Замужем за олигархом

ГЛАВА 28

Мобильник запел рано утром. Каховский подключился автоматически.

— Это Люба… Я не разбудила? — сказал женский голос.

Михаил задохнулся. В висках тревожно застучала, забилась боль…

— Любочка… Это ты?.. Почему ты так долго не звонила?

Он тотчас забыл, он даже не помнил о том, что она его обобрала… Сугубо фиолетово… Любе простительно все…

Она странно молчала.

— Вы меня с кем-то перепутали…

Каховский засмеялся.

— Перепутал? Тебя?! Это невозможно… А почему ты говоришь мне «вы»?

— Я Люба, сестра Алисы. — Женский голос действительно был незнакомым, как он сразу не услышал? — Извините… Я, наверное, не вовремя…

И все сразу стало на свои места…

— Нет-нет, все нормально… — пробормотал Михаил.

Сердце постукивало лениво и вяло. Он провел ночь, наглотавшись транквилизаторов. Кто же в действительности нужен Михаилу? Даша? Любочка? Алиса? И не пора ли ему, совершенно взрослому человеку, старому барану, разобраться, наконец, со своими пристрастиями?.. Пора, давно пора… И как мало нужно разума, чтобы править миром, и как много — чтобы разобраться в своей душе… А жизнь — это Книга книг. Но далеко не всякому дано прочитать ее и тем более понять.

— У вас проблемы? — спросил сестру жены Каховский.

И подумал, что ей нужны деньги. Ну конечно… А что же еще? И когда еще возникает у людей необходимость общения с Каховским? Только в одном-единственном случае — когда им нужны деньги… Большие деньги. Когда полный зарез… Вот как у его развеселых приятелей… Но это не его проблемы. Очень не его. У него можно попросить все, что угодно, даже его жену, но только не денег. Попробуй занять у него сотню, говорили сотрудники, посмеиваясь, да его удар хватит! А если все обойдется, то он подарит тебя такой надменной улыбочкой, словно ты совсем придурок, раз уж решился просить взаймы. И с этого момента вы враги на всю оставшуюся жизнь. В общем, если хочешь заполучить врага в лице начальника — попроси у него взаймы.

— Знаете, Люба, у меня каждый день начинается с малой войны: между желанием поспать и побриться, — неожиданно признался Каховский. — Чаще побеждает первое.

Люба засмеялась:

— Так вот почему вы такой всегда небритый!

— Ну да, поэтому… — неловко согласился Михаил. — А еще раньше, когда у меня не было экономки, была война с посудой. И чем сильнее я убеждался, что мыть ее все равно придется, да плюс к этому желательно поскорее, тем больше мне не хотелось ее мыть. А вообще-то мне моя небритость нравится… А вам? По-моему, щетина мне идет. Все просто рыдают от восторга…

Люба слегка растерялась.

— Д-да… — пробормотала она. — Мне тоже так кажется… Главное, чтобы Алисе… У меня к вам просьба… Извините…

Вот оно! — стукнуло в набат сердце Каховского. Ну конечно, ей нужны деньги… Интересно, сколько… И для чего это они ей так срочно понадобились… Всем от него нужны только деньги…

— Мама очень скучает без Алисы. И Тёмочку ей тоже очень хочется повидать. А у нее больное сердце… Я не знаю, много ли ей осталось… Пожалуйста, привезите Алису с малышом в Россию хоть на неделю! Мама ведь не может туда поехать, это слишком дорого… Да и я боюсь ее туда одну отпускать…

— Хорошо, — отозвался, помолчав, Михаил. — Я их привезу…

— Спасибо! — обрадовалась Люба. — Я знала, что вы мне не откажете. А что там происходит в Москве?

— Оранжевая революция, — сообщил Каховский.

— В Москве?! — изумилась Люба.

— Ну да… Именно в Москве. На улицах появились оранжевые люди — дворники в такой яркой форме. И сразу расцветили наш блеклый город.

Люба снова засмеялась:

— Когда я говорю с вами, то понимаю, почему сестра выбрала именно вас.

Михаил хотел сказать, что вообще-то совсем не поэтому, но передумал. И правильно. Незачем посвящать родственников жены в его проблемы. А их у него было больше чем достаточно.

— Я хочу тебя познакомить с сестрой, — как-то сказала Алиса.

Каховский снял очки и потер уставшие глаза.

— С сестрой? По-моему, мы с ней знакомы. Очень знакомы…

— Да нет, не с Любой! С Лизой. Это троюродная. Она теперь тоже живет в Англии.

— Добрая старая Англия… — пробормотал Михаил. — Теплый приют для бездомных… Для отказавшихся от родины… А как Тёма?

Сын рос каким-то странным.

В их доме в Лондоне Михаил повесил икону, Спас Нерукотворный, которую когда-то дала ему с собой баба Таня. Он понимал, что сам не христианин в полном смысле этого слова, он — человек, иногда заходящий в церковь. А если мы порой заходим в банк, то это еще не означает, что у нас там огромные вклады.

Но Тёма… Он еще не умел говорить, но Алиса вдруг заметила, что сын часто, даже слишком часто подходит к иконе и начинает с ней о чем-то беседовать на своем непонятом детском языке. Малыш жестикулировал, что-то объяснял Господу, чем-то с Ним делился…

Алиса сначала удивлялась, а потом все рассказала мужу.

Михаил вздрогнул от неожиданности, сразу сжался, съежился, стал еще меньше ростом…

«Баба Таня… — подумал он. — И баба Женя… Это вы сейчас вернулись ко мне… Чтобы таким образом напомнить мне обо всем…»

— Интересно… — пробормотала Алиса, внимательно глядя на уставившегося в пол Каховского. — О чем Тёмка с Ним беседует?..

Едва сын заговорил — а он начал говорить хоть и поздно, зато сразу на двух языках, — Алиса прислушалась к его лепету. И пришла в настоящий ужас. Откуда такие мысли у малыша?!

— Можно я буду Тебе иногда сниться? — спрашивал Тёма. — А ты счастливый? Как Ты живешь? Может, Тебе что надо? Мы можем помочь, у нас все есть…

Позже, когда Тёма подрос, стало еще хуже.

— Милый Боженька, забери меня к себе, здесь так скучно… — жаловался Тёма. И задавал все новые вопросы: — А я сильно позорю Тебя, когда плохо себя веду и никого не слушаюсь? А что мне делать, чтобы все на свете были счастливы?

Но Алису совсем доконало недавно услышанное утешение Тёмы.

— Не бойся, Господи, я всегда с Тобой!.. — бормотал он. — Не бойся…

«Что это?! Откуда?! — в ужасе думала Алиса. — Новое несчастье на мою голову… Не может ведь маленький ребенок, которого никогда не водили в церковь, так говорить и мыслить… Кто-то должен был его научить этому… Кто?!»

— Баба Таня, — тихо отозвался Михаил, когда жена задала ему тот же вопрос.

— Еще один крезанутый на мою голову выискался! — истерично завопила Алиса. — она уже сколько лет в могиле, твоя баба Таня! Что ты несешь, подумай сам! Или, может, опять набрался? Или ширяться там без меня в Белокаменной начал? На колеса сел?

— Жаль, что тебя не Дуней зовут… — нечаянно вырвалось у Михаила.

Алиса побледнела от негодования.

— Тебе надо срочно к врачу. К психиатру!

Муж посмотрел на нее очень ласково и прищурился.

— Была такая на свете Дуня, дочка станционного смотрителя… Родилась на свет, чтобы улаживать конфликты…

Так-то оно так… Вспомнилось ему ненароком… Даша… она сейчас слишком далеко, на краю света, за границами бытия… И Алина тоже. Но когда-нибудь он их увидит… Когда-никогда…

— Только, видишь ли, не ей было сражаться с настоящими вожделениями и страстями… Стало быть, ситуация сложилась не искусственная, и герои были отнюдь не опереточные. И все давно волшебно заигрались… Да ты что, Пушкина не читала?

Алиса подошла к нему очень близко. Он отчетливо видел ее побелевшие от гнева расширенные глаза.

— Пушкина я читала… А еще читала когда-то в газете, как тебя, бизнесмена К., ловко обчистила твоя вторая жена, о которой я даже не подозревала. И как ты любишь падчерицу. О тебе газеты пишут постоянно, великий комбинатор… Никак не доскажут, что там было…

— Мы ведь говорили о Тёме… — пробормотал Михаил. — А дети… Они почти всегда отлично понимают то, что им считают лишним объяснять. Так и тут… И потом… Я не очень понимаю тебя… Что опасного в том, что ребенок беседует с иконой?

Привычно закололо в правом виске.

Алиса даже немного растерялась от такой постановки вопроса.

— Я не говорила, что это опасно…

— Но ты словно боишься чего-то…

— Да, боюсь… Это чересчур странно… Что-то все равно неладно, но что именно и что из этого может получиться — для нас всех, с какой нежданной-негаданной стороны — я действительно не понимаю…

— А почему ты не думаешь, что может получиться хорошо? Пути Господни неисповедимы…

— Да потому, что ты тоже так не думаешь! — закричала опять вышедшая из себя Алиса. — И сейчас просто врешь и придуриваешься! Что, неправда?!

— Правда, — устало сказал Михаил, снял очки и стал их тщательно сосредоточенно протирать. — Кто бы сомневался… Седалгин у нас далеко?

Он понимал многое, но не хотел делиться этим с женой. Зачем? Им и так без того тяжело и непросто постичь происходящее.

Они оба думали, что делают все ради сына. Каховский мечтал передать все в его руки, но Тёма выбрал свой путь. Совсем иной… Далекий от накопления денег, акций, особняков, лимузинов и яхт… И бесполезно пытаться понять, почему так получилось… Хотя… Когда-то где-то Михаил услышал или прочитал одну истину: самое страшное наказание для человека на земле — это когда его дети не захотят жить так, как жил он, и отвергнут его законы, установив свои.

Михаил сжался в комок от ненависти к самому себе. И попал-то он сюда, в этот лондонский особняк, совершенно случайно. Такая милая маленькая случайность по имени Тёмочка… Но в жизни не бывает случайностей, она продумывает все до мелочей…

Как он до сих пор ничего не понимал? Просто не хотел понимать….

— Обсмеешься… — неожиданно низким, почти мужским голосом сказала Алиса. — Мы ведь с тобой сейчас боимся его… Разве можно бояться ребенка? Тем более своего собственного? — словно спрашивая саму себя, задумчиво произнесла она.

— Нужно! — неожиданно отрезал Каховский. — А нам в наше время — просто необходимо! Мы свою жизнь в деталях давно обрешили. И подробно обкашляли. Мы все живем в стандартных ситуациях, но замечательно умеем создавать нестандартные. И наш сын тоже, как выяснилось…

Алиса раскрыла глаза еще шире и неискренне, делано засмеялась. За окном медленно начинало смеркаться.

— Тебя послушать — обрыдаешься!..

Она схватила стоявшую на камине вазу с розами и с размаху шарахнула ее об пол.

— «Как хороши, как свежи были розы…» — насмешливо пропела она и заплакала. — Миша, как же теперь нам жить?..

По полу растеклась темноватая вода, цветы разлетелись веером вокруг и лежали среди осколков погибшей вазы, словно на похоронах. Мир жесток и безумен.

Михаил женился на этой высокой красотке из поднебесья ради детей. И жить собирался ради детей…

Замурлыкал мобильник Каховского. Алиса нервно схватила трубку.

— Что значит кто?! — истерически и гордо закричала Алиса. — Я жена! Понимаете — жена!! Жена!! И подите вы все!

Интонация непередаваемая…

— Все рыдают от восторга, а успокаиваются на погосте… — пробормотал Михаил и рассеянно автоматически надел очки. — Почему ты так любишь бодаться? Нас с тобой вообще, может быть, уже нет на свете, лишь две тени… Wait a minute, please… — Он явно не одобрял в ней инициативу. — И куда ты так торопишься? Спешить нам вроде бы некуда…

Он ошибался: им как раз очень даже нужно было спешить. Чтобы еще что-то исправить.

— У нас будет второй ребенок… — прошептала Алиса. — Ты ведь хотел много детей… Чтобы была своя вырастайка, как ты говоришь…

Каховский вздрогнул. Второй ребенок?! Вот оно что… То, что требовалось… И пусть весь мир подождет…

Он встал и подошел к окну. Привычный уличный пейзаж успокаивал. Вспомнилась любимая песня Митеньки:

Впрочем, именно это Михаил уже давно понял: рыжие глаза посветлели и потеряли осмысленное выражение. Перспектива слишком заманчива. Ситуация однозначная. Just a minute, please…

Выигрышную карту снова уверенно и бесстрастно бросили на кон. Обыкновенный чейндж… В натуре. И достаточно опытные, дерзкие, умеющие заранее просчитывать все ходы игроки. Играющие сегодня с упорством обреченных. Они блестяще разыгрывали довольно примитивный, грубый, но вполне подходящий, всех устраивающий фарс, в который стремительно превращалась недавняя трагедия. Она слишком часто им оборачивается.

Кажется, они действительно еще смогут выиграть…

Михаил устало закрыл глаза. Нужно снова поверить в будущее… Но эта уверенность будет так непохожа на искреннюю, в ней останется лишь больное желание надежды, мучительной для него самого…

«Продала я твою душу, драгоценный ты мой, единственный…»

Где ты, баба Таня?..

Только теперь у второго сына или дочери Каховских уже будет старший наставник, Тёма, который может научить, как нужно разговаривать с иконами… И Господь все управит…

— Ну, я поехал… — сказал Михаил жене. Господи, как болит голова!.. — Всех благ!

И вышел нарочито деловой, бодрой походкой очень занятого человека.

Он торопился жить дальше.