшего льна, открытый ворот которой позволял видеть край поросли темных волос на его груди. Широкие рукава не могли скрыть могучие мускулы его плеч и рук. Плотно облегающие черные бриджи были заправлены в высокие сапоги. Капельки воды все еще поблескивали в его волосах.

Он стоял, любуясь шелковистым отливом ее кожи после купания. Теперь, когда волосы Леоноры были уложены по последней моде, а соблазнительные изгибы и округлости ее тела оказались скрытыми под элегантным платьем, она снова превратилась в холодную англичанку с царственной осанкой, которую он увидел в день их первой встречи. Величественную и такую желанную.

Он привлек ее к себе, склонил голову и запечатлел поцелуй на ее плече.

– Мистрис Маккэллум приготовила настоящий пир, чтобы отпраздновать наше возвращение домой.

Леонора вздрогнула, почувствовав прикосновение его губ к своей коже. Словно огненные струйки пробежали по ее телу, разгораясь все жарче.

– И мы должны спуститься вниз?

Он тихо рассмеялся.

– Да, малышка. Иначе мы просто разобьем сердце бедной женщины. Но сразу же после ужина, – добавил он с усмешкой, – мы ускользнем. Я не могу допустить, чтобы бесценное время уходило попусту, ведь я знаю уже, какое райское блаженство ожидает меня в твоих объятиях.

Быстро и решительно поцеловав, он повел ее вниз.

Спускаясь по лестнице рядом с Диллоном, Леонора с удивлением осматривалась по сторонам. Везде, куда бы она ни бросала взгляд, сияло старательно навощенное темное дерево. Полы были устланы свежим тростником, благоухание ароматных трав и можжевельника наполняло воздух.

Когда они вступили в большой зал, шум голосов немедленно замер. Все взоры устремились к красивой паре, проходившей к своим местам за столом.

– Ах, миледи – Отец Ансельм, заботливо склонившийся над укутанной в простыни и меха Флэйм, устроенной около стола, выпрямился и заспешил вперед так, что полы грубой буроватой сутаны заколыхались у его ног. – Я так скучал без вашей милой улыбки и остроумной беседы.

– Я тоже скучала без вас, отец Ансельм.

– Этот дом преобразился с тех пор, как вы вернулись, миледи. Флэйм не устает рассказывать нам о вашем мужестве и верности.

– Нас спасло мужество Флэйм, а не мое, святой отец.

– Я бы сказал, дорогая, что обе вы – необыкновенные женщины. Надеюсь, что увижу вас в часовне на утренней мессе – она будет посвящена благодарению за благополучное возвращение тех, кто нам дорог.

– О, я непременно приду. – Леонора с радостной улыбкой повернулась к Диллону: – А ты пойдешь со мной, Диллон?

Услышав, как свободно произнесла пленница имя Диллона, священник посмотрел на молодых людей с новым интересом. Вот как. Значит, слухи, которые дошли до него, – чистая правда. Молодым людям не удалось пройти сквозь все испытания невредимыми – задеты оказались их сердца..

– Да, миледи. – Диллон положил руку на пальцы Леоноры, а затем повернулся, встретившись глазами с полным любопытства взглядом отца Ансельма. – Если тебе этого хочется, так тому и быть.

Он подвел ее к столу и склонился, целуя свою сестру перед тем, как помог Леоноре сесть. Заняв место рядом с ней, Диллон сказал:

– Отец Ансельм, прошу вас, присоединяйтесь к нам.

– Благодарю тебя. – Старый священник тоже уселся.

Когда начали разносить еду, священник неожиданно поднялся и объявил:

– Я хотел бы произнести молитву, перед тем как мы приступим к трапезе.

Послышалось шумное шарканье множества ног, загремели отодвигаемые от столов скамьи. Все собравшиеся встали и склонили головы.

– Отче наш, милосердный Боже, благодарим Тебя за благополучное возвращение нашего возлюбленного повелителя, леди Леоноры и леди Флэйм. Благодарим Тебя за избавление от злодея, свирепствовавшего в лесах наших. Прими, Господи, мольбу нашу о скором спасении из английского плена Саттона и Шо. Да будет на все Твоя святая воля. Аминь.

Служанки стали разносить еду, ловко двигаясь среди столов, за каждым из которых разместилось множество людей. Диллона и Леонору они приветствовали радостными улыбками.

Мистрис Маккэллум, переваливаясь, также подошла к ним, приветливо улыбаясь.

– Посмотрите, миледи, – она развела руками, указывая на зал. – Надеясь заслужить вашу благодарность, служанки, хорошо усвоившие ваши уроки, потрудились на славу.

– Да, я вижу, мистрис Маккэллум. – Леонора ласково улыбнулась ей.

– Как вы готовили эту оленину? – поинтересовался Диллон, отрезая себе кусочек.

– В честь миледи я приказала поварихам испробовать ее рецепты. Вам не понравилось, милорд? – обеспокоено спросила домоправительница.

– Что вы, мистрис Маккэллум! Как может кому-то не понравиться такое отменное яство? Мне не доводилось есть ничего вкуснее.

Пожилая женщина засияла улыбкой и жестом приказала служанкам принести еще один поднос.

– А это? – спросил Диллон, отрезая себе большой кусок от зажаренного целиком кабана. – Это тоже по рецепту миледи?

Мистрис Маккэллум кивнула.

Пока он пробовал каждое кушанье, домоправительница скромно держалась поблизости, ожидая от милорда похвалы или порицания. Когда же служанки подали десерт, мистрис Маккэллум подождала, пока сначала Диллон, за ним отец Ансельм и наконец Флэйм не улыбнулись, одобряя сладкое блюдо.

– Это пудинг с бренди и пирог с ягодами по рецепту миледи, – объявила она.

Доев последний кусок, Диллон откинулся назад, довольный и счастливый.

– Вы превзошли себя, мистрис Маккэллум, – промолвил он.

– Благодарю вас, милорд. – В неожиданном порыве чувств домоправительница схватила руку Леоноры и сжала ее своими пухлыми пальцами. – Благодарю также и вас, миледи. Не только за рецепты, но и за то, что вы спасли нашу дорогую Флэйм.

Когда мистрис Маккэллум, переваливаясь, направилась прочь, Леонора постаралась проглотить непонятный ком в горле, который грозил задушить ее. Что же такое с ней случилось, если она испытывает подобное волнение из-за самой обычной трапезы и нескольких добрых слов?

– Мы приготовили развлечения, чтобы как следует отпраздновать твое возвращение домой, Диллон, – гордо объявил Кэмюс.

И Леоноре, и Диллону пришлось подавить готовый сорваться с их уст стон отчаяния.

Сжав руку Леоноры, Диллон посмотрел ей в глаза. Хотя им обоим сейчас страстно хотелось поскорее вырваться из этого шума и укрыться в объятиях друг друга, они не могли столь жестоко обидеть чувства тех, кто так старательно трудился, чтобы их возвращение домой стало настоящим праздником. Придется им потерпеть еще немного и стараться не думать о блаженстве, которое их ожидает.

Когда убрали посуду, на стол, за которым сидел Диллон, вскочил жонглер и принялся подбрасывать и ловить сверкающие ножи, острые как бритва, мечи и даже несколько горящих факелов. Леонору так заворожило его умение, что несколько раз она хватала руку Диллона и указывала ему на мастерство жонглера, чем вызвала немалое удовольствие среди присутствующих. В свою очередь Диллон привлек ее к себе и нашептывал ей на ухо слова, от которых она краснела и смеялась. Казалось, оба они уже не пытаются скрыть от окружающих свои чувства.

Когда жонглер закончил свое выступление, вперед вышел менестрель, сопровождавший пение игрой на лютне. Его баллады, в которых рассказывалось о доблестных воинах и о покинутых ими прекрасных женщинах, о храбрых рыцарях и прелестных дамах, о рождении и смерти и – чаще всего – о неразделенной любви, заставили женщин вздыхать, а мужчин выше поднимать полные эля кружки, осушая их.

Диллон и Леонора притихли, но взгляды, которыми они обменивались, с каждой новой песней становились все более красноречивыми. Когда, наконец, менестрель закончил последнюю балладу, Диллон старательно зевнул.

– Боюсь, друзья мои, что путешествие слишком утомило меня. Желаю всем вам спокойной ночи.

Рука Леоноры покоилась на его локте. Диллон так торопился поскорее удалиться из зала, что почти перешел на бег.

Оставшийся за столом отец Ансельм наблюдал, как они удалялись, и морщины избороздили его лоб.

– На сей раз, Господи, – прошептал священник, – я боюсь, что Диллон Кэмпбелл выбрал слишком крутую дорогу.

Еще недавно жарко пылавшее пламя камина догорело, и лишь тлеющие угли освещали комнату подобно огненным звездам. На столе у стены стояли два наполовину осушенных кубка. Аметистовое платье, поспешно сброшенное на ходу, распласталось на полу, словно увядший цветок. Неподалеку валялись сапоги и торопливо скинутая мужская одежда.

Влюбленные лежали на постели, переплетясь руками и ногами, утомленные ласками, продолжая парить на крыльях неземного блаженства.

Леонора прижалась к Диллону еще плотнее, касаясь губами тонкой ниточки пульса у основания его шеи. Она услышала, как он резко задержал дыхание, и в который раз удивилась своей власти над ним.

– Неужели я смогу всю жизнь заставлять твое сердце стучать сильнее, Диллон? Или, может быть, ты устанешь от меня и начнешь искать другую?

Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал с такой страстью, что Леонора почувствовала, что ее собственное сердце вот-вот перестанет биться.

– Не говори так даже в шутку. – Его голос прозвучал резче, чем ему хотелось. – Я никогда не полюблю другую женщину, Леонора. Что бы ни случилось, знай, что мое сердце навеки отдано тебе.

– Ты говоришь так серьезно, любимый. – Она поцеловала его, а затем немного отстранилась, пытаясь рассмотреть в темноте его глаза. – Почему ты вдруг заговорил столь торжественно?

Он глубоко вдохнул, стараясь унять биение сердца, и тихо ответил:

– Я собирался дождаться утра и лишь тогда сообщить тебе новость.

– Новость?

– Дабы показать юному Руперту, что он не потерял моего расположения, я дал ему одно крайне серьезное поручение.

– Руперту? – Леонора вдруг вспомнила, что не видела юношу за ужином. Но тогда она была столь поглощена любовью, так недавно озарившей ее жизнь своим лучезарным светом, что ничего не замечала – О каком серьезном поручении ты говоришь?

– Я отправил Руперта с посланием к твоему отцу.

– К… моему отцу? – Она почувствовала, как вдруг стали влажными ее ладони. Удары сердца отдавались в ушах барабанной дробью.

– В этом послании я заверяю его, что с тобой все в порядке. И сообщаю также, что ты будешь без промедления возвращена в его любящие объятия.

– Возвращена… – Сердце ее затрепетало. – Но почему, Диллон?

Его руки крепче обняли ее, словно желая подготовить к предстоящей разлуке.

– Потому, что я люблю тебя, Леонора. И потому, что вернуть тебя – это единственное, что я, как человек чести, могу сейчас сделать.

Она отпрянула в сторону, чувствуя, как слезы обжигают ей глаза.

– И ты говоришь о чести? Ты заявляешь, что любишь меня, и тут же отсылаешь меня прочь? Я не вижу, в чем тут честь, Диллон Кэмпбелл. Я вижу лишь труса, который украл мою любовь, воспользовавшись моей беспомощностью, труса, который пытается снять с себя всякую вину за случившееся, намереваясь избавиться от меня. – Она постаралась сдержать слезы, но они потекли с новой силой. – Ты жестокий и подлый, ты…

Он приложил палец к ее губам, чтобы заставить замолчать.

– Тише, любовь моя. У нас осталось слишком мало времени. Так не будем же тратить его на то, чтобы больно ранить друг друга. Запомни навсегда: я люблю тебя, Леонора. Невозможно любить сильнее, чем люблю тебя я. Но я должен поступить честно, даже обрекая себя на несчастье.

– А как же я? О моем несчастье ты не подумал?

– Я тщеславен, и льщу себя надеждой, что ты будешь скучать по мне. Но ведь ты – англичанка благородного происхождения. У тебя завидное приданое, множество превосходных поместий. Твое будущее полностью обеспечено.

– Но получается, в моем будущем тебе нет места? Ты это пытаешься мне объяснить?

– Я не вижу иного решения, любовь моя. Если нашим долгом является предотвратить войну между двумя народами, я должен проявить добрую волю, вернув тебя отцу целой и невредимой, без каких-либо условий. Я молю Господа, чтобы ответным жестом он отправил домой моих братьев, также целых и невредимых. Я не рискнул бы сделать подобный шаг раньше, но любовь к тебе придает мне смелости. Я не могу больше торговаться, надеясь обменять твою жизнь на жизнь моих близких.

– Ах, Диллон! Как же я смогу покинуть тебя? – Всхлипывая, она бросилась в его объятия.

Ее слезы заставили его забыть обо всех хладнокровно рассчитанных планах.

– Да, – хрипло пробормотал он, – и как я смогу жить, отпустив тебя?

Их любовь стала безумной и неистовой, словно оба они отчаянно пытались задержать неотвратимо наступающий рассвет.