Занавески - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Михаил Алексеевич Ворфоломеев (РАСПУТИЦА Пьеса в двух действиях) #3

РАСПУТИЦА Пьеса в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

П р а с к о в ь я С и б и р ц е в а.

И в а н К а й д а н о в.

С в е т а — его жена.

Е г о р Д е н и с о в и ч Л о б о в — председатель колхоза.

И г о р ь А л е к с е е в и ч У т е х и н — журналист.

А л л а.

Л о н г и н о в Д м и т р и й — ее муж.

О л я — их дочь.

Ф и р с о в а — буфетчица.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Зал ожидания на автовокзале. Он небольшой, с застекленной задней стенкой. В левом дальнем углу буфет, рядом с ним два столика, высокие, чтобы можно было есть стоя. Несколько лавок для пассажиров. В правом ближнем углу пианино, в левом — печка-голландка. Темнеет. За окнами льет проливной дождь. Невозможно разобрать, что там дальше. За стойкой щелкает костяшками буфетчица.

Входит П р а с к о в ь я С и б и р ц е в а. Она в прорезиненном мужском плаще и целлофановом мешке, который накинут сверх плаща. Долго отряхивает с себя воду.

П р а с к о в ь я. Здорово живешь, Дора!

Ф и р с о в а. Ты, что ли, Прасковья?

П р а с к о в ь я. Я, милая, я.

Ф и р с о в а. Да ты откуда?

П р а с к о в ь я. С райцентра. Сменщица моя, Дуся Никульшина, в больнице там. Давно думала проведать.

Ф и р с о в а. Чего с ней?

П р а с к о в ь я. Да мужик, видно, почки отбил. Десятый день пьет! А чего ему. Воля. Дуськи нет! От гад, от паразит!

Ф и р с о в а. Теперь от мужика и осталось, что глотка да кулак. Сколько у меня их было! Бывало, и оденешь, обуешь, накормишь, напоишь, а он тебе же и по мордам! Одной лучше! Лучше, Прасковья!

П р а с к о в ь я. Тебе, Дора, конечно. Ты сама как мужик. Вот и куришь и вино любишь.

Ф и р с о в а. Тюрьма научила.

П р а с к о в ь я. А жила бы у себя в деревеньке и жила! Сколь ты как убегла?

Ф и р с о в а. Так двадцать лет! Вот последний месяц, да в отпуск. Слушай, Прасковья, а ты когда была в отпуске?

П р а с к о в ь я. Не довелось.

Ф и р с о в а. Е-мое! Что не мое, то наше! За сорок лет ни разу?!

П р а с к о в ь я. Так ведь коров с собою в отпуск не возьмешь! А сменщиц нету. Ты вон в магазине не уработалась, а на ферме-то подавно! Нынче молодежь пошла, прямо диво! Хорошие ребята, грех жаловаться, хорошие. Правда, спят долго. У нас — хошь не хошь, а в четыре утра подымайся.

Ф и р с о в а. Е-мое! И ты это, сорок лет, каждое утро в четыре?

П р а с к о в ь я. А куда же деться? Деться, милка, некуда, да и незачем!

Ф и р с о в а. А мне третьего дня бочку пива притортали. Только привезли — и дождь. Да такого дождя отродясь не было. Повзбесилась природа. Е-мое! Река поднялась, все залило! Интересно, а в Москве есть, нет ли дождь! У них там так все хитро устроено! Так, милка, устроено! Кругом ничего, а у них есть!

П р а с к о в ь я. Так и у Москве была?

Ф и р с о в а. Само собой!

П р а с к о в ь я. Сидела там, что ли?

Ф и р с о в а. Скажешь! Кто же меня отседа да туда! Отседа, куда глыбже! Так засунут, что глянешь, а самой природы и то нету!

П р а с к о в ь я. Господи, царица небесная! И за что ты, Дора, такое терпишь?

Ф и р с о в а. За дочку. Теперь самой надо пожить.

П р а с к о в ь я. Так ты хоть воруй незаметнее.

Ф и р с о в а. А то я не стараюсь! Да ведь в нашем деле как? Не тот виноват, кто украл, а тот, кто украл мало!

П р а с к о в ь я. Да как же тебя обратно на такие места берут?

Ф и р с о в а. Им только таких и надо, начальству! А каких им еще? Такая, как я, и увижу, да промолчу. Вон набрали они комсомолок, те им дали жару! С ними дела левого не сделаешь. Едва отбились, рассовали по разным точкам. Ничо. В коллективе их выучат! Меня как? Я же в первый раз попусту села. Да я крошки не взяла, а меня хапнули! Как говорится, где товар, там и мыши. Тебе, может, пивка кружечку?

П р а с к о в ь я. Не! Чайку дай!

Ф и р с о в а. Сейчас. (Ставит Прасковье чай.) Теперь чай-то хуже помоев.

П р а с к о в ь я. Во-во! Я уж на траву перешла. Вот ведь не умеете чай растить, так не беритесь! А то ведь и землю под его забирают и людей.

Ф и р с о в а. Я пиво трескаю. А куда его! Цельна бочка! Скиснет, на меня и повесят. Дорога откроется, шофера выпьют. Те все пьют! Им хоть навоз разведи, да только чтобы пивом пахло.

П р а с к о в ь я. Беда, девка, беда. И у нас пьют. Председатель так прямо замотался с имя! Ну он у нас и дошлый! Завезли как-то вина ненашего. Мужики похапали все. Утром раненько Егор Денисович, председатель наш, по радио и говорит, мол, что это вино с отравой.

Ф и р с о в а. Е-мое!

П р а с к о в ь я. Так все прибежали! На кого даже и не скажешь, и те прибегли. Собрались в очередь, а Егор Денисович вышел, да и говорит: видимо, граждане, все помрете. Спасения нету! Так что прощайте, в газетах объявлять запрещено! Из села никому не выезжать! Помирать дома! А как раз воскресенье. И фельдшер тут же, головой кивает! А Ванька Кайданов и говорит: мол, теперь село без мужиков останется? Председатель-то вздохнул и говорит: идите домой, ложитесь. Я буду просить область дать нам заграничного лекарства. Только, говорит, не шевелитесь! Ой, что я тебе скажу! Воскресенье — село как вымерло! Тихо! Только где бабы заплачут, и опять тихо! В магазине вина тебе сколь хошь, а никто не берет! Кого с перепугу рвет, кто сам себя лечит! А председатель к вечеру сообщил, что анализ ничего вредного в вине не обнаружил. Так на радостях неделю не пили! Правда, Лобову попало. План-то по вину не сдали! Ему по шеям!

Ф и р с о в а. Так он обманул их?

П р а с к о в ь я. Так-то!

Ф и р с о в а. Во дает! Весело жить стало. А сейчас-то пьют?

П р а с к о в ь я. Помене.

Ф и р с о в а. Какой-нибудь автобус бы пригнало. Хоть бы полбочки выпили. Ну и льет! Слышь, Прасковья, а не потоп, случаем?

П р а с к о в ь я. Непохоже.

Ф и р с о в а. А вдруг? Я уже и иконку нашла!

П р а с к о в ь я. Ты бы печку затопила.

Ф и р с о в а. Во! Точно! Вот голова. Мерзну, а не догадаюсь печку затопить. Вторые сутки тут торчу. (Идет к печке.) Дети пишут?

П р а с к о в ь я. Пишут. Степана директором завода поставили.

Ф и р с о в а. Значит, не все пьют. Есть которые и работают. Моя Валька укатила в Адлер. Вышла замуж, а мужика вытурнула. Теперь живет одна, квартирантов пускает. По два рубля за койку, а коек шесть! Двенадцать рубликов в день! Да еще какого квартиранта для себя сыщет. Тот ее по ресторанам да по кино. Ой, Валька, ой, стерва! Ну, она у меня красивая. А чего ей? Жила сытно, видно. Худой одежки не носила.

П р а с к о в ь я. Сколько время-то?

Ф и р с о в а. Так уж девять.

П р а с к о в ь я. Пойду лягу. Может, к ночи какой бензовоз пойдет к нам. (Ложится на лавку.)

Ф и р с о в а. Ну, вот и тепло пошло. А чего это устроили тут автовокзал? До райцентра далеко.

П р а с к о в ь я. Чего далеко? Пять километров!

За окнами засветились фары автомобиля.

Ф и р с о в а. Кто-то приехал! Вот те раз! Ну, сейчас пиво выпьют! Да нет, вроде легковушка!

П р а с к о в ь я. Чай-то погрей. Холодным ведь поишь!

Ф и р с о в а. Кому надо, тот и холодный выпьет!

П р а с к о в ь я. Да ломота какая-то в спине! Нагнуться сил нету!

Входят Л о н г и н о в ы. А л л а везет инвалидное кресло. В нем О л я. На Алле кожаное пальто, на Лонгинове модная кепочка. Ольга укутана в плед.

Л о н г и н о в. Бог ты мой! Работает буфет!

Ф и р с о в а. Пиво есть! Свежее! Только что привезли!

Л о н г и н о в. Интересно, как его привезли? Сколько тут до райцентра?

Ф и р с о в а. Недалеко.

П р а с к о в ь я. Однако не доедете.

Л о н г и н о в. Как съехал с трассы, так за четыре часа прошел восемьдесят километров!

А л л а. Возьми что-нибудь перекусить. Оля, ты что будешь?

Л о н г и н о в. Что она будет? Что есть, то и будет! А что есть? (Идет к буфету.)

Ф и р с о в а. Бутерброды с селедкой.

Л о н г и н о в. И все?

Ф и р с о в а. Сырки есть, плавленые. Сардины в масле. Ананасы есть.

Л о н г и н о в. Что?!

Ф и р с о в а. Ананасы.

Л о н г и н о в. Местные?

Ф и р с о в а. Черт их знает. Может, с Грузии.

Л о н г и н о в. В Грузии ананасы не растут! Алла, ну так что?

А л л а. Возьми ананас.

Ф и р с о в а. Не берите. Они замерзшие были. Отмерзли, запахли.

А л л а. Тогда ничего не надо.

П р а с к о в ь я. Вы чайку возьмите, а у меня пирожки с капустой есть, с черникой! Всем хватит! И сметанки баночка! Сменщице в больницу носила, не приняли. Курочку взяли, а остальное нельзя.

А л л а. Спасибо, не надо.

П р а с к о в ь я (достает из сумки пирожки). Как это не надо? Голодными, что ли, лучше? Тебя как, доченька, зовут?

О л я. Меня зовут Олей.

П р а с к о в ь я. Вот и ладно! А меня Прасковьей! Покушаешь пирожков?

О л я. Да.

П р а с к о в ь я. Вот и ладно! Я тебе сейчас чайку принесу. Чай-то поставила, Дора?

Ф и р с о в а. Скипел.

П р а с к о в ь я. Так завари!

Ф и р с о в а. Да уж заварила!

П р а с к о в ь я. Веником, поди, заваривала. (Наливает чай, несет Ольге.) У, какой чаек! Горяченький! От чая душа размягчается!

А л л а. Дима, возьми мне стакан.

Л о н г и н о в. Хорошо, моя радость! Стаканчик чаю и стаканчик коньяку. Что у вас за коньяк? Азербайджанский?

Ф и р с о в а. Черт его знает, мы его не пьем. Портвейн есть.

Л о н г и н о в. Портвейн? Нет! Портвейнова вина не надо! Портвейнова не пьем! Мы им заборы красим.

Ф и р с о в а. Это хороший. Тоже азербайджанский.

Л о н г и н о в. Уж лучше коньяку. А то скажут после, что Лонгинов умер от портвейна!

Ф и р с о в а. Ну так я налью, а кто допивать станет?

Л о н г и н о в. Давайте бутылку целиком.

Ф и р с о в а. Это другой табак.

П р а с к о в ь я (приносит другой стакан Алле). Пей, дочка.

О л я. Ой, какие пирожки вкусные! Вы сами пекли?

П р а с к о в ь я. Сама! С фермы прибежала, печку затопила. Прилегла. Печка прогорела. Я встала и поставила два листа! Лист с капустой да лист с черникой. А вы далеко едете?

Л о н г и н о в (выпивает). Чистая сивуха! Неразбавленная!

А л л а. Еще осталось надраться!

Л о н г и н о в. И откуда в тебе эти речевые обороты?

А л л а. От вас, Дмитрий Константинович!

О л я. Мы в дом инвалидов едем. Тут есть такой?

П р а с к о в ь я. Есть, есть! Точно! В райцентре. Как раз по другую сторону. У речки. А зачем вам туда?

Л о н г и н о в. Да вот, надо… Дочь определить надо!

А л л а. Господи, когда это кончится!

Ф и р с о в а. А чо с ей? Не ходит?

А л л а. Не ходит, да! (Идет к Лонгинову.) Налей и мне.

Л о н г и н о в. Прошу. Рекомендую закусить селедочкой! (Видит пианино.) Бог ты мой! Откуда инструмент?

Ф и р с о в а. Пианино-то? Тут думали ресторан открывать. Сбоку хотели достроить. Еще кирпича ни одного не положили, а уж пианину привезли! Поставили эту гробину. Карауль ее теперь! Она, зараза, семьсот рублей стоит!

Лонгинов садится за пианино, играет.

Л о н г и н о в. Галоп! А может, мне остаться тапером при несуществующем ресторане? Пил бы себе коньячок, закусывал селедкой. Коньячок мерзкий! Погода мерзкая! Жизнь — мерзкая! И т. д.!

П р а с к о в ь я. Накушалась?

О л я. Да, тетя Прасковья. Спасибо. А как вас по отчеству?

П р а с к о в ь я. Марковна.

О л я. Мне так удобнее, Прасковья Марковна.

П р а с к о в ь я. Ну, удобнее, так и слава богу. Как же вы коляску-то везли?

О л я. В целлофане, на верху машины.

П р а с к о в ь я. В дом инвалидов едешь?

О л я. Да.

П р а с к о в ь я. Ты не жила там раньше?

О л я. Нет. Теперь поживу, узнаю.

А л л а. Оля, ты хочешь спать?

Ол я. Да, мама.

П р а с к о в ь я. А вот. Поближе к печке. Тепленько, хорошо!

Оля подъезжает к печке, закрывает глаза.

А л л а (Лонгинову). Сколько мы тут будем торчать?

Л о н г и н о в. Потоп! Понимаешь? Потоп!

Ф и р с о в а. Вот и я говорю, что потоп.

Л о н г и н о в. А в Америке засуха!

П р а с к о в ь я. Ишь ты! И как они там, бедные? Засуха — это не приведи господи! Не голодают?

Л о н г и н о в. Непохоже.

П р а с к о в ь я. Не голодал, не знаешь…

Л о н г и н о в. Голодал! Семнадцать дней голодал! Пил воду и делал клизмы. Выжил!

А л л а. Я тоже лягу. Устала, не могу! (Укладывается на лавку.)

П р а с к о в ь я. Ну и я с вами. (Тоже ложится.)

Лонгинов оглядывает всех, наливает коньяку, идет к Фирсовой.

Л о н г и н о в. Собаки и буфетчицы — лучшие друзья человека! Будем знакомы. Дмитрий!

Ф и р с о в а. Фирсова я, Дора.

Л о н г и н о в. Давно здесь работаете?

Ф и р с о в а. Тут-то? Да тут четыре года. А чего это надумали сдавать дочку?

Л о н г и н о в. Жена выходит замуж. Ее будущий муж не желает жить с Ольгой!

Ф и р с о в а. Сам бы взял.

Л о н г и н о в. У меня такая мегера, что самому опостылело в дом входить. Стараюсь больше у друзей.

Ф и р с о в а. Взял бы да бросил.

Л о н г и н о в. А где жить? Жить негде, Дора Фирсова! Квартира ее, мебель ее, машина ее! Моей зарплаты хватает только на коньяк! А люблю я его! Ох, как я его люблю!

Ф и р с о в а. Кем же ты, Дима, работаешь?

Л о н г и н о в. Мужем.

Ф и р с о в а. А жена?

Л о н г и н о в. Вот жена работает! Она у меня тренер по художественной гимнастике, а я у нее тапер! На рояле бренчу для девочек! Музыкальное сопровождение. Она меня за это берет за рубеж. Я был в Лондоне, Кельне, Париже, Дюссельдорфе, Берлине, Токио! А? Хозяйка? Лихо!

Ф и р с о в а. Меня туда не тянет. Мне туда не надо!

Л о н г и н о в. Честное слово?

Ф и р с о в а. Тут вот родная деревня, семь километров, а съездить некогда. Мы с Прасковьей с одной деревни. Я у нее на ферме начинала. Потом уж отец пристроил меня в магазин. Мой-то отец в сельпо работал. Фирсов Николай Евдокимыч, не слыхал?

Л о н г и н о в. Как-то не пришлось.

Ф и р с о в а. Вот мужик был! Нас в семье восемь было да стариков четверо! Один всех пер! Так и помер в машине. Тушенку вез, чтоб не украли, залез в кузов. Машина пришла, а он сидит в брезентухе наверху мертвый! Мать и без того доходяга была, а тут сразу брык — и следом! Тебе дочку не жалко?

Л о н г и н о в. Молчи!

Ф и р с о в а. Чего?

Л о н г и н о в. Помолчи, говорю!

Ф и р с о в а. Значит, — печет! А моя в Адлере.

Л о н г и н о в. Давай выпьем. Что-то я протрезвел.

Ф и р с о в а. А жена за кого выходит?

Л о н г и н о в. За арабиста!

Ф и р с о в а. В цирке, что ли, работает?

Л о н г и н о в. На Ближнем Востоке. По-арабски балакает, так его посылают в Египет! И жена следом!

А л л а (вскакивает). Ты можешь заткнуться? Неудачник чертов! Мямля и неудачник!

Л о н г и н о в. А твой фигляр — арабист — удачник? Папа за шиворот протащил в институт! Протащил в газету! Цирюльник он! Понимаешь, цирюльник! И философия у него цирюльника! Даже если он прочтет всего Канта, Гегеля и Фихте, то, кроме чужих щек, он ни черта не увидит!

А л л а (хохочет). А ты со своей толстозадой! Ты…

О л я. Пожалуйста, не надо!

Л о н г и н о в. Не надо?! Нет уж… (Выпивает.) Теперь я все скажу! Когда-то ведь надо сказать! Я тебя не-на-ви-жу!

А л л а. И это все? Ты для этого так тужился? Сходи в туалет.

Л о н г и н о в. Вот это! Вот это я ненавижу в тебе! В ней!

А л л а. Как жаль, что твоя Софочка не слышит тебя!

П р а с к о в ь я (поднимается). А ты бы уступила мужику. Он все же мужик!

А л л а. Он? Мужик?! Это помесь лифчика с резинкой от мужских трусов!

О л я. Мам! Замолчи!

А л л а. Ну ты еще поори мне! Ты еще рот не открывала!

Л о н г и н о в. Оля, будь выше! (Идет к пианино. Садится, играет невпопад бурную музыку.)

Входит И в а н К а й д а н о в и его жена, С в е т а. Они с чемоданами, тюками. Промокшие.

И в а н. С порога натыкаюсь на культуру! Светка, тащи чемоданы к лавке. Дора, здорово!

Ф и р с о в а. Иван, ты?

И в а н. Я! Во! (Видит Прасковью.) И Марковна тут? А ты куда собралась, Прасковья Марковна?

П р а с к о в ь я. Так домой! А вы на чем?

И в а н. Генка Васильев нас на тракторе до поворота добросил, а от поворота на своих колесах!

П р а с к о в ь я. Светка, куда это ты?

С в е т а. Не знаю… Вишь, гонит, и все. Поехали, говорит, и все. Пока, говорит, Лобова нету, уедем, и все!

И в а н. И все! И тихо! Маэстро, ну-ка что-нибудь про Черное море!

Л о н г и н о в. Двадцать пять рублей.

И в а н. Чего?

Л о н г и н о в. Гони четвертную, сыграю.

И в а н. Ладно тебе! Пятерки хватит!

Л о н г и н о в. За пятерку сам играй!

И в а н. За одну песню четвертную?

Л о н г и н о в. Живая музыка, а как же?

И в а н. Так… культура одолела! Вы так нас оставите без песен и без денег.

Л о н г и н о в. А ты свои пой. Свои можно за бесплатно. Как там у вас? Фольклор?

П р а с к о в ь я. Ты куда это навострился? Ванька!

И в а н. Сначала я на Черное море. Дней десять поколочу по пальмам! После сажусь на аэроплан — и на Север. Через десять лет приеду хоронить Лобова.

С в е т а. Вот дурачок! Ой, честное слово, дурачок!

П р а с к о в ь я. Тебе чего он худого сделал?

И в а н. А то! Он сейчас где? Он сейчас в области орден получает? А я?! Я, который в пятнадцать лет сел на трактор! Да у меня еще и сейчас задница от него трясется! Где мой орден? Я это неожиданно увидел! Все ходят в звездах, один Иван в мазуте, как в соплях! Сколько можно с Ивана драть! Вот! Пианист вшивый и тот за бесплатно не играет! А ты на чьи деньги учился, а?! Ты, паразит, на мои деньги выучился! Поэтому сядь и аккуратно сыграй мне про Черное море. Дай мне успокоиться!

П р а с к о в ь я. Какой грамотный! Чего же ты на собраниях молчал? Ты бы такое при председателе наговорил.

И в а н. И наговорил бы! А потому что накипело! Он уезжает. Там у них шахер-махер в банкетном зале, где сбоку сауна, а я торчи в поле!

П р а с к о в ь я. Светка, ребятишек куда дели?

С в е т а. К матери увели.

П р а с к о в ь я. Об них бы подумали.

И в а н. А я думаю! Твои-то, Прасковья, в начальствах ходят, а чем мои хуже?

П р а с к о в ь я. Учи их.

И в а н. Учи… Твои успели проскочить, а сейчас кругом блат! Теперь без блата селедки не купишь!

Л о н г и н о в. Кстати, о селедке! Почему это русского человека вечно на селедку тянет? Что это у него за страсть такая?

Ф и р с о в а. И малосольные огурцы. Тоже хорошо!

Л о н г и н о в. Что хорошо?

Ф и р с о в а. Тянет к им!

Л о н г и н о в. А почему?! Ведь если разобраться, то это не еда! Это дикарство какое-то!

И в а н. Чего тут голову ломать? Что пьешь, тем и закусываешь! Теперь люди на плавленый сырок переходят.

Л о н г и н о в. Сырок — ерунда!

И в а н. Не скажи! Ты селедку съел, пить захотел! Воду же не будешь пить. Пойдешь чего-нибудь искать. А сырок скушал, и порядок! Ты его второй раз в рот не запихнешь. Очень хорошо килечку в томате. Чтобы забор был, крапива, чурбачок! Сели мужики, килечки открыли, выпили и поговорили. А как же! Нам есть о чем поговорить!

Л о н г и н о в. Есть. Вон стоит, недопитая.

И в а н. Твоя?

Л о н г и н о в. Моя.

И в а н. Приглашаешь?

Л о н г и н о в. А не брезгуешь?

И в а н. Зачем? Я из своего стакана пью.

Оба идут к столику.

О л я. Папа, а папа!

Л о н г и н о в. Оля, я так, для разговора. Чуть-чуть!

П р а с к о в ь я. Ты-то чего думаешь, Светка!

С в е т а. Я не знаю… Как взбесился! Поедем и поедем! Надо, говорит, жизнь поглядеть. А чего ее глядеть?

П р а с к о в ь я. И то! Не глядеть надо, а жить.

Ф и р с о в а. Не скажи. Поглядеть тоже надо.

П р а с к о в ь я. Ты свое поглядела. А кому же ты коров сдала?

С в е т а. Ленке Филатовой.

П р а с к о в ь я. Да она же совсем молодая! Она же надорвется!

С в е т а. Так вот, поедем да поедем! Главное дело, ни родных, ни знакомых! Где ночевать?

И в а н. На вокзале. А ты думала, колхознику дадут люксовый номер?

Л о н г и н о в. Не дадут!

И в а н. Как думаешь, почему?

Л о н г и н о в. Не привили уважения к собственному народу.

И в а н. Вот так вот! Я был в Москве, знаю! Там для иностранцев отдельно все! Магазины — отдельно! Гостиницы отдельно. Ресторан — отдельно! Иностранец хоть и падла какая-нибудь, а его норовят кругом вперед! За что?! За его вшивую валюту меня унижают. Каждого из нас унижают! Вот Светка говорит: зачем мы едем?

С в е т а. Я тебя и сейчас спрошу — зачем?

И в а н. Ты погоди! Ну-ка, пианист, отвечай моей бабе!

Входят Л о б о в и У т е х и н. В руках Лобова вещи Утехина.

Ф и р с о в а. Вот тебе на! Егор Денисович! Скоро весь колхоз соберется.

Лобов оглядывает всех, стряхивает одежду. Утехин стонет и ковыляет к лавке.

У т е х и н. Буфетчица! Тащи бинт!

П р а с к о в ь я. Чего это с вами?

У т е х и н. Ногу подвернул!

Л о б о в. Не мог ты себе башку подвернуть.

У т е х и н. Хватит тебе, Лобов, хватит. В конце концов, это я тебе имя сделал!

Л о б о в. Дурак, одно слово дурак!

У т е х и н. Да какое ты имеешь право?

Л о б о в. А ты куда, Иван, собрался?

И в а н. Куда надо.

С в е т а. Егор Денисович, я не виновата!

Л о б о в. Совсем, что ли, уезжаете?

С в е т а. Совсем…

Л о б о в. Игорь Алексеевич, прямо для тебя материал! Рублей на сорок можешь закатать статью!

У т е х и н. Буфетчица!

Ф и р с о в а. Нету у меня бинтов. Пиво есть! Только что завезли!

У т е х и н. На вертолете?

Ф и р с о в а. Чего?

У т е х и н. Я говорю, пиво на вертолете привезли?

Ф и р с о в а. На коне!

Л о б о в (подсаживается к Кайдановым). Ну, рассказывай.

И в а н. Нечего.

Л о б о в. Да ладно тебе. Куда собрался? В город? В другой колхоз?

И в а н. Приглашают замминистра по колбасе!

Л о б о в. На дегустацию потянуло. Хочешь попробовать всего понемножку! А обратно вернешься?

И в а н. На твои похороны.

Л о б о в. Ох ты какой!

И в а н. Да вот такой! С ногами и головой.

Л о б о в. Ну и валяй! Только запомни, Кайданов, обратно ходу нет! Я тебе клянусь, что никогда назад не пущу! Дом твой лично куплю и сожгу! Чтобы все видели! Я на месте твоего дома сортир общественный поставлю!

И в а н. Зачем он нужен?

Л о б о в. Как памятник всем бросившим землю, понял! Ты меня знаешь, я сделаю!

С в е т а. Егор Денисович, да как же так… Да разве так можно?!

Л о б о в. Может, мне вам премию давать?!

И в а н. Да в гробу я видел твой колхоз! Я через год забуду, как навоз пахнет!

Л о б о в. Ты через день все забудешь! И как мясо пахнет и хлеб! Там тебе напасли молдавского! Азербайджанского! Смотри язык свой не забудь! (Достает коробочку.) Держи!

И в а н. Что это? (Берет коробочку, открывает.) Медаль! Кому?

Л о б о в. Тебе! Не я, а партия, народ оценили твой прошлый труд. Получи тихонечко, чтоб никто не видел и не знал, что у тебя есть орден! Я-то об этом буду молчать!

И в а н. А денег не дали?

Л о б о в. В другом месте получишь! (Садится на прежнее место.) Прасковья, к утру ближе подымешь?

П р а с к о в ь я. Подыму! Спи, Егор Денисович! Намаялся, поди?

Л о б о в. Двенадцать километров пехом. Сам-то бы ничего, да вот банный лист привязался! Ногу еще подвернул.

У т е х и н. За что ты на меня злишься, Лобов?

Л о б о в. За то, что ты сандаль безразмерный. Кому надо, тот тебя и напяливает!

У т е х и н. Я всего-навсего журналист!

Л о б о в. Сказал бы я тебе, кто ты, да ты сам знаешь. И отстань от меня!

У т е х и н. Тебе дали Героя, а меня обязали писать о тебе.

Л о б о в. Ты уже писал обо мне! Как ты там меня назвал? Реставратором кулацкого хозяйствования?

У т е х и н. Согласись, что вначале было похоже на это.

Л о б о в. Кулаков у меня нету, дураки имеются!

И в а н. Ты это кончай!

С в е т а. Вань, померь орден-то.

И в а н. Да пошла ты!

П р а с к о в ь я. Да померь! Не носил ведь еще…

И в а н. Слышь, пианист, пойдем обмоем. Иди и ты, хромой.

У т е х и н. А что у вас?

Л о н г и н о в. Коньячок. Рекомендую. Ты из Москвы?

У т е х и н. Представьте себе, да!

Л о н г и н о в. И вы себе представьте, что я тоже.

У т е х и н. Может, вы ко мне подсядете? Я не могу стоять.

Л о н г и н о в. Пожалуйста! (Забирает бутылку и стаканы, идет к Утехину.)

А л л а. Тебе не холодно, Оленька?

О л я. Нет, мама, мне хорошо. Ты только не ругайся больше с папой. Скоро все кончится.

А л л а. Ты меня прости…

О л я. Да ты что, мам?

А л л а. Я тебе не говорила, но я просила бабушку, чтобы она взяла тебя. Это все временно! Я тебя заберу.

О л я. Мама, хватит об этом!

Ф и р с о в а (подходит). Хочу спросить: это у нее с рождения или как?

А л л а. Результат катастрофы. Девочка упала с балкона. Она уже второй класс заканчивала! Я виновата. Виновата, знаю! Закрыла ее, а она пошла на балкон. Прыгнула с третьего этажа! Два года полный паралич!

Л о н г и н о в. Я не могу, когда она врет… Ты ее бросила! Тебя сутки не было! Девочка испугалась и побежала тебя искать! Она сутки торчала взаперти.

П р а с к о в ь я. Да что же вы ругаетесь-то так? Разве можно! Вы ее сейчас бросите, а что ей оставите! Креста на вас нет!

А л л а. Нету креста! Да! Ах, какая богомольная старушенция! У меня такая соседка! Все по церквам бегает. Говорю, посидите с девочкой, мне по делам надо, так что вы! А зачем тогда этот бог?! Зачем, если вот так… Если вот она… А в чем она виновата?!

Л о н г и н о в. Тебя сутки дома не было! А ты виноватых ищешь?!

Ф и р с о в а. А моя не рожает. Здоровая как кобыла, а не рожает. Винит меня! Ты, говорит, курила, а я рожать не могу! Ну и курила, и курю, и буду курить! Только как это — я курю, а она не может?!

И в а н. Ну как, Свет?

С в е т а. Чего?

И в а н. Как, говорю? (Показывает ей орден на пиджаке.)

С в е т а. Ой, как хорошо, Ваня! Тебе идет! На Первое мая вот так бы или на пасху!

И в а н. Раз мой, буду носить! Дора, давай бутылку, обмоем!

Ф и р с о в а. Возьми пива!

И в а н. Вымой в нем ноги!

Л о б о в. Света, вернешься со мной!

И в а н. Моей женой не надо командовать!

Л о б о в. Слышала?

С в е т а. Он же пропьет все…

Л о б о в. Он и без тебя пропьет, и с тобой пропьет! А ты о детях подумай! Чтобы вот такого не было!

П р а с к о в ь я. Вот и я говорю. Бог с Иваном, может, он образумится, а ребятишек учить надо!

И в а н. Учить? Тот же Лобов запрет их в колхозе! Хватит, мы за них свое отдали! Теперь пусть поживут по-человечески.

Л о н г и н о в (Утехину). Интересно, наверное, быть журналистом?

У т е х и н. Это все равно что никем не быть. Вот Лобов ругается, что я его назвал реставратором кулацкого хозяйствования! А между прочим, мне об этом сказал главный, а его кто-то из обкома просил. Тогда еще никто землю не отдавал в полное хозяйствование звеньям.

Л о б о в. Я не обижаюсь! Но ты написал пасквиль! Теперь мне Героя дали, ты бежишь панегирики сочинять.

У т е х и н. Сколько уже было на моем веку хозяйственников!

Л о б о в. Дело не в том, какой я хозяйственник, а в принципе. Я землю возвращаю исконным владельцам. Тому, кто на ней работает!

И в а н. Да не верю я в это дело! Ты сегодня дал, а завтра другой отнял! А зачем же я жил? Зачем?! Если после меня моего, собственного, даже клочка земли нету! А забыл, как гречиху тебя отучили сеять? У нас всю жизнь, испокон веку гречиха была! Так ведь его заставили горох сеять! Поле ядохимикатами обработали, и привет! Всех пчел потравили! А пчелы нет, и гречихи нет! Героя тебе, Егор Денисович, дали, чтоб ты заткнулся!

Л о н г и н о в (Лобову). Вот я не специалист и не могу понять: что вы там нового затеяли?

Л о б о в. Ну, а не специалист, значит, и говорить не к чему.

Л о н г и н о в. Мне же интересно! Вот, кстати, отчего это в России такая заинтересованность к урожаям?

У т е х и н. Голодали.

Л о н г и н о в. Но ведь не все голодали!

У т е х и н. Все. В разное время и по-разному.

Л о н г и н о в. Я-то не голодал!

У т е х и н. Значит, будешь!

И в а н (он уже успел накрыть столик). Прошу к столу! Обмоем мой орден, Звезду председателя.

Л о н г и н о в. И переезд моей дочери.

А л л а. А тебя это волнует? Тебя колышет, что она станет жить в доме инвалидов?

Л о н г и н о в. Да.

Л о б о в. Вы ее что, в наш, районный, везете?

А л л а. В ваш! В районный! В наших московских мест нет!

С в е т а. Господи, господи… Да она, наверное, и не хочет туда?

И в а н. А кому охота среди инвалидов?

О л я. Нет, нет! Я хочу! Я очень хочу!

С в е т а. Ты что говоришь-то! Вот беда! Вот беда!

А л л а. Я попрошу не вмешиваться!

С в е т а. Да мы разве вмешиваемся? Хочется ведь горю помочь.

Л о н г и н о в. Ну так верните ей здоровье!

С в е т а. Куда мы едем, Ванька! Куда едем!

И в а н. Не визжи!

С в е т а. Тебе дали орден? Дали! Оставайся! Не приживусь я там, Ваня!

И в а н. Да ты что! Надо будет, на английском заговоришь! Видала, как женщина одета? Видала? И ты такая же будешь! Я тебе все куплю и все достану! Посмотри на свои руки!

П р а с к о в ь я. Так тебе, может, лучше ее заменить. Бери уж с другими руками и повадками.

И в а н. Да это я так, к примеру.

С в е т а. Вот ведь, Марковна, коров оставила, а душа болит! А они дитя сдают, и хоть бы тебе что!

Л о н г и н о в. Мне ее некуда взять…

Л о б о в. Угла, что ли, нету?

Л о н г и н о в. Нету. Ни угла, ни ума! Оля, Оля!

О л я. Да, папа!

Л о н г и н о в. Что же ты все молчишь и молчишь! Ну хоть осуди как-то!

О л я. За что?

Л о н г и н о в. За все!

О л я. Я же тебе сказала, папа, что мне не за что вас осуждать. Это все случай! И это все ерунда! Вот тебе плохо, я вижу и ничем не могу помочь. Маме проще, она эгоистка, а ты нет.

А л л а. Ты меня ненавидишь!

О л я. Я тебя просто не люблю! А такого глубокого чувства, как ненависть, я к тебе не испытываю! Ты разбила жизнь отцу.

А л л а. Как?! Чем?!

О л я. Я помню эти скандалы из-за денег. Тебе всегда было мало!

А л л а. Может быть, но это не значит, что об этом нужно говорить всем! Это дело семейное! И вообще так нечестно, Оля!

О л я. Прости, мама. Прости.

Наступает долгая пауза.

Ф и р с о в а. Пойти пива попить.

И в а н. Будем мы или нет орден обмывать?

У т е х и н. Вопросик к вам.

И в а н. Ко мне?

У т е х и н. Да. (Достает «репортер».) Как вас зовут?

И в а н. Зачем? Кайданов Иван.

У т е х и н. Вот вы уезжаете из процветающего колхоза. Почему?

И в а н (прокашлялся). По собственному желанию.

У т е х и н. Отчего оно появилось, это желание?

И в а н. Хочется пожить, как все.

С в е т а. По дурости!

И в а н. Погодь ты!

У т е х и н. У вас дом свой?

И в а н. Живем мы ничего. И дом. Я так в два этажа поставил. Сам поставил. Не дожидался, как некоторые. И газ у меня, и баня! Все свое. Машину имею.

С в е т а. Продал!

И в а н. Ну имел же! Вот… Почему уехал… Уехал, и все!

С в е т а. Дайте я скажу! Я знаю! В город мы поехали, в Ленинград! Выходные оба получили. Редьки взяли продать да морковки.

И в а н. Картошки еще три куля.

С в е т а. Да! Приехали. Продавали — не торговались. Так он вдруг как кинет все и с базара бегом. Я ему: «Ты куда, Вань?» А он: «Не буду я больше торговать! Не могу!» Люди разные. Один спекулянтом оскорбит, другой кулаком назовет! Конечно! Иван стоит, у него руки в грязи, а у этих чистенькие.

И в а н. Ну, пускай я черная кость! Пускай! Я переживу! А он сам из каких?! С дворян, что ли? Был бы дворянин, так не обзывался бы по-хамски! Я его кормлю, я и быдло! Я через это посмотрел на себя, на бабу свою! На своих ребятишек. И что я увидел? А то увидел, что будто мы люди второго сорта! И все дело к тому идет! У меня племяш в городе Ленинграде, да? Я у них со Светкой песню старинную пел, так они обсмеяли нас! А сами что делают? Как включат какую боню на букву Мэ — и вроде культура! А ты сиди помалкивай. Телевизор включи?! Там эта, дура патлатая! Или еще чего! Про воров да про милиционеров! Воруют у нас? Воруют! Так не кричать же об этом по телевизору! Я воровать не стану! Уйду на Север, заработаю! Не буду редькой торговать! Я тоже хочу человеком пожить. Ломоносов тоже из мужиков… И куда ни пойди, везде, понимаешь, одно унижение! Помнишь, Светка, пошли мы с тобой в ресторан! Этот жлобина, что пускает, глядел на нас, глядел… Я говорю: чего тебе? А он так вежливо нам! Идите, ребята, в другой ресторан. Было?

С в е т а. Было…

У т е х и н. Любопытный монолог. А-ля Шукшин.

И в а н. Чего «Аля»?! Я тебе говорю как есть! Раз ты включил, записывай! Передавай по радио!

Л о б о в. Ну и что ты все в одну кучу свалил! Ты дом имеешь, машину! Почему?

С в е т а. Так вы же нам участки нарезали. Свой огород, вторая зарплата!

Л о б о в. А придет время, Иван, твои внуки рояль купят. И дом у них, как три твоих, будет!

Л о н г и н о в. Никогда этого не будет.

У т е х и н. Лобовская вера в идеальное будущее меня раздражает. Она импонирует начальству, но меня просто бесит! (Складывает «репортер».) Он талдычит о каком-то прекрасном завтра! Внуки Ивана также будут торговать редькой! Ясно? А все эти жители процветающих стран будут смотреть на них с усмешкой.

Л о б о в. Если внуки Ивана станут торговать редькой, я буду рад за них! Пусть выращивают и торгуют. Ты не хочешь верить в наших внуков? Черт с тобой. А я в них верю. И знаю доподлинно, что придет время, когда каждый русский человек дорастет до интеллигента! Чего ты усмехаешься? Ты же не интеллигент! Нет! Новый русский интеллигент! Совестливый и дерзкий. У нас есть прошлое, будет и будущее. Я экономику без нравственного совершенства человека не мыслю! Пусть по сантиметру в пятилетку, но мы растем духовно! Понимаешь, растем. Будем и нравственно совершенствовать себя. Наши люди — хорошие люди…

У т е х и н. Постараюсь тебя разочаровать. Как и в прошлом, так и в будущем жили и станут жить сукины дети! И ничего ты с ними не сделаешь. Не станут они нравственно совершенствоваться. Они живут по законам генетики. Да и неинтересно без подлецов. Без них скучно! Серо! Потому что положительные, вроде тебя, Лобов, это такая тоска! Ты же не видишь, какое нудящее поле вокруг себя распространяешь.

О л я. Вы меня извините, товарищ корреспондент, но вы дурак.

У т е х и н. Вот как?! Это интересно! Почему?

О л я. Сразу видно, без «почему».

А л л а. Что это вдруг с тобой, дочь моя? То от тебя слова не дождешься, а то вдруг такие повороты.

О л я. Теперь я могу! Я имею право, потому что свободна! Свободна от тебя, от твоих друзей! Они вот такие же, как Утехин!

У т е х и н. И фамилию запомнила. Видимо, я произвел на вас сильнейшее впечатление. Когда-то думал поступать на актерский факультет. Отчим не пустил. Идиот! Всю жизнь кого-то обличал! И меня впихнул в журналистику, чтобы пугать мною! Возглавлял какую-то комиссию по борьбе с хищениями в торговле и, конечно, крал. Но как крал! Вагонами! Я очень сытно провел детство и юность. И вот отчим умирает. Ах, Оля, вылечить бы вас и жениться. Отчима нет, он бы это провернул. А что вас особенно раздражает во мне?!

О л я. Внешний вид.

У т е х и н. Ох ты, ох ты! Ах, какие мы!

Ф и р с о в а. Что делается! Да он же пропишет тебя в газету, дочка! Он же пропишет!

О л я. Я себя ненавидела за то, что не могу работать, как все. Теперь буду. Я еду в дом инвалидов, работать! Я буду много работать. К матери приходили разные люди, я их слушала. Все они называли себя интеллигентами, а были и есть, в сущности…

А л л а. Замолчи! Замолчи, дрянь!

И в а н. Пускай скажет.

О л я. Я скажу! Я больше не могу молчать!

Л о н г и н о в. Надо выпить…

О л я. Папа назвал отчима арабистом… Но их много, разных! Они переводчики, они бывают в разных странах! Папа, ты был хорошим, но стал портиться!

Л о н г и н о в. Оттого, что стал ездить в западные страны?

О л я. Папа!

Л о н г и н о в. Прости…

О л я. Они, эти Утехины, нигилисты. Я их так называла. А потом поняла, что нет, они куда злее! Что вы, Утехин, сделали в этой жизни? Чем расплатились с Иваном?! Вы его тайно и явно обманываете! Вы не пойдете за правду на костер! Вы мерзавцы! Вместо того чтобы подбодрить человека, вы его топите в своем безнравственном болоте! Ваши идеалы и идеалы Ивана совершенно разные.

У т е х и н. Все это неплохо, но очень книжно.

О л я. Я в этом не виновата! Я училась от книг, а слушала вас! Ваш придушенно-дребезжащий голосок! Вот ты, мама, все твои подруги о чем говорите? Как ловчее устроиться в жизни! Вас не быт заел, а вас утехины заели! А я верю, что внуки Ивана будут играть на рояле и сеять хлеб! Пусть через тысячу лет…

У т е х и н. Между прочим, интеллигенции свойствен но брюзжать!

Л о б о в. Интеллигенции свойственно работать! И ты не причисляй себя к российской интеллигенции. Ты — мещанин. Обычный, стандартный, европейского пошиба.

Алла садится на скамейку и истерически плачет.

Л о н г и н о в. И что мне делать! Что!

У т е х и н. Мы неожиданно превратились в лишних людей! Все мы, трифоновские интеллигенты, стали мещанами, мерзавцами, христопродавцами! И вновь торжествует гегемон! Его величество трудовой человек, немного обиженный нашей снисходительностью! Я иногда ненавижу тебя, Лобов! Тебя и тебе подобных! Слышишь?

Л о б о в. Не глухой!

Ф и р с о в а. Ой, господи, драться будут!

У т е х и н. Не будем!

Л о б о в. Так за что ты меня ненавидишь?

У т е х и н. Если бы не такие, как ты, все давно бы развалилось в этой стране и можно было бы строить заново!

Л о б о в. А кто бы строил? Я? А ты бы руководил? Вольный каменщик… Что ты смыслишь в строительстве?

У т е х и н. В строительстве ни черта! А в разрушительстве…

А л л а. Хватит! Хватит! Хватит!

П р а с к о в ь я. Да что же ты такая дерганая? Без вожжей жила, попортилась! Во всякие обстоятельства человек может попасть. И ко всякому обстоятельству ты свою, человеческую мерку приложи. А так дали волю себе и говорите чего ни попадя. Не ропщи! Потрудись сначала! Вот Егорий. Я его с пеленок знаю. Трудился человек. Сегодня Звезду получил! Не ему, а мне ее дали! Вместе работали, а, Егорий?!

Л о б о в. Вместе, Прасковья.

П р а с к о в ь я. Вместе… А помнишь, как ты столовую закрыл? Только председателем стал, сразу закрыл. Ой, чего шумели! А ведь как верно рассудил Егорий! Раз столовая есть, то бабы своих мужиков в нее посылать станут! А раз она туда пошлет, самой готовить не надо. Нельзя себе послабление давать! Устала не устала, родилась бабой — вставай, вари обед, стирай! Родился человеком — работай. Не распускай себя!

Лонгинов идет к пианино. Садится, играет. К нему подъезжает Оля.

О л я. Пап, а как давно я тебя не слушала!

Л о н г и н о в. Помнишь, каждый вечер я играл тебе пьески.

О л я. Конечно, помню. Я тебя очень люблю. Ты это знай! И если с тобой что-нибудь случится, я умру!

Л о н г и н о в. Тише… ты, ты догадалась?

О л я. Да…

Л о н г и н о в. Я на самом деле не могу жить! Я так устал!

О л я. Играй, играй!

Л о н г и н о в. Ты представь, как же мне жить?! Ты в каком-то районном городишке, в доме инвалидов! Я в чужой квартире, среди чужих людей, чужих разговоров! Говорят о «фляках», «сальто», «сальто прогнувшись». О беременности этих девочек… В доме стоят кубки, висят медали! И уже не позвонишь тебе.

О л я. Все равно живи! Мне некого больше любить. Я люблю тебя.

Л о н г и н о в. Боже мой! Если бы ты знала, как мне дороги твои слова! Давай сюда, сыграем в четыре руки!

Оля играет вместе с отцом.

О л я. Помнишь, ты говорил, что когда-нибудь ты откроешь свой собственный зал!

Л о н г и н о в. Да… и в нем будут белые столики, белые стулья. На столиках белые розы и свечи. Люди будут сидеть за столиками, о чем-то говорить, пить вино, смеяться… а мы с тобой играть!

О л я. Ты начинаешь, я продолжаю! Ты гениально находишь тему! А я ее умею развить.

Л о н г и н о в. И это будет наш, белый с золотом, зал… И я буду в черном смокинге, а ты в белом платье…

О л я. Не плачь, папа! Не плачь!

Л о н г и н о в. Ладно, не буду. Никто не слышит? Так хочется поплакать.

О л я. Папа, уходи от своей гимнастки! Уходи!

Л о н г и н о в. Да? А куда?

О л я. Попросись в коммуналку.

Л о н г и н о в. Когда этот председатель говорил… Я так ему поверил, что уже захотелось жить!

О л я. Вот и живи!

Л о н г и н о в. Я подумаю. Не знаю. У меня уже все готово! Уйду в парк, сяду, выпью красного вина. Не знаю почему, но красного! Потом лягу на скамейку и приму яд — цианистый калий. И все!

Оба перестают играть, но не замечают этого. Теперь их слышат все.

Я все продумал! Вначале позвоню в «Скорую», скажу им, что там-то и там лежит труп. Как минимум они будут ехать час. Договорюсь с агентом, это мой сосед Альберт. Он собирает старину и обещал, что если я ему отдам подсвечник, он все сделает по первому классу. И тут у меня сберкнижка, на твое имя. Вот… (Достает сберкнижку.) Вот, бери… Всю жизнь копил.

О л я. Мне не надо. На гособеспечении буду.

Л о н г и н о в. Возьми!

О л я. Мне не надо!

Л о н г и н о в. Пожалуйста!

О л я. Мне не надо… (Теряет сознание.)

Л о н г и н о в. Оля! Оля! Эй, кто-нибудь! Воды! Воды!

Свет гаснет.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

На лавке, что ближе к авансцене, сидят Л о б о в и И в а н.

И в а н. Вот жизнь!

Л о б о в. Чего тебе жизнь!

И в а н. Муторно. Такое послушаешь… Муторно! И поди разберись, кто там прав, кто виноват!

Л о б о в. А работать все одно надо!

И в а н. Тебе Звезда лучит! Теперь тебя голыми руками не бери! Ускользнешь!

Л о б о в. Ускользну!

И в а н. Ты и так скользкий был! А теперь с блесной ушел!

Л о б о в. Ладно. Давай поговорим. Ты чего?

И в а н. Сам не знаю, Егор Денисович. Какая-то застряла обида. С детства еще! Колхоз был тощий. Как жили? Все думал, еще немного, и уеду в город. Не уехал. А тоска осталась. А сколько нас кидали то туда, то сюда! То огороды давали, то забирали! То скотину держи, то не держи. Ну чего они там думали?! Чего сейчас думают? Крепко они нам по рукам надавали. Отучили людей от земли.

Л о б о в. От труда отучили.

И в а н. Именно. Этот пришел со своей кукурузой! И ведь что удивительно, все понимают и никто ничего не делает! Сами-то ладно, привыкли, а кругом хохочут?! Хохочут, нет? Ты там ближе вертишься!

Л о б о в. Да им что! Им чем у нас хуже, тем им лучше!

И в а н. А почему? Ну, у нас своя правда, у них своя.

Л о б о в. Ты мне про себя говори! Что у нас за манера такая! Чуть что, сразу давай мировые проблемы решать.

И в а н. Накопилось у меня… Вот… Тут дожди.

Л о б о в. Портвейн весь выпили!

И в а н. Давно! И ликер вьетнамский и тот выпили! Сижу я себе, думаю, ходит мой Лобов где-то по паркету! И чего я на тебя озлился, не знаю! Тут еще с этой редькой! Думаю, да мать твою так! Что ты, дурак, пропадаешь! За что?! И не могу ответу найти. Не могу. Мне сорока нету, а тут болит да тут колет!

Входит с улицы У т е х и н.

Л о б о в. Дело серьезное, Иван! И я не слепой. И я вижу, что водит нас то вправо, то влево! Вот я, коммунист Егор Лобов, встаю утром и говорю себе, кто я есть! Я не итальянский, не немецкий, я русский коммунист! У меня своя история. Верно?

И в а н. А как же?

Л о б о в. Вот я живу согласно этой истории! То, что у нас государство такое, это наши древние предки постарались! Теперь: что я как коммунист должен делать? Продвигать человечество, а в первую очередь себя и своих русских, к совершенству! Понял, Иван?

И в а н. Нет.

Л о б о в. Мы тогда придем к светлому завтра, когда станем высокообразованными! И без отрыва от земли и труда! Не надо надеяться на легкое. Труд тяжелый как был, так и будет! Но человек станет другим! Я зачем библиотеку построил?! Чтобы телевизор меньше смотрели! Я зачем певучих старух ищу? Чтобы песни свои не забыли! И не государство я виню, когда недочеты вижу, а себя! Ну-ка, по-честному, Ваня, если бы ты работал на все сто! И если бы я на все сто не давал собой руководить дуракам, что было бы?

И в а н. Коммунизм.

Л о б о в. Вот!

И в а н. Верю ж я тебе, потому что знаю. Слушай, Егор Денисович, а ведь ты ни разу в жизни допьяна не напился?

Л о б о в. Не успел.

Входят женщины. П р а с к о в ь я везет О л ю.

П р а с к о в ь я. Вот и все! Ожила наша красавица! Где отец-то?

У т е х и н. На улице курит. Между прочим, дождь кончился.

Л о б о в. Ты, Оленька, поспи.

О л я. Извините нас!

Л о б о в. Все бывает!

А л л а. Голова кружится…

С в е т а. Иди-ка сюда! У меня вот перина! Ложись! Сама делала! Каждую пушинку перебрала! Ванька как на нее ляжет, сразу в сон! (Стелет перину.) Уж я старалась для Ивана. Первый год как поженились, я ее сделала! Ложись, Аллочка!

А л л а. Спасибо. (Ложится.) Боже, как хорошо!

С в е т а. Вы-то у себя под городскими одеялами да на городских матрасах спите, а мы нет! У меня и бабушка не любила, и мама! Спишь? Ну спи! Вот ведь беда! И жизнь от бабы, и весь грех от нее! Нет, жалиться не стану, Иван всегда меня в строгости держал. За то ему и спасибо!

И в а н. Ну, разговорилась.

Возвращается Л о н г и н о в. Садится с краю.

У т е х и н. Лобов, а что прикажете делать с такими, как Дима? Куда Лонгиновых, если уж они такими родились? Может, у вас и для белых залов местечко найдется?

Л о б о в. Надо будет, найдется!

У т е х и н. Не хлебом единым! Не хлебом! Он, конечно, соврал про цианистый! Нет его у него. Нету. Не верите? Скажите, Лонгинов, а какого цвета цианистый?

Л о н г и н о в. Отстаньте!

У т е х и н. Скажите!

Л о н г и н о в. Не помню! Серый!

У т е х и н. Не знаете… Он его и в глаза не видел, но у него фантазия!

О л я. Разве дело в этом? Дело в том, что он думает об этом. Лучше умереть, чем думать об этом. Я знаю!

У т е х и н. Идите, Оленька, отдохните. Нам поговорить надо.

О л я. Хорошо.

П р а с к о в ь я. Не наговорились еще? Мало! На нем вон лица нет!

У т е х и н. Это верно, лица у него нет!

Л о н г и н о в. Кто вам дал право так со мной разговаривать?

У т е х и н. Я по природе своей циник. И потому это, скорее, манера, чем право. Я занимался боксом. Мастер спорта, между прочим. Вот только ногу подвернул. И говорить я хотел не о себе, а о вас, Лонгинов. Я человек уравновешенный, хладнокровный. Звезд с неба не хватаю. На партийных собраниях выступаю только по делу. Но у таких, как я, есть своя оборотная сторона. Мы никогда не становимся гениями. Такие, как вы, Лонгинов, тем более! Гении — это Лобовы. Но Лонгиновы — это творчество в его начальном периоде. И вот я спрашиваю вас, Лобов, а что нам делать с Дмитрием? Сегодня вы его задавили тотальностью! Задавили бытом! Идет наступление на личность! Разве не так? Что значит инакомыслящий? То есть думающий иначе, чем кто-либо другой! Что с ним делать? Сегодня ответ однозначный! Бороться! Уничтожать! Что из этого получается? Люди превращаются либо в циников, либо в Лонгиновых. Лобовы пока живы благодаря массовости. Страдает личность, разваливается государство.

Л о б о в. А ты, Игорь Алексеевич, инакомыслящий?

У т е х и н. Никогда! Я мыслю, как мне велят! Я куда хуже! Я неверующий! Я не верую ни во что! А верю! Понимаете, верю в реальные, достижимые купюры! Я честно говорю! Таких, как Лонгинов, уже раздавили, таких, как я, не удастся! Мы как ртуть!

Л о б о в. Вы как ржа!

У т е х и н. Согласен! Более того, приветствую самое точное определение самого себя! Я — ржавчина! Я разъедаю стальной колос! И время в этом случае мой помощник!

Л о б о в. Что же ты предлагаешь? Твой план?

У т е х и н. У меня его нет.

Л о б о в. Ни плана, ни задач. А у меня есть задача — кормить людей. Не болтать, как ты, а кормить. И может, я бы с тобой мирился, если бы ты при этом не мешал мне. Но ведь ты писал, громил меня.

У т е х и н. Да я не нарочно. Выполнял приказ.

Л о б о в. Меня разбирали в райкоме, обкоме, снимали и вновь возвращали. Но я кормил людей! И сегодня у меня Звезда. Но я добьюсь второй! Когда она у меня появится, то твоя звезда закатится!

У т е х и н. Резонно… Только опять на пупок берете! Опять покрикиваешь, угрозы. Опять палка. А где неистощимое желание трудиться? Вот он, Иван, бежит.

И в а н. Бегу.

У т е х и н. А от кого, от чего бежишь? От работы?

И в а н. От обиды!

У т е х и н. Ну а если бы у тебя своя земля была! Собственная!

И в а н. А она чья? Она моя и есть. Если бы она чужая была, давно бы бросил! А так жалко. Своя земля.

П р а с к о в ь я. Ну-ка, говоруны, давайте сюда! Сейчас поужинаем чем бог послал да спать! Оля, зови-ка отца!

О л я (подъезжает к Лонгинову). Пап, пойдем.

Л о н г и н о в. Как все странно. Какой-то вокзал… какие-то люди.

П р а с к о в ь я. Свои люди, не чужие.

Входит Ф и р с о в а.

Ф и р с о в а. Картошечка поспела! С укропчиком-то хорошо.

С в е т а. А Аллочка спит. Ну и пусть. Не надо ее будить.

Все рассаживаются вокруг Прасковьи.

Л о н г и н о в. Ого! И чего только нет! Ресторан прямо.

С в е т а. Эх, прятала, прятала, да уж ладно! (Достает бутылку водки.) Не каждый день мужик орден получает.

И в а н. Ну Светка! Ну ты даешь! Как же ты ее спрятала? Ведь, мужики, у меня нюх! Через стекло чую! А тут оплошал! Дело к пенсии, раз такое дело.

Л о б о в. Ольга, а ты чего в сторонке? Иди сюда.

П р а с к о в ь я. Дора, хлеб есть где?

Ф и р с о в а. Да вот он.

П р а с к о в ь я. Ну, Егорий, молодца! За твою Звезду! За тебя, Иван, пить неохота!

И в а н. Чего так?

П р а с к о в ь я. Разве что за уборную имени Ваньки Кайданова?

И в а н. Слышь, Егор Денисович, дождь кончился…

С в е т а. Если бы не дождь, он бы, гад, до станции удрал!

Ф и р с о в а. Обратно только дороги нету. Вот я живу, да? Семь километров до дома, и за двадцать лет ни разу… За тысячу свозили, а семь километров так и не осилила…

И в а н. Тебя на чем везли?

Ф и р с о в а. Да на поезде.

И в а н. А какие больше сидят?

Ф и р с о в а. Торговые. Полтюрьмы одна торговля. Прямо тебя как на обмен опытом посылают! Я что знала? Да ничего! А там научили! И как усушку продуктам сделать, как утруску! Как вино разбавить, как в сахар воды добавить!

И в а н. Университет!

Ф и р с о в а. Точно!

П р а с к о в ь я. Вы о чем за хлебом говорите, а? Вы совсем умом порешились, да? Ну, давайте за Егория да за Ивана!

Все выпивают.

У т е х и н. Слаб человек! Не хотел за Лобова пить, а выпил.

С в е т а. Он тебе враг, что ли?

У т е х и н. Враг! И дело, видимо, не в нем одном. Мы все враги друг другу.

И в а н. Еще не выпил, а уж пьян. Какой ты враг мне, а я тебе? Ты завтра уехал и забыл про меня.

У т е х и н. Про тебя забуду, про Лобова я помню всегда. Иду по Горького, а сам думаю: где сейчас Лобов? Сижу вечером в своем вонючем кабаке в Доме журналистов, опять думаю, где Лобов! Пью, ем, что его руками выращено…

С в е т а. Болезнь какая-то!

У т е х и н. Болезнь, милая! Я никогда так подробно не открывался, председатель, но ты и без этого злил меня! И все началось с моего первого приезда! Я приехал к тебе совсем пацаном! Немного расстроенный, что попал в сельхозотдел, разные любови занимали голову. Я приехал выспаться, попить молока, поухаживать за сельскими выпускницами. А ты поднял меня в четыре утра и потащил на ферму, потом на сенокос, потом… шесть километров по грязной пашне! Я шел за тобой, видел твой затылок и ненавидел его! В полдвенадцатого ты меня отпустил! Полдвенадцатого ночи, а в четыре опять подъем! Я взорвался! Я мастер спорта! Кумир девочек, пасую перед этим! И опять тряская дорога! Ты говоришь, говоришь! А меня мутит! Последний прием! Дважды посылал меня в силосную яму и кричал: иди! Иди! Что, нечем дышать?! А как должны это коровы жрать? Ты так и сказал: «жрать»! Схватил пригоршню силоса и мне в нос! Ты кричал: пиши, пиши, что видишь! Пиши про мерзость запустения! Я на всю жизнь запомнил эти слова. Мерзость запустения! Я убежал… Тихо, тайно! А ты продолжал жить так каждый день! Меня не спасли тренированные мышцы и знание философии. Не спасло то, что я изучал Вернадского и Докучаева. Теперь скажи: что знаешь ты?

Л о б о в. Что я знаю… То, что знает крестьянин, он не может сказать, ты это запомни. Не потому, что он безъязыкий, а потому, что каждый клочок земли имеет свою историю. Один квадратный метр отличается от другого, как человек от человека. Я тебе, дураку, сразу об этом сказал. Потому и таскал тебя, чтобы ты сам увидел. Я не принимаю в колхоз чужих! Они нашей земли не знают, они на ней не росли. Вот Иван пашет землю, приходит домой, Витьке своему рассказывает, что у осинника видел проплешину. Не стал ее пахать. Витька запоминает. Можно гнать землю под общую гребенку? Можно! Только земля гибнет! Я принял колхоз, взял старые планы и увидел, что половины земли нету! Нету! Короче. В общем и целом я воюю не за свой колхоз, а за все. И моя беда, что такие, как ты, руководят мною!

У т е х и н. А что бы ты хотел?

Л о б о в. Дать каждому колхозу самому решать продовольственную программу. Мы, председатели, соберемся, скоординируем свои планы с государственными и будем работать. Только не мешайте! Я знаю, что мне купить, где, сколько! Я хозяин! Я, а не тот, в кабинете.

И в а н. А тот, в кабинете, кто тогда?

Л о б о в. Не знаю! Половину из этих кабинетов можно выгнать.

И в а н. Больше можно!

Л о б о в. Можно и больше.

П р а с к о в ь я. Гляжу я на вас, люди, и дикую! Как вас жизнь по разным сторонам растащила. Один другого не слышит!

Встает Алла.

А л л а. Не могу спать!

Ф и р с о в а. Тут у меня всю жизнь баталии! Место такое, при дороге. Как съедутся, как схлестнутся! Ой, девки, иной раз до драки. И все правды ищут! А ее нету. Видно, для каждого своя, а общей нету.

И в а н. Должна быть. Если нету, то и жизни нету!

У т е х и н. И жизни нету! Все верно! Мираж! Иллюзия! Жизнь — это полная свобода! Жизнь — это когда я выбираю, а не меня!

И в а н. Запутали вы меня, Егор Денисович, а? Как, рассуди!

Л о б о в. Сам разберешься, не маленький.

С в е т а. Сколько мы живем, он только и делает, что разбирается! А как разберется, так и жизнь кончится!

П р а с к о в ь я. И то… Жизнь тончает… Утекает, как водица сквозь песок. Счас ее ой как трудно удержать. Ведь люди перестали правильное от праведного отличать. Вот он, бедный корреспондент, совсем замаялся! А ведь что ему? Не голодал, не воевал. Ты чего озлился, парень?! Ты же как волк голодный стал! Нельзя так! Дедушка мой такую байку рассказывал. Вот в старину, при князьях, кинутся люди друг на дружку, дружинники на дружинников. Побьют немало! После сядут и поминают убиенных сообча! Так что разом правды не найдешь, не собачьтесь!

У т е х и н. Разговоры… (Уходит на свою лавку.) Все чушь! Бред какой-то!

А л л а. Да, это действительно похоже на бред. Оля, Оленька! Ты сама, сама пристала ко мне с этим домом инвалидов! Каждый день ты меня умоляла! Ты думаешь, мне будет просто?! Но я согласилась… Я из-за тебя согласилась! Ты забыла? А ты, Лонгинов, ты забыл, как я тебя подкармливала! Мать жила с отчимом. У них свое, у нас свое. А я приду, украду для тебя котлетку…

Ф и р с о в а. А я вот своей все денег посылаю, а ведь она меня не любит.

П р а с к о в ь я. Егорий, ты пошто какой-то не свой?

Л о б о в. Думаю…

Л о н г и н о в. Алла, у тебя от головы ничего нет?

А л л а. Сейчас. (Роется в сумке.) Держи.

С в е т а. Прасковья Марковна, а у Дуньки телята заболели.

П р а с к о в ь я. Не дай бог, ящур!

С в е т а. Я уж своих не пускаю к другим! Завтра думаю отрубями попоить.

И в а н. Ты что?!

С в е т а. Чего?

И в а н. Завтра ты где будешь?

С в е т а. Ой! А я и забыла за разговорами. Вань, я не поеду! Забирай имущество, оставь мне только дом.

И в а н. Корреспондент, как тебя зовут?

У т е х и н. Игорь Алексеевич.

И в а н. Игореша! (Подсаживается к нему.) Ты мне в столице не поможешь устроиться?

У т е х и н. Нет.

И в а н. Почему?

У т е х и н. Не нужен ты там.

И в а н. А где, по-твоему, я нужен?

У т е х и н. В гробу.

И в а н. Шутник… (Отходит.)

О л я. Вы идиот, Игорь Алексеевич?

У т е х и н. Ну-ну! Спокойнее.

О л я. Надо же понимать! Надо же понимать!

У т е х и н. Чего ты заладила как заезженная пластинка? Если надо, то пойму!

О л я. Я бы, Иван, на вашем месте дала ему по физиономии!

У т е х и н. А действительно, Иван? Ты чего?

И в а н. Да пошел ты!

У т е х и н. Я бы с удовольствием из тебя отбивную устроил! У меня страсть: дождаться — и точно в нокаут! Без эмоции! Ну, Ваня! Налетай!

И в а н. Да пошел ты!

С в е т а. Чего ты пристал?

Ф и р с о в а. Отстаньте вы от него! Еще пропишет!

Л о н г и н о в. Может, ты со мной выйдешь?

У т е х и н. Убогих не бью. (Уходит и ложится на дальнюю лавку.)

Алла нервно смеется.

Л о н г и н о в. Заткнись!

П р а с к о в ь я. Егорий! Ты остынь! Не замай его!

Л о б о в. Я не собираюсь.

П р а с к о в ь я. Я вижу. Он того и ждет, чтобы ты к нему.

И в а н. Гнида он! Гнида! Думаешь, боксер, так все можно?

С в е т а. Отстань ты от него!

И в а н. Я тебя тоже видал в гробу! Кикимора проклятая…

П р а с к о в ь я. Ванька! Уймись! Черт его знает, кто он такой! Помнишь, Егорий… Нет, ты-то не помнишь, маленький еще был. Приехал еще до войны к нам один. Все ходил расспрашивал, как да что. А после трех моих братьев увели. Увели, так и до сих пор не знаем, где схоронены!

У т е х и н. Как вы напуганы!

Л о б о в. Если ты не уймешься, Утехин…

У т е х и н (резко вскакивая). То что?! Что!

Л о б о в (идет к Утехину). Хочешь мою реакцию проверить?

О л я. Не надо! Не надо!

Л о б о в. Ладно, жизнь тебя научит! Она тебя так выучит, так вышколит, что ты от бессилия свои кулаки съешь. Сколько тебе лет? Тридцать? И Ивану столько же!

И в а н. Тридцать четыре!

Л о б о в. У него детей двое, стажу девятнадцать лет! Ты понял? У него девятнадцать лет стажу! А ты что успел? Опорочить нескольких честных людей. Обесчестить нескольких девочек! У тебя вместо головы кулак! Прасковья, я сегодня речь сказал, когда мне Звезду вручали.

П р а с к о в ь я. Так я же вижу, что ты не в себе! Ну что ты там насказал?

Л о б о в. Я сказал так… Иван, сядь! Что ты поднялся!

И в а н. Послушать.

Л о б о в. И так слышно. Я сказал, что вы мне Звезду дали не за наш труд, а за наше терпение! Сколько же надо было выдержать и вытерпеть. То постановления, то решения, то резолюции! То паши там, то сей здесь! И все мы вытерпели! Уж если мы нашу технику терпим, то сносу нам нет!

И в а н. Правильно.

Л о б о в. А годы идут! Дайте мне в городе свои магазины! Я сам продам молоко и сам сыр сварю! Вон с Кудимовым скооперируюсь и куплю сыроварню! Овощи мои и в целлофане продавать стану. Каждую морковку в целлофан одену! Мне свой труд жалко! Мне свою землю жалко! Это моя земля! Я на ней работаю. А так что получается? Молоко выливаем в канавы! Его принимать некуда! Я рощу, рощу скот, а из него — колбасу, от которой рот судорогой сводит! Я пришел на эту землю кормить людей! Так дайте мне их хорошо кормить!

У т е х и н. Вот тебе и скажут: хочешь, корми хорошо!

Л о б о в. И буду. Ни один немец не придумает того, чего я придумаю!

У т е х и н. Демагог! Ни одному слову не верю! Подогретые чувства! Никогда у нас не будет ни изобилия, ни свободы! И каждый раз Иван будет подниматься в надежде услышать что-то новое. Тоска…

П р а с к о в ь я. Хорошо.

Ф и р с о в а. Не дадут, Егор Денисович, не дадут тебе воли.

Л о б о в. А я возьму. Сколько мне еще жить?

П р а с к о в ь я. Еще наживешься!

Л о б о в. И хорошо! И правильно! Хорошие люди должны долго жить. А я человек хороший! А? Оля? Хороший я или нет?

О л я. Хороший!

Л о б о в. Я себе сам наметил программу. С осени музыкальную школу строить начну! Обсажу ее белыми березами, а аллею к ней обсажу липами! И ты, Оленька, на своих ногах пойдешь по этой аллее. Какая должна быть у нас музыкальная школа?

О л я. Какая… Как терем!

Л о б о в. Как что?

О л я. Как раньше терема строили!

Л о б о в. Идешь ко мне работать?

О л я. Работать? Кем?

Л о б о в. Музыке учить станешь!

О л я. Я с удовольствием…

Л о б о в. Если с удовольствием, то отлично! Прасковья, возьмешь к себе девочку?

П р а с к о в ь я. Чего же не взять? Дом у меня большой!

У т е х и н. Буфетчица! Коньяку двести! (Идет не хромая.)

С в е т а. Ой, не хромает!

У т е х и н. Могу, если нужно, и похромать! (Изображает хромоту.)

Л о б о в. Я же твой чемодан тащил!

У т е х и н. Правильно! Ты и меня всю жизнь тащить будешь! Буфетчица!

Ф и р с о в а. Иду…

У т е х и н. Двести и карамельку!

О л я. Мама, иди сюда! Мама!

А л л а. Ну что? (Подходит к Оле.)

О л я. Мама! Ты поезжай домой! Только не выходи замуж за Аркадия! Не выходи!

А л л а. Ну что ты все шепчешь?..

О л я. Мама!

А л л а. Ну что?!

О л я. Мама, он ко мне приставал! С первого дня он стал приставать.

А л л а. Что?

О л я. Все… Я сказала, и все! Егор Денисович, вы не раздумаете меня взять?

Л о б о в. Нет.

Л о н г и н о в. Алла! Ты что?!

А л л а (кричит). Нет!

О л я. Да, мама! Да!

А л л а. Дима! Димочка!

Л о н г и н о в. Я здесь!

С в е т а. Чего она?

Л о б о в. Ничего.

У т е х и н. Буфетчица! Карамельку забыла!

Ф и р с о в а. Возьмешь сам, не маленький!

А л л а. Дима! (Плачет, Лонгинов ведет ее на лавку.) Ты слышал?

Л о н г и н о в. Да.

А л л а. Зачем?! Зачем она так?!

Л о н г и н о в. Я не знаю. Не плачь, Алка!

А л л а. Господи, сколько лет я не слышала, как ты меня зовешь Алкой. Как ты жил все это время?

Л о н г и н о в. Плохо. Меня хорошо одевают, кормят. И получаю я прилично, а живу плохо! Главное, музыка уходит. Не слышу. Раньше хоть она была. Как бы там ни было, а станешь играть, словно все отдалилось, и плохое и хорошее.

А л л а. Неужели то, что она сказала, правда?

Л о н г и н о в. Зачем же ей обманывать?..

А л л а. Она же больная!

Л о н г и н о в. Она красивая, умная девочка. Я не вернусь больше домой. Туда, к ней! Запах пота я уже не выношу! Как в казарме играю! А ты знаешь, у нас одна была такая, как Оля. Пять лет вообще без движения. Сломала шейный позвонок. А потом усилием воли встала, и сейчас она уже передвигается! Очень хорошая девочка!

А л л а. Ольга тоже иногда встает! Бедная девочка! А я думаю, что она заладила: увези ее и увези. Хочу в дом инвалидов! Ах, Аркадий, подлец! Ты как думаешь, простить его?

Л о н г и н о в. Это твое дело.

А л л а. Он немного помоложе меня… Кровь у него горячая! Дим, а тебе не кажется… Нет! Погоди, погоди! Оля, можно тебя! (Отвозит дочь в сторону.) Ольга, ты понимаешь, что сказала?

О л я. Конечно, понимаю!

А л л а. Но ведь и ты молодая! И у тебя, несмотря ни на что, могут возникать желания?

О л я. Конечно.

А л л а. А тебе не кажется, что ты сама влюблена в Аркадия? Ты сама завлекала его?

О л я. Мама, прекрати.

А л л а. Ага! Попала в точку!

О л я. Хорошо… Допустим, попала! Я, может, давно живу с ним!

А л л а. Что?!

О л я. Да!

А л л а. Так вот зачем он приходит намного раньше меня! Я-то по глупости была уверена, что вы занимаетесь языком!

О л я. Ты, как всегда, наивна!

А л л а. Да! Действительно, я очень наивная! Меня так просто обмануть! И ему было хорошо с тобой?

О л я. Очень! Но я пожалела тебя и решила уехать. Сегодня мы с тобой простимся, и все!

А л л а. Знай! Знай, что я отныне ненавижу тебя! Что никогда более мы не увидимся! Я тебя выписала из Москвы!

О л я. Я видела штамп в паспорте.

А л л а. Да?

О л я. Да. Мне его показал Аркадий. Мама, он не женится на тебе. Как все брюнеты, он излишне эмоционален, увлекается!

А л л а. Что у тебя за манера все обобщать? Почему все брюнеты?

О л я. У Чехова раньше все брюнеты были пессимистами. Теперь все переменилось. Блондины — пессимисты. Брюнеты устремились к удовольствиям.

А л л а. Ты ни черта не понимаешь в жизни! У тебя книжный ум! (Возвращается к Лонгинову.) Дима, я догадалась! А сейчас все выяснила. Она влюблена в Аркадия. Теперь понимаешь? Я ее не виню! Девочка молодая, а Аркадий красив!

Л о н г и н о в. Говори тише. Нас все слышат.

А л л а. А я ничего не собираюсь скрывать! Я узнала, что она жила с Аркадием! Бедный мальчик! Он, конечно, из любезности! Из деликатности! А эта решила, что он из любви! Или из страсти!

П р а с к о в ь я. Уймись, ты, трещотка!

А л л а. Не смейте так со мной разговаривать!

Л о б о в. А ты что делаешь, а? Красотуля ты любезная! Соображаешь, что говоришь! Тебе же после за всю жизнь не отмыть себя! Понимаешь ты это?!

А л л а. Обойдусь без поучений!

П р а с к о в ь я. Дора, сколь там время-то?

Ф и р с о в а. Третий час!

П р а с к о в ь я. Вот те на! Проговорились! Ну, бывай здорова!

Ф и р с о в а. Побегла?

П р а с к о в ь я. Пойду. Покуда дойду, вот тебе и пять — как раз подою. Своих надо да Дуськиных.

Ф и р с о в а. По грязюке-то тяжело?

П р а с к о в ь я. А я напрямик, через пашню. Разуюсь да пошла.

Ф и р с о в а. Как меня возили, так мы там рыбу консервировали. Слышь, Вань, ты, может, когда и мою рыбку кушал! Я когда возьму да сучок в банку положу.

П р а с к о в ь я. Зачем?

Ф и р с о в а. Вдруг, думаю, где услышу, что в банках сучки. Не слышала. Видно, еще мои банки не купили.

И в а н. Страна-то вон какая! Как же ты услышишь?

Ф и р с о в а. Одна директорша с нами сидела. Вот она говорит, что утром в Москве анекдот расскажут, а через два часа уже над ним на Камчатке смеются. Как передается, никто не знает!

П р а с к о в ь я. Так ты про ноги чего же молчишь?

Ф и р с о в а. Про какие ноги?

П р а с к о в ь я. Ты мне что говорила? Ты мне говорила, как ноги застудила!

Ф и р с о в а. А! Так, милая ты моя! Целый день на бетонном полу стояла! Сапог резиновый на босу ногу — и стоишь!

П р а с к о в ь я. Вот! А у нас коровы хоть и не сосланы, а тоже на бетонном полу стоят! Сколь я тебе, Егорий, говорила: нельзя коров держать на бетонке!

Л о б о в. Знаю! Не дают леса!

П р а с к о в ь я. А ты посылай к нам, кто не дает!

Л о б о в. Ладно, будут полы.

П р а с к о в ь я (Оле). Так ты, дочка, приезжай с председателем. Он тебя до самого дома завезет. А ключ он знает где. Да все знают. Над дверями висит. Я в обед прибегну, поставлю квашню. К вечеру булок испечем да пойдем гулять на речку! Ой, у нас речка! Ой, диво! Прям с нее пить можно! А поди сыщи такую. Собачонка прибежит, так ты ей хлебца брось.

О л я. Ладно, бабушка.

П р а с к о в ь я. Ну, бывайте! Слышь, каторжная!

Ф и р с о в а. А?

П р а с к о в ь я. На троицу приезжай! Через неделю! Пива своего бидончик захвати! Вон для Ивана!

И в а н. Может, мне с тобой махнуть?

П р а с к о в ь я. При ордене да босиком?

И в а н. Ну? А чего?

П р а с к о в ь я. Да нехорошо это! Еще скажут, что украл. А так ты с машины сойдешь, подушки сгрузишь и пошел до магазина, грудь нараспашку!

И в а н. Не! Я теперь до троицы точно ни капли!

П р а с к о в ь я. Димитрий, а хошь, так подъезжай с дочкой!

Л о н г и н о в. Я подъеду!

П р а с к о в ь я (Утехину). Повинись перед людьми! Повинись, дурачок! Гордыня не ум. Можно и без нее прожить.

С в е т а. Марковна, так я с тобой! Гляди тут, Ванька, не забудь чего! Деньги-то у меня за пазухой. Хорошо, дом не продали! Сейчас свою Зорьку обратно в дом поведу!

П р а с к о в ь я. А у кого она?

С в е т а. У Кондрашиной!

П р а с к о в ь я. Она же не продоит корову! Ей же лишь бы скорее. Ох, Светка!

С в е т а. Виноватая, Марковна! Виноватая! Вань, понял? Вон чемоданы! Да, перину заверни! Перину-то не забудь!

И в а н. Да уж перину не забуду.

Прасковья и Света уходят.

Л о б о в. Смотри, Оленька, светает! Значит, ушли тучи. Вон дорога в наше село. За ней поля наши. Я вот с этих мест гречиху беру. Тут гречиха родится! Замечательная гречиха!

За окнами начинает светать. Видна дорога, столбы вдоль нее. Бескрайнее поле, а вдалеке через некоторое время высветится церковь.

А вон там наше село! Его не видно, а посветлеет, покажется церковь. С пятнадцатого века она у нас.

Лонгинов идет к пианино. Садится и играет.

У т е х и н. Лобов, не сердись очень, ладно?

Л о б о в. Тебе жить, Игорь Алексеевич. А так нельзя. Злой ты.

У т е х и н. Злой. Согласен. Котлетами питаюсь, вот и злой.

О л я. А вот у вас бывает, когда всех жалко, и плохих и хороших?

У т е х и н. Нет.

О л я. Почему?

У т е х и н. У меня утеряно чувство сострадания! Я умом понимаю, что людям живется несладко! Я даже, когда мне слишком сухо и нигде не каплет, иду в больницу. Наши больницы — это наше сегодня, сконцентрированное в одном месте. И я все вижу! И грязь, и взятки, и смерть…

Л о б о в. А выздоравливающих видел? Людей, часами стоящих за операцией, видел? Слушай, а ехал бы ты за границу!

У т е х и н. Не пускают.

Л о б о в. Почему?

У т е х и н. Что я там буду делать?

Л о б о в. Да, брат, дела! Никому ты и нигде не нужен. Вот когда домой приедешь, на тахту сядешь, вспомни Прасковью Сибирцеву! Пьяный ты, на отдыхе ли, в театре, знай, что ровно в четыре она поднимется, в пять будет на ферме, в полшестого начнет доить! Сорок лет, изо дня в день! Мир не стоит без праведников! У нее муж в сорок втором без вести пропал, а она каждый вечер идет на паром. Я ей как-то сказал: Прасковья, нету его. Как она посмотрела на меня… Мир потому и стоит, что есть у него Прасковья!

И в а н. Она вот и Светку мою выучила дойке.

У т е х и н. Понимаешь, Лобов, все дело в том, что у нас повернуто с ног на голову. Не дело для человека, а человек для дела!

Л о б о в. Вполне с тобой соглашусь. Потому-то я и наделяю своих людей землею. Пусть она для них, а они для нее!

О л я. Вы думаете, я привыкну?

Л о б о в. Где?

О л я. В селе!

Л о б о в. Да еще так, что пройдет несколько лет, а ты поедешь в город и с полдороги вернешься.

Слышен сигнал автомобиля.

И в а н. Кто это? (Выскакивает.)

О л я. Па, что ты притих?

Л о н г и н о в. Я словно в церкви побывал.

У т е х и н. Осталось попасть в морг.

Вбегает И в а н.

И в а н. Кондрашин на «Беларуси».

Л о б о в. Пошли подцепим наш «уазик» и проскочим! Ну, Оленька, поехали.

О л я. Все?

Л о б о в. Все!

Вдалеке высветилась церковь. Особенно ярко блестит золотой купол.

Видишь, Оля?

О л я. Вижу!

Л о б о в. Церковь Знамения. Бывайте здоровы.

Л о н г и н о в. Оля!

О л я. Пап, не грусти! Пап, приезжай в гости.

Л о б о в. Село Знаменка!

Л о н г и н о в. Да, конечно, да…

Лобов катит Ольгу к выходу, Иван успевает унести свои вещи.

Ф и р с о в а. Егор Денисович! Может, пивка на дорогу?

Л о б о в. Обойдемся! (Уходит.)

А л л а. Даже не посмотрела в мою сторону.

У т е х и н. Буфетчица, как зовут?

Ф и р с о в а. Меня? Фирсова я, Дора.

У т е х и н. Фирсова, как жить дальше?

Ф и р с о в а. Как жил, так и живи. Я вот про себя скажу. Иной раз думаю: не буду брать! Да куда там. Начну выручку считать, а десятка да прилипнет! Куда нам до Прасковьи или до Лобова! Они труженики! Такие не украдут. Сами отдадут. Лобов колхоз принял знаешь какой? Доходной! А счас музыкалку будет строить!

У т е х и н. Нам с тобой, Фирсова, музыкалка ни к чему. У нас со слухом нелады!

Ф и р с о в а. Вот! Поехали! Поехали… Уехала ваша доченька. Нашла себе она стежку.

А л л а. Дима, поехали и мы?

Л о н г и н о в. Сейчас…

У т е х и н. Слышь, пианист, рекомендую. Перед трассой мост. Воды в реке сейчас много. Так что ты с моста вместе с бывшей женой! Машину, правда, жалко!

Л о н г и н о в. Отстань! Отойди!

А л л а. Вы… Вы…

У т е х и н. Меня заведующий отделом сжирает… он меня, а я всех. Слышь, Фирсова. Поставили заведующим отделом сопляка! Двадцать шесть лет! Вызывает меня и говорит: ваше место в стенной печати. Сразу! Без предварительных разговоров. Отрабатываю два месяца… Был бы старик, я бы его припер к стенке! Я бы нашел его изъян! А у этого нет! Он молод, гад! И талантлив…

Ф и р с о в а. Кто опять подъехал?

У т е х и н. Показалось.

Ф и р с о в а. Мне когда четыре года дали, тогда думала, что показалось!

Входит Л о б о в.

Л о б о в. Дмитрий!

Л о н г и н о в. Да?

Л о б о в. Поехали с нами. Директором музыкальной будешь, а?

Л о н г и н о в. Братья и сестры! Видит бог, я согласен… Видит… Егор Денисович, я себе уже приговор подписал! Согласен! Живой… Согласен! (Спешит к выходу.)

А л л а. А я?! Как же мне добираться?

У т е х и н. Вместе. Нам вместе, на автобусе.

Лобов и Лонгинов уходят.

Ф и р с о в а. А ты говоришь, показалось! Хочешь пива?

У т е х и н. А что за фамильярности? Почему на «ты»?

Ф и р с о в а. А как тебя еще звать? Кто ты такой?

У т е х и н. Тут ты, Фирсова, права… Никто! Когда автобус приходит?

Ф и р с о в а. Если дорога наладится, то к обеду, а нет — до следующего утра.

А л л а. Как до утра?

Ф и р с о в а. А можно и до трассы пешком. Тут часа два ходу.

У т е х и н. Ну, пойдем, что ли, подруга?

А л л а. С вами?