Занавески

А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а Б а с а р г и н а.

С т е п а н А н д р е е в и ч — ее сын.

Д а ш а — дочь Степана Андреевича.

Е г о р А н д р е е в и ч — младший сын Александры Прокофьевны.

П о л и н а — его жена.

Д о м н а П а н т е л е е в н а — подруга Басаргиной.

Л у к о в П е т р Л у к и ч — учитель сельской школы.

В е р а — жена Лукова.

Х о м у т о в Д м и т р и й И в а н о в и ч — сын Домны Пантелеевны.

С т е ш а — его жена.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Утро. Старый сельский дом. Большая светлая комната. У окна стол с кипящим самоваром. Слева лестница, ведущая на второй этаж, под ней дверь на кухню. Справа дверь, ведущая в сени. Через окна виден распустившийся сад. Вдоль стены стоят лавки. В центре печь, выложенная изразцами. За столом сидят А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а и Д о м н а П а н т е л е е в н а. Первая одета по-городскому. Кофточка светлая, серая в клетку юбка. На Домне Пантелеевне сарафан, передник, на голове платок.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А вот пошто ты, Александра, простоволоса? Нехорошо! Немолода!

Б а с а р г и н а. Да вот он, платок-то! (Надевает платочек.) И скажи, как из саду пышет! Прямо один аромат!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Степан твой посадил. Что морозы были, а и то не вымерз! Степан сену навозил да засыпал как следоват. Яблони как цветут! Ох и духмяные! Уж что-что, а духмяные!

Б а с а р г и н а. Вот тебе раз! Третью чашку выпила, а еще охота!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Так ведь, подруга, не равняй воду. Одно дело твоя городская, другое — тебе из колодца. Твой же колодец, басаргинский! Зато уж и чай ты привезла. Сколь живу, милка, а такого не пивала. Где же он растет такой?

Б а с а р г и н а. Этот? Липтанский. С Лондону Егорий привез.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Сам, что ли, ездил?

Б а с а р г и н а. А как же…

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Пускают?

Б а с а р г и н а. Покудова можно, а что дальше будет, неизвестно. Живем, как на извержении!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. На чем?

Б а с а р г и н а. Черт его знает, на чем!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Сподобилось тебе, Лександра, на старости. А Андрею-то и не сподобилось! А уж Андрей-то Ильич, сама знаешь… Уж кого и помянешь добрым словом, так то Андрея Ильича!

Б а с а р г и н а. Ты кушай, Домнушка, кушай! Вот рыбки красненькой! Поедиста! Егору-то я так и щи варю. Он у меня пищу простую любит. Русский человек.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ну да, конечно.

Б а с а р г и н а. А уж гости придут, тем подавай уже чего из деликатов.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Гостей, поди, много бывает?

Б а с а р г и н а. По-разному. Какие, конечно, свои, а которые иностранные.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А меня дочка все к тебе посылает — езжай, говорит, покуль тетка Лександра жива. Потом уж не пустют! Думаю, господи, а куда ехать? Это у Москву ехать! До того дурно в голове станет, прямо хоть к кровати привязывайся!

Б а с а р г и н а. Как теперь жизнь-то в колхозе?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Да я уж от колхоза отстала. Какой колхоз? Дома свой! Валька своих внучат тащит, Семен своих, а тут еще огород! Двух коров ведь держу. Ведь сказать — шестеро внучат! Разорение одно! Ивана уже пять лет как схоронила. И пошто мужики не живут?

Б а с а р г и н а. Я-то уж двенадцатый год одна.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Что сделаешь. Андрей-то Ильич и на войну сходил, и лямку председательску тянул после. Потом уж и мой Митя взялся. Взялся, так по сей день тянет. А где он гостевал, Егор-то?

Б а с а р г и н а. Во Франции, в городе Париже. Три месяца держали, паразиты! Свово-то ума не хватает, так занимают нашего!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Он у тебя по какой части?

Б а с а р г и н а. По истории. Вице-президент.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ой, царица небесная… так я, может, уж пойду? Спокойнее, подружка.

Б а с а р г и н а. Вот те раз! Да мы чо, немцы, чо ли?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А еще как скажет: а пошто тут эта?! Ну-ка быстро ее взашей!

Б а с а р г и н а. Да ты его совсем, видно, не помнишь?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Так ведь, подруга, жизнь что плохая, что хорошая, гнет да ломает. Митька-то мой чего учудил! Взял да на каком-то собрании, при всех властях, и ляпнул, что, мол, землю надо распределить по семьям. Вроде как назад возвернуть. А кто-то из зала по простоте душевной и скажи — кому, мол, она теперь нужна! Ты же знаешь Митяя? Он же за эту землю — он глотку перервет. Как он кинулся! Это, говорит, как случилось, что крестьянину земля не мила? Кто виноват?! Ну, видно, лишнего и ляпнул. Домой приехал черный! А ему уже из района секретарь звонит. И чуть не матом. А как ему еще, если он этого секретаря самого пуще всех распек. При обкомовских-то властях. Ну, Митяй побрыкался, побрыкался и, гляжу, обмяк… А твой-то вот уж и академик. Я-то пошто, дура такая, не пустила своего в город? Теперь в председателях ходит! Ни свет ни заря, ни свет ни заря! А его… ой, господи! Чего! А ведь Митрий, он с твоим Егором одногодки. За одной партой сидели.

Б а с а р г и н а. Пьет?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А кто теперь не пьет? Теперь, подруга, все через донышко глядят! Молодые вовсе с ума посходили! Едет на мотоцикле, да так и норовит тебя задавить! Ой, куда идем, не знаю, но жить стали лучше.

Б а с а р г и н а. Ну так и живите!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Так ведь хочется знать: а куда идем? Не бараны какие ходить в потемках. Может, мы к капитализму чешем!

Б а с а р г и н а. А ты не хочешь?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Да упаси бог! Уж лучше на одной картохе, чем ихними мыслями жить!

Б а с а р г и н а. А у нас которые прямо об этом мечтают. Хорошо бы, говорят, капитализм пустить в Расею! Все бы, говорят, забогатели и всяких каких ни на есть штанов и рубах было бы полно!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Да их теперь полно, штанов этих! Ой, господи… А все от музыки ихней! Все от ее, проклятой! Ты сядь, паразит, книжку почитай, так нет, включит свой рататуй и хлопает глазами! А там, подруга, ни одного русского словечка! А когда и русские, так и не поймешь какие! Он же, дурачок, не понимает, что не быть ему американцем, а те, которые музыку-то эту нам спроваживают, те-то все понимают. Вон, мол, Ванька-дурак, свои песни забыл, а чужие не понимает.

Б а с а р г и н а. Это рататуем что зовешь?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Магнитофон этот!

Б а с а р г и н а. У нас, милая, чище! У нас в телевизоре пленку засодят и кино глядят. Какое захотел, такое и гляди. Я единожды нашла каку-то, включила. Знаю как. Премудрость невелика. Так, милая ты моя! Вот я тебе скажу, ты не поверишь, что я увидела. Баба голая! (Шепчет на ухо подруге.)

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Не может быть такого!

Б а с а р г и н а. Не божиться же мне за такое дело!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Не может. Покажи!

Б а с а р г и н а. Вот приедешь, покажу!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ой, не верю! У Егория жена-то кто?

Б а с а р г и н а. С первой он разошелся. Да уж давно. Первая-то, Вера Серафимовна, певица. Я, конечно, мало чего понимаю в ихнем пенье, но, матушка моя, как заблажит с утра! Как заблажит! Святых выноси! Веришь, ажно страшно становится! Стекла гудят, посуда позвянькивает, а она пуще горло дерет.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Да зачем она так?

Б а с а р г и н а. Горло развивала. К вечеру расфуфырилась — и на концерт шасть. Приходит за полночь! А концертное дело до хорошего не доведет! Нет! Цветочки, подарочки. Колечки пошли с бриллиантами! Года четыре прожили и разошлись! Тогда Вера Серафимовна вышла за генерала. Прямо с ходу. Генерал был вдовый. Сейчас маршал. Сама-то к генералу, а Пашку нам бросила. А Пашка, он же ее сын! До Егория родила певица! Вот он и мотался от отца к матери. Егор не баловал, так мать растлевала! На рестораны да штаны по сотне выкидывала! Поступил в институт, женился.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Паша кем работает?

Б а с а р г и н а. В журнале каком-то. Печатает по журналам рассказы. Нет, Паша это не Егорий! Егорий труженик! В пять встает да до десяти работает дома. После в институт, после всякие заседания!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А сама как?

Б а с а р г и н а. Ничего. Покуда не жалуюсь. И по дому и по магазинам. А тут как-то маршальша прикатила. Все ничего, да уж как-то неловко за нее.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ну так прикатила, говоришь, маршальша?

Б а с а р г и н а. Видно, сравнить. Не прогадала ли? Больно расфуфырена! И не к лицу ей. Хоть и маршальская жена, а блюди. Глаза теперь муслят! Чуть не стеклом посыпают, да только чтоб блестели!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. У нас две дуры какое-то лекарство себе в глаза капали, чтоб цвет поменять! До того накапали, что одна ослепла на один глаз. Я ее встренула да говорю: поменяла цвет, что не видишь свет!

Б а с а р г и н а. Ну-ка я тебя еще чайком побалую!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Побалуй, подруга. Я такого чаю отродясь не пила.

Б а с а р г и н а. Так ведь не наш!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Это почему так? Теперь-то хорошее — что не наше. Свое все перевели. Мого Митяя сымать хотели, что против химии пошел. Он же эти удобрения прямо возненавидел! Ты погляди, что понаделали! Траву отравили удобрением, а после ее скормили скоту. А тот навоз свой навалил, а навоз тоже траченый. Больной. Получилось, что теперь лечить все надо. Делов, подруга, не переделать. А делать особенно некому. Все норовят без дела прожить. Вы-то надолго к нам?

Б а с а р г и н а. Бог его знает! Егор только позавчера с Парижу вернулся, и сразу сюда покатили. У него, подруга, юбилей! А он и говорит, давай, мама, бежим, а то заюбилеют!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Прямо вот так, матом?

Б а с а р г и н а. Где ты слыхала, что матом?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А! Перепутала малость: мой-то, тот без матерного не обходится. Егорий спит?

Б а с а р г и н а. Какой! С утра пораньше, до свету еще, рыбу убежал ловить!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А Степан где?

Б а с а р г и н а. В город зачем-то поперся. Вчера весь вечер молчал! Вот, милая моя, родные братья, а поди ты, сыщи чего общего? Нету! Будто и не я их рожала да растила.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Степан, он… Бог его разберет!

Б а с а р г и н а. Видно, поехал водку покупать. Вчера укорил Егора, что тот не привез. Так Егорий непьющий. В голову не пришло, что к брату надо с водкой ехать. А все одно, подруга, рада я радешенька, что дом свой увидала! А ведь его еще дед Андрея Ильича ставил. Прямо тебе игрушка.

Входит Д а ш а. Она крепкая, ладная. На голове белая косынка. Войдя, она сняла косынку, повесила на крючок, тряхнула головой. Даша улыбчива, но во всем ее облике чувствуется скрытая усталость.

Д а ш а. Ой, бабушка, здравствуй!

Б а с а р г и н а. Дашенька, голубонька!

Целуются.

Ну так садись, садись, чаем напою!

Д а ш а. Я прямо с дойки да сюда. Уж я вчера спать легла, слышу, никак машина подъехала к Басаргиным. Утром выскочила… «Волга» стоит. Ну, значит, сам академик явился! А отец где?

Б а с а р г и н а. В город умотал.

Д а ш а. А? Ну да… правильно.

Б а с а р г и н а. Как живешь-то, Даша?

Д а ш а. Да какая жизнь… Нету жизни, бабуль! Толкаешься да маешься, а зачем? Поди догадайся. Ребятишек на лето к свекрови угнала. Она у нас в соседнем селе. Тоже затурканная, да хоть на пенсии.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Внучка-то у тебя, Лександра, молодец. Доярка первая! У нас ведь теперь что?.. У нас теперь одна надежда — баба! Прямо тебе как война идет! Стали ускоряться сейчас, так с десяти утра уже пьяные! Да и баб многих прихватило этой заразой. Нет-нет, а в рюмку заглянет! А в этом деле как? Сколь рюмок, столь и мужиков.

Д а ш а. Это верно. Только, Домна Пантелеевна, а что мне со своего взять? Ладно, сейчас лечить увезли. А то что? Придет, глаза под лоб закатит и песни часа три поет! Хорошо еще, что ребятишек успела сладить сразу. Сейчас-то, говорю, на двор сходить не с чем, не только детей ладить! С этой водкой проклятой!

Старухи смеются.

Чего вы? Да ей-богу!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ой, Дарья, ой, холера! Вот, Лександра, она у нас завсегда такая. Я с ей десять лет отробила на ферме. Поставили нам, помнится, машину-дойку. Машины-то поставили, а с электричеством у нас знаешь как? То есть, то нету!

Д а ш а. Чаще нету, чем есть! Свое динамо иметь надо! Повертишь им перед электриком, дадут свет. Или перед кем там надо? Нынче бабе без приличного динамо нечего делать!

Наверху появляется П о л и н а. Спускается по лестнице. Она в светлых брюках и белом пиджаке. Лет ей около тридцати. Она эффектна, красива. Причем знает о своей наружности и любит ее демонстрировать, но не очень заметно. Умна, сдержанна, даже чуть холодновата. Она кивает всем сидящим за столом, улыбается.

Б а с а р г и н а. Да когда же ты встала? А я и не видела.

П о л и н а. Я раньше вас. Туалет занимает уйму времени! Доброе утро! Александра Прокофьевна, познакомьте меня. (Подходит к Александре Прокофьевне, кладет ей на плечи руки и целует в щеку.)

Б а с а р г и н а. Это наша Полина. Жена, значит, Егора. Это подруга моя, Домна Пантелеевна. А это Дашенька, дочка Степана.

П о л и н а. Очень приятно! А где же Егор?

Б а с а р г и н а. Так Егорий рыбу ушел ловить.

Д а ш а. Ну, вы уж чаевничайте, а мне домой надо.

П о л и н а. Вы спешите?

Д а ш а. Борова надо накормить да курам дать… Я уж к вечеру явлюсь.

Б а с а р г и н а. Так ты приходи!

Д а ш а. Приду, приду. (Уходит.)

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ишь Егор-то, каку взял!

П о л и н а. Какую?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. На сколь же ты его моложе?

П о л и н а. На двадцать лет.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. И ничего?

П о л и н а. Ничего.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Вот я чего дикую, Лександра. Откуда такие берутся? Это что за порода? Ведь не было ране таких! Глянь: и ухожена, и уложена! И все-то в ней по ровной дольке.

П о л и н а. Не все. Есть и не по ровной.

Б а с а р г и н а. Садись, Поленька, чайку откушай. Блинчики вот со сметанкой. Чего снилось на новом месте?

П о л и н а. Не помню. Что-то снилось, а вот что? Нет, не помню.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. И где же вы работаете?

П о л и н а. Нигде. Помогаю Басаргину.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ну да… такого мужика обиходить целую фабрику надо.

Входит Б а с а р г и н. Он в модной спортивной куртке, на голове фирменная кепка с козырьком, в болотных сапогах и с удочками. Заметно раздражен, хотя и сдерживает себя.

П о л и н а. А я не слышала, как ты ушел…

Б а с а р г и н. Меня соловей разбудил. (Смотрит на Домну Пантелеевну.) Пантелеевна?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Она самая, Егор. Она и есть. Я-то все на твою жену любуюсь. Хороша!

Б а с а р г и н (ставит удочки). Рыбы нет! (Проходит в дом, целует Домну Пантелеевну.) Дмитрий-то как?

Д о м н а П а н т е л е е в н а (смахнув слезу). Воевал, воевал, да, кажись, отвоевался. Нынче придет, сам расскажет. Ты-то, вот оно, диво! Ведь в какие люди выбился, ажно боязно к тебе подходить. Мы тебя на кажном собрании поминаем. У нас, как что, сразу про Егора. Вышел же из наших ажно вон куда! А мы, мол, что? И Степан-то, видно, оттого забуксовал. Да ведь и то, что крестьянской работы не знал. Сразу пошел учиться. Зоотехником стал. После все ходил песни записывал. И как-то заглохся человек. Конечно, и то беда, что жена бросила.

Б а с а р г и н а. Где она теперь, Галина?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. В райцентр укатила. Мужик ее новый у нас в клубе работал. На баяне играл, хором заведовал. А после вот с Галиной убежали. Степан и так-то одной желчью жил, а после прямо как с цепи! Всех перелает! Да ведь, люди добрые, он и впрямь, может, человек особенный, а мы-то по темноте не видим. Нынче-то худо, что народ всякого до себя опускает, а сам у вверх не идет! Увидит, что не такой живет рядом, давай его ломать-подламывать. Интерес потеряли к человеку.

Б а с а р г и н. А почему рыбы нету?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Теперь чего ни возьми, нету. А зачем она тебе, Егор? Исть ее нынче никак нельзя. У нас тут поотравлялись через нее мужики. Кругом заводы понатыкали. У нас как? Лишь бы подешевле. Сила дармовая. Ты уж прости, Егор, за рассуждения. А только вам, академикам, привезут, положат. Ты, Егор, места-то свои признал?

Б а с а р г и н. Рыбы нет!

Б а с а р г и н а. Да что ты со своей рыбой?!

Б а с а р г и н. Ничего… Тоскливо. Речка болотом воняет, мостик, что через ключ был, сломан! Плохо…

Входит Л у к о в. Он запыхался, видно, что очень торопился. На нем старенький, давно вышедший из моды костюм. На плече баян. Сам он невысок, простоват и постоянно ерошит волосы.

Л у к о в. Доброе утро! Товарищ Басаргин, разрешите познакомиться?!

Б а с а р г и н. Разрешаю.

Л у к о в. Луков — моя фамилия, Петр Лукич. Я учитель средней школы. Читаю историю. Пришел высказать… Поговорить…

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ну, так я пошла, подруга. Приходи, чай, не забыла, где живу?

Б а с а р г и н а. Сама-то к вечеру явись!

Домна Пантелеевна уходит.

Да вы что же не проходите?

Л у к о в. Спасибо.

П о л и н а. А почему вы с баяном?

Л у к о в. Играю. Некоторые просят… На всякий случай… (Ставит баян у двери, проходит.)

Б а с а р г и н. Полина, моя жена.

Л у к о в. Очень рад! Петр Лукич! Моя жена Вера ведет начальные классы. А я знаете откуда? Я с соседней деревни. Правда, деревни нету! Место осталось, а деревни нету.

Б а с а р г и н. Где учились?

Л у к о в. В Саратове. Хотел в Ярославле, но… Учился заочно. Приходилось поначалу на ферме работать. Сами знаете, намотаешься, а учиться сил нету. Диплом получил, а знания… Вот пытаюсь достичь сам. Читаю. Хочется спорить, а о чем? О древней истории? Так там все ясно. О нашей — так не шибко можно.

П о л и н а. Извините. Егор, как долго мы тут останемся?

Б а с а р г и н. Не знаю. А что? Домой захотелось?

П о л и н а. Ты же знаешь. Три месяца мы жили в Париже и после сразу сюда.

Б а с а р г и н. Полезно. Быстрее выветрится цивилизация. А видно, будет жарко.

Л у к о в. Да! До обеда может так палить! Прямо огнем! У меня жена в огороде загорает. А я не люблю загорать. И огород не люблю! Вот странное дело, родился и вырос в деревне, а деревню не люблю.

П о л и н а. Что же в город не едете?

Л у к о в. Жена не едет… Впрочем, она права.

Б а с а р г и н а. Чем же я вас кормить стану? Надо в магазин пойти. Магазин у вас где?

Л у к о в. А прямо по улице. Напротив клуба.

Б а с а р г и н а. Найду.

Б а с а р г и н. Мам, а раньше у нас был магазин?

Б а с а р г и н а. Откудова! В райцентр, надо не надо, шлепали. (Уходит.)

П о л и н а. Чем у вас тут люди занимаются?

Л у к о в. Кто чем.

П о л и н а. Я имею в виду культурную жизнь.

Л у к о в. Культурной жизни нет. Нету и не предвидится! Интеллигенция разбросана и враждует! Вот я с вашим братом спорю! Ваш брат, Степан Андреевич, зануда! Вы знаете, что он пишет историю этого села? Я должен этим заниматься в силу своей профессии, а не он. С директором школы тоже ругаюсь. Нету у нас культурной жизни… Сами подумайте. Вот сейчас к обеду так солнце зажарит, что на улицу не выйдешь! А у нас еще дом кирпичный… Так в нем угораешь. Поневоле идешь в погреб спать. В погребе хорошо… Главное, мух нету. Мухи — это первое зло для интеллигентного человека! Сосредоточиться никак нельзя! Сразу почему-то садятся на нос! Или сядут на книгу и давай по ней ходить. И такие сволочи, норовят прямо по той строчке ходить, где ты читаешь! По-моему, муха обладает интеллектом. И вполне возможно, что управляется она сверху! НЛО. Заметили, что об НЛО перестали писать? Что бы это значило? Тут есть, на мой взгляд, тайная политика правительства. Вот вы историк, как вы считаете, действительно ли Россия должна была пойти социалистическим путем? Или это все-таки путь насильственный?

Б а с а р г и н. Жарко… Полина, я пойду поработаю, а ты поговори… Полина займется с вами. Лучше после доспорим.

Л у к о в. Я с вами очень согласен! Для этого ответа надо подумать. Судьба Отечества! Да… Вот… А культурной жизни нету… И что обиднее, что вообще никакой жизни нету!

Басаргин уходит.

П о л и н а. Хотите чаю?

Л у к о в. Что вы! Я от чая потею. А это неудобно — сидеть перед такой женщиной и потеть. Вообще какая скверная привычка, вы заметьте, у русских — потеть! Это глупое, но, к сожалению, врожденное качество. Во все века русские потели. И вот уже рукой подать до цивилизации, а мы потеем! Уже пора на кибернетику переходить…

П о л и н а. Да, пора.

Л у к о в. А что вы с руками делаете?

П о л и н а. В каком смысле?

Л у к о в. Они у вас совершенно чистые! Совершенно белые! У моей жены, несмотря на крем для рук, руки в мозолях, а ногти покусаны и обломаны! Я ей всегда говорю: держи дольше в горячей воде, а после кремом!

Входит С т е п а н А н д р е е в и ч. На нем вытертая кожаная куртка и кожаная кепка. На ногах кирзовые сапоги. Лицо запыленное. Он вносит тяжелые сумки, ставит их на лавку. Достает платок, вытирает вспотевший лоб. Насмешливо оглядывает Лукова. Тот быстро застегивает верхнюю пуговицу на рубашке, потом незаметно проверяет ширинку. Обрадован: нет, все нормально.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Явился, Сенека!

Л у к о в. Это он еще вас стесняется. А так бы просто и назвал собачьим именем.

П о л и н а. Здравствуйте, Степан Андреевич.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Здравствуйте, Полина Сергеевна, здравствуйте. А рыболов где?

П о л и н а. Ушел наверх, работать.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Ах ты, боже мой! Осенило, стало быть? Спокойная гладь вод вдохновила академика! Ты бы, Петька, записал в численнике, отметил этот день! Тоже ведь история!

Л у к о в. Если вы думаете, что я стану смеяться вместе с вами…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Иди лучше помоги. А где мать, Полина Сергеевна?

П о л и н а. Ушла в магазин.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Зачем? Что у нас в магазине есть? Я все купил. Даже ящик тушенки достал. Петька, тушенку оставь в сенях, а муку занеси в кладовку. Чем люди живы? Надеждой. Терпением и надеждой! Сенека, ты бы двигался пошустрее.

Луков уносит ящик.

П о л и н а. Зачем вы на него так?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Терпеть не могу учителей!

Возвращается Л у к о в.

Вот он, Петька? Да какой он, к черту, учитель? У него штаны с задницы падают.

Л у к о в. И что у вас за манера марать? Вы сначала человека морально подавите, а после…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Тебя-то надо было физически задавить! Такое ты пустое место, что пустее не бывает. Во! Носом засопел! А! Понял, понял я, брат. Тебе, я гляжу, Полина Сергеевна поглянулась?

П о л и н а. Ну, это вы напрасно…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Ладно вам! Чего вы с нами церемонитесь? Натуры мы грубые… Недозавершенные, с точки зрения природы. Дешевая модель. Рабочая, так сказать. Что вы так на меня смотрите?

П о л и н а. Я на вас смотрю с интересом.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Вот, Петька, женщина эта — явление уникальное в нашем углу. А вы сами понимаете, какая вы красивая?

П о л и н а. Я не красивая. Вы ошибаетесь. Просто чувство меры.

С т е п а н А н д р е е в и ч. А что это такое?

П о л и н а. Это вкус.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Да… Завтра Егору пятьдесят лет…

Л у к о в. Юбилей! Что же, и гости будут?

П о л и н а. Нет. Мы нарочно уехали от шума, от лишних слов.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Все лишние слова вы услышите от Петьки Лукова. (Берет в руки банку липтонского чая.) Ишь ты, какая баночка! Часто за границей бываете?

П о л и н а. Да. В год три, четыре раза.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Симпозиумы, конференции… А зачем? Нет, вам-то хорошо, а нам зачем?

П о л и н а. Чтобы жить дольше, надо знать больше.

С т е п а н А н д р е е в и ч. А вы уверены, что мы и дольше жить будем?

П о л и н а. Конечно.

Л у к о в. Степан Андреевич настроен иначе!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Глупый маленький человек, я имел в виду, что будем жить так же, как жили и раньше. Вот вы смотрите на меня и думаете, что я злой человек. А я не злой. Просто не люблю людей. Верно, что рано иль поздно из всего человеческого сброда появится наконец-то народ в полном смысле этого слова. Где он вызреет? На каких землях? Мы же — просто сырье! Простите за болтовню, но соскучился по интеллигентным людям. Кругом морды! Честное слово! Дикарство! В молодые годы я даже плакал от злости, а после привык…

Л у к о в. Какое же дикарство?! В каждом доме телевизор!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Что ты нужного, полезного из него извлек! Ротозей!

Наверху появляется Б а с а р г и н.

Вон церковь у нас закрыли. Бросили! Осквернили! Ты, как учитель истории, что сделал?

Л у к о в. Я учитель, а не поп!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Можно, а может, даже и нужно быть атеистом, но не безбожником!

П о л и н а. Вы так кричите, что Егор Андреевич не сможет работать.

Б а с а р г и н. Спасибо, Полина, но я не работаю. (Спускается вниз.)

Л у к о в. В каком-то смысле Степан Андреевич прав. Я хоть с ним и спорю, но только по частностям. Потому что в главном он того… Вот я поначалу свиней завел, двух бычков! Огородище размахнул соток на сто! И что? Книжки забросил, сейчас свиней не держу.

С т е п а н А н д р е е в и ч. И книжки не читаешь!

Б а с а р г и н. Вы как два резонера. А Полина зритель.

С т е п а н А н д р е е в и ч. А ты трагический герой?

Б а с а р г и н. Ничто так не портит человека, как постоянное пребывание в домашних тапочках! (Садится за стол.) Полина, будь любезна, налей чаю, покрепче. До чего здорово. Скоро двенадцать, а ни одного телефонного звонка! Ощущение счастья! Так вот… Со мной в институте учился один человек. Он всегда ходил в тренировочных штанах, в домашних тапочках, причем на босу ногу. Говорил «чо» вместо «что». Эдакий мужичок из народа. И что же? Он пробился в науку. И сейчас даже большой авторитет. Но как ученый он реакционер! Он и в науке «чокает». Тебя, Степан, среда заела.

Входит А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а.

Б а с а р г и н а. Господи! Егорий! Чего делать-то станем? Окромя консервов да макарон, ничего в магазине!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Все, что нужно, я купил.

Б а с а р г и н а. Ой, господи! Я и не вижу, что Степан дома. Так ты разве не за водкой ездил?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Водку и сюда привозят.

Б а с а р г и н а. Как все было, так все и осталось.

Б а с а р г и н. Кто еще из наших в деревне остался?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Никого. Ты, я да Митька Хомутов. А все умерли.

Б а с а р г и н. Как это умерли?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Вот так… Ты же двадцать шесть лет… вру. Двадцать восемь лет в селе не был.

Б а с а р г и н. Я чаю просил!

П о л и н а. Извини, пожалуйста! (Быстро подает чай.)

Б а с а р г и н. А вам сколько лет, Петр Лукич?

Л у к о в. Мне? Тридцать. Жене тоже тридцать.

Б а с а р г и н. Дети есть?

Л у к о в. Нет. Да и, по правде, не надо. Чужие надоели.

П о л и н а. Степан Андреевич, может, и вам чаю?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Спасибо, не хочу. Вон вы лучше Петьку угостите.

П о л и н а. Я уже предлагала, но он отказался.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Петя, зачем? Налейте ему, Полина Сергеевна, налейте. Чай мозги прочищает.

Б а с а р г и н а. Все, поди, повыгорит, а?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Не все. Люди останутся. (Подает стакан с чаем Лукову.) Пей. Теперь модно в России чаи гонять.

Б а с а р г и н а. Кушать станеь, Егорий?

Б а с а р г и н. Мне все равно.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Дашка все сделает. Задание дано. Приехали в гости, гостюйте, а не по магазинам носитесь.

Б а с а р г и н а. Ты что так с матерью-то?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Интересно, как?

Б а с а р г и н а. Ты, видно, завидуешь, что вот, мол, мать на белых хлебах живет? Так что? Коли бог дал! А как вас ростила, так того…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Ладно, что было, то быльем поросло.

Б а с а р г и н. Интересно, а что было?

С т е п а н А н д р е е в и ч. А то было, что, пока ты учился, я вламывал! Думал, после и ты мне поможешь! Помог! Дашку и ту не вытащил! (Встает и уходит.)

П о л и н а. Егор, надо домой ехать.

Б а с а р г и н. Куда домой? А это что? Не мой дом? Это мой дом!

Л у к о в. Зачем он вам?

Б а с а р г и н. Он мне просто завидует! А кто ему мешал выучить Дашу? Где она, между прочим?

Б а с а р г и н а. Утром приходила. На ферме работает.

Б а с а р г и н. Я, что ли, виноват! Что ты так на меня смотришь, Полина?

П о л и н а. Тебе показалось.

Б а с а р г и н. Нет, не показалось.

Входит Х о м у т о в. На нем светлая, с засученными по локоть рукавами рубашка. Он крепкий, резкий. Говорит с азартом и громко.

Х о м у т о в. Чего шумишь, академик? Ишь ты какой! Ну, здорово!

Б а с а р г и н. Дмитрий? Ты?!

Х о м у т о в. Я… (Обнимает Басаргина.) Извини, небритый. Вишь как: лето только началось и какая жара? Людей на бригады разбил… Все равно не работают! Я говорю: вам что — денег не надо? Не надо, — говорят. Да и то верно. Черта на них купишь? У тебя-то как, в Москве?

Б а с а р г и н. Нормально.

Х о м у т о в. Ну? Где бывал, что видел? Люди-то как живут?

Б а с а р г и н. Люди везде живут по-разному.

Л у к о в. А вот в Париже. В Париже как?

Х о м у т о в. Ты с женой-то познакомь.

Полина протягивает руку.

П о л и н а. Полина Сергеевна. А о вас наслышана. Егор часто вас вспоминает.

Х о м у т о в. И на этом спасибо. (Достает бутылку водки.) Ну? За приезд, что ли?

Б а с а р г и н. Не пью.

Х о м у т о в. Совсем?

Б а с а р г и н. Совсем.

Х о м у т о в. А ты, Петр Лукич?

Л у к о в. Не! С утра нет…

Х о м у т о в. Ну ладно… Верно… Слушай, Егор, мне в райком надо. Потом… Это… В общем, давай к вечеру, да?

Б а с а р г и н а. А меня не признал, Митяй?

Х о м у т о в. Елки-моталки! Александра Прокофьевна? А я думаю: что это за девица стоит? Совсем городская стала?

Б а с а р г и н а. А ты — сивый!

Х о м у т о в. У меня, мать, фамилия какая? Хомутов! Вот, кроме фамилии, ничего нету. Шея да хомут. Все вместе! Ну ладно! До вечера, москвичи! Тебе в райцентр не надо?

Л у к о в. Надо бы… Тогда я баян у вас оставлю. Пусть до вечера постоит.

Луков и Хомутов уходят.

П о л и н а. Где мы, Егор?

Б а с а р г и н. А водку оставил…

Свет гаснет.

Вечер. Через открытые окна светят лучи заходящего солнца. Во дворе играет баян… «Славное море, священный Байкал». В доме П о л и н а и Д а ш а. Даша меряет платье, стоя у зеркала.

П о л и н а. Ну что?

Д а ш а. Хорошо! Ой, Полина, прямо здорово!

П о л и н а. И еще вот эти туфельки надень.

Д а ш а. Узеньки какие. Не налезут!

П о л и н а. Налезут.

Д а ш а. И где ты такую красоту берешь? Я, года три или четыре, купила себе кримпленовое платье. Вроде все берут и я возьму. Как жестянка! Под мышками прямо до крови надирала! (Надела туфли.) Счас по деревне пройди, так все, однако, повыскочут!

П о л и н а. Носи на здоровье!

Д а ш а. Ой, Полина… Ну, спасибо тебе.

П о л и н а. А муж чем болен?

Д а ш а. Почки. Уехал на какие-то воды. Да известно, какие воды. Стакан воды, а два водки… Не знаю, может, с этим законом что и выйдет. Да закон, он хороший. Нету бормотухи, хорошо. А вот взамен чего? Почему мужик замаялся? Дела нету. Работа — это не дело. Дело — это когда душа по нему болит денно-нощно. Мы-то, бабы, ладно. У нас то дом, то ребятишки. Мужик же по-другому сложен. Без дела ему погибель. (Выглядывает в окно.) Петька! Меняй пластинку! Давай повеселее чего! (К Полине.) Правильно, что на дворе решили накрывать. Духотища! Одно беда: дождя бы не было. Уж больно парит. Слышь, Поля, а чего ты за Егора Андреевича вышла?

П о л и н а. А что?

Д а ш а. Да он какой-то неказистый… А?

П о л и н а. Тут все… Как бы это сказать… Я всю жизнь мечтала, что у меня будет такой муж. Когда его нет, я сплю в его кабинете. Читаю его книги, думаю о нем.

Д а ш а. И что, никого, никого больше не было?

П о л и н а. Были до него. А после нет.

Д а ш а. Тебе хорошо… А у меня ни до, ни после. Раз зимой на курорт поехала. Холодно да скучно! Один все на меня заглядывал! На танцах станцевали. Эх, думаю, была не была! Завтра своих баб из комнаты вытурю… Так ночь не спала! Как же так, думаю, я своему изменю? Так прямо и возненавидела своего ухажера! Не случилось. И хорошо, что не случилось. Нельзя себе в этом деле спуску давать.

П о л и н а. А с отцом у тебя как?

Д а ш а. Отец у меня хороший. Поломанный, конечно… Я его шибко жалею. Мать не люблю. Грех говорить, а что делать? Мать глупая. Бухгалтером работает. Бегала в клуб глотку драть… Ты уж прости, что я грубая-то. Меня и отец за то корит. Не надо, говорит, так. А не переделаешь, Поля, нет… Работа у нас мужицкая. Вот оно, мужицкое, к нам пристает.

П о л и н а. А тебе никогда не хотелось учиться?

Д а ш а. Как не хотелось? Только я седьмой закончила, мать ускакала с баянистом. Мы с отцом остались. У него желчь разлилась. Год по больницам мотался. А ты наши больницы знаешь. Лучше, говорят, в тюрьму, чем в нашу больницу! Мне куда? Я на ферму. (Смотрит в окно.) Верка Лукова чешет! Петькина жена. Вот парочка! И как люди находят друг друга!.. Полина, и ведь мы с тобой ровесницы.

Входит В е р а Л у к о в а. Она в джинсах. Довольно полная. В белой синтетической кофте. На голове пышная шевелюра. Когда разговаривает, то оглядывает собеседника с ног до головы. Близорука, но очки не носит.

В е р а. Здравствуйте, девочки!

Д а ш а. Здорово, Укропова!

В е р а. Лукова я, Даша!

Д а ш а. Что я тебя путаю, Вера?

Полина знакомится с Верой.

П о л и н а. С вашим мужем я уже со вчерашнего дня знакома.

В е р а. Он у меня дурачок! Он в вас уже влюбился. Он всю жизнь в кого-нибудь влюбляется. Мальчишкой был, влюбился в индийскую артистку. Мы с ним в одном интернате жили. Сбежал в Индию. Поймали в Тайшете. А вчера приходит, на кровать бряк и распластался. Вот это, говорит, женщина! Идеал! Согласитесь, что идеалом может быть только жена! Ой, как вы пахнете, девочки!

Д а ш а. Тут запахнешь! Я три часа в бане сидела, а после Полина полфлакона французских на меня. Вот смех смехом, а ведь на ферме насквозь пропитываешься… не отмоешься…

В е р а. А где же Егор Андреевич? Я книжку подписать принесла.

П о л и н а. В районном центре он. Попросили приехать, чтобы поздравить его с юбилеем…

В е р а. Как же, читали! Орден Ленина… и Герой… ничего себе!

Д а ш а. Кому? Да где ты читала, Укропова?

П о л и н а. Вышел указ, это верно.

Д а ш а. А отец не знает…

Входит Л у к о в.

Л у к о в. Я уже все переиграл. Долго что-то не едут.

В е р а. Вот Петька все время меня пилит, что я в джинсах хожу. По-моему, джинсы расковывают женщину и развивают в ней эмансипацию. А ведь без эмансипации женщина многое теряет. За ней, например, никто не ухаживает. Я не спорю, что на работу в джинсах нехорошо, а после работы можно. Как вы считаете, Полина Сергеевна?

П о л и н а. Нужно носить то, что тебе идет.

Л у к о в. А вот интересно, как одеваются на Западе учителя?

П о л и н а. Как и все. Может, немножечко консервативнее.

Л у к о в. А мне галстук идет?

В е р а. Не идет, не идет. Скажите ему, Полина Сергеевна, пусть не носит, а? Пусть он меня не позорит! Немодно теперь галстуки носить.

Л у к о в. Почему тогда Егор Андреевич носит?

В е р а. Он пожилой, ему можно.

Л у к о в. Микроб ты, Вера! Удавиться можно.

Д а ш а. Луков, удавись. Галстук есть, а перекладину найдешь.

Входит Д о м н а П а н т е л е е в н а. Она в светлом платочке. Нарядная.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Девки, картошку надо почистить!

Д а ш а. Иду. Пойдем, Вера. Тебе в штанах хорошо будет.

В е р а. Тебе завидно, вот ты и говоришь! А где ты такое платье взяла?

Д а ш а. Господин Диор выслал за первое место в соцсоревновании. (Уходит.)

В е р а (вздохнув). У ней тоже орден Ленина… Скоро Героя станут давать… А вот нам, учителям… Знаете, очень даже обидно! У нас в педучилище даже общежития своего не было! Пока училась, у трех старух койки снимала. Вот счас свиней бросили держать — и жить не на что!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Тебе-то, Верка, не след в школу идти. Ты горластая.

В е р а. Я не нарочно. У меня так устроено. Я вот иногда и Петьке как врежу, а потом все пройдет. Рука у меня тяжелая. Ладно, откроют библиотеку, пойду книги выдавать. Хоть поспать можно будет до десяти. (Уходит.)

Следом выходит Домна Пантелеевна.

П о л и н а. Вы сегодня очень нарядный.

Л у к о в. Вы, наверное, в душе презираете меня?

П о л и н а. За что?

Л у к о в. А я себя презираю за бедность… Вы знаете, меня эта бедность доконала! Поехать куда-нибудь хочется. К Черному морю, например. А на что?

П о л и н а. Петр Лукич, не надо. Что делать, такие обстоятельства, такая жизнь. Ищите выход, боритесь, сопротивляйтесь!

Л у к о в. Не могу. Натуры нету.

П о л и н а. Влюбитесь.

Л у к о в. Смеется…

Входит С т е п а н А н д р е е в и ч.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Рыбы достал! На уху хватит! А где юбиляр?

П о л и н а. Уехал с Хомутовым.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Петька, а ты что бледный? Хотел я вам, Полина Сергеевна, букет нарвать, но не смог. Не могу рвать цветы. Поэтому кланяюсь вам от их имени.

П о л и н а. Спасибо. А как же их имена?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Жарки, саранки, стародубы, колокольчики пошли. Знаешь, Петька, ехал я на своем мотоцикле… У меня сегодня утром корова на третьей ферме сдохла. Съела проволоку вместе с сеном. Прессуют сено, а завязывают стальной проволокой. Вот она и прорвала ей бок. Лежит эдакая красивая животина, а в боку торчит проволока… И вот еду я и думаю: какая красивая наша земля и как мы на ней несчастны.

Л у к о в. Если уж вы так говорите, то хоть не улыбайтесь! Сейчас вы так, а после уху станете трескать.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Правильно. Дожираем планету!

П о л и н а. А вам не кажется, что гроза будет?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Петька, ты Полине Сергеевне в любви объяснился?

Л у к о в. Ладно вам! Во! Подъехал Хомутов. (Убегает.)

С т е п а н А н д р е е в и ч. А я бы объяснился… У меня несчастье. Я никому в жизни не объяснялся в любви. Такая подлость! Виноват.

П о л и н а. А жена?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Нет. Что вы! Она была тихая, носила очки и пела хоровые песни. В основном что-то маршеобразное. Нет… Жить я ей не мешал. Я вообще никому стараюсь не мешать. А любить вас, наверное, наслаждение!

Входят Б а с а р г и н и Х о м у т о в.

Х о м у т о в. Степан, поздравляй брата! Героя отхватил. Понял, нет?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Я тебе свежей рыбы достал. Сейчас ухи заверну.

Б а с а р г и н. Как думаешь, Мить, отстанут они от тебя?

Х о м у т о в. Нет.

П о л и н а. Поздравляю тебя, Егор.

Б а с а р г и н. Полина, все, все!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Высоко пошел… Что же ты такого сделал?

Б а с а р г и н. Ничего такого я не делал… Дай нам водички, Полина! Замурыжили меня местные власти! Вот занудство! А главное, удивительная глупость! Сколько же чиновников развелось!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Немало. Вот ты, например.

Б а с а р г и н. Степа, не переходи границу!

С т е п а н А н д р е е в и ч. А! Значит, все-таки есть она, эта разделительная полочка! Есть… И ты ее сам построил. А сейчас тебя еще и забором обнесут! Да нет… тебя не станут, а нас загородят… Поздравляю, ты на воле…

Х о м у т о в. Степа, брось ты баламутить! Нехорошо это! И не по-родственному! Это вот я должен ему завидовать! А при чем тут ты?

П о л и н а приносит воду.

П о л и н а. Пейте…

Вбегает Л у к о в. На ремне баян.

Л у к о в. Егор Андреевич! (Оглядывается.) Ты где, Верка?

Влетает В е р а.

В е р а. Зацепилась каблуком.

Вера и Луков хором кричат: «Поз-драв-ля-ем!» После Луков играет туш.

Х о м у т о в. Нашумели, нашумели! Хватит.

Входит А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а.

Б а с а р г и н а. Ой, заворачивает, мужики! Заворачивает! Гроза близко!

Пауза.

Слышно далекое урчание грома.

Егорий, с праздником тебя!

Б а с а р г и н. Тебя, мама…

П о л и н а. С днем рождения, Егор!

Вбегает Д а ш а.

Д а ш а. Давайте в дом переселяться!

Х о м у т о в. Подождем малость. Вдруг пронесет. Ты вот мне что ответь, Егор. Что там, в Европе? Какая она, что с ней?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Хомутов, тебе мало одного колхоза? Ты еще и Европу на свою шею хочешь надеть?

Д а ш а. Пап, а что с рыбой-то делать?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Не знаю… Вот я рыбу загубил. Специально для тебя сети поставил. Вытаскивал когда, а сам думаю: зачем? Зачем эту веселую рыбешку я загубил?! И не в радость она никому… И никто теперь не знает, что с ней делать. А я рыбой пропах. Как могилой, пахну.

Х о м у т о в. Тебе, Степан, надо было артистом пойти! К тебе брат приехал, а ты ходишь щуришься!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Наверное, ты прав.

Д а ш а. Верка, пошли рыбу чистить.

Вера, Даша и Александра Прокофьевна уходят.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Луков, поди-ка сюда…

Луков подходит.

Ты что, выпил?

Л у к о в. Чуть-чуть.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Петр, брось! Успокойся…

Л у к о в. Понял…

Х о м у т о в. Да, Полина Сергеевна, муж у тебя — я извиняюсь! В полном смысле! Елки-палки! Сам первый ажно дрожит! Знаешь, Егор, как он тут надо мной измывался? «Я тебя скотником сошлю! Ты там у меня сам скотиной станешь…»

Входит Д о м н а П а н т е л е е в н а, слушает.

А сегодня, гляжу, боится он меня! Это у меня день рождения! Вы подумайте! Съезд прошел, такие решения, да? А тут как все было, так и осталось. Я ему про съезд, а он мне? Сначала надо проработать эти решения, а уж после! Чего после?! Я ему и говорю: Николай Назарович, то, что сверху решили, это только полдела. Теперь все практически надо. Ведь что такое советская власть? Это — моя власть, твоя, его! Мы сели, порешили, братцы: так дальше нельзя, надо бы эдак! Со всех сторон и без принуждения! Какая до съезда политика была? Губительская! Но ладно, там, наверху, не все видят. А вот тут-то! На месте и есть самые что ни на есть враги.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Мить, ты-то на собрании, что ли? Людям-то интересно ли слушать?

Х о м у т о в. А что?

Б а с а р г и н. Очень интересно. Говори, говори.

Х о м у т о в. Мать, ты садись… Садись слушай! Тебе не привыкать.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Там Стеша пришла…

Х о м у т о в. Егор, я тебя сейчас с женой познакомлю. Полина Сергеевна, а? С женой. (Обнимает Басаргина.) Егор, это мое чудо! Это моя любовь… Стешка… моя любовь! Вишь, пришла, а зайти стесняется. Мать послала. И ведь она такая и есть. Она как трава. (Кричит в окно.) Стеша! Иди, иди. Да иди же ты… Вот глупая… Ну, я сейчас. (Выбегает.)

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Это конечно, это Митяю подфартило. Так ведь какой труженик? Должен же был его бог отблагодарить.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Люди должны.

Возвращается Х о м у т о в с женой. С т е ш а маленькая, худенькая женщина, в косынке и в темном пиджаке.

Х о м у т о в. Егор, Полина, знакомьтесь.

Луков играет туш.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Луков! Оставь!

С т е ш а. Здравствуйте… извините. Опоздала маленько. Рада с вами познакомиться. (Знакомится и садится у стены.)

Х о м у т о в. Продолжаю!

Л у к о в. Что такое наш колхоз? Это Хомутов! Что такое Хомутов — наш колхоз!

Х о м у т о в. Сельская интеллигенция разлагается!

С т е п а н А н д р е е в и ч. А ты сам-то кто? Не крестьянин же!

Х о м у т о в. Я?! Нет… Тоже интеллигенция. Я не стыжусь. А стараюсь расти. Вдруг да выскочит из меня пусть и худенький, да интеллигентный человек! Продолжаю! Стешенька, ей-богу, у меня сегодня праздник! Люди! Ведь дошел до предела. Думал, все. А тут, вижу, еще жизни краюху отрезали. Жуй, Хомутов, живи!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Фу-ты, руки рыбой пахнут.

Х о м у т о в. Нет… С тобой, Степан, прямо как с заземлителем.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Не воспаряй. Еще успеешь упасть. Ты, Дмитрий, как Икар.

Л у к о в. Игра воображения. Мы в эту игру всем колхозом играем.

Х о м у т о в. Не верите?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Не верим, Хомутов! Не верим!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ладно, после договорите. За стол пойдемте.

Х о м у т о в. Действительно. Натрескаться…

Луков берет баян и играет марш.

Уходят. Следом идут остальные. Остаются Басаргин, Полина и Стеша.

С т е ш а. Егор Андреевич, помогите Мите. У него другой веры нет. (Уходит.)

П о л и н а. Какой смешной Хомутов.

Б а с а р г и н. Что-то происходит вокруг. Какое-то электричество. Надо уезжать. Надо! Надо! Эта жизнь опасна! Она естественна, тем и опасна!

П о л и н а. Сейчас, наверное, гранки четвертого тома пришли. Надо будет их править. Потом, статью для шведского журналиста ты не сделал.

Б а с а р г и н. Ох, да! Надо посмотреть чего-нибудь из старого.

На улице слышны шум, крики, смех.

П о л и н а. Кажется, дождь! Нет! Смотри! Хомутов на руках ходит по столу!

Б а с а р г и н. Пойдем!

П о л и н а. Ага, иди, я сейчас.

Басаргин уходит. Полина поправляется перед зеркалом. Входит Л у к о в.

Л у к о в. Полина Сергеевна, я влюбился.

П о л и н а. В меня?

Л у к о в. В кого же еще?

П о л и н а. Вы знаете, а мне вас жаль.

Л у к о в. То-то и оно! Я вызываю даже не сострадание, а жалость. Я выпил. Мне нельзя. Я как выпью, я трезвею. А вот зачем я влюбился? Я нарочно… Думаю, поиграю, и все. Потом, вижу, тянет… Так тянет, как в омут! Я теперь знаю, что такое любить… По правде говоря, я ждал этого момента. У меня все готово… Вы уедете, а я застрелюсь.

П о л и н а. Не говорите ерунды!

Л у к о в. А вы мне руку дайте поцеловать.

П о л и н а. После. Все будет, но не сейчас.

Входит С т е п а н А н д р е е в и ч.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Луков! Без тебя не начинают.

П о л и н а. Пойдемте, Петя.

Л у к о в. Андреич, я тебя люблю! (Целует его.)

С т е п а н А н д р е е в и ч. Спасибо, хватит!

Л у к о в. Ты действительно провонял рыбой. Полина Сергеевна, вся беда в том, что когда я покупаю костюм, то пиджак мне впору, а штаны болтаются. Я их стягиваю. Потому они в гармошку, вокруг талии. А раз так, то никакой солидности, одна бедность наружу.

П о л и н а. Прикрывайте пиджаком. Надо уметь скрывать изъяны. Учитесь у женщин. Кстати, у вас много женского. (Выходит.)

С т е п а н А н д р е е в и ч. Петь, ты что?

Л у к о в. Кто она, как ты думаешь?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Не знаю. Ясно, что не твоя Верка.

Л у к о в. Я ее ненавижу…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Кого?

Л у к о в. Верку!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Какой ты полярный! В любви объяснился и тут же…

Входит В е р а.

В е р а. Чего торчишь-то?! Все за стол сели. Ись охота, а он торчит!

Л у к о в. Есть, а не «ись». Чтоб ты сдохла…

В е р а. Во-во! А поглядите на него! Ты мне рот не разевай, а то я живо тебя ославлю на все село! Пошли!

Луков покорно уходит. Следом идет Вера. Входят А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а и Д о м н а П а н т е л е е в н а.

Б а с а р г и н а. Степ, а ты чего?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Иду, мам.

Б а с а р г и н а. Сынок, ты бы сегодня не ругался!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Не буду. (Уходит.)

Старушки молча усаживаются у окна. Звучит баян.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Мой-то разгорелся. Будто сам Звезду получил.

Б а с а р г и н а. И как мне Стеша глянется!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Стеша — огонечек. Душа тихая, радостная. Вот счас вечер просидит, не услышишь ее. Грех сказать, а первые годы, как Митя женился, я утром встану да думаю: женат он или нет? Как-то она так сподобится, что не найдешь ее, не увидишь.

Б а с а р г и н а. Где же он ее взял?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. На вокзале.

Б а с а р г и н а. Как?!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Поехал в область по каким-то надобностям. Видит, сидит себе девчушка, в руках котомочка. Он рассказывает, мол, на вокзале никого. Одна сидит. До поезда далеко. Вот он и сел с ней разговаривать. Узнает, что детдомовская. Школу кончила, едет к кому-то в область. И так он к ней враз прикипел, что привез домой. Так поначалу, обманом. Вроде как на работу в колхоз. Поселил у меня, дал работу. Сам, как полагается, кажный вечер к ней. Ухаживает. Как ей исполнилось восемнадцать — по всей форме предложение! Во! Во! Мой заораторствовал! Счас начнет, пока не остановят. Ему бы колесо на электростанции крутить, по всей земле, однако, был бы свет. Ой, ожил, ожил!

Б а с а р г и н а. Домна, ты тут со Степаном близко. Чего он?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Да он за Дашку шибко переживает. Ведь она умная, страсть! Помогает ей, тащит. Говорит, у ей государственный ум. Пусть до ЦК идет. Ей там место. И пусть. Крепкая у вас порода.

Б а с а р г и н а. И как это обоих моих на певиц свезло? Солнце садится…

В доме начинает темнеть.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Садится… И гроза миновала. Ты свет-то не зажигай, посумерничаем, подруга. Поди, давно не сумерничала?

Б а с а р г и н а. Давно. Слушай, Домнушка, ведь страх сказать, а старая-то деревня вся повымерла!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Вся, милая! Теперь тут и к новым и то смерть подвигается. Спились, подруга. Начисто, с круга сбились. Потому и Митяю тяжко было. Слава тебе господи, хоть партейные русские люди нашлись! Хоть остановили пожар! Конечно, еще тлеет. Все одно что торфяник горит! А надежда есть! Я вот, однако, грешная, грешная! Знаешь, молиться все некогда да некогда, и отошла, милая, от церкви. Теперь вот в другу веру вроде как перешла. Людям хорошим верю! Счас бы в партию напринять людей добрых, честных! Эх, дело бы пошло, загорелось! Стыд надо в народе пооткрыть! Вот мой, как на фронте был, чо и видел. Говорит, как светать стало… развиднелось, а нам, говорит, в атаку, можно сказать, на смерть. И сидим мы, а уж и не горится, а так, кто покурит, кто водички глотнет. Вдруг видим, ангел! Сидит ангел небесный и на нас глядит! Глядит и плачет… Сам вроде как улыбается, а тут же как-то и плачет! Победили… А я еще что! Насчет той музыки. Вот я или ты не дуры? Ну почему она не глянется нам?! У нас через эту музыку много греха! Нельзя заголять себя. Стыд — он покров души! А как покров сорвали, то, пожалуй, и страх не удержит. Один блуд пойдет! А от блуда ни детей хороших, ни хорошего дела. А сколь уже миллионов нарожали от блуда? Он родился, а у него душа сотрясенная! Тут ему еще эту развратную музыку или кино. Гляди, мол, ешь самого себя! А раньше-то песня, она ведь строила человека. Врачевала. Споешь да поплачешь. Да так сладко исплачешься.

С улицы доносятся смех, разговоры.

Старушки тихонько начинают петь.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Дом Басаргиных. На дворе хмуро и льет дождь. В доме Б а с а р г и н и П о л и н а.

П о л и н а. Сейчас Даша придет, затопит печь…

Б а с а р г и н. А что так долго не возвращается мать? Сколько ее нет? Неделю почти.

П о л и н а. Так ведь она с детьми. Кто они ей? Правнуки?

Б а с а р г и н. Если Даша внучка, то кто же?

П о л и н а. А ты? Ты почему не поедешь?

Б а с а р г и н. Глупости. А потом, я с детьми не умею разговаривать. Степан совсем переселился во флигель!

П о л и н а. Он же сказал, что летом всегда в нем живет. А какой красивый у него сад! И заметь, это единственный сад на всю деревню. Все-таки есть какая-то дикость в наших деревнях.

Б а с а р г и н. Неустроенность, вот что это.

Входит Х о м у т о в. Он долго в сенях скоблит сапоги, потом снимает плащ и проходит.

Х о м у т о в. Скажи, Егор, можно жить в России? Две недели дождь и, видно, на третью пойдет. Все позалило! Что делать прикажешь? Сейчас ездил… Полина Сергеевна? Не приметил. Вы эдак сидите в потемках… Здравствуйте, милая женщина! Знаете, кого я встретил? Петьку Лукова. Бежит в кедах. Пробежка, значит! Я говорю: Луков, ты что, с ума сошел? А он: не мешайте входить в форму. Каждый день бегает. И что смешно, так это его теория. Прочел он где-то заметку, что чаще те мужья бросают жен, которые занимаются бегом. Дурачок… Не бросит. Он же не любит, а жалеет ее.

П о л и н а. А вы бы бросили на его месте?

Х о м у т о в. Не задумываясь.

Б а с а р г и н. Но ведь Вера тоже как-то любит Лукова?

Х о м у т о в. Что ты говоришь, академик? Не способна она на такое чувство. Я ведь тоже раньше думал, что все любят! А пригляделся — нет. Живут эгоизмом, расчетом, ленью… Мало любви. Да и откуда? Посмотри на нынешних парней! На девчат! Какая-то в них озлобленность и, знаете, затравленность. Черт его знает откуда! (Пауза.) Ты уж извини, Егор, что тащусь к тебе. Соскучился я по разговорам. Да и то, ты приехал, а путем так и не поговорили. Хороший у вас дом! Такая сырость на улице, а тут хорошо.

П о л и н а. У меня прошли головные боли. Я вообще не сплю без снотворного, а тут сплю спокойно.

Входит Д а ш а.

Д а ш а. Не скучаете, гости дорогие?

Б а с а р г и н. Да нет.

Д а ш а. Скучаете! Это вам не санатория в теплых краях. Но нито! Прополоскать себя раз-то в жизни, да надо. Пожить с народом. От него отрываться тоже ни к чему.

П о л и н а. А есть ли он, этот народ?

Д а ш а. Есть, Полина. Вот Хомутов — не народ разве?

Х о м у т о в. Тебя, Дашка, никакими дождями не залить! И в кого пошла?

Д а ш а. В народ, Дмитрий Иванович! Я с коров пример беру. Они у меня завсегда рады мне! А я им рада!

Слышен треск мотоцикла.

Вот и отец подъехал. Сейчас все соберутся. Луков, наверное, штаны гладит через газету. Пойду печку топить. Полина, к нам в сельпо, говорят, костюмы кожаные итальянские завезли. Наши не возьмут, а тебе, поди, сгодится. Хочешь, сходим?

П о л и н а. Давай.

Д а ш а. Я сейчас, мигом тогда затоплю… (Убегает.)

Х о м у т о в. Вот кого люблю, так это Дашу! На два дома живет. Витька у нее смолоду ничего был, а после почки сдали. Отца обихаживает, мужа, ребятишек. И хоть бы ойкнула когда. А ведь ей всего тридцать лет. Она в четырнадцать уже на ферме работала. В пятнадцать рекордисткой стала! Я из нее выращу депутата Верховного Совета.

Входит С т е п а н А н д р е е в и ч.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Все кости разломало. Поневоле задумаешься о том свете. Может, там дождей нет? Дмитрий, опять без сена останемся?!

Х о м у т о в. Я, что ли, виноват?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Все виноваты! Теперь дождь как коса смертная! А когда мы мальчонками бегали, дожди были теплые, радостные! Старики и те выходили под дождем постоять. Теперь же бежим прятаться.

Входит Д а ш а.

Д а ш а. Вот и готово. Пап, мы с Полиной в магазин. Приду, покормлю вас. (Смотрит в окно.) Луков идет!

Входит Л у к о в.

Петь, а где же баян?

Л у к о в. А я просто, поговорить.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Нашли избу-говорильню!

Д а ш а. Пошли, Поль. Ты вон мои сапоги одень.

Х о м у т о в. Погодите вы. Я вас сейчас туда и обратно свожу на машине.

Д а ш а. Вот и в голову не пришло! Правда ведь. Машина-то под окном.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Слышь, Мить, обэхээсник ко мне подходил.

Х о м у т о в. Ну?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Я сказал, что на шифер давал свои личные деньги.

Х о м у т о в. Пусть копают! Пусть ищут! Я что, украл себе? Я в колхоз… Ладно, поехали, девушки.

Хомутов, Даша, Полина уходят.

Б а с а р г и н. А что случилось?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Да шифер Хомутов достал… За наличный расчет, одним словом. Коровник тек пять лет, ни один мент сюда не заглянул! Чего не смотрят там, где миллионы воруют?

Б а с а р г и н. А у кого он купил?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Откуда я знаю! На базе какой-то. А он пять лет просил этот шифер! Его первый не любит. Вот интересно, что в начальство рвутся люди нехорошие! Бесталанные рвутся. Потому что человек порядочный, он же не полезет себе место выбивать. Ведь неудобно.

Б а с а р г и н. А Хомутов?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Хомутов рабочий человек. Хомутов — душа трагическая! Он очень сильно все переживает!

Л у к о в. Почему он тогда не снимет нашего директора школы?

Б а с а р г и н. Ты промок весь, Степа, с тебя же течет! Иди переоденься!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Да? Сейчас… (Всхлипывает.)

Б а с а р г и н. Ты что?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Случайно… Ты так сказал, по-доброму… Мы же тебя любим, Егор! Ты же для нас знаешь кто?! (Уже не сдерживаясь, плачет.) Мы из гордости не хотели… из разного другого… А вот спроси Лукова, как мы читали твои книги, как спорили…

Л у к о в. Да, правда… мы вот церковь задумали восстановить. Своими руками. И музей там, хоть небольшой…

С т е п а н А н д р е е в и ч (шумно высморкался). И впрямь надо переодеться… (Уходит.)

Л у к о в. Егор Андреевич, мне очень стыдно… Вы же видите, что я за Полиной Сергеевной убиваюсь?

Б а с а р г и н. Не убейтесь только.

Л у к о в. Я понимаю. Достоин осмеяния. Не по Сеньке шапка…

Б а с а р г и н. А зачем тебе это надо?

Л у к о в. Наваждение! Сон какой-то! Нет! Наоборот. Спал, спал, да проснулся! Будто поманила она меня…

Б а с а р г и н. А зачем же ты мне рассказываешь?

Л у к о в. Не хотел… А натура глупая… Вот Степан Андреевич заплакал, и я чуть с ним… только я с вами во многом не согласен.

Б а с а р г и н. В чем же это?

Л у к о в. Вот вы историей занимаетесь, а у меня истории нет! Моей истории нету! Слова разные есть.

Б а с а р г и н. Что-то я тебя не понял!

Л у к о в. А чего тут понимать. Нету полной и правдивой истории нашего государства. Вы ее спрятали. Кто прав? Кто виноват? Культ? Почему? Кто участвовал, кто жертва, кто враги. Почему культ? Почему снимают Хрущева? Мы должны все знать! А нынче какая-то игра втемную. Где-то кто-то решает, а мы вроде бараны!

Б а с а р г и н. Интересно… С такими мыслями работать в школе…

Л у к о в. А только с такими и можно! С другими нельзя! Зачем мы не даем правды во всем объеме? Кого мы боимся? Своего народа? Ну ладно, я человек маленький, а вы-то! Вам Звезду дали за молчание, да?

Б а с а р г и н. Ты думаешь, что говоришь, шут гороховый!

Л у к о в. И верно, шут! (Кричит.) Только я не боюсь, мне лично… Я вашего брата уважаю… И мне так за него горько… И то, что он заплакал! Это вы его довели!

Б а с а р г и н. Ты смотри! Бунт маленького человека?

Возвращается С т е п а н А н д р е е в и ч.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Может, хватить по маленькой? В такую погоду… Хватим, а?

Б а с а р г и н. Ты не слышал, что тут мне наговорил твой Луков? Наших историков обвинил в замалчивании фактов!

Л у к о в. Совершенно верно! И вас лично!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Грудь-то не выставляй колесом. Еще ведь не на суде, а дома. Тут, Егор, дело не простое, но требующее пересмотра историков на современную часть нашей жизни. Не хватает чего-то.

Б а с а р г и н. Мне хватает!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Ты не горячись! Мы ведь не пешки! И мы, представь себе, читаем, сравниваем. А ты, Петька, вечно все перевернешь! Зачем тебе сегодня понадобился этот разговор?!

Л у к о в. Больше не буду.

Б а с а р г и н. Глупый вы, Луков, человек. Все у вас как-то навыворот. И много, очень много шутовского! Снимите колпак, нехорошо в колпаке. Это первое. Второе. Быть историком — значит жить, сообразуясь с жизнью сегодняшней, с политикой государства.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Да ладно тебе, Егор! Несешь околесицу! Вместо истории одни героические поступки. Мы так далеко не уедем! Мы так никакого коммунизма не построим! Надо точно знать — в чем наши ошибки. Ну ладно… Не умеем мы говорить.

Б а с а р г и н. Говорить вы умеете. И не больше!

Входит В е р а. В плаще, косынке и в мужских кирзовых сапогах.

В е р а. Не помешала?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Вот еще наказание…

В е р а. Да, да! Учите этого дурака! Учите! Вы его до тюрьмы доучите! А вам, Егор Андреевич, скажу. Он к вашей жене бегает!

Б а с а р г и н. Зачем?

В е р а. Так, значит, надеется, раз бегает. И вы, Степан Андреевич, разлагатель, вы! Самому не пришлось по-людски пожить, так вы теперь всем мстите! Жена от хорошего мужа не убежит! Зачем ей от хорошего? Вот, Егор Андреевич, вы ученый, вы скажите своему брату, пусть он не влияет на Петьку! Петя, он навроде дурачка. Что ему скажут, в то он и верит.

Л у к о в. Зачем ты эти сапоги надела?

В е р а. А чего? Свободнее в них.

Л у к о в. Ты погляди, на кого похожа…

В е р а. Ой, завыламывался! Чего это ты раньше не выламывался?

Л у к о в. Сравнивать не с кем было.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Верка, за что ты мужика казнишь? Как ты ведешь себя?

В е р а. Как хочу, так и веду.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Ты же учитель!

В е р а. А ты ветеринар! Вот и смотри коровам в задницу!

Л у к о в. Пошла отсюда!

Б а с а р г и н. Степан, давай выйдем, пусть они разберутся.

Басаргин и Степан Андреевич уходят.

Л у к о в. Чего ты меня позоришь?

В е р а. Зачем ты с ними связался? Они завтра сядут и уедут. Да! А ты со мной останешься.

Л у к о в. Да ты что, купила меня? Почему ты мной распоряжаешься?

В е р а. Да потому, что ты сам дурачок! Хороший мой дурачок!

Л у к о в. Не смей… Постылая ты мне… постылая! Неряха! Грязнуля! Идиотка! И это еще не все… но не буду… пока! Иди домой!

В е р а. На-ка вот, выкуси!

Л у к о в. Я знаю, ты детей бьешь… Не любишь их. Я-то хоть люблю…

Входят Х о м у т о в, Д а ш а и П о л и н а.

Х о м у т о в. Здорово, просветители! Что, опять поругались?

В е р а. Не опять, а снова.

Х о м у т о в. В тонкостях не разбираюсь. Поругались? Вы как щенята.

Д а ш а. Это же взрослые собаки. По-взрослому, так ты, Верка, сучка!

В е р а. Молчала бы! Ударница по всем!

Д а ш а. Ну-ну… молоти, Емеля.

В е р а. А вы-то, городская, образованная! Да нужен ты ей, голозадый! Кто на тебя позарится, кому ты нужен?

Х о м у т о в. Хватит! Ишь вы, забаламутили!

Возвращается Б а с а р г и н и С т е п а н А н д р е е в и ч.

Б а с а р г и н. Ну, успешно?

Д а ш а. Еще как!

П о л и н а. Очень красивый костюмчик. Я купила.

Д а ш а. Померь-ка, Полина, мы поглядим.

П о л и н а. После, ладно?

Х о м у т о в. Полина Сергеевна, не томи!

П о л и н а. Хорошо. Подождите. (Уходит.)

Х о м у т о в. Вот ведь смех, а? Одариваем своих колхозников товарами наших противников. И надо прямо сказать, что товары — одно удовольствие.

Д а ш а. Я сейчас чаю! Да с малинкой! Пап, ты пчел прикрыл?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Прикрыл…

Д а ш а. Что это, погода на вас действует?

Х о м у т о в. Погода действует на меня. А вот интересно, как в Европе приспособились к погоде? Что там?

Б а с а р г и н. Видишь ли, я специально не занимался сельским хозяйством, но видел, что в овощных лавках есть все. Это даже поразительно. Мы с Полиной прилетели в Париж в середине апреля, а там и свежий виноград… может, и не свежий, но на вид его будто только что сорвали!

Х о м у т о в. А мне не только виноград, мне картошку негде сохранить! В первую голову что хозяин строит? Амбар! Погреб! Как на целине! Распахали, посеяли, а хлеб убирать и хранить негде!

Б а с а р г и н. А как надо было?

Х о м у т о в. Надо было сначала лес садить, лесополосы. Чтобы каждый гектар строго охранялся лесом. Поселки, дороги, вот тогда пожалуйста! Гони технику. Корова на месте, навоз дает.

С т е п а н А н д р е е в и ч. А все-таки какая она, Европа?

Б а с а р г и н. Что Европа… Европа, кажется, всерьез боится русских. Причем при всех внешних приветливых проявлениях в глазах стоит вечный вопрос — кто ты, русский? Ты враг?

Л у к о в. Нужно принимать в расчет пропаганду.

Б а с а р г и н. У нас ведь тоже существует пропаганда, но мы от этого не начинаем слепо ненавидеть других. А там хотят, именно желают, чтобы им говорили, что русские — это варвары, дикари! Первую неделю мне просто не верили студенты и свистели. Они думали, что мои слова — пропаганда.

Л у к о в. А если это реакция на силу? На политический нажим.

Х о м у т о в. Я однажды ездил с нашей туристической группой… Мы и впрямь диковатые! Бегут в магазины толпами. А для чего? Денег-то все равно нет!

Входит П о л и н а, демонстрируя элегантный костюм.

Вот вам и пропаганда!

Д а ш а. Ну, Полина, тебя надо как рекламу забрасывать на Запад. Красивая ты…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Ей-богу, хороша!

П о л и н а. Спасибо! Спасибо вам! Тебе, Егор, спасибо! За это открываю свой НЗ. Печенье из Бельгии. К чаю. Садитесь за стол. Дашенька, сегодня ухаживаю я.

Д а ш а. Ой, поухаживай. Смерть люблю, когда за мной ухаживают. Вера, не дыбись, сядь. Да сними свои сапоги. На них грязи полпуда!

В е р а. Мне других не куплено. Муж не академик!

Д а ш а. С тобой не только академиком, а последний ум потеряешь. Иди ко мне на ферму. Обучу. Профессию тебе дам. И заработок не чета твоему. Хотя это очень непонятно. За что обеспечена такая бедность учителям? Это как вроде кто назло придумал! Вот и идут в учителя такие, как наша Верка.

В е р а. Что ты ко мне привязалась?

Д а ш а. Мои-то тоже у тебя учились. Хватила я лиха! С работы прибежишь, тут в огород надо, другое, а тебе еще и ребятишек переучивать! Так что мы с тобой, подруга, квиты!

П о л и н а. Чай! Прошу к столу.

Л у к о в. Когда думаете уезжать?

П о л и н а. Вот мама вернется, и сразу уедем.

Л у к о в. Наскучило у нас?

П о л и н а. Вообще-то да. И устала. Я близко с людьми не жила, не знала, как это.

Х о м у т о в. А я еще вот что, про заграницу… Продавцы там, в магазинах. В Австрии я был. Слушайте, министры, а не продавцы! Смотрят на тебя так, что ты становишься маленьким! Честно! Как войдешь, сразу вспоминаешь, что денег у тебя нет!

П о л и н а. Продавцы во все века на всех, кто не имеет денег, смотрят одинаково. Но содержание кошелька еще не делает нас лучше. Только богаче. Согласитесь!

Х о м у т о в. Соглашусь. Я ведь никогда подолгу не жил за границей. Наскоками да урывками. Поначалу-то прямо ошарашивает их жизнь. Она какая-то голая. Верующих нет, заметил? Но все при этом говорят о боге. Вроде и открыты, а как только начинаешь говорить начистоту, тут же — хлоп, раковинки захлопываются. Нет, западный человек от нашего далеко в сторону ушел. Побывать за границей полезно. Как-то вдруг видишь свою землю сразу, целиком…

Б а с а р г и н. И многое в ней ужасает.

Д а ш а. Правда?

Б а с а р г и н. Правда. Ужасает размер пьянства. Меня это так ударило, что я и парижскую весну не заметил. Бедных нет. И счастливых тоже. Впрочем, у нас бедных я тоже не видел. Ленивых сколько хочешь, но не бедных! Что касается культуры… На западе, конечно, и в театры ходят, и оперу слушают! Причем прилежно, немного даже голову откидывают, для придания вдохновенной позы.

Д а ш а. Вы злой!

Л у к о в. Это от дождя.

Б а с а р г и н. На себя злюсь.

Д а ш а. А я вот нигде не была.

Б а с а р г и н. А хочется?

Д а ш а. Пока нет. Пока нас снабжают пошивом.

П о л и н а. А в самом деле, разве можно покупать то, что висит в наших магазинах? Это самое унизительное, когда ты приходишь и не знаешь, что делать. Или плакать, или ругаться! Миллионы людей выращивают хлопок, лен, шерсть, другие готовят ткани, третьи шьют, для того чтобы после никто не купил.

В е р а. Полина Сергеевна, а как Париж? Понравился?

П о л и н а. Я бы там прожила всю свою оставшуюся жизнь. Сняла бы крохотную комнатку и жила бы в ней, но с условием, что кругом Париж! Кругом парижане! Первый год я бы ходила по магазинам. Только по магазинам! Второй я бы посвятила городу…

Б а с а р г и н. Полина, что с тобой? Полина!

П о л и н а. Почему ты не любишь, когда люди выражают свою точку зрения, не схожую с твоей? Вот у тебя есть своя точка, и ты ее навязываешь, прямо запихиваешь в другого! Разве не правда?

Б а с а р г и н. Это, скорее, свойство темперамента. И потом, Полина, ну время ли для таких или подобных разговоров?

П о л и н а. Извини…

Д а ш а. Вера, погляди-ка в буфете варенье.

В е р а. Нужды нет! (Забирает плащ и уходит.)

Л у к о в. Походит, походит и опять придет меня долбить… Эх! Скучно как! Дмитрий Иванович, снимай директора школы, я пойду.

Х о м у т о в. Погоди маленько, еще меня снимут.

Л у к о в. Есть предположения?

Х о м у т о в. Имеются.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Вот она, деревенька моя… Все чего-то копается, ворчит, плачет…

Б а с а р г и н. Пора деревеньку на покой. Хватит нам жить деревенькой. Это уже и не продуктивно и нарушает социальное равновесие.

Х о м у т о в. Как это? Я ее сохранял, сохранял… Да ты что говоришь?

Б а с а р г и н. Деревня свою историческую миссию выполнила. Все, Дмитрий! Все. Нельзя больше жить так, как вы живете.

Х о м у т о в. А как мы живем? Работаем…

Б а с а р г и н. Грязно, неуютно, неустроенно!

Л у к о в. Конечно… После Европы шибает в нос луком.

Б а с а р г и н. Шибает Луковым.

С т е п а н А н д р е е в и ч (смеется). Ишь как ты его ловко!

Л у к о в. Да послушайте вы! Вы послушайте! Я — маленький человек… Я еще ничего не сделал, а мне уже и не хочется ничего делать!

Д а ш а. Да ты что, Петр, в уме?

Л у к о в. Да, в уме… Только тут ум ни при чем. Жил я себе, жил! А вот вы приехали… И жизнь у вас другая, и пахнете вы по-новому. Все для вас! Весь мир распахнули! Аэродромы, гостиницы… Да! Хочется, очень хочется в Европу! Только я никак не пойму: отчего так? Живем мы, живем, а никак не обустроимся. Это правда, что жизнь наша какая-то азиатская! Нехорошая, кочевная жизнь! И мысли у нас кочевные. То туда едут, то обратно…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Егор, а про деревеньку доскажи, это интересно.

Л у к о в. А то, что я говорю, это не интересно?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Нет.

Б а с а р г и н. Мне кажется, что будущее земли…

Х о м у т о в. Человек — вот будущее! Ты, Егор, знаешь свою историю и сиди в ней! Вся беда в чем? Да в том вся беда, что земли без человека нет и человека без земли. А их разлучили! Понимаешь ты это? Кто землю вспахал? Сама она, что ли, запахалась? Какие агропромы? Пойми, ничего без деревеньки не будет! Отдай, верни землю человеку! Огород ему дай, мало — дай больше! Хозяин? Следи за землей, люби ее, ухаживай! И с какой такой вышки тебе увиделось, что надо жить без деревни? Я видел поселки городского типа. Это душегубки! Я за то, чтобы каждый работал! Не коллективом бы ничего не делал, а каждый!

Л у к о в. А у меня мечта есть…

Х о м у т о в. Чего?

Л у к о в. Мечта у меня есть. Украсть миллион. Был бы у меня сейчас миллион! С такими деньгами можно и не жениться, а жить вот мечтой…

Б а с а р г и н. И какая же мечта?

Л у к о в. Украсть еще миллион! Я даже не верю, что в самом деле есть столько денег, как миллион!

Б а с а р г и н. Деньги исчезнут.

Л у к о в. Никогда…

Б а с а р г и н. Исчезнут. И не тогда, когда мы придем к материальному изобилию, а тогда, когда у народа появится иное нравственное ощущение, следующая ступень развития. И ее, эту ступень, готовим мы! Не для себя, а для всего человечества. В этом есть смысл моего народа.

Л у к о в. Будут высшие и будут низшие…

Б а с а р г и н. История моего народа не просто поучительна, а полезна и производительна! Глядя на нее как на книгу, другие народы следуют тем историческим принципам, которые сформулировались в нашем народе. Не государственный аппарат, а народ творил и формировал свою историю. И сейчас, когда мы разгромили капитализм — этот чудовищный конгломерат лжи и насилия, что далее следует делать народу? Создать уникальное народное государство? Говоря проще — каждому подняться до уровня государственного мыслящего человека! Сегодня спивается коренное население! Я это как увидел через парижское увеличительное стекло, так душа оборвалась! Вот вам и дело для интеллигенции! Объяснить народу, что идет катастрофа. Что каждый шестой ребенок в России рождается дебилом! Что деревня спилась! И все экономические проекты лежат в ящиках с алкоголем. Вы понимаете, как страшно видеть эту картину из-за границы? Я, наверное, и раздражен этим…

Л у к о в. А почему народ спивается? Он спивается от невозможности жить свободно!

Б а с а р г и н. Каждый может рассуждать так, как он понимает вопрос. Я его понимаю иначе. Наш народ был самым непьющим в мире. Были попытки в прошлом опаивать коренное население.

Л у к о в. А вдруг мы, русские, возьмем и вымрем… ведь вымирали же другие народы. Зря я былины не принес.

Д а ш а. Ну и начадили вы тут!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Книжно все. Не верю! Ты, может, и правду говоришь, а я не верю! Не про то ты говоришь! И не там у нас болит, куда ты пальцем тычешь!

П о л и н а. А почему никто сада не сажает, кроме вас?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Раньше сады у многих были. До войны. Я помню. Да и ты помнишь, Егор. После как-то люди отстали… живое помирает, люди! Живого мало, и его жалко…

Х о м у т о в. Болит, говоришь, Степан.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Болит.

Х о м у т о в. Да… И живого мало, и пьют… Вот задачи перед сельским хозяйством! А деревеньку мы пока оставим. Я, конечно, согласен, что быт наш стал паскудно бедным! Но вот еще что я скажу. У меня в первом отделении, деревня Клин, живет инвалид Григорий Волосов. Занимается он овощами. Огород у него небольшой, а что там? Рай! Спаржа, артишоки, кабачки, капуста пятнадцати сортов. Огурцы, помидоры… Ноги у него нет, а голова есть. Богатый! Потому весна только началась, а он уже на рынке свежим салатом, овощами торгует. Это он с восьми соток. А тут сотни гектаров пропадают! Сколько мне говорили: прижми этого инвалида! А я — нет. Я ему нарочно выписываю всякие полезные журналы. Он мне практические опыты ставит.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Хватит тебе, Дмитрий.

Х о м у т о в. Я про свое дело могу часами говорить. Если сейчас и впрямь мешать не станут… Только бы не считали наши доходы! Вот чуть мужик стал зарабатывать, уже бегут, кричат! Нельзя! Много! С ума посходили! При нынешней жизни да ты хоть десять тысяч в месяц зарабатывай!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Митя!

Х о м у т о в. Ладно… Давай ты, Петя, развивай себя.

Л у к о в. А может, взять да и походить без колпака?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Не надо, Петр. Или голову напечет, или намочит.

Х о м у т о в. Ладно, мужики. Надо ехать. А тебе, Петр, я так скажу. Мужик ты умный, а везенья тебе нету. Так, брат, бывает. Вроде все человеку дадено, а толку нету. Бежит он, бежит, а все на месте. Утомит себя, обессилеет… Черт его знает, что тут делать?

Д а ш а. Работать, Дмитрий Иванович. Ты, Петька, свое лицо не носи как вывеску. Хочешь чего-то доказать, так и доказывай. Садись работай. Сам себе будь хозяином. А то тобой кто хочет, тот и правит.

Л у к о в. Меня в детстве отец бил. Страшно бил! А после его убили в драке. Приехал милиционер дознаваться, кто убил. Мать и говорит: не знаю, должно быть, хороший человек. В таких вот условиях вырос… Почему, не знаю, а только всю свою жизнь вижу грязь. Весна — грязь, лето — грязь, осень — грязь! А зима придет, сидишь в доме, а в печке ветер воет.

П о л и н а. Вам уехать надо.

Л у к о в. Куда? Брода я боюсь. У меня характера нет, поэтому я со всеми разговаривать лезу. Молча жить не умею. И вот что интересно! Люблю про себя рассказывать. Например, как я женился! Я уже в школе работал, а Верка после училища приехала. Прямо на другой день пришла со мной знакомиться. Сама. Поговорили, то-се. На другой вечер собрала она мои пожитки в чемодан и отнесла к себе. И я поплелся следом. Баран бараном! Иду по улице, а сам думаю: может, подбежать да вырвать чемодан? Кто она такая?

Д а ш а. До сих пор опомниться, видно, не можешь.

Л у к о в. Опомнился я сразу. Как она с грязными ногами залезла в кровать…

П о л и н а. Вы нарочно так себя унижаете?

Л у к о в. Нарочно.

П о л и н а. А зачем?

Л у к о в. Предела ищу. Вот в истории, что я читаю ученикам, я его сразу вижу, этот предел. А ведь история — это наука. Не может же она каждый раз переписываться. А сколько раз ее переписывали? Что же вы молчите, Егор Андреевич? Вы вот закричали, что я шут. А как шут-то вы? Мы, может, даже оба шута. Только я по принуждению, а вам бог дал!

Б а с а р г и н. А вы самолюбивый, оказывается…

Л у к о в. Нет. Я просто не такой дурак, как вам вначале показалось. Характеру мало, это точно…

С т е п а н А н д р е е в и ч. И все-таки ты нам объясни, Егор, будет или нет в твоей науке как в науке?

Б а с а р г и н. Я занимаюсь прошлым… и все свои открытия я построил на науке.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Нечего тебе ответить Петру.

Х о м у т о в. Вот что! Не люблю я подобные разговоры! При чем тут Егор, язви вас! Если он отвечал за этот куст…

П о л и н а. Он историк. А то, что вы говорите, это политика.

Х о м у т о в. Тем более. Нечего в нее лезть.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Как это нечего? Жили баранами, баранами помрем? А ну-ка вспомни, Митя, как твоего отца, а? За то, что он в плену был? Покормили из тюремной чашки! А старик наш, дед Басаргин, и вовсе в тридцать шестом пропал… И не знаем, где схоронен! Ты, Митя, рот никому не закрывай. Пусть люди говорить научатся!

Х о м у т о в. Да говорить-то научились! Вот когда людьми станем?!

Д а ш а. Уважение надо к себе. Да, я так понимаю. А то мы без уважения. Вроде и не человек перед тобой, а так, сырость одна. Приезжает начальство с района. Как они разговаривают? (Показывает.) Ну, Даша, как делишки? Знаем, знаем, молодец! Жми! И пошел дальше… Кто он? Да подлец он! И меня унизил, и других всю жизнь унижает! Почему мы об этом не говорим? Человека надо не за место уважать, а за дело!

Б а с а р г и н. Ну, а я-то тут при чем?

Д а ш а. А чего вам в стороне стоять? И в это дело с головой! Быстрее обломаем дураков. Сколько я поездила на все эти конференции! Глупость одна. Выйдут наши начальники, животы вперед — и в президиум! Ух, какие мы! Прямо тебе Средняя Азия! А выйдет на трибуну языком чесать, так не поймешь, про что говорит. Норовят про политику. У нас кого ни возьми, все в политике большие мастера, любого в Министерство иностранных дел! Сокращать надо начальство, Егор Андреевич! Чтоб на область двух-трех, не больше. А в районе мы и без них обойдемся. Нам первичной партийной организации очень даже хватает.

Б а с а р г и н. Не понимаю… Я тут при чем?

Д а ш а. Да мы к слову.

Х о м у т о в. Ты же все-таки не последний человек. Может, с кем поделишься нашими разговорами. Нам одним эти вопросы не одолеть.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Вот что такое демократия! Чем ее больше, тем живее народ. Жизнь без свободы мышления не жизнь, а тягость! Вот эта жизнь и томит Петра. Не одного Петра, всех! Маленькими она нас делает.

Х о м у т о в. Ну, братцы, заговорился я с вами, там меня в конторе ищут… так я завтра нагряну?

П о л и н а. Конечно, приходите!

Х о м у т о в. Петр, поехали, довезу до дома.

Л у к о в. Нет, я попозже.

Х о м у т о в. Как хочешь. Пока! (Уходит.)

Б а с а р г и н. Митя был самым способным учеником в классе.

С т е п а н А н д р е е в и ч. Да он и сейчас самый способный. А что далеко не пошел, так потому что кланяться не любит.

Д а ш а. И чужую ложку в свой рот не сует. А то у нас столько передовых колхозников! Как? Да так, что председатель у других отнимает. Технику ему в первую очередь, корма ему! А он давит глоткой. Поглядим сейчас, как оно будет…

Входит С т е ш а.

С т е ш а. Не помешала я вам?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Проходи, Стешенька. А твой только что уехал.

С т е ш а. Видела… Егор Андреевич, до вас ведь я.

Б а с а р г и н. Что случилось?

С т е ш а. Так беда! Митю-то посадить хотят. За этот шифер проклятый посадить. Я сегодня со следователем говорила. Тот так посоветовал, чтоб кого в защиту найти. Его самого, говорит, давят сверху.

Д а ш а. Вот оно как… Работника под суд, а суд — воры!

Б а с а р г и н. Так чем же я могу помочь?

С т е ш а. Вы же всех знаете…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Егор! Съезди ты сам к первому в область! Стукни, ради бога, кулаком по столу! Потому как по нашим столам стучи не стучи, а толку не будет!

Б а с а р г и н. А в чем там дело?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Шифер он купил за наличный расчет. А шифер этот в другое место шел… Кто-то из начальства его на дачу. Митя узнал, да и перекупил. Так кладовщика сняли, тоже судить будут.

Б а с а р г и н. А где он деньги взял?

С т е п а н А н д р е е в и ч. В колхозе. Так ведь наши деньги, мы же хозяева!

Входит Х о м у т о в.

Х о м у т о в. Стеша, ты что тут?

С т е ш а. Вот пришла… Попросить пришла.

Х о м у т о в. Не надо… Нехорошо. Ты это, Егор, не вникай.

С т е ш а. Посадят, миленький…

Х о м у т о в. Не на век же? Ну, посижу. Мало ли хороших людей сидело. И я посижу. Отдохну хоть малость от колхоза.

С т е ш а. Родненький, не шути так…

Х о м у т о в. Пойдем, пойдем. А я уже собрался ехать, смотрю, зонтик у дверей знакомый.

С т е ш а. Егор Андреевич такой большой человек…

Х о м у т о в. То-то и оно! А ты его в такую грязь! Не слушай ее, Егор. Не слушай! Ты что, Стеша? Авторитет, как пулемет, надо в чистоте держать.

С т е ш а. Простите.

Стеша и Хомутов уходят.

Д а ш а (подходит к окну). На руках понес жену. Всю жизнь вот ее носит… Их надо в тюрьму-то вместе. Они друг без дружки помрут.

Л у к о в. А если пойти на этот верх и сказать: троньте Хомутова, себя сожгу!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Только сгоришь попусту. Егор, подмогни. Тут беда! Тут надо!

Б а с а р г и н. Я, конечно, поговорю, но, ей-богу, слишком преувеличиваете мои возможности!

Д а ш а. Сижу, сижу… свинья-то не кормлена. (Уходит.)

Л у к о в. Степан Андреевич, может, в шахматишки сгоняем!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Пойдем.

Уходят.

Остаются Басаргин и Полина.

П о л и н а. Кажется, наступило разочарование.

Б а с а р г и н. Честное слово, но что я и милиция! Ну кто я для них? Еще скажут: пошел вон! И ведь будут правы, и пойдешь!

П о л и н а. Не переживай. Не волнуйся, ради бога. Тебе не надо сейчас волноваться. Вообще это странно! Они прекрасно знают, что ты приехал отдохнуть…

Б а с а р г и н. Н-да… Напрасно, напрасно я затеял эту поездку. Да, Полина, время нас разделило… Странно, но я чувствую себя виноватым! Все-таки придется поехать в райцентр.

П о л и н а. Как знаешь. Но я бы не советовала. Ты можешь не сдержаться, нагрубить, а после станешь переживать.

Б а с а р г и н. Если бы Митя был умнее, он не стал бы воровать этот треклятый шифер… Полина! Как я далек от этого. Как там, у Хомутова? Мое отечество, мой огород. А ты заметила, что при разговоре с ними я становлюсь косноязычным. Степана я вообще не понимаю! То дуется как мальчик, то плачет! Выглядит как старик. Ходит как старик, а самому пятьдесят четыре года! Детский возраст!

П о л и н а. Я мечтаю о своей ванной. Лечь в нее и забыть! Забыть, как страшный сон, эту деревню!

Б а с а р г и н. И кто прав? Кто виноват? Ну что, прикажете опускаться до их уровня?! Нет! Пусть поднимаются до нашего!

П о л и н а. Тут ты не прав. У них свое предназначение. И никто ни до кого не должен ни опускаться, ни подниматься. Мой дорогой академик, твоя жизнь прошла по библиотекам. Там, в них, твоя жизнь. Когда ты садишься за стол, обложенный старинными фолиантами, ты становишься капитаном огромного судна. А сейчас ты матрос, некогда бывший в капитанах.

Б а с а р г и н (обнимает жену). Ты умна! Правда, по-женски, но умна! Я люблю тебя, Полина! Да! Немного люблю даже по-стариковски. Отечески! Так у меня и не было своих детей. Смотрю на Дашу и думаю, что у меня могла быть такая дочь! Это постоянные воспоминания о возрасте. Дети выживают отцов с земли. Безжалостно… никто в этом не виноват. Осуществляется закон природы…

П о л и н а. Даша чудный человек.

Б а с а р г и н. Да! И мне ее очень и очень жаль. Она надрывается, может, даже надорвалась. (Пауза.) Я не понимаю, как совместить мою и их жизнь в одно целое. Ведь это трагедия! Полина, милая, это просто ужас! Я не слышу их, а они меня. Как же им сказать, что я чувствую, ощущаю мировые катастрофы! Я вижу, как мир устремился к смерти! Какие колхозы? Что это?! Народы, не понимая того, готовятся к решающей битве! Нас становится много. Нас действительно много! Должны же быть разумные пределы для размножения?

Входит А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а. Она промокла, в руках корзина.

Б а с а р г и н а. Ой, господи, насилу добралась!

Б а с а р г и н. Наконец-то! Мы уж думали, что ты там жить останешься!

Б а с а р г и н а. Так что делать, Егорий! Что делать, Полюшка? Останусь.

П о л и н а. Что?

Б а с а р г и н а. Промочило ажно насквозь! Ехала на тракторе. Прямо в кузове. А кузов железный! Ничо не подстелено, так на каждой ямке по синяку! (Идет к печке.)

П о л и н а. Боже мой! Вы даже постарели за эту неделю.

Б а с а р г и н а. Постареешь, милая… Такого нагляделась… Ребятишки не обихожены! Грязные да голодные. Бабка-то ихняя попивает! Бражка не переводится. Как вечер, так в стельку! Папиросу в зубы, к печке сядет, да так и уснет. Да и понять можно! Калеченая! Ее по дурости поставили прицепщицей на сеялке. Она возьми да и засни. Заснула и под сеялку и угодила. Сеялка-то ладно, а за ней диски идут. Вот ее и порезало этими дисками. Вот как… Так что, Егорий, остаюсь я.

Б а с а р г и н. Да ты… мам, в уме? Мы тебя ждем, не едем, а она — остаюсь!

Б а с а р г и н а. Ты не маленький, не пропадешь. А тут ребятишки! Завтра Митю на легковушке пошлю за имя. Они уж ждут. Да и Нюре послабление. Угорела она от их. С этой бражкой она и читать разучилась. Потом, стирать не может. Рука порезанная. Сухожилие не так сшили, пальцы не разгибаются. Ребятишек кулаком гладит. Нет, Егорий, этих я выращу! Никому не отдам. И Даше полегче станет.

Б а с а р г и н. А я?! Полина не умеет готовить… Да и некогда! А сорочки?!

Б а с а р г и н а. Вон она молодая, здоровая. Потянет, Егорий, за троих потянет. Если прикрикнешь, конечно!

П о л и н а. Александра Прокофьевна… Я вам повода, кажется, не давала?

Б а с а р г и н а. Не давала, милая, не давала. Я его не давала. Мало ты работаешь, дочка, мало! Пуще надо. Всю неделю про вас думала… Ничего. При таких деньгах проживете.

Б а с а р г и н. Но ты-то сама? На что себя обрекаешь? Жили они тут без тебя и еще проживут!

Б а с а р г и н а. Приустала я… И спины не чую! Пойду лягу. Утром вставать рано… (Уходит.)

П о л и н а. Ее как подменили! Она совсем другая! Какая-то жестокость в словах…

Б а с а р г и н. Ладно! Станем и мы собираться. Завтра и уедем!

П о л и н а. В конце концов, я знаю женщину, она пойдет к нам домработницей! Тем более что комната освободилась. И комната неплохая!

Б а с а р г и н. Такое чувство, что кого-то похоронил… (Замолкает и садится на стул.)

Полина идет к окну. Смотрит на дождь.

П о л и н а. Пойдем к себе… (Уходит.)

Через некоторое время уходит Басаргин.

Входит Д а ш а.

Д а ш а. Спите? А ужинать? (Тихо. Даша вдруг видит корзину. Открывает ее и достает детские вещи. Рубашку, штанишки… Она наклоняется над корзиной и тихо, едва слышно плачет.)

Свет гаснет.

Дом Басаргиных. В доме Д о м н а П а н т е л е е в н а и А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. И правильно ты надумала, Лександра! Ребятишек поднять надо, да и самой помереть дома! Вон оно, кладбище наше, любо смотреть… Березняк, высоко стоит, место сухое. А то в Москве помереть? Сожгут, милая, в колбу пепел складут, и что ты хошь, то и делай с этим пеплом. А тут все свои лежат, родные, знакомые! И тебе сухонько, и тебе тепленько! А внучата придут, скажут — бабонька наша родимая тут полеживает… (Всхлипывает.)

Б а с а р г и н а. Кладбище-то хорошее, да к ему дорогу надо хорошую! А то в непогоду помри, на чем тебя повезут? На санях! Как дядю Гришу волокли? Волоком.

Входит Л у к о в.

Л у к о в. Здравствуйте, бабушки. А где Егор Андреевич?

Б а с а р г и н а. Поехал сувениру покупать. Он до него охочий! Куда ни едет, отовсюду сувениру везет. Масок разных понабрал, ажно страшно глядеть! А по мне, так никакой красы в этих самых масках. Одно надругание! А то еще оружье собирает. А как какое оружье возьми да грохни? Кто его проверял?

Л у к о в. Опасная жизнь, Александра Прокофьевна.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Не надсмехай, горе луковое.

Л у к о в. Острота простенькая, но со вкусом.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Остается Лександра у нас!

Б а с а р г и н а. Чего-то у вас? У себя остаюсь.

Л у к о в. Да ну?!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Вот те и «да ну»! Митька поехал за ребятней в Мотанино.

Л у к о в. И дождь перестал…

Б а с а р г и н а. Как твоя-то?

Л у к о в. Бабушки мои родные! Научите, чего делать.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Поздно учить.

Л у к о в. Может, взять и махнуть, а? Вот сесть в машину к академику и отчалить. Что же вы молчите? Я же всерьез спрашиваю!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Не знаю я. Чего тебе и сказать-то, не знаю. Я вот в Москву собиралась, по нужде, миленький, а и то сердце обмирало. А как ехать куда-то? Да там с чужими жить? Ведь ты сейчас такой ловкий, а после-то, как в годы войдешь? Ну так уж если над собой посмеяться?! Себе же в укор сделать. На, мол, кривись душой. Это у нас Мартын повесился так. Зеркало поставил и глядел в него, как петлю надевает. А того не подумал, что как повиснет, то уж не увидит, как висит. А наверно, как петлю вязал, себя жалел! Вот, мол, какой я жалостный, сейчас висеть стану. Играл, играл, да доигрался.

Л у к о в. В нашей деревне на все случаи жизни примеры есть. Видимо, и я рожден для примера следующих поколений. А ведь если серьезно, то в большом городе умер человек, его и забыли на другой день. У нас же долго помнят. Что-то в этом есть… А хотите знать, какая у меня религия?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ну, почеши язык. Застоялся он у тебя, бедный. Поди, всю ночь с женой не разговаривал?

Л у к о в. Об этом я с ней вообще не говорю. Религия моя следующая. Однажды я почувствовал, что никогда не умру. То есть никогда я не рождался, а значит, и не умру. Я всегда был! Был и буду, только в разных состояниях. Был я в Древней Греции? Был! Знаю! Я даже знаю, как пахнет виноградное вино того периода. И Христа видел. Может, даже и спорил с ним.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ишь ты какой старый! А что, за такую долгую жизнь терпенья не накопил? Ты Верку не ругай, ты ее пожалей. Она ведь навроде малого дитя. А то ты сам спишь и ее в сон тянешь!

Б а с а р г и н а. Так ты что, впрямь Христа видел?

Л у к о в. Вот как вас.

Б а с а р г и н а. Ну? Какой он?

Л у к о в. Хороший. Волосы светлые, чуть с рыжим. Глаза серые, большие. Худоват немного, но жизнь такая нервная. Людей переделать сколько надо силы иметь!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. И терпенья! Ты на Степана не гляди. Степан оттого такой вострый, что в жизни себя не всего приложил.

Б а с а р г и н а. Ты, Домнушка, скажи, что там у Мити случилось?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Случилось. Взял казенные деньги, отдал за шифер, ну а деньги эти вроде как на премии отдал. С мужиками договорился, те подписались. Кто-то и заявил по доброте.

Входят Б а с а р г и н и П о л и н а. В руках у Басаргина наличник.

Б а с а р г и н. Добрый день! Посмотрите, какая красота!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Так это же Никиты Глазова наличник.

Б а с а р г и н. Я его с детства помнил! Пришел и сторговался.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Так ты бы у самого Никиты спросил.

Б а с а р г и н. Да ведь его же давно в живых нет.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Во! Зачем же тогда без спросу?

П о л и н а. Мы его купили у его сына.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Сын-то наличников не режет! Ведь сказывают, что нельзя увозить ни картин, ни икон разных…

Л у к о в. А ведь в самом деле, так можно всю деревню ограбить! А мы с чем останемся?

Б а с а р г и н. Вы что, в воровстве меня обвиняете?!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Господи помилуй! Егор, что же так-то! Только-то сам вздумай! Идешь, глянь — а глазовское окно без красоты. А мы-то уж привыкли. Нет-нет да и придешь поглядеть.

П о л и н а. А когда снесут все эти домишки, кто сохранит вам этот наличник?

Б а с а р г и н а. Да кто сказал, что снесут?

Б а с а р г и н. Есть такое решение. На укрупнение пойдете.

Л у к о в (кричит). Не пойдем! Не бараны, не пойдем! Вы, академик… Такое говорите! Мы в вас верили… А вы приехали за наличником…

Б а с а р г и н. Вы мне надоели, Луков. Понимаете, надоели! Меня, наконец, раздражает ваше присутствие! (Уходит.)

П о л и н а. Ну, напрасно он на вас накричал. Вы славный, хороший. Вы, если хотите, даже красивый! Такие могут легко нравиться женщинам.

Л у к о в. И легко забываются?

П о л и н а. Все забывается. Да и не надо ничего долго помнить. Память обременяет человека. Она его делает менее снисходительным, менее подвижным. Живите завтрашним. Станьте утренним человеком, вот и все. Знаете, в чем прелесть Басаргина? Он смотрит на прошлое, на историю, как на театр! Да! Театр теней! Извините, если я как-то затронула ваши убеждения… Но так понимать историю, как вы или Степан Андреевич…

Л у к о в. А вон он сам. Вот вы ему и скажите.

П о л и н а. Пожалуйста.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. И чего спорят? Чего ругаются?

Входят Х о м у т о в и С т е п а н А н д р е е в и ч.

Х о м у т о в. Ну, Александра Прокофьевна, привезли ваших!

С т е п а н А н д р е е в и ч. А их это, пока у Даши. Она сегодня подменилась на предмет проводов.

Х о м у т о в. Я всегда говорил, что придет время и люди вернутся в деревню! Никогда она не погибнет, деревенька моя! Находятся, накружатся, наиграются в автоматы игральные и вернутся. Рад я!

Александра Прокофьевна. Худо ребятишкам одним, без глазу, да и вам довольно Москвы.

Л у к о в. А мы с Полиной Сергеевной спорили…

П о л и н а. Во-первых, мы не спорили, а во-вторых, вы похожи на ябедника или сплетника. Впрочем, это отсутствие воспитания.

Х о м у т о в. Опять тебя жучат! Эх, Петр! Насчет воспитания это вы верно. Воспитывали мы детей плохо и безобразно!

Л у к о в. Все начинается со школы. Или еще раньше, с детского сада. Все примитивно. Я, Полина Сергеевна, продукт распада интеллигентного человека. И потом, нищета. Вот вы, Домна Пантелеевна, имели большие деньги?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ни больших, ни малых. Да и то, куда они мне? Все свое. Сейчас много пошло богатых. Мясо дорогое, картошка. Были бы руки. Опять же воруют много.

Л у к о в. Много?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Воруют-то? А то ты не знаешь? Много! Да все воруют. Так ведь иной раз нельзя, а надо украсть. Если нигде не купишь, а надо! Что же делать, берешь грех на душу.

Л у к о в. Домна Пантелеевна, если бы вы знали, как выручили меня. Спасли! Я до этого момента думал, будто я на самом деле жизни не знаю. Не знаю и так и умру, не узнавши ее. А вы меня спасли… Народ-то, он уже и жить нормально не может! Ведь уже не красть нельзя! А я дурак! Вот дурак! Кого боялся всю свою жизнь? Нету никакого народа, а есть несчастные люди! Вот что мы сделали с народом. Вначале ему дверь в Европу открыли. Иди гляди, Иван. Тот сдуру и высунулся. Увидел, ахнул, а тут с испугу дверь — хрясь и закрыли! Иван наш не успел даже выскочить, так его этой дверью и прижали. Прижатый поперек народ пищит. Я теперь все это увидел. Больше меня не одолеть. Знаю, что я человек мизерный, больной человек. Я ведь средний класс. Я — никто! Могу забавные рассказики рассказывать, шутейные истории. И обманывать себя не хочу! Хватит того, что меня жена обманывает. Не хочу я глядеть на прижатый народ.

Входит Б а с а р г и н.

Б а с а р г и н. Где это вы, молодой человек, насобачились так?!

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Вот и я гляжу да думаю. Ты, Петруша, не такой простой. Ты это сейчас кому все доказывал?

Б а с а р г и н. Мне! Мне он доказывал! Это он меня за прижимателя держит. Это, мол, я дверь захлопнул перед народом!

Л у к о в. Себе-то вы дырочку нашли. Да! Вам можно, а почему нам нельзя?

Б а с а р г и н. Чтобы не краснеть за вас, дураков!

Л у к о в. Ну вот и договорились…

П о л и н а. Вы и в самом деле деревенский шут!

Л у к о в. А вы, язвительная женщина? Вы кто?

Б а с а р г и н. Да кто тебе дал право так разговаривать с нами?!

Л у к о в. Я сам себе и дал! Кто носит колпак, тому бог простит. Он уже наказан.

Б а с а р г и н. Не стоит нервничать перед дорогой.

П о л и н а. Абсолютно верно! Да и потом, Петр Лукич похож на комара без жала. Нудит громко, а укусить нечем!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Вы его не больно задирайте. Луков — натура страстная. Обиды такие, как он, долго помнят!

П о л и н а. Чем мы его обидели?

Л у к о в. Вы ничем. Вы меня разочаровали, а это хуже.

Б а с а р г и н. Прекрати, Полина! Это черт знает что!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Как ты нехорошо… И приехали не по-людски, и уезжаете не по-человечески.

Б а с а р г и н. Мама, мы уезжаем!

Б а с а р г и н а. Да, Егорий, поезжай с богом! Ты уж схоронить приедь. Вот схоронишь, тогда уж сюда не вертайся.

Б а с а р г и н. Почему?

Б а с а р г и н а. Так… Не надо тебе тут…

П о л и н а. Странно… Мы никому не мешали. Жили тихо, скромно! А все равно оставляем недовольные лица.

Х о м у т о в. Что ты, Полина! Да все хорошо. Просто недоговорили многого. А как у русского человека? Выпить-то ладно, а главное — поговорить.

Б а с а р г и н. Как там у тебя, Мить?

Х о м у т о в. Чего у меня?

Б а с а р г и н. Ну, это, следствие…

Х о м у т о в. Следователь хороший, грех жаловаться. Копает так, прямо тебе экскаватор! От такого не уйдешь.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Все одно правда и выйдет! Коли бы верно для себя брал, это да. А так Дмитрий чистый человек, и вся деревня тому свидетель!

Б а с а р г и н. Ну и отлично…

Л у к о в. Что отличного-то?! Разве за друга так стоят?!

П о л и н а. Нам еще ссоры не хватало! Мы люди интеллигентные, обойдемся без этого!

С т е п а н А н д р е е в и ч. Нет уж, дорогая моя Полина! Не годится всем сразу рядиться в интеллигентных людей! Интеллигент — это выстраданное звание! Это повыше генеральского будет. Интеллигент — это рядовой земли. Это не ты и не Егор, это тот, кто работает не покладая рук для народа! А так мы всех перепишем в интеллигенцию. Егору хватит того, что он академик, тебе — что ты его жена. А уж чтобы в интеллигенцию… Ты скажи, что мы, мол, люди образованные, — это другое дело! Образование еще не дает этого звания. Среди крестьян мало образованных, однако есть и интеллигенция. Вот Хомутов. А кто он такой? Крестьянин. За тридцать лет ни одного прогула. За тридцать лет! Я вот сижу и знаю, что живет со мной рядом Хомутов. Работает, книги читает. Настоящий интеллигент!

Б а с а р г и н. Так чего же мне, по-твоему, не хватает для интеллигентности?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Вины!

Б а с а р г и н. Опять, значит, ты нас за полу ухватил.

Х о м у т о в. Многовато свалилось на один-то приезд. И почему?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Тридцать лет копилось. У каждого свое копилось. А тут приехали, свободные. Европейская бацилла, она ведь очень коварна! Ведь у нас распущенность за свободу принимают. Свобода не может оказаться смертельной в больших дозах.

Б а с а р г и н. Что же, по-твоему, революция в нашей стране?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Революция это выполнение нравственного закона! Сто тысяч человек паразитировали на пятидесятимиллионном народе! И многие доходили до самой крайней точки по отношению к своему народу. Даже язык народа считался пошлым. Говорили по-французски. Демократическое движение шестидесятых уже не смягчило народ. Свой своего попирает. Это уже верх безнравственности! Тут все порушено. И закон крови, рода и веры. И отмщение. Но в том-то и величие народа, что он не мстит. Выбрал свой, народный путь в экономике и общежитии. Советский путь. Так что, Егор, ты даже представить себе не можешь, какую гениальную формулу придумал твой народ. Свое, самобытное родил, вырастил, и сегодня половина земного шара своим спасением от гегемонии Ротшильда обязана уму и его высочайшей нравственности. Основой всякой политики, экономики должна быть нравственность!

П о л и н а. Это очень все интересно, но, к сожалению, нам уже пора. Егор, я пойду переоденусь, да и тебе надо. Ты же не поедешь в этом костюме?

Б а с а р г и н. Нет. Я поеду в спортивном… Мам, приготовь нам чего-нибудь в дорогу поесть. И чаю! Чаю в термос покрепче! Извини меня, Степан, но и в самом деле пора ехать. Что я тебе скажу? Все, что ты сказал, интересно, но и наивно. Наивность вообще наша национальная черта. И, хочу заметить, далеко не лучшая черта! А в общем-то, нету глубоких знаний…

Л у к о в. Где же их получить, эти знания?

Б а с а р г и н. Не знаю. Да и надо ли вам? (Уходит.)

Следом уходит Полина.

Входит Д а ш а. В руках у нее корзина.

Д а ш а. Ну вот и все… А где Егор Андреевич? Я им тут курицу зажарила, пирог с грибами!

Б а с а р г и н а. Пошли в дорогу одеться.

Х о м у т о в. Пошли-ка, Степан, бензину дадим в дорогу. У тебя есть канистра?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Есть.

Уходят Луков, Степан Андреевич и Хомутов. Даша идет на кухню.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Чего-то люди ищут. Чего-то, значит, потеряли, раз ищут. Найдут ли? Чудно, собрались людей проводить! Ты как думаешь, Лександра, выйдет дело у Мити?

Б а с а р г и н а. Все выйдет. Такой человек, а его занимают чем не след. Ну и ты казанской сиротой не прикидывайся.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Вот подумать только, что Димитрию сейчас. Сидит, а ведь сам об своем думает! Сидит, ждет. Ведь, подруга моя дорогая, как же честному человеку одно это перенести. Ведь теперь до смерти обида в ем останется. Ему как это слово дали, встал он и говорит: дорогие вы мои. То ли вы ошибку совершали, то ли уж и сами жулики. Каяться, говорит, за свои слова не буду, каяться не в чем. Это хорошо, что Степан есть, а как у кого его нету?

Б а с а р г и н а. Вот те и две недели прошли! Слава богу, Егор домой едет! А то раньше, как он за границу уедет, а я все думаю: как он там да что? И все шпионы, шпионы в глазах стоят. Там же одних шпионов тучи ходят. Народ у них такой шпионский. Ему за кем поглядеть, чего-нибудь выудить — так за удовольствие почитают. А уж с нашего брата, русского, вовсе глаз не спускают! Раз русский, значит, по-ихнему, враг заклятый. Вот так лежу да раздумываюсь. И какой сон?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А мне как? Я раздумаюсь — еще хужей! Во, подруга, окружили так окружили! Прямо со всех сторон. Одна моя надежда — внук Коляня. Этот станет министром! Таких-то и надо сажать на кресло. Пусть и из наших посидят.

Б а с а р г и н а. Ты кому не надо не ляпни чего.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Нет, я все как есть. Все по совести. Я на суде так судье скажу: ты помоги нам сейчас, завтра мы тебе поможем.

Б а с а р г и н а. Да, может, и верно. Лучше правды все равно ничего нету!

Басаргина и Домна Пантелеевна уходят.

Входят П о л и н а и Б а с а р г и н. Одеты по-дорожному.

П о л и н а. Ты знаешь, что я тебя люблю!

Б а с а р г и н. Знаю. И я тебя люблю!

П о л и н а. Что будет со всеми нами? У меня нехорошее предчувствие большой, общей беды! И это я давно в себе ношу. Особенно ночью, когда ложусь спать, у меня возникает такое ощущение, будто мы все висим над бездной. И силы, которые нас держат, уже потратились… Что это?

Б а с а р г и н. Не знаю.

П о л и н а. А если ты умрешь?

Б а с а р г и н. Рано или поздно, конечно.

П о л и н а. Тебе не страшно?

Б а с а р г и н. Я уже пожилой человек. Нет, мне не страшно.

П о л и н а. А я? Я-то как? Неужели ты не догадался, что ты единственный, кого я люблю!

Б а с а р г и н. Что ты, милая моя?

П о л и н а. Я не знаю! Если бы я знала… Тяжесть, понимаешь, милый мой Басаргин, тяжесть! Мы живем, как на дне моря. Где-то там, наверху, светит солнце, огромные песчаные пляжи, а мы на сером, холодном дне… Нет-нет! Я знаю, мне повезло! Я действительно счастлива. Даже не знаю, за что. Ну вот почему ты выбрал меня? Ведь столько хорошеньких, умных, а выбрал меня? Может быть, тебе некогда было выбирать?

Б а с а р г и н. Браки заключаются на небесах.

П о л и н а. Не шути! Я серьезно! Хочешь, я тебе признаюсь. Когда мы приехали сюда, я подумала: а не сыграть ли мне роль роковой женщины?

Б а с а р г и н. И кого же ты выбрала жертвой?

П о л и н а. Лукова!

Б а с а р г и н. Смешно.

П о л и н а. Я даже позволила ему обнять себя. И тут я поняла, что он не умеет любить, а будет только страдать!

Б а с а р г и н. Дикость! Какая еще дикость в России… Мать жалко. Да я и привык уже к ней… И жалко! Сейчас начнется огород, ребятишки… и так далее… Степана не жалко.

П о л и н а. Неужели Хомутова могут посадить?

Б а с а р г и н. Сто раз такие, как Хомутов, попадаются, сто раз выкручиваются. Митя не пропадет… Н-да… Дикарство… Деревеньку он спасает… Дома напоминают развалюхи! Нету нигде духовной работы! Последний наличник я увожу!

П о л и н а. Басаргин, ты мне не ответил: а почему я?

Б а с а р г и н. Что ты?

П о л и н а. Почему ты выбрал меня?

Б а с а р г и н. По-моему, это ты выбрала меня.

П о л и н а. Я в тебя влюбилась.

Б а с а р г и н. С лирикой покончено. (Громко.) Мам!

Входит А л е к с а н д р а П р о к о ф ь е в н а.

Что ты?

Б а с а р г и н а. Поставила тесто. К обеду ребятишкам пирогов напеку.

Б а с а р г и н. Меня ты оставила без пирогов?

Б а с а р г и н а. Не маленький. Да и жена есть. Научится, коль захочет.

Б а с а р г и н. Не захочет.

Б а с а р г и н а (обнимает сына). Егорий, да что ты у меня несчастный такой? За что?

Б а с а р г и н. Молчи, мама! Пора прощаться…

Входит Д а ш а.

Д а ш а. Корзиночку не забудьте. Я сегодня пораньше печку стопила.

Б а с а р г и н а. Дашута, поди кликни мужиков.

Д а ш а выходит на улицу.

Домнушка! Иди, Егорий прощаться будет!

Входит Д о м н а П а н т е л е е в н а.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Улетаешь, касатик ты наш! Оторвался ты от корешка своего…

С улицы входят С т е п а н А н д р е е в и ч, Л у к о в, Х о м у т о в и Д а ш а.

Х о м у т о в. Пора, что ли?

Б а с а р г и н. Пора. Мить, ты мне честно скажи: выкрутишься? Или тебя действительно судить будут?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Ты за нас не переживай. В голову не бери. Жили, всяко было. Ко всякому времени свой ключик. Найдем. Взаперти сидеть не станем. Митька-то шибко волю любит!

Х о м у т о в. Верно. Ерунда…

Б а с а р г и н. Тогда что же, присядем?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Только свыкаться стали, а ты уезжаешь. Нехорошо это.

Б а с а р г и н. Работа у меня, Степан. Каждый день расписан по минутам!

С т е п а н А н д р е е в и ч. В отпуск бы когда…

Б а с а р г и н. А ходовые части кто станет лечить?

Д а ш а. Да мы бы и вылечили! Знаем, не приедете вы никогда уж, не приедете…

П о л и н а. Ну почему, Даша?

Д а ш а. Кто знает? А вот хотела я все сказать, да как-то вроде нескромно казалось. А может, и не ко времени, а хочется сказать-то! Так вот я и скажу!

Х о м у т о в. Сделай нам честь.

Д а ш а. Какая-то конференция у нас в области проводилась. У нас ведь что не месяц, а садись и поезжай! Ну, поехала за опытом! Смех один… Ладно. Приехала. В гостиницу устроилась. Утром иду вниз. Жила на втором, гляжу, сидят двое мужчин, приезжих. И поняла, никак устроиться не могут. Сидят разговаривают. Прислушалась. И нечаянно как-то прислушалась. Вот один и говорит другому: ты, говорит, дай ей чего-нибудь. Она тебя поселит. А что ей дать? — спрашивает другой. Я его очень хорошо запомнила. Невысокий, светлый, и лицо как бы обмороженное. А глаза голубые-голубые. И потом достает из чемодана кружок колбасы. Честное слово! И сует администратору. И так он это неумело, и ему стыдно! И я за него краснею, а сама думаю: скорее б она забрала эту колбасу. А администраторша как завопит! А главное, что она все нарочно делает, потому что кому-то в это время подмигивает. А этот мужчина схватил свой чемодан и побежал! Я вот девчонкой народ представляла так. Ходят по деревне люди и говорят по-былинному. Сказом! А ему, народу моему, оказывается, ночевать негде… Потом как-то свыкаешься с этим… А ведь были у народа времена былинные?

П о л и н а. Друзья мои! Я боюсь, что мы так продискутируем до глубокой ночи! Нам пора… Прошу нас простить, если что не так. Мы вам очень благодарны за гостеприимство, за уют, за ваше человеческое участие! И когда-нибудь мы к вам приедем вновь! До свидания!

Б а с а р г и н. Понимаешь, Даша, ведь я историк, верно? Я работаю для своего народа. Пусть и другие работают! Мы учимся жить по-новому. Но это новое крепко стоит на фундаменте прошлого. Каков фундамент, таково и строение. Мысли из прошлого приходят к нам обогащенные веками, опытом, мы и дальше жить будем, и, думаю, мы будем удивительно красиво и хорошо жить! За это заплатили кровью, страданиями, болью наши предки. А вот умеем ли мы любить? Когда мы засыпаем, огромный космос держит нашу землю в своих, ну скажем, ладонях… проснемся… Главное, умеем ли мы любить? Вот и все. Прощайте! (Целует мать. Подходит к Даше.) Прощай, Даша… Милости прошу в гости! Вот… (Протягивает руку Степану Андреевичу.) Степан, желаю тебе…

С т е п а н А н д р е е в и ч. Купить осла!

Б а с а р г и н (смеется). Вот именно! Ну, бывай! (Идет к Хомутову.) Митя! Ты никогда не был у меня. Приезжай! Я рад, что ты такой…

Х о м у т о в. Приеду, академик! Вот получим с Дашей премиальные и прикатим!

Б а с а р г и н. Домна Пантелеевна! Не хворать.

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Некогда, милый. Ты сам-то гляди. Не отрывался бы, а? Ох, Егорий, всего в жизни не получишь! Бойся мира! (Кланяется Басаргину.)

Б а с а р г и н. Ты что, Домна Пантелеевна?

Д о м н а П а н т е л е е в н а. Невесело тебе… Мы что? Мы дома! А ты все в гостях…

Б а с а р г и н. Луков, извините меня, мою жену извините. Не провожайте! (Подхватывает чемоданы. У него их отнимает Хомутов.)

Х о м у т о в. Ну-ка, европеец, ты что?

Все выходят. Остаются Даша и старушки. Слышно, как заводится машина, хлопают дверцы. Машина трогается, и звук ее вскоре замолкает.

Д а ш а. Вот и уехали… А племянников даже не поглядел…

Б а с а р г и н а (плачет). Не судите его… Не надо! Ой, полетел, полетел, голубчик! Полетел, полетел, родимый! Да пошто тебе жизнь-то такая не-вер-ная! Да тяже-лая! Ой, девки, Егорий, он ведь мученик…

Входят С т е п а н А н д р е е в и ч, Х о м у т о в и Л у к о в.

Л у к о в. Да! Что ни говори, а посещение само факт исторический! И много чего исторического могло бы свершиться, поживи они дольше!

Х о м у т о в. Ладно. Мне пора. А ты, Чесноков, в самом деле принимай школу! И начинай ремонт! Бери девятый и десятый классы и штурмуй. Чтоб к осени все блестело. (Уходит.)

С т е п а н А н д р е е в и ч. Какой запах оставила Полина… Господи, боже мой, неужели так пахнут женщины?

Л у к о в. Пахнут…

С т е п а н А н д р е е в и ч. И они есть! И это хорошо… И то, что Егор, стало быть, достоин! Что мы? Болтуны! Шатающиеся люди! А он кропотливый работник…

Д а ш а. Бабушка, я на ферму.

Б а с а р г и н а. Ступай, доча. Я счас ребятишек приведу. Ступай, красавица. Придешь, так я щей наварю.

Д а ш а. Пап, пчел открой. Пошла… (Уходит.)

Д о м н а П а н т е л е е в н а. А я тебя еще чего научу, Лександра! Научу тебя цветну капусту выращивать! Да таки я из нее делаю салаты!

Б а с а р г и н а. Степушка!

С т е п а н А н д р е е в и ч. А?

Б а с а р г и н а. Степушка, ты чего?

С т е п а н А н д р е е в и ч. Да вот думаю, как он, проселок наш одолеет, нет? Ведь какие дожди шли…

Б а с а р г и н а. Одолеет. Егорий? Он, брат, все одолеет.

Л у к о в. Нет, как хотите, а исторический приезд… и пахнет… Действительно, пахнет, как… как… райская женщина! Вот паскудство-то какое… Вот безобразие… А? Как жить? Вот паскудство…

З а н а в е с.