Заноза

16

Барин делает шаг в мою сторону, и от страха меня переклинивает.

— Стойте, где стоите! — испуганно взвизгиваю, выставив перед собой руки.

Он вопросительно приподнимает бровь.

— Боишься меня?

— Боюсь, что по возвращении ваша невеста не найдёт вас в полном здравии, — парирую.

Мой голос дрожит, и Стас определённо это слышит, поэтому на запугивание не реагирует.

Мне не нравится то, что он вообще помнит о том, что я тоже живу в этом доме. Было бы гораздо проще, если бы я стала для него невидимкой, просто спокойно работала здесь и не боялась, что могу попасть в неприятности.

— Не будь ребёнком, я просто хочу поговорить.

— Вот и говорите… оттуда, где стояли, я вас и так прекрасно слышу.

— Ты понимаешь, что сейчас даёшь мне ответы на вопросы, которые я ещё даже не задал?

Хмурюсь, потому что это немного нечестно: он — умудрённый опытом, отлично разбирающийся в людях, а я ещё даже учёбу не закончила, и от волнения забыла даже то, чему меня в универе уже научили. Знаете, существуют два типа людей: те, кто в стрессовой ситуации пробуждаются, начиная действовать, и те, кто просто застывает столбом, забывая всё на свете, наблюдая за тем, как на них несётся автомобиль.

Вот я из вторых.

— Говорите, что хотели, или я ухожу.

Он как-то тяжело вздыхает и прячет руки в карманах брюк.

— Ну, ты можешь попытаться, — усмехается, прекрасно понимая, что я полностью в его власти.

Плюхаюсь в его кресло за столом и подпираю подбородок ладонями.

— Что вы хотели спросить?

Поняв, что я наконец-то настроена на серьёзный разговор, Стас садится на стул по другую сторону.

— Я думал о двух вещах перед тем, как ты вошла. Знаешь, я чувствую, что должен извиниться перед тобой за те неприятности, которые доставляет тебе Инга. Я уже говорил о том, что она не ревнует меня разве что к своему отцу, и потому тебе не нужно зацикливаться на всём, что она говорит. Думаю, даже не замечая тебя, я всё равно привлёк к тебе её внимание, и за это прошу прощения.

Нужно было быть полной невежей, чтобы не заметить искренность в его голосе и взгляде. Последнее меня больше смутило, чем обрадовало, но это просто личные ощущения, которые не стоило брать в расчёт.

— А вторая?

Барин непонимающе хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы говорили, что думали о двух вещах. Какая вторая?

— Это ты, — усмехается, но заметив, что я напряглась, поправляется: — Точнее, моё отношение к тебе. Я помню, что в первую нашу встречу тебе нагрубил, и тогда мне казалось, что я имел для этого все основания, но сейчас вижу, что никто не смог бы заботиться о бабушке лучше, чем ты, так что за это тоже извиняюсь. Но это касается не только твоей работы, но и тебя самой. Можно сказать, что слова Инги о том, как я на тебя смотрю, оказались пророческими.

Моё глупое сердце на секунду спотыкается, но я чувствую горечь: пусть и не осознанно, но я сейчас сама себе напоминала Марину, которая увела у сестры парня, наплевав на её чувства. Не уверена, что Инга что-то чувствует к Стасу — скорее, у них деловой договор, — но, тем не менее, она была первой, а я не хотела становиться разлучницей.

— Не так давно Инга сказала то же самое и о тебе, так что перед тем, как что-то решить, я хотел спросить, что ты ко мне чувствуешь?

— Что? — краснею. — Я к вам совсем ничего не чувствую!

— Правда? — улыбается. — Сашка была права — врать ты совершенно не умеешь. Но сейчас речь не об этом. Пару дней назад я осознал, насколько, в сущности, изменчиво моё будущее, которое я привык контролировать, и по-хорошему было бы лучше, если бы любая возможная симпатия осталась в этой комнате.

«Так оставь её здесь», — вот что я должна была сказать, потому что это правильно.

Но уж никак не…

— И что вы собираетесь делать?

— Всё зависит от тебя, — огорошивает. — Хватит ли тебе смелости признаться — себе в первую очередь — в том, что я тебе не безразличен.

Господи, неужели это всё происходит на самом деле? Или я просто где-то упала и заснула?

— Это даже в мыслях звучит дико… — с волнением шепчу себе под нос, кусая ногти. — А уж если его Барби узнает — тебе, Алина, точно не уйти отсюда живой!

— Поверь, я вполне могу забыть обо всём, что только что тебе сказал, и через два месяца Инга будет носить мою фамилию. Я готов нести ответственность перед женщиной, которую не люблю, потому что привык выполнять обещания. — Он подаётся вперёд, и мне приходится отпрянуть, чтобы наши лица не столкнулись. — Но сначала спроси себя, не будешь ли ты жалеть о том, что была такой упрямой и отказалась прислушаться к себе?

— И что, если я соглашусь? — спрашиваю неожиданно даже для себя. — Через два месяца ваша фамилия будет стоять в моём паспорте?

— Такой вариант годится только для кого-то вроде Инги, — качает головой. — У нас нет чувств — значит, незачем оттягивать момент. С тобой всё будет по-другому, поэтому ты, по меньшей мере, должна будешь научиться мне доверять.

И откуда он такой только взялся? С тех пор, как я получила нож в спину от Макса, мне казалось, что все парни именно такие — замечательные, пока не подвернётся более интересный вариант. Но для Стаса с этой точки зрения я не выглядела лучшим вариантом, потому что не имею того, что есть у Инги, и это казалось логичным, потому что у него не было причин обманывать: взять-то с меня всё равно нечего.

Больше ошеломляло то, что он готов рискнуть и, возможно, потерять всё, выбрав меня.

Не знаю, что я собиралась сказать, когда открыла рот, но ответить всё равно не успела: в доме послышался какой-то шум, который с каждой секундой становился всё громче. Чем ближе гремел голос, тем сильнее шевелились волосы у меня на затылке, потому что Ингу ни с кем не спутать, и вот уже на дверь обрушиваются истеричные удары. Мы со Стасом оба понимаем, что если не открыть, будет только хуже, поэтому он проворачивает ключ, и в кабинет врывается темноволосый вихрь.

Как-то быстро она в Париж слетала…

— Проклятье, я так и знала, — смеётся, но как-то не натурально. — Вот, почему ты с такой лёгкостью отпустил меня — чтобы за спиной путаться с этой шалавой!

Мои брови взлетают вверх, а на щёки будто плеснули горячего масла, но я молчу, чтобы не усугублять ситуацию. Пусть барин отдувается — в конце концов, это по его инициативе я сейчас сижу здесь и получаю оскорбления.

— Может, перестанешь уже нести чушь? — спокойно спрашивает Стас. — Чем же, по-твоему, мы здесь занимались? Если ты не заметила, это не спальня.

Сейчас его слова не казались мне правильными, потому что я знала, что Инга права: сегодня её подозрения вполне оправданы.

— Какая, к чёрту, разница? — истерит Барби. — Ты используешь любой предлог, чтобы побыть с ней!

Мне всё это не нравилось. Я всегда осуждала тех, кто разрушает чужие отношения, даже сама не так давно столкнулась с такими людьми, но быть причиной этих ссор, понимать, что все обвинения заслужены… Я молчала, чтобы не сделать хуже, но напоследок открыла рот, чтобы окончательно всё испортить:

— Стас, я пойду.

Проходит бесконечно долгая секунда, после которой я понимаю, почему вдруг Ингино лицо так резко переменилось; если до этого на нём бушевал лёгкий шторм, то теперь разразилось мощное торнадо с грозами и ливнем.

— Как ты его назвала???

Это было последнее, что я помнила, потому что в следующее мгновение Инга уже залепила мне пощёчину, отчего в ушах зазвенело. Не слышала, что Инга дальше говорила, потому что моё зрение на мгновение расфокусировалось, и я вспомнила детство, в котором вторая жена папы вот так же неожиданно ударила меня, когда узнала, что я втихаря пользовалась её дорогой помадой. Мне было всего шесть лет, в этом возрасте многие девочки пользуются косметикой в отсутствие взрослых, чтобы самим ненадолго «повзрослеть», но мама никогда её не покупала, а у мачехи было навалом, и мне казалось, что она не заметит…

Это был последний раз, когда я видела отца, потому что мачеха запретила мне переступать порог её дома, а отец не хотел с ней ругаться.

Можно было сказать, что сегодня я тоже втихаря «пользовалась косметикой», только не по своей воле, хотя от этого не легче.

Больше Инга ко мне не прикасалась, потому что Стас стиснул ей руки за спиной и оттащил от меня; на шум прибежали Сашка с Валентиной Игнатьевной, и обе с ужасом уставились на меня. Я думала, что теперь и от них схлопочу по мордам, но Сашка перевела гневный взгляд на свою будущую невестку.

— Твоя истеричка совсем не дружит с русским языком, да? Вышвырни её отсюда, и чтобы я её больше не видела. А если ты продолжишь с ней отношения, то и сам можешь здесь не появляться.

Господи, что же я наделала…

Сашка подходит ко мне и прикладывает к щеке прохладную ладонь, и только после этого я почувствовала, насколько мне было больно, и как горела кожа там, куда ударила меня Инга.

— Да, давай, — вырывается у Стаса из рук. — Вышвырни меня за двери, дорогой, и на следующий день ты и вся твоя семья выйдут следом. Только мне есть, куда податься, а вот вам…

Я перестала чувствовать холодную руку Сашки на своей щеке, потому что её пальцы и моё тело стали одинаковой температуры.

— По-твоему, мы беззащитные дети? — фыркает Сашка. — Если кто-то из твоей семьи сунется к нам, у него будут большие проблемы, тебе ясно? Мой брат создал компанию не тем способом, каким это сделал твой отец. Он ни перед кем не пресмыкался и не подтирал чужую задницу, чтобы получить то, что имеет, а значит, без его позволения никто не способен у него что-либо отнять. Так что я бы на твоём месте лучше переживала за своего родителя, а не за нас или Стаса.

Ого, вот это да… Кто бы знал, что в этой крохотной упаковке столько праведного огня…

Инга поджимает губы и поправляет платье, но ничего не отвечает: должно быть, её угрозы — самый обычный блеф, потому что, если бы её отец действительно обладал такой властью, то семья Бариновых оказалась бы на улице уже давно.

Стас открыл рот, чтобы что-то сказать, но Сашка, кажется, ещё не закончила.

— Ты меня услышал, дорогой братик? Видит Бог, я всю жизнь была на твоей стороне и поддерживала тебя, как могла — даже в колледже училась на пределе своих способностей, чтобы меня перевели на бюджет, хотя точные науки всегда давались мне с трудом. Но в твоих безумных идеях вроде женитьбы на Инге я тебя поддерживать не собираюсь. Я молчала, пока ты просто встречался с ней — встречайся, с кем хочешь, это твоё дело. Но если ты собираешься сделать кого-то частью этой семьи, это уже касается не только тебя одного, а всех нас. И ты не посчитал нужным даже сообщить мне об этом: я узнала о твоей свадьбе от нашего повара, когда позвонила узнать, как дела! Знаешь, я всю жизнь принимала все твои недостатки молча, потому что понимала, как тяжело тебе приходится тянуть всё на себе в одиночку — особенно после смерти деда. Но ты уже давно нас ни во что не ставишь, и с этим я мириться не собираюсь.

Она выходит из комнаты, по пути намеренно задев Ингу плечом, и та, неудачно став и подвернув ногу, начинает стонать от боли и прыгать на одной ноге. Не вижу смысла больше здесь оставаться и потому выхожу в коридор; следом выходит Валентина Игнатьевна, притворив за собой дверь, и мы молча идём в её крыло, чтобы втроём сесть на диван в персональной гостиной. Понимаю, что лезть в их семейные проблемы я не имела права, но они обе должны были знать, что Стас не заслужил её упрёков.

— Что ты вообще там делала? — рассеянно спрашивает Сашка, которая мыслями явно была не с нами.

— Ну… — думаю, как бы помягче об этом сказать, но в голову ничего не приходит, и я говорю, как есть: — Стас позвал меня, чтобы спросить, чувствую ли я к нему что-нибудь.

В глазах Сашки просыпается интеллект, когда она резко поворачивает ко мне голову, поперхнувшись воздухом.

— Что?

Я что, должна всё повторить? Я ведь не на суахили говорила…

— Он сказал, что у него ко мне появились чувства, и прежде чем порвать с Ингой, он должен убедиться, что это не будет зря…

Так, ладно, нельзя было начинать так резко, потому что бабушка с внучкой, кажется, не могли уловить суть того, о чём я только что сказала. К слову сказать, сейчас я на ситуацию смотрела под другим углом, и она казалась ещё более мерзкой.

— Что-то я не понимаю… — признаётся Валентина Игнатьевна.

Сашка прицокивает языком, и глаза её широко распахиваются.

— Мой брат влюбился…

Хозяйка смотрит на неё, как на восьмое чудо света, и поворачивает голову в мою сторону.

— Наш план так быстро сработал?

— Поверить не могу… — отзывается Сашка.

Погодите-ка, какой ещё план?