Запад-36

Глава 8

Казалось бы, ещё вчера в долгий речной сплав из Гнёздова в Минск отправлялись грузовые дощаники — ан нет, пролетели три недели! Все эти хлопоты, связанные с подготовкой к походу так ускорили время, что лично для меня оно промчалось совершенно незаметно. Само водное путешествие — весь путь до Минска я вначале отсыпался, а потом мы вместе с воеводами уточняли ранее согласованные планы на предстоящую кампанию.

Ночью на берег я не сходил, персональная каюта меня вполне устраивала. Опёршись о фальшборт, крутя головой по сторонам, я подолгу мог рассматривать разбитый войсками лагерь. Пехотинцам ночевать в галерах было бы тесновато, поэтому по ночам войска регулярно высаживались на берег.

В начале мая уже по-летнему тепло, комары ещё не появились, лёгкий ветерок ласкает лицо и создаёт рябь на быстро темнеющих водах Березины. Всё вокруг погружается в сумерки. Тянет дымком от разожжённых на берегу ярко светящихся в темноте костров. В подвешенных котлах варится пища, рядом разделываются подстреленные кабаньи туши. Передвигаясь по кромке берега, проскакав мимо костров, прямо к шатру «генштаба» для доклада приехали всадники — это были конные разведчики, обследовавшие близлежащую к лагерю местность. Поднеся к глазу подзорную трубу, я в деталях рассмотрел начальника разведки Душилу. Спрыгнув с коня, бросив поводья одному из своих сослуживцев, он откинул полог шатра и вошёл внутрь. Часовые дежурного взвода, расположившиеся по периметру шатра, начали о чём — то тихо переговариваться с разведчиками, ждавшими возвращения своего командира. Вот у некоторых постовых затряслись от сдавленного смеха плечи, наверное, услышали от разведки что — то весёлое.

На берегу вся активность быстро сходит на нет, лагерь погружается в сон. От реки начинает подниматься, разрастаясь, беловатая дымка тумана. Устанавливается тишина, не грохочет барабан, задающий для гребцов ритм, не скрипят уключины, только почерневшие речные воды бережно покачивают на течении заякоренную галеру. Тишину нарушают доносящийся с противоположного лесного берега пересвист птиц, да майские жуки, с низким гулом проносящиеся к подвешенным на палубе застеклённым светильникам, а потом долго и громко кружащие вокруг них. Слегка охмелевший от сыроватого весеннего воздуха по ступенькам спускаюсь в трюм. У дверей моей каюты сидит на лавках дежурная смена телохранителей. Закрыв за собой на засов дверь, я быстро раздеваюсь и зарываюсь с головой в одеялах, медленно проваливаясь в сон. Так прошёл ещё один день, растворившись без следа в тёмной, непроглядной майской ночи.

Пройдя по реке Свислочи Минск, в городе Заславле, мы застали вышедшие ранее, уже начавшие разгружаться и транспортироваться по волоку дощаники. В этой средневековой забаве участвовали и пришедшие сюда раньше нас «белорусские» полки из Полоцка, Витебска и Минска. Пехотинцы подошедшего смоленского гребного флота тоже подключились к этой логистической операции. На заранее подготовленной тягловой скотине (волах, лошадях) перетаскивали сгружённые с дощаников пушки, боеприпасы, провиант, да и сами суда из Заславля в приток Немана. В Минске и в Заславле из — за удобной логистики снабжения войск по Неману — ключевой водной артерии предстоящей военной кампании, Хозяйственная служба ГВУ всю минувшую зиму активно формировала главные продовольственные склады. Они должны будут помимо армии вскоре начать обслуживать потоки литовских пленных, я собирался хорошенько зачистить это осиное гнездо.

Благостно ситуация с армейскими магазинами выглядела при бравых отчётах, реальность им, как я вскоре убедился, не совсем соответствовала. Минские купцы, с которой ХозСлужба ГВУ заключила договора подряда на поставку продовольствия, не выполнили в полном объёме взятые на себя обязательства. Я, с озабоченным лицом, осматривал неказистые, кособокие амбары, заполненные лишь на половину от положенного. Да и сам товар выглядел явно лежалым и некачественным. На этом моё терпение лопнуло.

Начальник Хозслужбы ГВУ Братило Фокич собственной персоной предстал передо мной краснее вареного рака, а злосчастные минские купцы — подрядчики стояли на коленях, со связанными сзади руками.

— Это самая настоящая диверсия…, — заметив непонимание на лицах, поправился, — подлая измена! От такой еды, — я схватил за хвост вонючего леща, — люди на живот изойдут, да ноги протянут! Ни с кем никому и воевать не придётся — сами все от заразы попередохним!

— Не губи, государь! — враз заканючили побелевшие от страха купчины.

— Слушай приказ! — выкрикнул я, пребывая вне себя от ярости. — Купцов — подрядчиков повесить, всё их имущество изъять в казну, а потом распродать! На вырученные деньги немедля закупить нормального продовольствия.

Телохранители быстро принялись затягивать на шеях пузатых купцов пеньковые верёвки, под радостные улюлюканья наблюдающих эту мизансцену поодаль бойцов.

— Тебе, — обратился я к начальнику Хозслужбы ГВУ, застывшему подобно изваянию, — даю срок — две седмицы! Завози продовольствие, откуда хочешь и как хочешь. Твои подчинённые всё это, — я указал рукой на склады, — проморгали — тебе и ответ за них держать! Но не вздумай моих подданных грабить! Продай по — быстрому имущество купцов или возьми под него залог в «РостДоме» — как хочешь, твоё дело. Главное, чтобы быстро всё это ладилось. Не справишься с порученным делом — отправишься вслед за купцами! Глянь, как они здорово ногами отплясывают! — повисшие на складской перекладине купцы дёргались в конвульсиях, под заинтересованные взгляды и одобрительные комментарии скучившегося вокруг нас народа.

— Всё сполню государь! — от волнения Братило совсем не по-уставному перекрестился.

Но дальнейшей поход на Литву все эти мелкие неприятности не могли остановить, маховик военной машины уже вовсю крутился.

Наконец, мы смогли увидеть неприятеля. Я находился в своей каюте, работая с документами, когда услышал громкие возгласы на палубе. Несколько голосов кричали одно и то же слово:

— Литовцы! Литовцы!

Я быстро поднялся наверх, царящий на палубе гул исходящий, словно из растревоженного улья, мгновенно смолк.

— Государь! — кормчий Анфим указал рукой на берег. — Похоже, неприятель нарисовался!

Я посмотрел в указанную сторону. По кромке берега шумно носились, при этом что — то воинственно крича, многочисленные конные отряды литовцев. Чуть вдали виднелся литовский лагерь, пешцев противника нигде не наблюдалось.

Высаживаться сразу на левом берегу Немана у Новогородка (Новогрудок) я не рискнул, поскольку вся эта местность была усеяна сотнями конных литовцев. Их предводитель — Миндовг, был, надо сказать очень интересным фруктом — донельзя хитрой и продуманной бестией.

Он расширял границы своих владений на Руси с помощью литовского ополчения из своего Керновского удела, а уже в покоренных им русских землях приобретал новые силы, которые давали ему возможность продолжать не только дальнейшие завоевания на Руси, но и поставить в зависимое от себя положение других, соседних с его владениями, мелких литовских племенных князьков. Группируя таким образом силы, князь Кернова и земель Чёрной Руси посредством литвы удерживал и приобретал русские земли и, опираясь на ополчения своих русских областей, подчинял себе разрозненные мелкие литовские владения. Таким не хитрым образом он собрал под своею рукою огромные воинские силы.

Повелел всей своей речной рати причаливать к пустому правому берегу. Сразу после разведки местности, произведённой конницей, высаживающиеся на берег войска стали разбивать лагерь, под внимательным присмотром литовцев с противоположного берега.

Можно было бы, конечно, применить установленную на галерах артиллерию, сразу высадиться с галер на берег и вступить в бой, но спешить я не стал. Посчитал необходимым сначала не спеша осмотреться, оценить силы противника. Да и с полевой артиллерией, при таком способе выгрузки, возникли бы проблемы. Просто невозможно быстро спустить её воротами на берег. Воевать же с литовским войском рассчитывая только на корабельную артиллерию, являлось бы с моей стороны излишне авантюрно.

В лагере на берегу поставили палатки, по периметру укрепили кольями невысокий защитный вал, выкопанный пехотинцами на скорую руку. В самом центре лагеря из специальных повозок соорудили быстровозводимое фортификационное сооружение в виде вагенбурга или «гуляй города». За линией ощетинившихся артиллерией повозок я, вместе с большинством военноначальников, разместились на ночь в шатрах. Примерно одна треть войск, под руководством Анфима, по — прежнему оставалась на галерах.

Когда стемнело, можно было видеть многочисленные огни костров на противоположном берегу, постоянные перемещения конных масс. В литовском лагере всё стихло только глубоко за полночь.

Наши конные дозоры не спали всю ночь, растянувшись на много километров вдоль берега, оборудовав наблюдательные посты. Существовала реальная опасность скрытной переброски части литовских сил на наш берег с последующим ударом по нам с тыла. Свободные от ночного дежурства войска забылись в тревожном сне. Пехотинцы разместились частью на галерах, частью на берегу. Они спали, не снимая своих доспехов и не расставаясь с оружием, так как не исключалась возможность ночной атаки или иной, какой провокации со стороны неприятеля.

На рассвете густой туман, поднявшийся с реки плотной белой пеленой, накрыл оба лагеря и начал развеиваться лишь, когда восходящее солнце «перекрасилось» из красного цвета в жёлтый.

После давно ставшей традиционной утренней побудки было устроено общее построение. Сегодня нашим войскам предстояло вступить в бой с противником и чтобы их приободрить, я выступил перед ними с напутственным словом. До этого с отдельными подразделениями работали полковые священники и политруки, а потому войска уже были настроены на нужный лад.

На вороном жеребце, весь закованный в броню, я проехался вдоль выстроившихся как по линейке войск, застывших абсолютно ровными, монолитными рядами.

Остановив коня посреди вытянувшихся в линию полков, я вытащил из ножен булатный клинок, сразу засверкавший розовыми всполохами в лучах восходящего солнца. Набрав в лёгкие побольше воздуха произнёс перед войсками короткую речь:

— Слушайте своих командиров — и вы легко втопчите врага в землю! Покажите супостату всё, чему вас учили, всю свою смелость, ярость и отвагу! — А затем направил клинок в сторону врага и громко крикнул. — Вперёд! К победе!

— Слава государю! — громко выкрикнул Бронислав, стоящий в первых рядах своего полка.

И войска разразились громким и протяжным «Слава!!!». А затем пикинеры принялись ударять по щитам, подняв сильный грохот, прекрасно слышимый и на том берегу. Но литовцы и не думали уходить и ответили нам с противоположного берега какими — то звериными криками.

Около десятка галер отчалили и вскоре из всех своих орудий открыли интенсивную артиллерийскую пальбу. Стреляли обычными ядрами, преждевременно не раскрывая перед противником всё богатство своего арсенала. Но даже такая относительно малоэффективная пальба всё же заставила литовцев спешно ретироваться, отойти подальше от занятого ими берега. Но опять же, литовцы ушли от берега, но не разбежались, Миндовг не терял нитей управления над своей армией.

Под прикрытием галерных орудий войска, под руководством и непосредственной помощью инженерных частей, начали быстро наводить наплавной мост. Лодками — понтонами и заранее заготовленными для моста досками мы располагали. В учебных походах понтонные мосты не раз строились, поэтому навести мост, не составило особого труда.

Примерно через час второй смоленский полк вместе со стройбатом перешли через Неман. Вслед за ними по понтону поехали повозки с особыми щитами, которые служили не только для перевозки клади, но и в качестве мобильного гуляй — города. Повозки быстро скрепляли цепями и выстраивали их полукругом. Затем на другой берег по мосту стала переправляться артиллерия, занимая свои места в специально проделанных для неё бойницах. В это время сунувшиеся было конные отряды литовцев, были отогнаны вновь открывшими огонь галерами при поддержке лучников второго полка.

Как только опорный передвижной пункт был полностью установлен и приведён в полную боевую готовность, переправляться на захваченный плацдарм начала остальная армия. К вечеру уже всё войско, вместе с полевой артиллерией, перешло на левый берег. Литовцы больше нас не беспокоили, дав возможность спокойно переправиться и разместиться.

Миндовг, по всей видимости, жаждал поскорее дать нам генеральное сражение, не желая затягивать время, устраивая противнику беспокоящие стычки и налёты. Всё — таки вооружённую толпу литовцев он собрал огромную, кормить её чем — то надо было, а запасами продовольствия он похвастаться не мог. В отличие от нас, располагающими не только магазинами в Минской области, но и имеющими под рукой двухсот тонные транспортно — грузовые дощаники, под завязку набитые провиантом.

На следующий день, рано поутру, из основательно укреплённого лагеря русские рати, не обращая внимания на маячивших на горизонте многочисленных литовских наблюдателей, по — батальонно стали выдвигаться по направлению на Новогородок.

Во время движения полков литовская конница предприняла две попытки атаковать маршевые колонны. Первый кавалерийский наскок вышел совсем неудачным. Умывшись кровью, так и не расстроив порядки русских войск, литовцы были вынуждены отступить.

Собравшись с силами, ближе к обеду, литовская конница прямо на марше атаковала шедший по — батальонно на правом фланге десятый полоцкий полк, естественно в массе своей состоящий из новобранцев.

Издавая устрашающий вой, размахивая мечами, копьями и топорами, лавина литовских всадников стремительно сорвалась с места и помчалась в сторону полочан. Не смотря на существенные потери понесённые литовцами от обстрела, они с диким гиканьем обрушились на замершие батальоны. Неожиданно, вслед за своей конницей, из леса стали выскакивать пешие воины, вероятно сумевшие уничтожить боевое фланговое охранение, представленное шедшим по лесу разведотрядом. Не тратя попусту время, пешцы с остервенением набросились на ощетинившихся копьями пехотинцев. Страшный стальной звон клинков и хриплые крики усилились, оглашая место боя.

Прорубаясь сквозь частокол пик, литовцы вовсю орудовали топорами и дубинами, а кружащие вокруг схватки лёгкие литовские конники метали в образующиеся прорехи дротики, копья и стрелы. Как оказалось в недостаточной мере подготовленные полоцкие новобранцы прошлогоднего призыва не успевали оперативно восстанавливать и быстро сбивать неприступную «стену из щитов». Этим обстоятельством в полной мере воспользовался противник, вклиниваясь в батальонные построения и навязывая яростный ближний бой.

Недостаточная подготовка пехотинцев вскоре ожидаемо вылилась в полную потерю управляемости всего личного состава двадцать восьмого и двадцать девятого батальонов этого полка. Батальоны прямо на глазах стали разваливаться. Видя происходящее, я уже спешно отдавал приказ срочно выдвигаться на помощь ратьерам, но времени катастрофически не хватало, мы не успевали!

Двадцать девятый батальон атакованного полка насквозь парализованный охватившей его паникой и смертельным страхом не выдержал первым и побежал, прорываясь к своим через окружившую их толпу неприятелей. Ни о какой слаженности действий прорывающихся рот и взводов не было и речи, вся воинская наука была позабыта. Количество жертв в результате полной утраты строя сразу же резко скакнуло вверх. Воодушевлённые литовцы моментально усилили свой дикий натиск. Пехотинцы больше не прикрываемые по сторонам своими товарищами ежесекундно, получая страшные рубленые раны, падали оземь один за другим.

Двадцать девятый батальон за пару минут вырубили почти полностью! Остался лишь один очаг сопротивления из бойцов, не поддавшихся всеобщей паники и занявших круговую оборону. Возглавивший эту оборону командир 87–й роты, впоследствии он сделал очень быструю карьеру, через год, дослужившись до полковника.

А на поле боя, два оставшихся батальона наблюдая вблизи избиение, учинённое над их полковыми сослуживцами, сами заразились паникой, из — за недостатка дисциплины мгновенно выйдя из — под управления и контроля своих командиров.

И над этими батальонами быстро разразилась бы катастрофа, если бы не встречный удар нанесённый подскакавшими ратьерами. Именно они спасли положение, не дав литовцам окончательно рассеять весь полк. А когда на поддержку атакованным подошли два ближайших полка, литовцы, понеся огромные потери, были вынуждены ретироваться. Преследовать отступающих я не стал.

Крайне неприятное происшествие, да, что там, чуть ли не полная катастрофа, случившаяся с десятым Полоцким полком, вынудило меня прекратить всякое дальнейшее наступление и разбить лагерь. Остатки полка были разоружены и выставлены на всеобщее обозрение в центре выстроившихся полковых каре. Я произнёс гневную речь о недопустимости трусости, и печальных последствий к чему она приводит. Разжаловал командный состав полка из числа выживших, и приказал провести публичную децимацию — каждому десятому в этом полке были срублены головы. Кровь, выталкиваемая толчками из обезглавленных тел, легла красным, тягучим покрывалом, на месте расправы. Застращал всё войско, пригрозив напоследок, что если подобное повторится, то казнён будет каждый второй.

В ультимативной, нетерпящей возражений форме, разжаловал Вторижа — командира этого полка и моего бывшего дворянина, отправив его с глаз долой в Смоленск. С его уровнем образования это был довольно ценный кадр, поэтому голову ему рубить не стал, а перевёл его в Хозяйственную службу ГВУ на должность советника отдела «резервистов и призывников» — там ему будет самое место. Кроме того, обязал Вторижа в свободное от службы время преподавать в Институте Государственного Управления. В «ИГУ» не только готовят новых специалистов, но там же осуществляется переподготовка чиновничьего аппарата государства. А грамотных преподавателей на нахлынувшую в институт со всех трёх областей массу бюрократов катастрофически не хватало.

Проведя беспокойную ночь в лагере, утром войска вновь тронулись в путь с распущенными, танцующими на ветру знамёнами, к ранее намеченной цели. Поднявшийся на самую вершину видневшегося вдали холма конный авангард ратьеров вдруг резко засуетился. Часть всадников отделилась, и вихрем устремилась вниз к подножию холма, направляя своих коней к пешим колоннам.

— Должно быть что — то обнаружили, — не обращаясь ни к кому конкретно, буркнул с озабоченным видом Злыдарь.

Примчавшийся от дозора вестовой бросил лишь три слова: — Литовцы, много тысяч!

Задумавшись над услышанной новостью, я поднял голову вверх. День сегодня выдался чудесный! Было тепло и солнечно, над головой в вышине медленно проплывали белые облачка.

— Дождя сегодня, наверное, не будет? — спросил у Злыдаря гарцевавшим на своём коне рядом с моим жеребцом.

Воевать в дождь для нас, имея в арсенале уязвимые к влаге дальнобойное оружие в виде тетивы к лукам и арбалетам, а главное порох, было совсем неприемлемо, в отличие от литовцев, больше склонных к ведению ближнего, рукопашного боя.

Посовещавшись, пришли к выводу, что осадки сегодня не предвидятся. Но здесь дать гарантию сложно, сказывается близость к Балтике, погода может испортиться в любой момент.

— Объявить боевую готовность, — отдал приказ сигнальщику. — Идём прямо на врага!

Пешие колонны, по — батальонно, взбирались по довольно крутому склону на вершину холма. На другом краю засеянного поля широко раскинулось пешее литовское войско, численностью тысяч в двадцать. За его спинами, на невысоком холме, собралась конница, почти в две тысячи дружинников.

— Полкам разворачиваться в боевые порядки! — громко скомандовал Бронислав. Я лишь одобрительно кивнул головой. Командиры полков и батальонов стремительными пробежками спускали свои пехотные подразделения вниз, растекаясь вправо и влево. Артиллерия смогла объехать холм с левого, более пологого края. Выстроившиеся батальоны удобно упирались флангами в густой лес.

— Ратьеры пускай пока схоронятся за холмом и атакуют лишь по сигналу, — чуть подумав приказал присутствующему рядом со мой Злыдарю. — И обозный гуляй — город оставьте здесь же.

— Будет исполнено! — чётко козырнул командир ратьеров и резво припустил своего коня назад, скрывшись из виду за холмом.

Командующим обозом со своими обозниками и стройбатовцами уже не один десяток раз во время учений отрабатывал составление из обозных повозок гуляй — города. Поэтому и в боевой обстановке что на переправе через Неман, что сейчас ни он, ни вверенные ему войска не растерялись и действовали быстро. Возницы заученными движениями отвязывали ремни, выпрягая из оглоблей лошадей, сгоняя их в табун. Повозки скатывали в кольцевую линию, связывая их постромками и цепями. Ограда из обозных повозок прямо на глазах ощетинивалась пиками и редкими дулами орудий. А за сотканной на живую нитку линией обороны свои заранее определённые позиции занимали шеренги инженерных войск, вооружённые фанерными луками и арбалетами.

Пешее литовское войско колыхалось огромной толпой, из неё хаотично поднимались и опускались рогатины, топоры и мечи. Они заполняли собой всю ширину поля от леса до леса. В подзорную трубу я внимательно оглядел этот лес. Он имел хорошо развитый подлесок, ожидать удара вражеской конницы оттуда было невозможно. К тому же, леса хорошо просматривались вглубь. Ещё редкая листва деревьев была окрашена в яркие светлые краски пробуждающейся природы.

Взгляд задержался на литовцах. Они буквально прыгали от возбуждения, подбадривали себя боевыми кричалками. Но, тем не менее, продолжали оставаться на месте, не выказывая желания наступать первыми.

Русские воины являли собой зримый контраст противнику. Они быстро и умело, под редкие окрики своих командиров, выстраивались в строгие железные колонны, окаймлёнными колышущимися древками длинных пик, со сверкающими в лучах солнца, стальными жалами.

Литовцы продолжали бездействовать, стояли на месте и лишь угрожающе кричали и по — звериному рычали в сторону незваных гостей.

— Государь, похоже, они нас приглашают первыми завязать бой?!

— Вестовой от засадных ратьеров уже прискакал? — спросил я, протирая лоб от испарины. Солнце припекало так, что в доспехах жарко было неимоверно.

— Да, вон он с твоими конными телохранителями болтает, — и воевода тут же крикнул вестовому. — Десятник, как там ратьеры?

— Товарищ полковник, ратьеры по сигналу готовы атаковать.

Услышав ответ, я махнул рукой в сторону бесящихся от нетерпения литовцев:

— В бой!!!

Жёлто — чёрная пехота тяжёлой поступью пошла густыми колоннами по полю, под гулкий барабанный бой. По краям, на флангах наступали первый и третий смоленские полки, в их порядках передвигалась практически вся наша полевая артиллерия.

Первые две шеренги пикинеров, не дойдя полторы сотни метров до всё также продолжающих воинственно бурлить, но остававшихся на месте литовцев, по команде остановились и угрожающе опустили свои длинные пики, сами при этом присев на одно колено. За их спинами тут же заработали лучники, защёлкали взводимые мощными воротами арбалеты. С убойной дистанции тысячи стрел и болтов обрушились на врага.

Щитов у литовцев было мало, и долго терпеть такой обстрел они не могли. В литовском строю, сквозь стоны раненных, стали раздаваться звучные команды и вражеское людское море сначала заволновалось, а потом резко покатилось на нас. Строй противника прямо на глазах рассыпался, выстроенные колонны превращались в бурлящую неорганизованную толпу. Со стороны, литовский натиск выглядел эффектным. Разномастная толпа была одета и вооружена кто во что горазд. Здесь было всё — от стёганок до дощатых кольчужных доспехов. Вооружение тоже не отличалось единообразием — вооружены были всем подряд, вплоть до деревянных дубин — палиц.

Накатывающую толпу окатило смертоносными картечными брызгами — в бой вступила трёх и двенадцати фунтовая артиллерия, одновременно разрядились десятки орудий. Чугунные картечины сминали шлемы, крушили черепа, заставляя кровь разлетаться через прорубленный металл. Бегущие воины падали как подкошенные, а другие спотыкались о них. Яростная атака сразу начала выдыхаться.

Слабо пострадавший от нашей артиллерии литовский центр всё же выплеснулся на стоящие в середине линии полки. Пользуясь тем обстоятельством, что фланги никто не атакует, пушкари быстро перезарядили картузами орудия. Выдвинутые вперёд фланги, на сей раз, стреляя картечью наискосок, хорошо прошлись по литовскому центру, нанеся сбившейся толпе ещё более тяжёлые потери.

И литовцы дрогнули! Попытки прорвать центр не увенчались успехом. Из грозных колон русичей, не останавливаясь ни на секунду потоком хлестали стрелы и болты, плохо доспешные литовцы не в силах преодолеть частокол копий всё вокруг себя устлали тысячами тел. Профессиональных воинов в этом сброде было мало, таковыми являлись только командиры подразделений. Основная масса профи осталась в конной дружине Миндовга, сейчас наблюдающего бой со стороны. Он не спешил обрушивать всю свою конницу на колонны нашей пехоты, прекрасно зная о полутора тысячах ратьеров прятавшихся где — то сзади. Поэтому жившая не на дисциплине, а на животных инстинктах толпа, хорошенько хлебнув собственной крови, резко отхлынула назад. Литовские ополченцы, не обращая более никакого внимания на выкрики и угрозы со стороны своих командиров и вождей, словно зайцы, завидевшие стаю волков, начали разбегаться в разные стороны. Основная масса беглецов рванула прямо на бездействующую конницу Миндовга, смешивая и расстраивая её порядки.

— Преследуем врага! — приказал я, а затем обратился к вестовому. — Пускай ратьеры выходят из засады, по возможности пусть атакуют литовцев холодным оружием, огнестрельное применять только в крайних случаях!

— Слушаюсь, государь!

— Задача полков преследовать и уничтожать беспорядочно отступающего пешего противника.

На бывшей литовской стоянке валялось больше тысячи тел с застрявшими в них стрелами и болтами, многие ещё были живы. Бьющиеся то здесь, то там в предсмертной агонии тела соседствовали с менее тяжело раненными литовцами. От всего этого людского месива неслись вопли боли, вой, чертыханья и досадное шипение. Но вскоре всю эту какофонию адских звуков сменили сотни предсмертных криков — бойцы знали, что за своей спиной нельзя оставлять недобитков. Облачённая в кирасы, ощетинившаяся мечами, бердышами и копьями стальная волна опустошала и уничтожала всё живое на своём пути.

— Ратьеры! — закричал кто — то сзади. Оглянувшись я заметил скачущую конную лаву в жёлтых надоспешниках с чёрными крестами. Пешие полки по команде образовали множество проходов, и ратьеры быстро проскочив сквозь них, кинулись преследовать бегущего врага. Не удержавшись от соблазна, я бросил свою пехоту и с сотней конных телохранителей последовал за ускакавшими вперёд.

Ветер сразу ударил в лицо, а все остальные звуки заглушил частый перестук множества подкованных копыт — телохранители не отставали ни на шаг.

— Бей их! Руби! Круши! — грозно взревели скачущие рядом со мной.

Всадники шпорами разгоняли своих боевых скакунов и нёсшиеся галопом кони очень быстро оказались среди бегущих литовцев. Началась кровавая работа: сулицы пронзали тела, мечи, опускаясь, разрубали плоть, булавы с топорами дробили кости, наполняя воздух кровавой взвесью. Пистоли приберегались для встречи с дружиной литовского кунигаса, но они не пригодились. Литовская конница оторвалась и быстро уходила, сильно обогнав своих пешцев.

От кровавого угара, всецело овладевшего мной, я очнулся только у стен Новгородка. Смерть прошлась по всей дороге от поля боя до ворот замка, щедро засыпав всё это пространство телами наших убитых врагов. Поиском и пленением разбежавшихся литовских ополченцев занялись идущие за нами следом пехотные соединения. Ратьерам, преследующим конную литовскую дружину, удалось не допустить проникновения Миндовга в замок, конники ускакали на юго — запад, по направлению к Слониму. На этом хорошие новости заканчивались. Ратьерам не удалось сходу овладеть замком, его ворота были закрыты. Это было очень плохо. Дело в том, что Новгородок имел хорошо укреплённый детинец (замок), стоявший на высоком холме, окаймлённый рвом.

Как вскоре выяснилось, кроме сбежавшего Миндовга, у местных затворников, оказалось, было, кому из числа оставшейся родовой литовской знати организовать оборону замка, наотрез отказываясь от сдачи крепости.

Пушкари, уже через два дня, были вынуждены задирать дула своих орудий, чтобы навести их на высокие валы, над которыми возвышались мощные дубовые замковые стены.

Пришло время применения моего самодельного напалма или «греческого огня». Я пошёл на этот крайний шаг из — за того, что мы были вынуждены установить осадные орудия слишком далеко от замка, иначе, при приближении к крепости, углы возвышения стволов у орудий становились просто запредельными, не позволяли нам вести стрельбу из пушек. О прицельной стрельбе в ворота на таких дальних дистанциях не могло быть и речи. В противном случае, нам пришлось бы понапрасну перевести слишком много ядер и дефицитного пороха, прежде чем удалось бы проделать искусственный проход в крепости. Но, как я уже сказал, на подобный случай у меня были под рукой горючие продукты перегонки дерева, угля и торфа.

По моей отмашке, находящиеся на изготовке метательные машины, сделанные по образцу крепостных арбалетов, перетащили поближе к стенам замка, быстро укрыв их вместе с расчётами обслуги за щитами и мешками с песком. Глиняные ядра, полные горючего и с тлеющими фитилями, градом обрушились на замок. От удара зажигательная смесь разбрызгивалась и тут же воспламенялась чадящим, неугасимым огнём.

От стен вверх, к беззаботному голубому небу, устремились тёмные облака дыма, распугивая городских птиц. Каркающие стаи ворон, срочно покидая загорающийся город, пронеслись над нашими головами.

Очень скоро, объятая громадными языками пламени, заполыхала вся попавшая под обстрел стена, а одна из башен вовсе вспыхнула гигантским факелом. Литовцы попытавшиеся было вначале заливать водой очаги воспламенения, в итоге быстро осознали всю тщетность своих трудов и вынужденно покинули стену, чтобы не сгореть заживо.

Утром следующего дня, когда стена окончательно догорела, превратившись в пепелище, я вновь приказал открыть огонь осадной артиллерии. Требовалось при помощи тяжёлых ядер малость разгрести уцелевшую междустенную земляную засыпку — последнюю преграду, отделяющую нас от обитателей замка.

— Теперь дело за малым! Осталось только подняться на вал, да зайти в город! — спустя час непрерывно обстрела, с довольством в голосе, высказался Малк.

— Куда там! — окоротил полковника флегматичный Бронислав. — Ты присмотрись получше, обгорелые развалины всё ещё тлеют, жар сильный испуская. Пехоту свою поджарим.

— Ничего страшного! Обгорелый участок можно и пробежать, — не сдавался Малк.

— Штурмовые колонны перед выступлением надо хорошенько облить водой. Чтобы каждый боец был мокрым с ног до головы. Пускай все в местной речке искупаются, и влажные повязки на лица нацепят! — я говорил, с трудом сдерживая нервное возбуждение, что всякий раз возникало перед боем.

— Слушаюсь, государь! — с готовностью отозвался Малк. — Пойду немедленно распоряжусь!

Наверное, примерно так принимали христианство дружины крестителя Руси Владимира, думал я, наблюдая как третий Смоленский полк по — ротно заходит в воду, чтобы начать процедуру обливания.

Полчаса спустя, громко хлюпая ногами, заявился вымокший до нитки командир третьего полка.

— Государь, 3–й Смоленский полк весь искупался. Сейчас в воду 6–й Ржевский Мечеслава залазит. Дозволь мне начать наступать? — обратился ко мне жадный до ратной славы полковник.

Я молча продолжал осматривать ранее невидимые из — за стены, пострадавшие от огня и обстрела фасады зданий. Тем временем Малк никак не унимался, вновь принялся меня убеждать, хотя я на самом деле ничего против его предложения не имел.

— Владимир Изяславич, чего тянуть? Пока я в пролом зайду, да закреплюсь, уже и Ржевский полк ко мне подтянется. А то покудова их дождёмся, уже высохнуть успеем! — с проскальзывающими в голосе интонациями капризного ребёнка «обрабатывал» меня воевода.

— Дело говорит Малк, государь! Надо поспешать — поддержал своего коллегу Клоч. — Прислушайся, государь! Из детинца уже давно слышен стук топоров. Как бы литовцы, пока мы купаемся, новый частокол не соорудили на месте пролома.

К радости воевод я согласно кивнул головой.

— Действуй, Малк!

На вершине вала, третий смоленский полк, прямо посреди обгорелых брёвен, встретила выстроившаяся плотными шеренгами литовская пехота. Литовцы выжидали до последнего момента, не появляясь в проёме, видать кое — чему наша артиллерия их уже успела научить. На наш полк, ломая щиты и опрокидывая пехотинцев, обрушился целый град из дротиков, камней и брёвен. Но этот смертоносный поток надолго не задержал смолян. Укрывшись от него при помощи построения «черепахи», малость переждав, дождавшись момента, когда у литовцев, по большей части, исчерпался запас дротиков, полк снова двинулся в дымящийся пролом. Серьёзную проблему представляли сбрасываемые с вала брёвна — они сшибали пехотинцев десятками. Но задние ряды подпирали спину передним и движение вверх, даже через не могу неумолимо продолжалось.

К идущему следом Ржевскому полку начали выходить, ковыляя, выползать и просто скатываться с вала первые раненные и покалеченные из 3–го смоленского. Вышедших из боя пострадавших тут же облепили набежавшие непонятно откуда лекари со своими помощниками — стройбатовцами.

— Эх, жаль! На такую кручину полевые пушки долго поднимать! — переживал стоя рядом со мной командир пребывающего в резерве второго смоленского полка Клоч.

— Да подняли бы мы их как — нибудь. Но кто же знал, что литовцы такой трюк откинут, с неожиданном появлением в проломе? — оправдывался не понятно почему Беримир, командир одиннадцатого витебского.

А мне оставалось лишь молча соглашаться с этими словами. Недооценка противника — поистине смертельный грех.

— Это наш общий промах! Впредь, не будем забывать всегда мысленно ставить себя на место неприятеля. Чтобы мы могли бы сделать, что предпринять, как себя вести, окажись на его месте. Тогда таких ляпов у нас станет заметно меньше.

Командующие молча задумались над произнесёнными словами, принимая их к сведению.

Вот медленно ползущая вверх смоленская «змея» замерла, первые шеренги копейщиков, по звуку трубы, упали на колена. На лицо все признаки того, что вот — вот должен начаться обстрел. Хоть первая шеренга неприятеля и была укрыта щитами, это обстоятельство им особо сильно не помогло. Огонь из ружей и обстрел из мощных арбалетов — насквозь прошивал это препятствие, одновременно раскупоривая неприятельский строй для стрельбы из луков. В раскрывшихся литовцев полетели стрелы, сотня за сотней, скоро наши противники превратились в странную помесь человека и ежа. А уже через несколько минут, шедшая впереди рота, ворвалась в пролом, на право и на лево рубя бердышами, нанизывая и вынося на длинных копьях его поредевших защитников.

Дальнейший захват города был лишь делом техники, прошу заметить, делом хорошо отработанной техники. Ворвавшиеся в город полковые колонны рассыпались на роты, взводы и отделения успешно пробивались вперёд по узким извилистым улицам детинца, врываясь в часто застроенные дворы и дома, «зачищая» там всех вооружённых людей. Обратным потоком из города в наш лагерь шли, при помощи и в сопровождении своих здоровых боевых товарищей, раненные смоленские ратники, а также медленно ковыляли пленные, целыми пачками тесно связанные между собой верёвками. После допросов в спецслужбах все «непримиримые» полоняники будут вздёрнуты на главной городской площади уже на следующий день, а остальные, по большей части литовцы, пополнят ряды принудительных «гастербайтеров» в смоленских землях.

Перед внутренним взором, словно в фильме, проносились картины минувшей битвы с литовцами. Особого беспокойства эти кровавые сцены мне не доставляли, в отличие от батальных воспоминаний прошлого года. Тогда, как поётся в одной песне, «всё было впервые и вновь». К тому же, визуальный ряд и тактильные ощущения, окружающие меня сейчас были так далеки от войны, что казалось, последний бой закончился много лет назад.

В данный момент душой и телом я блаженствовал, «забурившись» в княжескую «мыльню», а по — русски говоря, в баню. Из ковшиков в бадью, которую занимало моё бренное тело, заливали тёплую воду «мыльщицы» из местного терема. Вокруг распространялся приятный аромат распаренного дерева.

Из предбанника слышались громкие голоса части из моих приближённых, в будущем их, пожалуй, назвали бы трудоголиками. Ведь приказал же я всей своей команде сегодня вечером отдыхать, однако, если мне не изменяет слух, Лют, Усташ и Вертак — троица бывших моих дворян, ныне полковников проигнорировали моё распоряжение и, собравшись вместе что — то живо обсуждали. И если бы не охрана у дверей, то они наверняка предприняли бы попытки «просочиться» в мыльню. Ни себе покоя, ни людям, придётся вставать, спросить чего им надобно и разогнать, если они из — за какой ерунды припёрлись. Сегодня я был намерен провести ночь в обществе этих прекрасных банщиц, которые были чудо как хороши!